Абрамов Александр : другие произведения.

Рядом с ураном

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.79*11  Ваша оценка:
   "Окаянный Средмаш опять удивил: их ученые придумали урановую сковородку. Жарит без газа и быстро!".
   (Анекдот)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А.А. Абрамов
  
  
  
   Рядом с ураном
  
  
   Записки инженера Средмаша
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вступление
  
  Об атомной промышленности, Министерстве Среднего Машиностроения, их создании, становлении написано много и интересно. Но, в основном, это статьи и книги о патриархах атомного производства : Б.Л. Ванникове, А.П. Завенягине, В.А. Малышеве, М.Г. Первухине, Е.П. Славском, директорах комбинатов, о получении металлического урана-235, стронция-90, иначе говоря, о вторичной переработке.
  Про разведку, добычу и переработку урановых руд, о "рядовых" и "лейтенантах" первичного передела, их повседневной жизни и работе, нет практически ничего, за исключением коротких заметок в газетах и статей в журнале "Наука и жизнь". Единственное художественное произведение - это книга М. Зарудного "Уран", о начале добычи металла на Украине в Пятихатках и Желтых Водах, однако все фамилии изменены, а о самой работе написано так туманно, что не вдруг поймешь, что люди добывали и перерабатывали. Таковы были условия секретности.
  Переработка урановых руд была очень тяжелым и трудным, а главное, новым делом, у страны не было никакого опыта. Каждая геологоразведочная партия по возможности комплектовалась радиометром, позволявшим определять рудопроявления. По этим засечкам шли специализированные партии, определявшие контуры месторождения, его емкость.
  Как правило, такие месторождения были в удаленных и незаселенных местностях Сибири, Казахстана, Узбекистана, Таджикистана и даже Чукотки. Так стали возникать города Первого Главного Управления: Желтые Воды, Лермонтов, Навои, Шевченко, Чкаловск, Степногорск и другие.
  Все они СОЗДАВАЛИСЬ ГОСУДАРСТВОМ, так как такие финансовые вложения могло позволить себе только оно. Главной, но не единственной целью их создания, была добыча урана. Наряду с этим были и другие задачи - так Навои добывал золото, Шевченко производил удобрения, выпускались даже свои автобусы, знаменитые в Министерстве "Таджики". И все было только лучшего качества: золото с чистотой шесть девяток после нуля, удобрения - нитроаммофоска - лучшие в Союзе.
  Сейчас в Европе появилась знаменитая поговорка "русские хорошо умеют делать только самолеты и пулеметы, а все остальное плохо". Уровень организации труда в Средмаше (и в других закрытых министерствах) позволял ДЕЛАТЬ ХОРОШО ВСЕ, чего нельзя сказать о других министерствах и ведомствах. Если бы так работали все, то возможно Советский Союз существовал и поныне.
  Здесь дело не в высокой зарплате (она, кстати, была не очень высокой), не в привилегиях (их было совсем мало), а в коллективах предприятий, в их организации. Человек, устроившийся на новое производство, невольно начинает подстраиваться под коллектив. Если коллектив хороший, то человек даже с низкими способностями через некоторое время становится неплохим специалистом, да и человеком тоже. Если же коллектив слабый, то даже самый хороший человек по истечении времени становится таким же, как и другие. Ждать качественной работы от такого коллектива не приходится.
  Вот так, передумав много времени, я решил попробовать ответить на подобные поговорки и рассказать о жизни и труде Средмаша, на своем примере, примере простого инженера и слесаря, рассказать о городах и производствах, на которых работал, а самое главное, о своих товарищах.
  Я горжусь, что работал с ними. Это высококвалифицированные рабочие и ИТР, им по плечу решение любых проблем и вопросов. На наших подразделениях и сейчас существует поговорка "война не знает слова "нет". Ради решения трудных вопросов мои товарищи сидели на работе сутками, а ведь войны давно нет, и работать так их никто не заставлял. Уровень рационализации и изобретательства был такой, что никакой Америке не снилось.
  Именно поэтому русский уран стоит так дешево, что американцы даже заподозрили демпинг.
  Мои записи охватывают период 1971 - 1996 годы и только два города Средмаша: Шевченко и Краснокаменск. Для такого Министерства это капля в море. Я надеюсь, что со временем, найдется кто-то подобный А.И. Солженицыну, и создаст книгу, или книги под условным названием "Государство Средмаш", и расскажет обо всех наших предприятиях и людях, работавших и работающих на них.
  И еще, я надеюсь, что появится Настоящий президент, который вместо раздробленных, американизированных агентств по атомной энергии, возродит могучее министерство со славным названием Средмаш, которое долго будет служить возрожденной России, а возможно и чему-то большему.
  Я прошу прощения у тех своих товарищей, которых не упомянул в книге, со мной работало столько прекрасных людей и специалистов, что, если начать перечислять всех, то получится еще книга. Спасибо всем тем, кто учил меня, кто помогал в работе и жизни, кто просто словом поддерживал в трудную минуту.
  
   Автор
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Первая часть. Молодо - зелено
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Новоиспеченный инженер. Путь в неизвестность
  
  
  Распределение подошло неожиданно. Стоял конец марта 1971 года, вовсю пригревало солнце, а небо было таким голубым, что сразу тянуло не к чертежной доске с листом диплома, а на улицу. Каждое утро мы, хотя в этом не было никакой нужды, приходили в старый корпус института, именуемый среди студентов просто "ХТ" ( "Химико-технологический" ). На первом этаже располагалась кафедра "Машины и аппараты химических производств", тут висели пока пустые доски обьявлений. Все ждали, когда на них появятся бумаги с распределением. Через несколько дней вывесили списки будущих мест работы. Там были и Украина с Белоруссией, и любимая всеми нами Прибалтика, Урал, Западная и Восточная Сибирь, Приморье. Был и город Владимир, потом оказавшийся Владивостоком. Чего только не было в списке! Старые химические заводы и комбинаты, работавшие с довоенных времен, и известные на всю страну, и совсем новые, недавно вошедшие в строй, о них до сих пор писали все газеты. Нас звали на работу монтажные организации, сразу обещавшие, что мы примем участие в грандиозных стройках химии. От всего этого глаза разбегались, выбор был сумасшедший! Хотелось поехать и туда, и туда, и туда...
  Правда, читая строчки требующихся профессий, мы быстро спускались на землю, должности и оклады предлагались небольшие : мастера, инженеры-конструкторы, технологи с зарплатой от 90 до 160 рублей. Но, иного, мы и не ждали, понимали, что все надо начинать с малого. Все готовы были терпеть, все равно, нас ждет успех!
  Без пяти минут инженеры собирались группками, обсуждали, кто и что выберет. Представления о предлагаемой работе были самые туманные, хотя вместе с нами учились люди, попробовавшие армии, производства, работавшие на инженерно-технических должностях.
  Наша компания: Женя Бакаев, Валера Бучельников, Саша Кудрявцев, Слава Арсеньев и я хотели поехать в Прибалтику, там хоть зарплата невелика, зато интересные, знакомые по практике места. Работая на сланце- перерабатывающем комбинате, в выходные дни мы проехали почти всю Эстонию: Таллин, Тарту. В республике сохранялся неповторимый аромат времени. Особенно нам нравились старинные дома, улочки, каменные мосты и... ликер "Старый Таллин". В нем оригинально сочетались вкус крем-соды и 45 градусов крепости!
   Места пока не распределяли, ждали указаний из Министерства высшего и среднеспециального образования. Время шло, начались интенсивные консультации по разделам диплома. Мы появлялись в институте раз-два в неделю, время и консультанты у каждого были разные. И, однажды, придя на очередную консультацию, наша компания увидела вывешенные вожделенные списки, и, против многих мест работы, уже стояли фамилии. Это постарались те, кто бывал в корпусе чаще, чем мы. Самое обидное состояло в том, что все места в Прибалтике были уже заняты.
  Нас встретил у входа Женька Бакаев и засмеялся: "Меньше надо было пить пиво у "Звездочки". Ему можно было куражиться, его записала невеста - Нина Гуренко, а мы остались с носом.
  Время шло, необходимо было определяться. Тут, неожиданно приехал очередной "покупатель", вернее "покупательница". Она представилась, как заказчик из Министерства Среднего Машиностроения. Набирала она в разные города, в том числе в Шевченко. Что за работа, на каком предприятии, она ничего не говорила, отговариваясь разными шутками и анекдотами. Ей требовались желающие стать мастерами и инженерами-конструкторами. Оклады мастеров были 140-160 рублей, конструкторов - 110-140 рублей. Кроме того полагались подъемные в размере оклада, и, тем, кто будет работать в Шевченко, коэффициент за удаленность - 1,6 оклада.
  Что такое Министерство Среднего Машиностроения никто из наших знакомых не знал. Даже мой дядя М.Н. Абрамов, работавший в закрытом конструкторско-технологическом бюро, ничего не смог пояснить. Единственное, что он узнал, что Министерство закрытое и работа в нем будет интересной.
  О Шевченко я читал раньше в еженедельнике "За рубежом". В то время эта толстая газета, единственная в Союзе, печатала переводы из иностранных журналов. Там была статья французского корреспондента о неповторимо красивом, зеленом городе в пустыне. Особенно запомнилось то, что полив городской зелени осуществлялся с вертолетов. Чушь конечно, а все-таки интересно. Умели у нас работать с иностранцами! "Покупательница" тоже напирала на интересную и ответственную работу, но дальше молчала, "как партизан на допросе". Все вместе взятое: ее обещания, дядькины разъяснения и давнишняя статья привело к одному решению - ехать в Шевченко. Нам: Славе Арсеньеву, Саше Кудрявцеву и мне "покупательница" выдала по два бланка анкет и автобиографий (Фото 1 и 2), попросив заполнить при ней. Забрав их, она сказала, что вызова придут на отдел кадров института, с тем и уехала.
  Закончилась весна, началось лето, пришло время защиты дипломного проекта. Вся группа защищалась неделю (Фото 4). Каждый из нас проектировал химический цех, и одну из его установок, по выбору. Мне достался цех по производству суперфосфата и камера его получения. За основу брался существующий "в природе" цех, его мощность увеличивалась кафедрой в 1,2 - 1,6 раза. Мы делали необходимые расчеты и чертежи. При защите чертежи вывешивались на планшетах, пояснительная записка передавалась членам Государственной Комиссии. Они поочередно листали ее и задавали вопросы. Через 15 - 20 минут председатель опрашивал членов комиссии, они обычно соглашались присвоить студенту звание инженера. Вот и все! Потом пришло время банкета. Новоиспеченные инженеры, правда, без значков, гуляли в ресторане Речного Вокзала, в просторечии - "Речке". Все мы заходили туда не один раз, ресторан нравился: недорого и чисто, и публика спокойная. Значков хватило только выпускникам с "красным" дипломом, всем остальным обещали дать потом. "Красным" у нас был только один - Валера Горячев. Парень был умница: отслужив на флоте, он восстановился в институте, по окончании единственный с факультета поступил в аспирантуру. Потом, закончив ее, защитился, стал кандидатом, а затем и доктором (Фото 3). Многими успехами в своей институтской жизни я обязан ему: дополнительной работой на кафедрах института, сдачей экзаменов "автоматом", заработкам в институтской газете "Политехник". Он делал это сам и тянул за собой меня - бывшего зеленого школьника.
  Валере - единственному мы проковыряли вилкой борт пиджака и привернули ромбик с буквами "КПИ". Сделала это Верочка Волкова, самая молодая в группе, и похоже, неравнодушная к Валере. На следующий день группа собралась в последний раз, все обменялись адресами, пообещав написать друг другу с новых мест, потом попрощавшись, разошлись.
  Ребята после военной кафедры отправились в Путилово на сборы, чтобы стать лейтенантами, а я, как "слепой" и негодный к военной службе, пошел в первый в своей жизни отпуск. Месяц отдохнув у бабушки в деревне Тараки, я приехал в Калинин, затем зашел в отдел кадров КПИ.
  Инспектор вручила мне направление на работу - белый листок бумаги, на нем были написаны мои фамилия, имя и отчество, место работы - город Шевченко и основание - буква и четыре цифры и ... больше ничего ! К месту работы я должен прибыть 1 августа 1971 года.
  Делать нечего, неизвестно куда, но - надо ехать. В кассах Аэрофлота на Круглой площади купил билет на рейс "Москва- Уральск - Гурьев - Шевченко". Перед этим мы с Верой Волковой съездили к ребятам в Путилово. Они выслушали мой рассказ о направлении, посмеялись над новым "Иванушкой-дурачком" (Фото 5). "Тебе сказали, иди туда, не знаю куда, вот и езжай"- сказал Валера Бучельников. Мы выпили за мою удачу, и мы с Верой вернулись в Калинин. Пора было собираться в дорогу.
  Несмотря на все мои просьбы и уговоры, родители решили проводить меня до самолета. Рейс уходил в 01.00 московского времени из аэропорта "Быково" - самого маленького в Москве. Отсюда летали самолеты "АН-24" и редко "АН-10", на расстояния до двух тысяч километров. Добрались до "Быково" электричкой, аэровокзал - небольшой, народу немного, тихо.
  Ночью в здании темновато, половина ламп выключена, многие пассажиры дремлют. Мы вышли на улицу, к оградке поля. Запомнилось звездное небо, по которому плыли редкие серебристые облака и запах свежескошенного сена, идущего неизвестно откуда. На прощание расцеловались, мать заплакала, а я вместе с другими пассажирами пошел к самолету. Выходим за низенький металлический заборчик, ограждающий поле, пешком идем по аэродрому к самолету. В свете прожекторов фюзеляж кажется заиндевевшим, у трапа стоит бортпроводница с фонариком и проверяет билеты. После здания, несмотря на лето, на поле весьма прохладно, да еще тянет ветерок. Пальцы у проводницы не гнутся, фонарик еле горит, поэтому очередь пассажиров движется медленно, сначала поднимаются женщины и дети, потом остальные. Согнувшись, прохожу через дверь и попадаю в салон.
  При тусклом свете лампочек рассаживаемся по креслам. Кресла мягкие, сидеть приятно. Даже на ночном рейсе все места заняты. По радио из пилотской кабины называют маршрут и правила поведения на борту, у летчиков это называется "читать молитву". Загорается табло над дверью кабины пилотов. Далее следует привычный в дальнейшем ритуал: "Пристегните ремни! Пожалуйста, конфеты!" Самолет выруливает на взлетную полосу и встает. Двигатели ревут все громче и громче, самолет начинает трястись, как в лихорадке. Наконец командир отпускает тормоза, самолет катится по бетонке и взлетает. Сначала видно море огней, Москва сверкает всеми цветами радуги. Самолет набирает высоту, огни становятся тусклее, затем постепенно уплывают куда-то в сторону. Видно только темносинее небо и мириады звезд. Моторы "АНа" натужно гудят, чувствуется небольшая вибрация.
  Время в полете тянется медленно, в иллюминаторе - темно, если чем и можно заняться, то только разговором. Сосед по креслу, пожилой мужчина, спрашивает меня: "Окончил институт, летишь на работу?" "Как Вы догадались?" - спрашиваю его. "Очень просто. Молодой парень, в костюме, при галстуке, да в нашу жару. Явно новичок" - отвечает он. Мы разговорились, и первое, что я спросил, показав ему направление, куда и к кому я должен обратиться. Мужчина долго вертел мою бумажку, затем огорошил: "Не знаю. Город маленький, а предприятий много. Но, скорее всего тебе на Комбинат. А если не туда, так там подскажут куда. Комбинат у нас - и бог, и царь, и воинский начальник!"
  Начинает светать. Мы садились в Уральске и Гурьеве, аэровокзалы там - одно название, никакого впечатления не произвели. Летим уже седьмой час, в иллюминаторе, в свете встающего солнца тянется однообразное ровное желтое поле. Оказывается это пустыня Мангышлак. Солнце поднимается выше и выше, смотреть на песок становится больно, выглядит он ослепительно белым.
  Пустыня неожиданно обрывается и появляется темно-синее море, это Каспий. Летая над ним в Баку, мы всегда видели штормовые волны, тут-же море было спокойным. Самолет резко развернулся, и я впервые увидел острый, резко вдающийся в море, желтоватый мыс, а на нем ослепительно белый город. Сверху Шевченко был виден, как на ладони, разноэтажные дома, разбросанные, как попало, смотрелись очень красиво, жаль, что видел я его всего несколько секунд. Через несколько минут самолет зашел на посадку. Вместе с другими пассажирами я вышел из него и прошел по полю в вокзал. Стояло раннее утро, но мне в костюме становилось жарко, пришлось снять пиджак. С чемоданом, портфелем и пиджаком через руку, выискиваю глазами милиционера. В одноэтажном здании вокзала его нет, выхожу на улицу. Там действительно стоит сержант в рубашке с короткими рукавами. Подхожу к нему, и, снова показав направление, спрашиваю, не подскажет-ли он, куда мне идти. Он тоже долго рассматривает его, думает, и говорит: "Садитесь на автобус, езжайте до Управления Комбината, там подскажут". Интересно, что-же это за Комбинат, о котором все знают, да и называют его очень уважительно.
  Ну, что же, ехать, так ехать. Сажусь в полупустой ЛИАЗ, большинство пассажиров уже уехало на других. Оказывается, город находится рядом, через десять минут появляется большой, в несколько метров высотой, знак "Шевченко" и мы въезжаем в город. Кондуктор сказала, что выходить я должен на остановке "Магазин "Каспий" (Фото 6), показав ее и управление. Автобус, немилосердно пыля, ушел, а я со своим скарбом остался один на остановке.
  Управление находилось в тридцати метрах от магазина (Фото 7). Это было четырехэтажное здание так называемого "южного стиля", с ребрами по всему фасаду. Потом мне объяснили, что ребра "дробят" солнечные лучи, и в кабинетах не так жарко. На пристройке к основному зданию было мозаичное панно, площадка главного входа выложена гранитной плиткой. Корпус смотрелся солидно, даже для такого зеленого инженера, как я. С тротуара по широкой лестнице я вошел в "Управление Прикаспийского Горно-Металлургического Комбината". Название не сказало ничего. В холле справа от входа находилось бюро пропусков. Я подошел, поздоровался и протянул свое направление, объяснив, что не знаю, куда идти, и что мне посоветовали обратиться сюда. Женщина повертела его, затем куда-то ушла, попросив меня подождать. Через пятнадцать минут она пришла и сказала, что я направлен в распоряжение "Монтажно-строительного управления Љ 26" треста "Гидромонтаж", а потом объяснила, как туда дойти.
  Управление находилось рядом, в третьем микрорайоне, среди зелени и старых (по меркам этого города) двухэтажных домов, сложенных из желтоватых блоков пиленого известняка-ракушечника (Фото 9). Длинное одноэтажное здание "МСУ-26", подозрительно напоминавшее барак, спряталось в зарослях акаций и другой растительности, названий которой я не знал. Здание было деревянным, что казалось диким для такого города. Потом оказалось, что оно строилось одним из первых, трест "Гидромонтаж" начинал здесь стройку. Секретарь отвела меня к главному инженеру (начальник ездил по объектам), тот расспросил меня о специальности, институте, городе Калинине; сказал, что наших выпускников в тресте много, наш институт у них котируется. Это было приятно. Затем он отвел меня в отдел кадров.
  Там я снова заполнил анкеты, автобиографии, получил направления на медосмотр и в общежитие. После всей писанины инспектор ОК отвела меня в Первый отдел. Я не ошибся, написав Первый с большой буквы, этот отдел на предприятиях Министерства участвовал везде и во всем. Так я впервые узнал, что Минсредмаш - организация режимная, все работающие в нем дают "Подписку о неразглашении", в зависимости от места работы на пять - десять лет. Мне объяснили, что я буду работать с заключенными (или на языке отдела - с спецконтингентом) и вольными рабочими. За работу с заключенными полагается надбавка к окладу - 15 процентов, все сведения об объектах работ являются конфиденциальными, а то и секретными.
  После этих "напутствий" я отправился в общежитие. Оно располагалось в полукилометре от "конторы". Вообще город был компактным, без "шанхаев" и трущоб, которые есть в каждом городе Союза. Конструкция общежития была оригинальной, как и все в Шевченко. Три огромных девятиэтажных корпуса соединялись одноэтажным блоком обслуживания, в нем располагались: актовый зал, столовая, парикмахерская, кулинария и библиотека. На крыше блока стояли огороженные ажурными перилами навесы, здесь должны были работать два кафе. Все это неофициально называлось "Три богатыря" (Фото 8).
  Каждый корпус имел отдельный вход. В моем направлении значился корпус "А". Зайдя внутрь, я подошел к вахтеру, показал свою бумагу, и она отвела меня к заведующей. Немного поговорив, заведующая указала мне комнату, где я должен жить. Но, на вахте ключей не оказалось, они были у жильцов, а те работали. Запасных ключей не было! Больше дел не предвиделось, и оставив портфель с чемоданом вахтеру, я пошел обедать в столовую. Благо она находилась здесь-же. Кормили в ней, по сравнению со столовыми Калинина, очень хорошо и дешево: 4 первых блюда, 5 вторых - на выбор, мясо - настоящее, а не кости и жилы. Обошлось все в 80 копеек.
  После обеда настроение поднялось, и я решил осмотреться. Прямо от "Трех Богатырей" широкая аллея Тараса Шевченко вела на берег Каспийского моря (Фото 10). Четыреста метров, и ты на берегу, благодать! С первых минут в городе меня удивили две вещи: первая - по периметру всех газонов, а кое-где и отдельных деревьев, проходили трубы на высоте не более 70-80 сантиметров, смотрелись они, как перила, или ограждения. Так и оказалось: они не давали ходить, где попало, одновременно подавая воду для поливки травы, цветов и деревьев. Зелень здесь берегли! В определенное время дворники открывали вентили, и вода в течение получаса лилась на зелень. Вторая - везде, где не было асфальта, блестели мелкие осколки стекла. И этому нашлось объяснение: пустую посуду в Шевченко не принимали, вывозить на "Большую землю" оказалось дороже, чем завозить новую, полную. "Большой землей" тут называли все, что находилось за пределами Мангышлака. С левой стороны аллеи стояли пяти - и семиэтажные дома. Город проектировал институт "Ленгипрогор"; за проекты городов Навои и Шевченко (Навои - город-близнец Шевченко) он получил международную премию по архитектуре имени Патрика Аберкромби. Каждая квартира такого дома имела минимум один балкон - лоджию. Ребра лоджии, ее полы и потолки снижали мощный солнечный свет. Здания напоминали карточные домики.
  С другой стороны шли галереи, на них выходили двери квартир, в центре дома была одна общая лестничная клетка. Это и хорошо, и плохо. Хорошо: ветер обдувал стены, становилось прохладно. Плохо: попробуйте занести в квартиру мебель! Дома-же назывались галерейными (Фото 11).
  Но вот и берег, обрывистые, столоподобные площадки, опускаются до уровня воды. Вниз ведет лесенка с перилами. Справа и слева высокие, вертикально опускающиеся до воды, скалы, на песке причудливые обломки этих же скал. Между ними загорают и купаются люди. Место так и называется - "Скалы". Глубина моря у самого берега - два и более метра, вода - прозрачная. Бросишь камешек и он виден на дне. О скалу бьются небольшие волны. море спокойно. Кругом загорают люди, я среди них, в своем костюме и при галстуке, смотрюсь белой вороной. Ладно, на первый раз хватит.
  
  
  
   Первые дни в Шевченко. Новые друзья
  
  
  Погуляв по городу, возвращаюсь в общежитие - жильцов все еще нет. Наступает вечер, гостеприимная вахтерша предлагает мне подремать на скамейке в холле, что я и делаю. Где-то под утро меня трясут за плечо. Спросонок вижу черноволосого парня. "Я, Витька! Пошли" - говорит он. Беру пожитки, постельное белье и иду с ним. Входим в трехместную комнату на первом этаже. Виктор показывает свободную койку. Занимаю ее, и быстро разложив вещи, ложусь.
  Просыпаюсь, чувствуя, что меня трясут за плечо. "Вставай! Хватит спать! Давай знакомиться, меня зовут Николай" - говорит один из стоящих у кровати парней. Виктор, тот, что привел меня, представляет их: "Это Колька Учкудукский, он - электрик в Центральных Ремонтно-Механических Мастерских. Я - Витька Тульский, а это - Борька". Смотрю на часы, время - пять часов вечера.
  Стол уже накрыт. На нем по-студенчески просто располагаются две бутылки водки "Москванын" (это казахский аналог "Московской"), три картонных коробочки с копченой килькой, буханка черного хлеба и полбатона вареной колбасы. Виктор разливает. Выпиваем, затем рассказываю о себе. Ребята тоже представляются: Виктор родом из Тулы, поэтому и кличка - Тульский, Николай - из Учкудука. Оказывается, в зоне клички даются по месту жительства. Поскольку зон в Шевченко много, то молодежь, многие из которых работают вместе с заключенными, перенимает эти привычки. В разговорах с горожанами и заводскими сленг зоны присутствует постоянно, даже школьники, и те вставляют в разговор словечки вроде "ништяк", "кент" и другие. Мне сначала это резало слух с непривычки, потом - привык. После застолья и разговоров мои новые друзья ведут меня смотреть город.
  Выйдя из общежития, наша компания повернула налево. Сразу перед "Богатырями" стоит кинозал "Юбилейный", следом за ним - рабочая зона. Там ведется строительство Дворца Культуры ПГМК и Универмага (Фото 12).
   У второго пока видны лишь фундаменты. Дворец уже возведен, это - массивное здание, отделывается армянским розовым туфом. Спрашиваю Виктора, как называется улица, и его ответ меня ошеломляет. Он сказал, что ни одна улица в городе не имеет названия, что Шевченко состоит из шести микрорайонов, из которых, кроме самого старого - третьего, ни один еще не достроен до конца. А без названий улиц обходиться очень просто, пишешь в адресе номер микрорайона, затем номер дома, затем номер квартиры - и все. Удобно! Потом эту систему переняли многие новые города в Союзе.
  Везде строятся дома, но строительство выглядит своеобразно. Каждый строящийся дом, или несколько домов стоящих рядом, огорожены забором с колючей проволокой, по углам стоят сторожевые вышки. Новые друзья объяснили мне, что такие участки, обтянутые колючей проволокой, называются рабочими зонами, а работают в них заключенные и вольные строители. Еще, в строительстве принимают участие солдаты Военстроя Министерства. Живут зеки за городом, в жилых зонах. Потом я узнал, что вокруг Шевченко одновременно находилось девятнадцать (!) зон, в которых находились заключенные со сроками 10-15 лет. За это время многие поневоле становились хорошими строителями. Поработай-ка 10 лет каменщиком, или отделочником, не хочешь, а станешь спецом!
  Мы прошли мимо знакомого мне здания управления ПГМК, перешли переулок. На углу стоял "Каспий" с решетчатыми наружными жалюзи. Парни объяснили, что это - от солнца. Третий микрорайон разительно отличался от остальных : одно - и двухэтажные дома его были сложены из местного желтоватого камня - ракушечника. Дома-же других микрорайонов выполнялись из сборного железобетона. Третий утопал в зелени: деревьях, кустарниках и цветниках. Росли тут акации, тополя - туранги, карагачи, розы, георгины, пионы. Около домов хозяйственные жители посадили яблони, груши и даже виноград. В любую жару здесь прохладно, тянет легкий ветерок. Коля сказал, что этот микрорайон только по номеру третий, а строился он первым, великого труда стоило вырастить даже траву, но помогла вода. Для зелени ее не жалели. Все первостроители получили квартиры в третьем. Город тогда назывался "Гурьев-20", и был закрытым, о его существовании в Союзе знали немногие. Это сейчас во всех газетах и журналах пишут о городе в безводной пустыне, где никто не считает израсходованную воду. Сейчас третий, по сравнению с другими микрорайонами, выглядит архаично, но высвобождающиеся в нем квартиры стремится получить любой шевченковец.
  Мы прошли по улице дальше. На другой стороне улицы в тени высоких деревьев стояло застекленное здание, тут оказался Дом Культуры "Дружба". В нем, пояснили ребята, проходят все торжественные собрания, награждения работников ПГМК. Через пятнадцать минут город кончился (Фото 13). Дальше асфальтированное шоссе уходило в пустыню, там располагалась промышленная зона, где работали мои новые друзья, и где предстояло работать мне. На краю города стоял Торговый Центр третьего микрорайона, типовой комплекс зданий, в нем находились обязательный продовольственный магазин, промтоварный (в этом ТЦ продавали бытовую электронику и мебель) магазин, ресторан-столовая. Такие Торговые Центры были в каждом микрорайоне, в больших - по два. В них кроме обязательных магазинов находились почтовые отделения, парикмахерские, ателье службы быта и многое другое. Такое расположение позволяло людям экономить время, все находилось рядом.
  Напротив стояли корпуса "Медико-Санитарной Части-102". По существу это был компактный больничный городок, услугами которого пользовались все жители Шевченко, независимо от места работы.Официально "МСЧ-102" обслуживала работников ПГМК. В ней мне предстояло завтра проходить медосмотр. Мимо нее, по короткому переулку мы вышли к морю. Сразу за медгородком начинался большой пустырь. Он располагался между городом и мелководным заливом, вдававшимся дугой в берег. Перпендикулярно берегу располагались три пирса, которые уходили в залив на пятьдесят метров (Фото 14). На них лежала дощатая палуба, а на ней - с обеих сторон скамейки со спинками. Глубина залива составляла 40-50 сантиметров, если зайти по нему в море на 100 метров. Мои приятели назвали его лягушатником. "Сюда матери приводят ребятишек. Тут если и захочешь, не утонешь" - сказал Боря. Он один из всех троих работал у нефтяников. Они работали вахтами: неделю в пустыне, неделю дома. Сейчас у Бориса была выходная неделя, и он пошел с нами. Весь пустынный берег был засажен зеленью, по генеральному плану тут должен был быть парк отдыха и развлечений. Сейчас кроме двух киосков, продающих минеральную воду, и летней эстрады на берегу ничего не было. Правда, тянулись две асфальтовых дорожки, а в дальнем углу залива располагался эллинг яхтсменов-любителей. На берегу валялись кучи водорослей, выброшенных штормом. От них терпко пахло гнилью и... морем. Вроде ничего особенного, но этот аромат будил какие-то мысли о парусных кораблях, бородатых капитанах, и пиратских кладах.
  За идущей от моря дорожкой почти вертикально поднимался вверх выветренный известняковый мыс, на нем стоял маяк. Мыс назывался Меловым, это его я видел, подлетая к городу. Поднявшись на мыс, прошли к маяку. Он оказался маленьким, каменная решетчатая башенка составляла около пяти метров. Но располагался-то маяк на высоченном мысу, и свет его был виден издалека! Быстро темнело, край - южный, на небе появилась первая яркая звезда. Мы вернулись в общежитие.
  Только теперь я внимательно осмотрел свое жилье. В комнате стояли три кровати, три тумбочки, четыре стула и стол. В углу стоял трехсекционный деревянный шкаф, на другой стороне за перегородкой висела раковина с одним краном. На мое замечание, что даже в глуши в общежитиях есть горячая и холодная вода, Витя сказал, что это раковина с питьевой водой. Оказывается, только здесь можно наливать воду для чая, или кофе. Для мытья есть душевые в обоих концах коридора. Но вода там - опресненная, еду и питье на ней лучше не готовить, невкусно. Город находится в пустыне, пригодной для питья воды в ней, даже на больших глубинах, нет, есть только соленая. В городе сейчас около 40000 человек, напоить такую массу народа танкерами, как делали раньше, невозможно. Проблему решили в Средмаше: впервые в Союзе, да и в мире, сконструировали и построили опреснители, перегоняющие морскую воду в дистиллированную. Их производительность позволяла напоить целый город! Затем к дистилляту добавлялись минеральные добавки и вода становилась питьевой. Приятно было, придя с работы, достать из холодильника трехлитровую банку с водой и выпить, но понемногу, иначе - ангина!
  Разговаривали еще долго, Николай читал наизусть Есенина. Меня сначала это удивляло, простой электрик и стихи. Но этот город был особенным, и люди в нем были тоже особенные.
  Утром я отправился уже знакомой дорогой проходить медосмотр. Тут впервые увидел, как производится полив городской зелени. В 8.30 дворники (в основном это были солдаты-строители) поочередно открывали вентили на трубах-ограждениях, вода лилась на корни деревьев и кустарников, газоны и траву. Везде слышалось бульканье, шипение, появлялись даже ручейки. Они весело текли по "земле", поблескивая в лучах солнца. Но все мгновенно исчезало, небольшой слой почвы проглатывал воду моментально. Постепенно "земля" насыщалась, это было сигналом к остановке подачи воды. Продолжалось все приблизительно полчаса, иногда больше. Сразу начинало пахнуть зеленью, удивительное дело! Такие поливки проводились три раза в день.
  Медосмотр прошел быстро. Народа в поликлинике было немного, город-то молодой. К одиннадцати часам я получил справку от терапевта, что к работе годен, и пошел в "МСУ-26". Меня опять завели в кабинет главного инженера, тот проглядел заключение и начал звонить по телефону в отдел кадров. Там напечатали приказ о направлении мастера Абрамова на пятый участок и объяснили, как туда доехать. В коридоре управления я остановился перед большой фотографией на стенде. Она бросилась в глаза еще в первый раз. На ней был огромный производственный корпус без крыши, снятый видимо с подъемного крана. Поперек корпуса стояли какие-то барабаны разной длины, лежащие горизонтально, и спирали, штук пять, или шесть. От фотографии исходила какая-то мощь, или, как говорят теперь, "энергетика". Я и не подозревал тогда, что свяжу с этой мощью всю свою жизнь.
  На следующий день я нашел пятый участок и там меня огорошили. Начальник участка сказал, что я должен ехать обратно в контору, где меня решили использовать на другой работе. Я попытался протестовать, но со мной даже разговаривать не стали, правда, начальник обмолвился, что терять "кадру" жалко. Вернувшись в город, я пошел по новому кругу. Начальник ОК сказала, что моя профессия больше нужна в другом месте, объяснив, что Комбинат забирает меня к себе. Потом поставила в паспорте штамп об увольнении, пожелала мне успехов на новом поприще и попрощалась. Таким образом, не проработав и секунды, я уже имел в паспорте два штампа: "Принят на работу" и "Уволен с работы", помеченные одним днем (раньше в старых паспортах делались такие отметки).
  Пришлось снова идти в Комбинат. Мысли в голове теснились самые неприятные: не подошел, не устраиваю, не гожусь, не нужен, и т.д. Поднимаюсь по гранитной лестнице и впервые вблизи вижу вывеску "Прикаспийский Горно-Металлургический Комбинат". И все, больше ничего. Вот и знакомое окошечко бюро пропусков. Называю фамилию, имя, отчество и сотрудница БП ведет меня вверх по лестнице. У ее начала стоит тумбочка и часовой в форме внутренних войск. Он сверяет мой паспорт со списком, лежащим на тумбочке, спрашивает женщину: "Куда?" Та говорит, что мы идем к начальнику Первого отдела.
  В кабинете, отделанном деревянными полированными панелями, сидит седоватый мужчина. Он взял мое "хитрое" направление, посмотрел и опять начал расспрашивать об институте, специальности; спросил, какое впечатление произвел на меня город. Я ответил, что ничего подобного не видел, а к этому времени мы были на практике в Прибалтике, Азербайджане, да и на Москву и Ленинград я насмотрелся. Ему это понравилось, и он немного рассказал мне о Шевченко. При разведке недр выяснилось, что в недрах пустыни Мангышлак чего только нет! В ее кладовых содержалось не менее трети таблицы Менделеева: нефть, фосфориты, уголь, железо и многое другое. Правительство Союза приняло решение о комплексном развитии этого края. В шестидесятых годах на Мангышлак высадились первые поселенцы, появились первые дома нового города. В разные времена он назывался по-разному, пока не решили назвать его в честь поэта Тараса Григорьевича Шевченко, отбывавшего тут ссылку. Вокруг города выросли другие: Ералиево, Жетыбай, Новый Узень, Шетпе. Быстро развивались промышленность и сельское хозяйство, все на абсолютно пустом и безжизненном месте. Воды не было совсем, сначала ее возили танкерами, а потом построили ТЭЦ, атомный реактор и опреснители и про воду... забыли! Чувствовалось, что начальнику нравилось рассказывать о городе. Но он остановился и перешел на мое трудоустройство.
  "Самое главное, что в твоей бумажке в графе "Основание", стоит буквенно-цифровой индекс. Это - допуск к работе. Иначе ты бы ждал здесь три месяца, пока тебя проверит КГБ. А так начнешь работать сразу"- сказал седовласый. Потом он отправил меня в ОК Комбината.
  Отдел кадров находился в одноэтажном деревянном бараке, все в том-же третьем микрорайоне, по соседству с конторой "МСУ-26". Бараки были близнецами. На торцах барака были крылечки с козырьками, тут-же квартировали "Группком-127" и комитет ВЛКСМ Комбината. Меня принял начальник ОК, статный, седовласый казах по фамилии Уралбаев. Он-то и объяснил, почему в моем направлении не указано место работы. "Эти идиоты, которые Вас набирали, совсем очумели от секретности. Вас, или отдел кадров Вашего института, должны были предупредить, что с этим направлением надо приехать в Москву, в Управление Кадров Министерства, а там выпишут основное направление с четким адресом и названием места работы. Вот так!" - сказал он. Затем перелистал свои бумаги и сказал: "Мы направляем Вас на Гидро-Металлургический Завод, в просторечии ГМЗ. Там Ваша специальность нужнее". Вот так, и началась моя трудовая биография.
  И опять я писал анкеты, автобиографии и сдавал фотографии на пропуск. Его я получил к концу дня, вот это оперативность! По нынешним временам ждал-бы дня три. Пропуск представлял собой коричневую книжечку с моей фотографией, фамилией, именем и отчеством. Около фотографии стояла подпись, а под фамилией какой-то квадратик с рисунком,и это все! Мне пояснили, что квадратик - это шифр, по которому меня будут пропускать на завод.
  Возвращаясь в общежитие, думал о будущей работе. Завод - металлургический, значит - печи, жара и пламя, копоть и грязь, суконная спецовка. Впечатление было плохим. Пришли с работы ребята, я рассказал им обо всем. Оказалось, что Николай работает рядом и завтра он покажет мне дорогу.
  Утром, попив чая, мы пошли на работу. До завода можно было добраться двумя способами: поездом и автобусом. Коля всегда ездил поездом. Во-первых, всегда сидишь, во-вторых, его не надо ждать, как автобус. Поезд приходил на остановку заранее. Ветка местной железной дороги располагалась в полукилометре от общежития. Казалось, что все в этом городе рядом. На путях стоял тепловоз "ТЭМ" и десять вагонов. Коля объяснил, что эти вагоны - списанные, и куплены Комбинатом у МПС. Половина вагонов от электропоездов, в них всегда ездили любители карточной игры, деревянные диванчики стоящие напротив друг друга, позволяли играть сразу четверым, а то и шестерым. Всю дорогу они играли в одну и ту-же игру: переводного дурака. Другая половина вагонов - так называемые "межобластные", с авиационными креслами, в них можно подремать до конечной остановки. В такой вагон сели и мы. Поезд тронулся, и на выезде из города справа я увидел необычную рощу, она была большой, даже по меркам города. Оказалось, тут находился Ботанический сад. В нем проверяются саженцы деревьев, кустарников различных пород на выживаемость в этом климате. А затем биологи дают рекомендации, да и сами саженцы для высадки в городе. Через полчаса и две остановки поезд подошел к нашей, она была конечной. Мы вышли, мой провожатый показал мне четырехэтажное здание управления. За ним виднелись громадные (по первому впечатлению) корпуса цехов. Все они были покрашены в серо-голубой цвет, называемый на флоте шаровым. Выглядело мрачновато. Это и был мой завод (Рис. 15). Но дымовых труб, по моему понятию, соответствующих металлургии, я почему-то не увидел.
  Николай сказал, что контора еще не работает, и предложил позавтракать в столовой. Она состояла из двух половин: на первом этаже располагалась платная столовая, с небольшим зальчиком. На втором, в большом зале, занимавшим весь этаж, кормили по спецталонам (Фото 19). Тут кушал почти весь завод. Как и везде, стояли легкие столики и прилавок выдачи блюд. Мы встали в очередь, двигалась она быстро. Выбор блюд был большой: три первых блюда - борщ, щи и солянка, четыре вторых - котлета, бефстроганов, пельмени и азу. На десерт - чай, кофе, компот, молоко, кефир, ряженка, минеральная вода. Также лежали пирожки, пирожные, печенье. Висели рационы спецпитания, то есть то, что можно взять на один талон. У Николая были талоны (он их покупал у рабочих нашего завода), один он протянул мне. Мы взяли борщ, котлету с картофельным пюре, чай с лимоном и пирожок. Все это стоило 84 копейки. Потом отдали талоны кассиру и сели завтракать. Поев, распрощались до вечера, Коля пошел на ЦРММ, а я отправился в управление.
  На первом этаже справа, перед контрольно-пропускным пунктом, находились: бюро пропусков, отдел кадров, партком, профком и бюро ВЛКСМ. По центру холла стояли так называемые "кабины" и часовой - солдат ВВ. КПП разделял холл надвое, за ним был коридор и лестница. Потом мне объяснили, что пропуска бывают двух видов: "носимые" - в виде книжечки (такой был у меня), их можно брать за территорию завода и на другие подразделения Комбината, и "кабинные" - эти можно носить только на заводе. В каждом пропуске стоят шифры, они дают право владельцу пропуска на вход на различные объекты завода и Комбината. "Носимыми" пропусками обеспечиваются инженерно-технические работники, "кабинными" - рабочие. Увидел я, как работают "кабины" - рабочий, проходя мимо нее, дергал кнопку с номером, соответствующим номеру пропуска, пропуск падал в коробку сбоку "кабины". Часовой брал его, сверял фотографию и реквизиты, и отдавал рабочему, после чего тот шел на территорию. При выходе рабочий просто отдавал пропуск часовому и тот укладывал его на место в "кабине".
  Девушка из ОК позвонила в приемную директора и сказала, что меня ждут на четвертом этаже. Показав солдату пропуск, я поднялся наверх и зашел в приемную. По обе стороны ее располагались двойные тамбурные двери (чтобы посторонний не слышал разговора в кабинете) с надписями "Директор" и "Главный инженер". В центре приемной стояли два стола, за одним из которых сидела симпатичная молодая женщина, на другом стояла пишущая машинка, и лежали две папки "На подпись" и "Исходящие". Секретарь сказала, что директора зовут Александром Александровичем Прокоповичем, и ввела меня в кабинет.
  
  
  
  
   Завод. Устройство на работу. Первые шаги
  
  
  В глубине большой комнаты за письменным столом сидел человек в рубашке с галстуком и читал документы. Он пригласил меня сесть, и сразу громко заговорил: "Зачем Вас прислали к нам? Все штатное расписание заполнено, свободных единиц нет". Я встал и собрался уходить, но он жестом посадил меня и позвонил начальнику отдела кадров. Пока она поднялась, повторился разговор об институте и прочем. Потом они вдвоем долго листали какие-то бумаги, вполголоса разговаривая. Затем директор сказал: "Ладно, раз прислали, устроим. Пойдете в ремонтно-механический цех мастером". По селектору он вызвал какого-то Альберта Кирилловича. Через пять минут зашел низенький лысоватый человек с большим животом, на нем резко выделялись подтяжки. Прокопович представил нас: "Это наш главный механик Альберт Кириллович Ерошкин (Фото 16), а это молодой специалист из Калинина, Абрамов". После небольшого разговора я снова спустился вниз, опять прошел мимо часового и вошел в комнату ОК. Долго заполнял все те-же документы. Потом встал на учет в профкоме и бюро ВЛКСМ (им командовала - как она представилась - Надя Клейменова). Закончив все дела, отправился искать новое место работы - РМЦ. Идя по территории завода, я заметил, что вся она была окружена двухметровым бетонным забором с колючей проволокой поверху и многочисленными прожекторами. За забором внутри шла контрольно-следовая полоса из песка, с аккуратно прочерченными полосками, за ней снова забор, только из колючей проволоки на столбах. На углах забора (или, как здесь говорили - периметра) стояли небольшие вышки, с них часовые видели всю полосу, вплоть до следующей вышки. Потом мне рассказали, что есть еще и охранная сигнализация (те самые "прожектора"), так что мышь не проскочит!
  РМЦ располагался в конце заводской площадки. Это было бывшее складское помещение, оснащенное кран-балками, талями, одноэтажное и низкое. По проекту все нужды завода обеспечивали ЦРММ, которые находились рядом, но на согласования, пересылку документов и чертежей уходило столько времени, что пришлось организовать свое ремонтное хозяйство.
  Да, перед этим, главный механик завел меня к себе. Расспросив меня по обычному трафарету, он рассказал, как сам начинал на аналогичном предприятии в Майли-Сае мастером, а в подчинение ему дали бригаду пацанов-ремесленников. Они, как и он сам, выпускник института, в общем-то, ничего толком не умели, все пришлось осваивать заново. "Ну, как видишь, я - главный механик. Значит получилось! Получится и у тебя" - сказал он, потом рассказал о том, что костяк коллектива Химико-Гидрометаллургического Завода (он впервые для меня назвал его полностью) - работники Майли-Сайского предприятия, которое закрыли. Тут я задал ему вопрос, волновавший меня больше всего: "Что-же это, Ваш завод металлургический, а я не вижу ни труб, ни печей?" Ерошкин долго смеялся, и тут, я впервые, исписав кучу анкет, дав несколько подписок, узнал, почему всего этого нет. "Мы перерабатываем урановую руду. Все наше Министерство Среднего Машиностроения занимается в первую и главную очередь этим. А разве ты не был у нас в Первом отделе?" - спросил Альберт Кириллович. "Быть-то я был, и подписку давал о неразглашении сведений любого характера, касающихся деятельности Комбината, но о работе мне никто ничего не рассказывал" - ответил я.
  "Правильно. Вот я тебе рассказал, но говорить об этом ты не будешь нигде и никому. Гордись, что будешь заниматься этой работой, что тебе ее доверяют! Государство дает нам все, и больше, чем другим, поэтому и спрос с нас намного больше, чем с других!" - с таким напутствием он отправил меня в РМЦ.
  Пройдя полкилометра, я пришел в цех. Он состоял из четырех участков: станочного, ремонта насосов и узлов оборудования, монтажного и химической защиты. В промежутке между помещениями участков находилась маленькая комнатка ИТР с еще более маленькой клетушкой начальника цеха, санузел, и все. Меня представили начальнику цеха Трапезникову. Как выяснилось, он уже уходил, должен был прийти новый начальник. Тем не менее, Трапезников расспросил меня по ставшей, уже привычной, формуле: "где учился - чему учился - где жил". После беседы в своем закутке он познакомил меня с мастерами. Тут находились: Анатолий Халабузарь (Фото 18) и Юрий Лапеев - мастера монтажного участка, Валентин Евенко (Фото 17) и Евгений Александрович Опаловский - мастера насосного участка, старший мастер участка химзащиты Митрофан Уразов. Здесь-же сидела табельщица - Зоя Халабузарь. Меня долго расспрашивали о столичной жизни (узнав, что Калинин лежит в 130 километрах от Москвы), о самом Калинине, потом начали рассказ о Шевченко. Чувствовалось, что все гордятся жизнью и работой здесь.
  В шестидесятые годы в пустыне Мангышлак были обнаружены залежи урановой руды (тогда это было главное, а не нефть и прочее). Пустыня была абсолютно безлюдной, если не считать несколько родов казахов-скотоводов, живших в ней издавна. Месторождения Таджикистана и Киргизии уже дорабатывались, и ЦК КПСС с Советом Министров приняли решение об освоении здешнего месторождения. В первую очередь построили город и начали разработку карьера, одновременно проложив автодороги. Затем подтянули ветку железной дороги.
  Первым делом меня посадили читать инструкции по технике безопасности, котлонадзору, приказы о производственной деятельности. Одновременно с этим Юра Лапеев и Толик Халабузарь, взявшие надо мной шефство, рассказали о заводе и провели маленькую экскурсию. Завод состоял из пяти цехов: цеха обогащения (или просто фабрики), гидрометаллургического цеха, транспортно-сырьевого цеха, сернокислотного цеха (он находился в трех километрах за заводом) и РМЦ. Существовала центральная заводская лаборатория (где трудились самые умные головы завода) с опытной установкой, управление, столовая и своя пожарная часть. Урановая руда завозилась с карьера тепловозом со специальными платформами, разгружаемыми сжатым воздухом. Было три приемных пункта, на любой из которых заезжал состав; платформа с рудой (она называлась думпкар) становилась над бункером, затем пневматические цилиндры под действием сжатого воздуха наклоняли ее, руда ссыпалась вниз. Мы прошли от приемных пунктов по главной дороге подразделения. Корпуса фабрики и ГМЗ выглядели очень большими, высота около 30 метров, ширина - 60 метров и длина - более 100 метров. Схема расположения зданий и площадок была такая: склады - РМЦ - фабрика - ГМЗ - лаборатория. Первый день пролетел незаметно, пора было ехать домой.
  В общежитии, как рекомендовали в Первом отделе, рассказал о работе в общем, ни о чем не говоря конкретно, и тут же получил вопрос, выдали-ли мне свинцовые трусы. Оказалось, что многое, о чем мне не велели упоминать в разговоре, здесь давно знали. "Мы не хотели тебя пугать"- сказал Николай.
  На следующий день мое обучение продолжилось. Стажировку устроили так: в 07.30. я под руководством Юры Лапеева (и пока под его диктовку) написал в журнале заданий работу на день каждому члену бригады (кстати, такое я видел только в Средмаше, на всех остальных производствах все происходило устно, "на пальцах"). Затем в 07.45. я присутствовал на "раскомандировке" (еще один лагерный термин) - Юра познакомил меня с членами бригады, а им представил меня - стажера. Он объяснил каждому рабочему его задание, кратко рассказал о технике безопасности работ и дал каждому расписаться за задание. Пока рабочие готовили инструмент, оборудование, и шли к местам работ, он, и я вместе с ним, согласовывал допуск к работе с начальником смены. В этот день бригада работала в цехе обогащения. И, вот тут, я увидел "ожившую" фотографию, висевшую в коридоре "МСУ-26". Оказывается, это была снята фабрика во время монтажа, а машины, изображенные на снимке, были стержневые мельницы, скрубберы и классификаторы. Обращала на себя внимание чистота в цехе. Все полы, фундаменты оборудования были выложены метлахской плиткой, поблескивая в свете потолочных ламп. Юра объяснил, что в конце смены аппаратчики обязаны убрать все просыпи, грязь, вымыть оборудование. Начальники смен принимают и сдают смену друг другу. Не дай бог, если заступающий сменный не примет цех у сдающего, вся смена останется, и будет чистить цех до победы! Вот так здесь работали. После начальника смены мы пошли по работам. Бригады работали позвенно: звеньевой, обычно рабочий высокого разряда, два - три слесаря и электрогазосварщик. Таких звеньев в бригаде было четыре, то есть бригада охватывала минимум четыре работы. Люди уже находились на местах: сварщик разматывал кабели, слесари подвезли и помогли подключить ему баллоны с кислородом и бачок с бензином. Ацетилена на Мангышлак не завозили, дорого; работали керосинорезами. Заправляли их в нарушение всех инструкций бензином, он режет лучше и быстрее, достать его можно у любого шофера. А керосин, попробуй, найди! Юра сказал, что начальство об этом знает, но закрывает глаза.
  Лапеев переговорил со звеньевым, нет-ли неясностей в работе, и ребята начали менять участок трубопровода. Я спросил: "А зачем мы отмечались у начальника смены?" Он ответил: "Видишь, трубу отрезали, а она пустая и снаружи и внутри чистая. Это, по команде сменного, аппаратчики заранее слили растворы и очистили трубу. И так всегда!"
  Мы пошли дальше, к следующему звену. Эти меняли ролики на конвейере. Так-же мы прошли по остальным работам. Юра, сам уралец, говорил спокойно и неторопливо, чувствовалась уверенность человека, прекрасно знающего свою работу. Глядя на него, мне казалось, что и у меня все будет просто и гладко. Как я ошибался! После этого мы вернулись в РМЦ, и Юра объяснил мне наши дальнейшие действия. Неожиданно он спросил, получил-ли я талоны лечебно-профилактического питания, и сказал, что я являюсь принятым на работу с "особо вредными условиями труда", по "Списку Љ 1", мне полагаются талоны на ежедневное бесплатное питание. Лапеев отвел меня к Зое, которая выдала мне карточку спецпитания - листок бумаги с квадратиками. Количество их соответствовало количеству рабочих дней в месяце. На квадратике стояло число, месяц и год, а также номер рациона. Фактически мы брали любой из трех - четырех рационов столовой. Именно на такие талоны мы завтракали с Николаем в первый день. До обеда мы еще раз прошлись по работам. Юра посмеялся: "Мастера, как и волка, ноги кормят!" И это была сущая правда, в дальнейшем я проходил за день от 5 до 15 километров.
  В 12.00. отправились обедать в знакомую столовую, на второй этаж. С Лапеевым многие здоровались, и он всем представлял меня, сказав, что чем больше народа будет знать меня, тем лучше, проще решать вопросы. Так я начал знакомиться с заводчанами. На Комбинате, и на заводе тоже, были представлены все наши города и предприятия, находившиеся в Союзе и за его пределами: Майли-Сай (Киргизия), Учкудук и Навои (Узбекистан), Желтые Воды и Пятихатки (Украина), Лермонтов (Россия) и многие другие. Один из технологов, Валентин Левин, был из далекой тогда Читинской области (поселок Первомайский). Много было выходцев с Кавказа: аварцев, лакцев, грузин, армян. На удивление было мало казахов, хотя Мангышлак относился к Казахской ССР.
  После получасового обеда снова два обхода рабочих мест и, наконец, приемка выполненных заданий на местах. Потом сдача оборудования из ремонта механикам отделений, затем - сдача рабочих мест, уже убранных от инструмента и отходов начальнику смены. Последнее дело - в 14.45. прием замечаний от своих рабочих уже в РМЦ, и, первый рабочий день закончен.
  При первом знакомстве Толик с Юрой отвели меня в кладовую спецодежды. Там они одели меня с ног до головы: резиновые сапоги, портянки, нижнее белье, лавсановый зеленый костюм (выдавался только ИТР, рабочие получали хлопчатобумажные), берет, каску и бушлат. Потом мы прошли в административно-бытовой комбинат, в просторечии - раздевалки и душевые. Тут мне выделили два шкафчика под чистое и грязное белье. Шкафчики были металлическими, размерами примерно 600 Х 600 Х 1000 мм, и стояли друг над другом. Ключи подходили к любому, но воровства, как мне сказали, не было.
  В раздевалке, выражаясь современным языком, была полная демократия: здесь раздевались и рабочие, и ИТР. Система существовала такая: "чистая" раздевалка - душевые - "грязная" раздевалка. На спецовке и нижнем белье у каждого стояли номера шкафчика. Закончив смену, грязное белье, костюм, портянки бросали в специальные ящики, а утром брали уже постиранную и высушенную и отремонтированную (!) одежду из других - чистых ящиков. Это было приятно, надевать чистую спецодежду, но, к сожалению, к хорошему быстро привыкаешь!
  Помывшись и переодевшись, идем через вторую проходную и садимся на подошедший поезд. Через полчаса - дома. Рабочий день на "особо вредных" - шесть часов, в 15.45. я уже свободен. Но так было в первые дни, а дальше - у ИТР ненормированный рабочий день, можно проторчать на работе и до вечера, а можно - и до утра!
  На следующий день все повторяется, теперь я хожу с Толиком. Толик - веселый украинец, на год старше меня. При обходах рассказывает, как сам начинал здесь свою трудовую деятельность. Жена его - Зоя, работает в цехе табельщицей, это она выдавала мне талоны, Толик говорит, что такой жены нет ни у кого, она - чистокровная гречанка.
  После обеда звонят из ОК: получаю выписку из приказа по ХГМЗ: "Назначить мастером-механиком РМЦ с особо вредными условиями труда и окладом 140 рублей". Так записывали в трудовую книжку всем, потом это привело к тому, что почти трех лет "Списка Љ 1" я лишился. Вот, если бы написали: "Назначить мастером-механиком РМЦ, с особо вредными условиями труда для работы в цехах обогащения и гидрометаллургическом, с окладом 140 рублей", все было-бы в порядке. Век живи, век учись!
  Начинаю осматриваться в цехе: оборудование практически новое: гильотинные ножницы для рубки листового металла с толщиной до 12,5 миллиметров, вальцы - станок для сворачивания стального листа в круглые формы, или так называемые обечайки. Сверлильные станки: большой - на полу и маленький - на верстаке. На улице стоит трубогиб - станок для гнутья труб диаметром до 160 миллиметров. Еще есть тележки для баллонов с кислородом и керосинорезов. Такая имеется у каждого газоэлектросварщика. По ней можно сразу оценить человека. У одного гремящая вовсю тележка с колесами на стальных ободах, у другого обод покрыт резиной, а колеса - на подшипниках. Такая телега идет легко, тихо, но и труда на ее изготовление затрачено немало. Под потолком висит кран-балка грузоподъемностью три тонны, полы забетонированы. Вот и весь монтажный участок, где мне предстоит работать.
  Наконец закончилась первая трудовая неделя. С соседями по комнате: Витей и Николаем решили идти на море - загорать и купаться. Прямо в общежитии надеваем "сланцы" - тапочки - "хлопалки" из резины, оставляющие открытыми ступни ног, и идем в столовую, благо она рядом. Девчата на раздаче подают нам беляши - темно-коричневые, поблескивающие маслом, еще горячие. Запах от них идет такой, что по одному съедаем сразу.
  На улице проходим мимо "Юбилейного", в нем сегодня идет новый фильм "Генералы песчаных карьеров". Чуть дальше строится семиэтажная гостиница, пока без названия. В городе есть ведомственные гостиницы: у Комбината - своя, у Управления строительства - своя, у нефтяников - своя. Постороннему приезжему негде остановиться!
  Мы шагаем по аллее Шевченко, по ней я гулял в первый раз. На аллее только что поставили памятник Тарасу Григорьевичу. С высокого берега спускаемся на плоскую, длинную известняковую скалу, на которой стоит волейбольная площадка, высокая вышка для прыжков в воду и несколько крытых скамеек. В народе ее зовут "плато" (Фото 20,21). Здесь всегда полно народа: ныряют, плавают, загорают, играют "навылет" в волейбол. Проигравшая команда уходит с площадки, а ее место занимает другая. "Плато" возвышается над морем на два-три метра, просто вылезти из воды нельзя, стенки отвесные. Поэтому в море спускается лесенка, сделанная из труб нержавеющей стали. Температура воздуха, несмотря на утро, уже около 30 градусов, но жара не чувствуется - море! Ребята бросают бутылки с водкой прямо в воду. Видно, как они медленно опускаются в прозрачной, зеленоватой воде. Спрашиваю: "Зачем? Температура воды - 20 градусов, не остынут". "Иди, нырни"- советует Николай. Прямо с "плато" ныряю в первый раз в Каспийское море, с вышки пока страшновато. Действительно, наверху вода теплая, а внизу - холодная, обжигает, как кипяток. Видимо, верхние и нижние слои не перемешиваются. Вылезаю по лесенке наверх. Прямо на поверхности "плато" ребята расстелили покрывало, взятое из общежития, разложили еду. Виктор ныряет, достает бутылку, разливаем по четверти стакана. "Ну, вот, за твое морское крещение"- говорит Коля, и мы выпиваем. Подошел Борис, оказывается, он отсыпался, а потом нашел нас. После еды каждый занимается, чем хочет: Боря с Виктором уходят играть в волейбол, мы с Колей остаемся загорать.
  На горизонте появляется пароход. "Это рыбаки. Они иногда подходят к берегу, продают рыбу, изредка - икру. Но это опасно - поймают, посадят"- рассказывает Николай. Так проходит день. Все собираются у "дастархана". "Чем займемся? Предлагайте" - спрашивает Витя. "А вот покажем Саньке город, а то он ничего, кроме работы не видел" - отвечает Борис, и мы идем на прогулку.
  Поднимаемся наверх, и идем по берегу, огибая мыс. "А сейчас ты увидишь чудо - избушки на курьих ножках" - говорит Витя. Вдоль дороги, извивающейся по мысу, стоит стандартный забор с колючей проволокой, а за ним - шесть новостроек. Один дом уже близок к завершению, у других смонтированы несколько этажей (Фото 22). Дома действительно напоминают избушки на курьих ножках. В роли ножек - сверхмощные бетонные пилоны, между которыми можно гулять, а выше растут собственно этажи. В готовом доме десять этажей, и напоминает он развернутую под углом книгу, поставленную "на попа". Все "развороты" этих "книжек" повернуты к морю. Из окон новоселов будет виден городской парк и "лягушатник" с пирсами. Ребята рассказали, что дома предназначены исключительно для молодоженов, квартиры в них только однокомнатные. В дальнейшем, когда появятся дети, семья будет "расширяться". Это выражение знакомо, наверное, только в городах Средмаша. Это значит, что выросшая семья подает заявление на расширение жилплощади, и, через некоторое время, переезжает в двух- трех- или четырехкомнатную квартиру (в зависимости от состава семьи).
  На следующей неделе стажировка заканчивается. В отделе техники безопасности сдаю экзамены по ТБ, Котлонадзору, радиационной безопасности и получаю удостоверение-допуск. Толик Халабузарь и Юра Лапеев выделяют мне людей во вновь создаваемую бригаду. К чести ребят, надо сказать, они "не жмутся", дают своих лучших рабочих.
  Я уже со всеми знаком: бригадиром назначаю (по совету Юры и опыту своей практики) Володю Михайлова. Он - признанный авторитет на монтажном участке, спокойный, неторопливый, думающий парень. Как раз, то, что нужно мне, при моей торопливости и поспешности. Слесари: Толик Молвинских, Гена Хохлов, Виталя Шеметов и Витя Легеза, газоэлектросварщики: Володя Жаров, Леша Кузнецов, Эльбрус Кулаев и Юра Янеев - полный Интернационал. С ними я и буду работать дальше. С завтрашнего дня начнется притирка, от того, как она пройдет, будет зависеть моя дальнейшая деятельность. Сработаюсь с людьми, примут они меня, как мастера, значит все будет нормально. Не сработаюсь - придется уходить, а этого ох, как не хочется. Ну, что-же, утро вечера мудренее, посмотрим.
  Вот и первая работа: завтра в цехе обогащения так называемый "остановочный день", то есть день планово-предупредительного ремонта. От главного механика приносят перечень работ, которые должен выполнить монтажный участок. Мне (моей бригаде) достается: замена участков трубопроводов диаметром 325 мм (все схемы с позициями и размерами прилагаются), ревизия привода барабанного вакуум-фильтра. Иду с Володей на "фабрику", там все еще работает, просматриваем места работ, прикидываем, кого и куда поставить, какие материалы завезти заранее. После обеда завозим все на места будущего ремонта. Наутро с Володей расставляем ребят по работам. Пока я допускаюсь у начальника смены, бригада завозит свое имущество. Начинаем работу и ... первый сбой. Мостовой кран, необходимый для замены куска трубы, занят в другом месте. Нахожу механика цеха Николая Сергеевича Полищука. Узнав, в чем заминка, он обещает, что через 10 минут кран будет. Проходит шесть минут и кран уже висит над трубой. Дальше все идет хорошо. К концу смены заканчиваем, обкатываем оборудование, и сдаем его механику отделения Толику Тесленко, а места работ - начальнику смены Володе Шиленко. Тот, видя молодого мастера, начинает "цепляться". "Остынь! Чего к мужику прицепился? Он все нормально сделал" - говорит подошедший Полищук. Толик Тесленко - друг Халабузаря, они вместе учились. "С почином тебя, Санька!" - говорит он. Вдвоем с Шиленко они над чем-то смеются, наверное, надо мной.
  Вечером пишу письмо Кудрявцеву, Арсеньеву и остальным - у них тоже направление в Шевченко, но приедут они в сентябре. Объясняю, что, и как, чтобы они не повторяли моих ошибок. В цехе появился новый начальник - Виктор Иванович Кузьменко (Фото 24). Раньше он работал в Караболтах, а сейчас, вместе с семьей переехал в Шевченко. Он расспрашивает нас о заводе, его цехах, людях, оборудовании. Некоторых заводских он знает, работал вместе. Первое впечатление о нем хорошее, посмотрим, что будет дальше. Проходит вторая, третья недели. Вроде, бригада меня приняла, работаем слаженно, без ругани. Незаметно летят дни.
  Заканчивается первый месяц моей работы, получаю первую получку - 150 с небольшим рублей (как сейчас помню - три зеленых пятидесятирублевки и мелочь). С подъемными почти триста, для меня это большие деньги, раньше таких я не получал. Предлагаю мастерам отметить событие, все - "за". Возвращаемся в город на автобусе мимо громадных корпусов строящегося Ремонтно-Механического Завода. Мастера говорят, что когда ЦРММ уйдут туда, их здания со всем оборудованием отдадут нам (они стоят за периметром параллельно нашему РМЦ). Дальше едем мимо складов отдела материально-технического снабжения и отдела оборудования. Сквозь колючую проволоку ограды видно, что ряды оборудования, всевозможных контейнеров и ящиков тянутся на сотни метров, а это только первый ряд! Здесь хранится все: от спичек до запасных барабанов мельниц. Последняя остановка перед городом - ТЭЦ, затем въезжаем в третий микрорайон. В Торговом Центре берем водку, закуску, минеральную воду, а дальше разгорается спор, куда идти: на пирсы, или в Ботанический сад. Выбираем второе, через 10 минут сидим на траве. Стоит тишина, поют какие-то птицы, временами забываешь, что рядом - большой город. Трава здесь, как в Калинине, густая и зеленая. Толик объясняет мне, что в городе растет не трава, а отдельные ее листочки. Настоящая трава только в саду. За разговорами время летит незаметно, быстро начинает темнеть. Халабузарь приглашает продолжить у него, но Виктор Иванович говорит: "Хватит ребята. Завтра - рабочий день!" В общежитии тоже накрываю стол. Виктор, Николай и Борис желают мне успехов и удачи. Вечером, идем, как обычно, на берег, смотреть на закат. Погода стоит прекрасная, на море полный штиль. На "плато", да и на самом берегу везде сидят компании, понемногу тянут вино. Солнце медленно погружается в Каспийское море. Скоро остается половина золотого диска, затем четверть... Облака на небе подсвеченные невидимым светилом темнеют...
  
  
  
   Приезд ребят. Трудовые будни мастера. Ноябрь
  
  
  Приходят письма от Славки и "Комиссара", они прилетят в конце сентября. В положенное время встречаю их в аэропорту и везу в город. У них, в отличие от меня, направления конкретны - "МСУ-88", мои ошибки они учли, молодцы! Едем в их управление, там они получают жилье в нашем общежитии. С комендантом я договорился заранее. Когда она узнала, что они - молодые специалисты, то без лишних разговоров выделила нам комнату на троих. Кроме моих ребят в Шевченко на работу прилетели Витя Смородов и Юра Маруна из параллельных групп. У них были направления на Азотно-Туковый Завод. Как я писал, развитие Мангышлака велось комплексно: наши сопутствующие компоненты использовались для получения удобрений, их-то и выпускал АТЗ. Он выпускал сначала "Нитрофос", потом "Нитрофоску", затем "Аммофос", и так дошел до лучшего в Союзе удобрения, по качеству и включенным элементам. Это и азот, и фосфор, и калий, а удобрение назвали "Нитроаммофоска". Выпускать лучшее удобрение было трудно, химических комбинатов в Союзе - много, но Средмаш был вне конкуренции!
  На правах старожила я показал ребятам город, конечно он им понравился (Фото 23). Такой город не мог не нравиться! Их организация относилась к тресту "Энергоспецмонтаж", трест ведет строительство и монтаж всех энергообъектов Министерства, в первую очередь, атомных электростанций. Забегая вперед, надо отметить, что атомные электростанции были и в составе Министерства электрификации и энергетики, в том числе "знаменитый" Чернобыль. Наше министерство к ним никакого отношения не имело. "МСУ-88" вело в то время монтаж объектов "Мангышлакэнергозавода". Работа кипела. Тут строились экспериментальный реактор на быстрых нейтронах "БН-350", "Завод пара и дистиллята", расширялась наша ТЭЦ. О "ЗПД" следует сказать особо: это его "самовары" (так у нас называли выпарные установки) поили водой весь город, и всю нашу зелень. В этих аппаратах морская вода, грубо говоря, "кипятилась", затем пар охлаждался, получалась дистиллированная вода. Потом в нее добавлялись минеральные присадки, и получалась прекрасная питьевая вода! Реактор-же был первым, не только у нас, в Союзе, но и в мире. А потом появились "БН-600", "БН-800" Директором "шестисотки" стал мой товарищ по Краснокаменску - Юра Тарасов. Мои ребята попали "в нужное место, в нужное время", им здорово повезло! С работы они возвращались гордые, как молодые петухи.
  В городе работала своя телестудия (Фото 26): каждый вечер, в холле мы смотрели городские новости и два фильма: документальный и художественный. Программа длилась два с половиной часа. Смотреть было интересно, особенно новости. Там показывали овцеводов, нефтяников, строителей. Успехи сельского хозяйства, честно сказать, нам были неинтересны, но вместе с ними показывали природу Мангышлака. Такие сюжеты мы смотрели с удовольствием. О нас, конечно, ничего не показывали, только интервью со знаменитыми людьми. Все было секретно, цензура убирала даже малейшие упоминания о существовании предприятий Средмаша. Единственное, о чем можно было говорить с экрана и в газетах, был атомный реактор, поскольку на него постоянно привозили иностранные делегации. В Шевченко приезжал даже знаменитый Глен Сиборг.
  После работы подниматься в холл, на третий этаж, чтобы смотреть телепередачи, часто было лень. И мы решили купить телевизор. Скинулись по пятьдесят рублей, сходили в Торговый Центр и принесли домой новенький "Рекорд" (Фото 25). Теперь, кто со стула, кто с кровати смотрели кино. Часто заходили Витя с Николаем. Они рассказывали нам свои новости, а мы им - свои. Много спорили о расширении Шевченко, но никто из нас и предположить не мог, что город разрастется до таких размеров, как на фотографии из космоса. Говорят, что нынешний Шевченко подмяли под себя американцы. Сейчас я уже ничему не удивляюсь.
  Виктор Иванович Кузьменко относился ко мне очень хорошо (вообще мне везло на хороших людей), многое объяснял, подсказывал. Однажды, он вызвал меня к себе, в кабинет-закуток, и спросил, не хочу-ли я заменить Валентина Евенко на время отпуска. "Халабузарь с Лапеевым справятся за тебя, а ты познакомишься с насосами и станочным оборудованием" - сказал он. Немного поломавшись, для приличия, я согласился, и не пожалел об этом. Валя с Евгением Александровичем Опаловским рассказали мне об участке: всех его людях, станках, насосах и прочем хозяйстве. Станочное отделение было небольшим и умещалось в одном помещении. Тут стояли три токарных станка : громадина "ДИП-500", два "163" с удлиненной станиной, два фрезерных станка - "универсал" и горизонтальный, поперечно-строгальный, механическая пила и сверлильный станки. Немного, но на них токари делали все. Однажды, мне к дню рождения, сделали из винипласта две пивных кружки с откидными крышечками (на манер старонемецких), ободками с гвоздиками и "хитрой" ручкой. Держишь кружку, одновременно большим пальцем нажимаешь рычажок крышки, она откидывается, и можешь пить. Правда, пиво было большим дефицитом, но я отвлекся.
  Станочники были опытные, проработавшие не один десяток лет на нашем производстве, мужики. Они прекрасно разбирались в любых чертежах, ведь на каждую деталь был чертеж, или эскиз, на "пальцах" делали крайне редко. Станочники резали резцами любые стали и сплавы. Может показаться, что сложного обработать углеродистую, нержавеющую сталь, или титан, но специалист знает, что точить их надо на разных скоростях, разными резцами и т.д. и т.п.
  В техническом отношении, многие из них превосходили меня, молодого и зеленого мастера, но никто ни словом, ни делом не показал этого. Наоборот, они тактично поправляли мои "ляпсусы", за что большое им спасибо! Поэтому, такие вещи, как допуски, посадки, классы точности и чистоты, бывшие в институте только теорией, неожиданно, как-бы обрели форму.
  Насосчики вообще были элитой цеха. На заводе существовало множество марок и типов насосов, кроме обычных водяных типа "К", которые мы разбирали в институте. Это песковые (перекачивающие урановую пульпу - смесь руды с водой) насосы "5Гр-8", "8Гр-8". Насосы имели модификации: "К" - то есть рабочая часть насоса, там, где собственно перекачивалась пульпа, покрывалась износоустойчивым минералом - корундом; "Т" - здесь в улитку насоса вставлялась специальная "рубашка" - вкладыш, она защищала улитку от износа. В качестве "рубашки" применялась резина.
  Было очень много химических насосов, от малюток "1,5Х-4" до средних по весу и габаритам "7Х-9И". У этих насосов рабочая часть выполнялась из нержавеющих сталей, от "12Х18Н10Т" до "ЭИ-943" (такая марка обозначала экспериментальную сталь). Были насосы, которые просто опускались в баки, сверху оставался только электродвигатель. Такие насосы назывались погружными, это "НПВН-2", "НПВН-3", и так до "НПВН-200". Были в этом ряду и гиганты, например " Q-800" (Рис. 27), он весил около 3 тонн. Обычной марки у него не было, так как этот насос применялся только в Министерстве. Расшифровать эти названия можно так: "Насос Погружной Вертикальный, с рабочей частью из Нержавеющей стали, производительностью 50, 75, 200 и 800 кубометров в час". Все эти агрегаты перекачивали урановые растворы на всех переделах завода.
  Кроме этого, у сернокислотного цеха были свои насосы "5ХП" и "7ХП". Они являлись самыми капризными в эксплуатации и ремонте.
  В цехах действовала система: плохо качавший насос по команде начальника смены дежурные слесари снимали, а аппаратчики мыли и дезактивировали. Затем насос завозили в РМЦ, механик отделения сдавал его в ремонт. Тут-то и начиналась наша работа: насос разбирали полностью и дефектовали. Какие-то отбракованные детали сразу шли в металлолом, другие отправлялись на реставрацию. Это значило, что их надо восстановить до размеров, указанных в чертежах. Сварщики наплавляли, станочники точили - и в результате деталь выглядела, как новая. После восстановления и замены деталей насос снова собирали. В смену ремонтировали от 5 до 15 насосов. Ремонтировали редукторы, арматуру и все, что привезут из цехов. Все оборудование на заводе стояло только советское. Это нефтяникам и другим обычным видам промышленности разрешалось покупать и ставить импортную технику, в Средмаше действовал запрет на применение заграничного оборудования. В случае дня "Х" предприятия должны были работать несмотря ни на что. Ясно, что поставки чужой техники сразу-бы прекратились.
  Поначалу было тяжело, но потом я втянулся, а тут вернулся из отпуска Валя. Я сдал ему дела, и вернулся на монтажный участок, в свою смену.
  Приближались Ноябрьские праздники. На заводе начали выдавать пригласительные билеты в Дом Культуры "Дружба" (Фото 29). Я выпросил четыре билета. Начистившись, нагладившись, за долгое время впервые надев галстуки, мы: я, Славка Арсеньев, Сашка Кудрявцев и приглашенный мной Витька "Тульский" пошли в ДК. Отсидев в зале торжественную часть (ее сейчас принято ругать, а зря: секретарь парткома Комбината рассказал о дальнейших перспективах Комбината и города - и это было интересно), выслушав поздравления, похлопав награжденным, мы пошли в буфет.
  Там стояли столики на четверых, закуску и выпивку можно было заказывать, но самое главное - на каждом столике стояли по четыре бутылки "Пльзенского Праздроя" - чешского пива. Не знаю, по каким причинам, но в Шевченко пива не было. Вина и водки, коньяка - большой выбор, а вот пива нет! Поэтому для нас это был праздник! Выпили его моментально, но больше не полагалось. Официантки, обслуживающие нас были из ОРСа (Отдела рабочего снабжения), молодые и симпатичные. Виктор пошел к ним и немного пошушукавшись, вернулся за стол. Следом одна из официанток принесла еще четыре (!) бутылки пива. Вечер удался на славу, мы долго нахваливали Витьку! Он долго потои гулял с понравившейся официанткой, мы даже ждали свадьбы. Но, не получилось.
  
  
  
   Зима. Общественники. Новый Год вне дома
  
  
  Незаметно пришла зима, да такая, какой я не видел в Сумгаите, а ведь такой-же южный город. Снег валил хлопьями, ветки деревьев сгибались от его тяжести. В последующие три года ничего подобного я не видел. Такой случай нельзя было упустить, и, взяв "Зенит" мы отправились гулять, благо был выходной. "Зенит" по тем временам у меня был замечательный, с объективом "Гелиос-44", снимки получались резкие, четкие. Достать его дома было невозможно, дефицит страшный, но на практике в Сумгаите мне повезло. Азербайджанцы не интересовались фототехникой, футляр с обьективом покрылся пылью, и, заплатив тридцать рублей, я тут-же купил его. Спустились вниз (Фото 28), море штормило. Сочетание цветов было оригинальным: темно-серые волны с пеной на гребнях, на скалах Мелового мыса ослепительно белый, лежащий шапками на камнях снег, и снова серое, как-бы светящееся, затянутое облаками небо (Фото 30). Многие горожане высыпали на "плато" (Фото 31). Маяк чернел на фоне серо-стального неба (Фото 34). Снег был мокрым, он налипал на вывески, балконы, фонарные столбы, трубы поливки. Шли заснеженные автобусы, спешили засыпанные снегом люди (Фото 32). Все стало белым!
  Наснимали две пленки, и пошли домой проявлять и печатать. Снимки получились великолепно-неправдоподобные: южный город и снег. Особенно красиво смотрелась доска-знак "Гостиница" с шапками снега на буквах (Фото 33). Эмблема - название города еле виднелась в клубах снега, крутящегося в метели: большие черные буквы и белые вихри (Фото 35). Друзья, увидев нашу работу, потихоньку таскали фотоснимки, часто заглянешь в альбом, а там пустые места. Приходилось допечатывать.
  В РМЦ мне досталась очередная новая работа. В сернокислотном цехе остановили на ремонт одну из двух "ниток" по производству серной кислоты. СКЦ располагался в трех километрах от завода. Сделали это со смыслом: в случае аварии, выбросы не достигнут завода, и наоборот. Завод иногда, в случае нарушения технологии, выбрасывал "лисьи хвосты". Так выбросы газов называли за желто-оранжевый цвет. Но такое бывало редко, технологов наказывали за это, вплоть до понижения в должности. На СКЦ добирались обычно на диспетчерском автобусе, он совершал несколько рейсов туда и обратно. Нам-же надо завезти в цех материалы, сварочные кабели, газовую аппаратуру с баллонами, инструмент, поэтому мы использовали прикомандированный к РМЦ "ГАЗ-53". Шофер грузовика Николай - веселый, молодой парень, числился за автобазой, а у нас по совместительству работал грузчиком. За работу ему доплачивали 15 процентов. Он помог ребятам загрузить наше имущество, трубы, и, в 8.15. мы уже едем.
  Сернокислотный цех был типовым (все такие цеха в Союзе походили один на другой) производительностью 240 000 тонн в год. Он состоял из двух отделений: печного и кислотного. Мехслужбу цеха возглавлял А.Н. Родин. Отметившись у него, мы доехали до печного отделения, там подняли электроталью свои "пожитки" на отметку + 18.000. Это означает, что работали мы в помещении печи-котла на высоте 18 метров. Наша работа заключалась в замене прогоревших экранных трубок-охладителей печи-котла "КС-210". В печь подавали измельченный серный колчедан, тут он обжигался, превращаясь в газ. Аппаратчики отделения заранее выбили жаростойкий шамотный кирпич, а нам предстояло вырезать газорезкой стальную доску толщиной 25 мм, в которой вварены собственно прогоревшие трубки. Все представляло собой единый блок, такой-же новенький лежал рядом. Сама операция трудности не представляла, мы дольше поднимали и тащили к месту работы свое оборудование. Но, вот, с извлечением доски пришлось повозиться. По своим (даже вырезанным) размерам, она соответствовала направляющей коробке, и постоянно "закусывала". Володя Михайлов с Виталием Шеметовым настроили монтажную лебедку (на языке монтажников - "лягушку") и, помогая себе ломами, потихоньку вытащили доску из коробки. После обеда (на обед мы ездили на завод) проделали обратную операцию: втолкнули новую доску с трубками в направляющую коробку. Леша Кузнецов проварил периметр доски, и работа закончилось. Сейчас все кажется просто, но, когда работаешь в полутемноте с железом, вес которого около 300 килограмм, и в наличии только ручная лебедка, то на самом деле все гораздо сложнее, и зависит от навыка и сработанности бригады.
  В общежитии мы со Славой и Сашей попали в актив: заведующей и воспитателю требовались грамотные и контактные ребята, а наша троица вроде "соответствовала". Мы делали стенгазеты, проводили рейды по проверке чистоты комнат, даже участвовали в командах КВН. Не знаю, кто, наверное, секретарь бюро ВЛКСМ Надя Клейменова, отрекомендовала меня в комсомольский оперативный отряд. Оказалось, что в городе, наряду с обычными органами: милицией, прокуратурой и судом, существуют спецмилиция, спецпрокуратура и спецсуд. Только они имеют право заниматься расследованием происшествий на Комбинате, Мангышлакэнергозаводе,в монтажно-строительных и прочих организациях Минсредмаша. Вот совместно со спецмилицией наши комсомольцы и проводили рейды на предмет сохранности социалистической собственности. Многим сейчас это покажется смешным: великовозрастные парни играют в детективов. Но, на самом деле все было серьезно. Стандартная ситуация: согласно оперативной информации происходит воровство со складов ОРСа. В три часа ночи нас поднимают на дежурство, вместе с куратором - старшим лейтенантом, втроем едем на склады. Он нас инструктирует: ни во что не лезьте сами. Если что-то подозрительное, мы должны звать его. Он определяет маршрут, через пять минут я с фонариком иду между громадных и высоких рядов каких-то ящиков. Про себя думаю, что если, что-то и увижу, то звать старшего лейтенанта бесполезно, пока докричишься, те, кому надо, уйдут далеко. Так, что полагаться надо только на себя, раз взялся, надо делать. Все обходится благополучно, в пять утра мы приезжаем домой, а в восемь надо быть на работе. Вот так.
  На работе тоже часто приходится задерживаться, то с работой не успеваем, то какая-нибудь авария. Начинаю понимать, что значит понятие "ненормированный рабочий день". Одно утешение - иногда дают отгулы (когда отработаешь сутки), но это редко, ИТР не положено. Считается, что зарплата учитывает все накладки. Виктор Иванович говорит: "Пройдет год. Пойдешь в отпуск, директор даст десять отгулов, и, забудь об остальных". А у меня их, по моим подсчетам, пятнадцать; к концу расчетного года будет гораздо больше, обидно.
  На заводе новое веяние, начинают создавать комсомольско - молодежные бригады. Клейменова написала представление в комитет ВЛКСМ Комбината на мою бригаду (Фото 36), ребята - молодые, почти все комсомольцы, и мастер - молодой, по всем показателям подходим. Пришлось подчиниться, в принципе, ничего не изменилось. Политинформации во всех бригадах были и раньше, рационализаторские предложения подавали тоже (это хорошая добавка к зарплате для рабочего), социалистические обязательства тоже брали все. Ничего нового. Теперь нас в цехе зовут "молодыми", мужикам немного обидно. Ничего привыкнем.
  Приближается Новый Год. Думаем, как отметить его, все-таки первый раз вне дома. На собрании актива воспитатель сообщает, что комбинатовский комсомол предлагает встречать его в помещении Торгового Центра третьего микрорайона, в помещении столовой. Нас предложение вполне устраивает, и мы начинаем готовиться. Девчата наряжают елки (их привезли с "Большой земли"), мы расставляем столы, монтируем музыкальную аппаратуру, украшаем стены. Задумано так, что девчата из общежитий (это многочисленные городские, комбинатовские, ОРСовские и прочие женские организации) украсят общество парней-холостяков из мужских общежитий (тут Комбинат, МЭЗ, монтажники и строители). Результатом будут свадьбы. Хороший ход! В девять начинаем собираться, каждый из нас хочет выглядеть по меньшей мере героем из кинофильма. Костюмы, белые рубашки, обязательный галстук - все начищено, наглажено. В ботинки можно смотреться, как в зеркало.
  В десять садимся за столы, они ломятся от различных блюд и спиртного. Руководство ОРСа расщедрилось. С выпивкой ограничено, ну, да русский человек обойдет любой запрет. Водку и коньяк можно купить здесь-же в буфете, а можно принести с собой, так многие и делают. Непрерывной чередой идут поздравления: ребята Комбината поздравляют девушек " Медсанчасти-102", те - парней из "МСУ-88", монтажники поздравляют девчат ОРСа, и так далее. Играет музыка, начинаются танцы. Потом все идет вперемежку, начинается сплошная самодеятельность. Всем хорошо и весело, и это - главное. Под утро расходимся, довольные прошедшим праздником.
  Первого января вечером принимаем гостей: заходят Виктор с Николаем и Борис. Накрываем стол по-холостяцки: копченая колбаса, буженина, осетрина и армянский коньяк (по нынешним временам куча денег, а тогда дешево: коньяк - 5.12 рубля, колбаса - 4.50 рубля). Слава жарит на плитке картошку. Включаем магнитофон, который Саша приволок из Калинина по моей просьбе. Наконец все готово, поднимаем тост за Новый Год на новой земле с новыми друзьями. Так заканчивается праздник.
  Затем снова начинаются будни. На заводе я знаю уже многих. Это мастера, начальники смен, механики и технологи отделений и цехов. Особенно выделяется среди многих, Юрий Жуков - начальник первого отделения ГМЦ (Фото 38), очень грамотный и авторитетный технолог (в дальнейшем даже министр Славский наградит его именными часами). В его хозяйстве всегда и полностью соблюдается технологический процесс, что достаточно трудно, и царит культ чистоты. На заводе смеются, что у Жукова на мойку полов расходуется "Контакта Петрова" (это специальное моющее средство для радиоактивных производств) больше, чем на всем подразделении.
  С Юрой приятно работать: все неувязки, нестыковки, возникающие при проведении ремонтов, он решает спокойно, без крика и мата, (этим грешат многие) а, главное, быстро. Работая по его схемам, ничего не приходится переделывать, с другими технологами труднее. Кстати, с ними всегда трудно, схемы изменений рисуют коряво, то уклоны не укажут, то диаметр труб забудут написать, десять раз к нему сходишь, пока все станет ясно. А еще бывает, смонтируешь все в металле, идешь сдавать, а у него появилось лучшее решение; тут никуда не денешься, начинаешь переделывать, технология определяет все, технологи этим пользуются. У Жукова такого нет. Все-бы технологи были такими.
  С цеховиками работать приятно, место ремонта всегда подготовлено - оборудование остановлено, отключено, вымыто. Сказывается школа предприятий Министерства: такой порядок принят с пятидесятых годов.
  
  
   Благоустройство. Книги. Поездка в Форт-Шевченко
  
  
  В общежитии занимаемся, кто чем: я, например, решил сделать полочку для книг. Все просто, но где взять материалы? В городе нет магазинов, подобных калининскому "Юному технику", где можно купить обрезки пластмасс, фанеры и прочего. С работы ничего не вынесешь, солдаты охраны не пропустят. Тут помогает Саша Кудрявцев, на его участке монтажники по моим размерам выпилили три пластины из древостружечной плиты. Стойки мне выточили наши токари, выносил, пряча под пиджаком, сам. Ну и страху натерпелся за 20 секунд, пока прошел проходную. Дома отлакировал пластины и отполировал стойки, собрал все, получилось хорошо (Фото 39). На двух полочках разложил книги. С книгами в Шевченко плохо: хорошие моментально разбирают, купить интересную книгу трудно. Да, еще я решил, кроме художественных книг, собирать литературу про Мангышлак и нашу промышленность. О современном Мангышлаке пишут мало, о Средмаше - ничего, только редкие материалы в газетах и журналах по истории края и городе Шевченко. Начал собирать вырезки из "Правды", "Социалистической Индустрии", журнала "Простор". Завел специальную папку под вырезки. Забегая вперед, скажу, что материалы из нее очень помогли при написании этой книги.
  Мои ребята потихоньку обзаводятся знакомыми и знакомят с ними меня. Так, в нашем круге, появились семьи Щелкуновых и Панфиловых. Коля Щелкунов и Коля Панфилов работают в "МСУ-88" мастерами, после окончания техникума, вместе со Славой и Сашей.
  Начинается весна. Неугомонная Клейменова предложила организовать поездку комсомольцев завода для знакомства с местными достопримечательностями. Комитет ВЛКСМ ПГМК поддержал ее и "пробил" экскурсию и автобусы. Маршрут поездки "Шевченко - Форт-Шевченко" и обратно. Автобусы ждали нас у Управления Комбината в 6.00. Мы думали, что это будут, как обычно, "Таджики", но нам выделили новенькие "ПАЗики". Транспортный отдел не пожалел их для комсомольцев. А "Таджик", иногда его смеясь, называют "Джигит" - это автобус "Таджикистан", выпускаемый авторемонтным заводом в Киргизии. Существует шутка: "Если тебе в незнакомом городе надо найти предприятие Министерства, то высмотри "Таджик". Он-то и приведет тебя к предприятию". Смысл шутки в том, что эти автобусы используются только в Средмаше. Ничего особенного они не представляют, просто аналог "ПАЗа", выпускаются в малых количествах, поэтому их нигде больше не применяют. Нам предстояло проехать примерно 120 километров в одну сторону. Сразу за городом началась пустыня, и первое, что меня удивило - это множество дорог. Оказывается, полуостров Мангышлак расположен на известковом основании, проще - на скале. Поверхность очень ровная, покрытая пылью, с редкими чахлыми кустиками, машина может идти по любому направлению, ехать будет очень легко. Асфальтовые трассы вокруг Шевченко, а потом далее: на Ералиево, Жетыбай, Новый Узень - прокладывались достаточно просто. Строители срезали верхний, тонкий слой песка, пыли и кустов и настилали асфальт - все, дорога готова! Но множество дорог играло и злые шутки с неопытными, или одиночными водителями - заблудиться, особенно при езде на большие расстояния, было легко. Случалось, и это было при нас, люди выезжали в отпуск, по делам - и исчезали. Машины находили, людей - нет. Жара и жажда - долго в заблудившейся, или сломанной машине не выдержишь! Нас везли водители, неоднократно ездившие по этой дороге, они-то и рассказали нам о "шутках" пустыни. За окнами потянулся однообразный пейзаж: каменистая, солончаковая равнина. Эти места когда-то называли "дикой степью", "белым пятном". Километрах в двадцати от города встретили большую отару овец, нескольких верблюдов и белую юрту. Так казахи-колхозники пасут овец. Мангышлак славится каракульскими овцами, они дают прекрасную шерсть и, самое дешевое в Казахстане, мясо. Наш экскурсовод (из городских краеведов) рассказал, что раньше через полуостров шли караванные пути из Средней Азии на Волгу, тогда она называлась Итиль. На Волгу везли драгоценности, пряности, ковры и многое, чего не было на Руси; обратно - железо, льняные ткани, пушнину.
  В окна светит яркое, до белизны, солнце, небо - бело-голубое, как-бы выцветшее. Поначалу наши девушки попробовали петь, но хватило их ненадолго, желто-белое безмолвие как будто завораживало. По дороге нам попалось старое казахское кладбище. Автобусы остановились, мы пошли смотреть мазары (Фото 40). Так называются могилы, каждая из них представляют собой целый мавзолей - прямоугольное, сложенное из пиленых кирпичей, "здание" без крыши и одним окном. "Здание" богато украшено резьбой по камню и, чем знатнее покойный, тем больше и красивее "здание". Через окно помещают тело. Оказывается, таких кладбищ на Мангышлаке много, за ними никто не следит, зачастую, их заносит песком и пылью. Здесь широкое поле деятельности для историков. Экскурсовод говорит, что на некоторых мазарах есть даже арабская вязь, видимо хоронили не только казахов. За время похода по кладбищу все размялись, захотелось есть. В автобусах перекусили и немного выпили, дорога стала казаться веселее.
  Пейзаж начал меняться: появились холмы, плавно переросшие в скалы. Сначала они пологие, как холмы в России, затем становятся круче, появляются следы выветривания. Впечатление такое, что по боку каждой скалы провели громадной вилкой с множеством зубцов, а вел вилкой трясущейся рукой пьяный забулдыга. Слои сначала вымывались водами Каспийского моря, потом море ушло, и за скалы принялся ветер. Эти слои можно разделить на группы по цвету, размеру, извилистости, ничего постоянного нет, все меняется. Дорога начинает то подниматься, то опускаться. Все это вместе называется - впадина Карагие. Она самая глубокая в мире, лежит ниже уровня Мирового Океана на 132 метра. Мы много фотографируемся на фоне скал (Фото 45).
  Так, с остановками, добираемся до города Форт-Шевченко. Так назвали его при Советской власти, раньше он назывался Форт Александровский, в честь царя. Форт-Шевченко только по указу город, на самом деле это скорее поселок городского типа. Он известен с незапамятных времен, когда через него шли караваны купцов с товарами. Дома в поселке одно- и двухэтажные, построенные из того же пиленого ракушечника, а поскольку цвет у здешнего ракушечника только желтоватый, в отличие от разноцветных жетыбайских, то и главный цвет здесь, желтый! Очень впечатлил меня строящийся стадион, его выпилили прямо в скале (Фото 41). Ряды для зрителей поднимаются от главной спортивной площади все выше и выше, прямо к вершине горы. Почти, как в древнем Риме. Дальше мы отправляемся в старую часть города. Она расположена длиже к берегу моря. Тут все рядом.
  Это - главная цель нашей поездки, увидеть места, по которым ходил Т.Г. Шевченко. В Новопетровском укреплении он отбывал семилетнюю ссылку, в качестве солдата-поселенца. От тех времен хорошо сохранились остатки крепости (Фото 42). Она была глинобитной и низкой, совсем не похожей на крепость, но защиту рубежей России выполняла четко. Нам показали даже закуток, где жил солдат Шевченко (это - легенда, точно не знает никто, так сказал гид). Все-таки царская власть неплохо относилась к опальным поэтам: у Шевченко была, хоть маленькая и глиняная, но своя каморка, а остальные солдаты жили в казарме. Кстати, Тарас Шевченко точно выразился о Мангышлаке - "незапертая тюрьма". Это выражение справедливо и сейчас: за четыре года моей работы в городе ни один заключенный не сбежал из лагерей. Бежать некуда - с одной стороны Каспийское море, с другой - более полутора тысяч километров пустыни.
  Нам показали старинный колодец, из которого брали воду (Фото 44). Она была плохой, часто ее было мало (уровень в колодце понижался), но это была вода! Колодец изнутри выложен камнем, дерева на сруб не было, деревья в укреплении берегли. Город Форт-Шевченко небольшой, здесь живут в основном рыбаки. На маленьком базарчике, на окраине города, мы попробовали подсоленную осетрину. Нам продал большой кусок какой-то чернобородый, весь заросший волосами рыбак, наверное, это был потомок самого Пугачева, как выразились наши девушки. Продал дешево, за пять рублей, видно "душа горела".
  Вышли на берег моря, здесь оказалось "кладбище" якорей (Фото 43). Это посмеялся наш краевед, на самом деле, лодки были вытащены на берег, а якоря просто лежали в стороне. Начнется путина, все якоря займут свое место на лодках, катерах, сейнерах, "кладбище" исчезнет. На берегу накрыли стол, и под водку, купленную в здешнем магазине, съели осетрину. На свежем воздухе с черным хлебом она исчезла мгновенно. Попутно посмотрели маяк. На восточном берегу Каспия он самый старый, но работает исправно. На его свет ориентируются и рыбаки, и крупные суда, идущие по морю.
  Насмотревшись старины, и нагулявшись вдоволь, садимся в автобусы. Снова однообразная дорога, но скучающих и дремлющих нет, все делятся впечатлениями, так, до самого Шевченко. Выходим все в пыли (от нее никуда не скроешься), на своих остановках, довольные и счастливые.
  Снова потянулись рабочие дни. Однажды, перед концом рабочего дня, Виктор Иванович Кузьменко сказал , что у него - День Рождения, и неплохо бы это отметить. Конечно, мы с радостью согласились. Взяв сетки, ринулись было в третий ТЦ, но Кузьменко, хитро улыбнувшись, остановил нас. "Мы пойдем другим путем!" - сказал он и повел нас в глубину третьего микрорайона. Там стояло невзрачное здание, напоминавшее калининскую "шайбу". Много раз я проходил мимо него, не обращая никакого внимания. Окна у него постоянно были зашторены. Виктор Иванович зашел туда и, через десять минут, вышел с каким-то ящиком, завернутым в бумагу и двумя сетками. "Вот теперь - на пирс!" - засмеялся Кузьменко, и мы двинулись толпой к морю. На скамейках постелили газеты, Виктор Иванович начал "кулинарить": из сеток появились нарезанный ломтиками окорок, баночка с черной икрой, несколько бумажных тарелок с замерзшим (!) заливным из белуги, кулек горячих шницелей и несколько бутылок "Посольской водки". Напоследок он снял обертку с ящика, и мы увидели двадцать запотевших бутылок чешского "Дипломата". Только те, кто жил в Шевченко в 1972 году, может представить удовольствие, которое мы получили. Мы выпили за здоровье именинника водки, запили пивом и принялись расспрашивать начальника, откуда это великолепие. Но он продолжал улыбаться, ничего не говоря. Только после второй рюмки Кузьменко открыл нам свой секрет. Оказывается, здание с закрытыми тюлем окнами - столовая иностранных специалистов, проще - немцев из ГДР. При добыче урановой руды открытым способом (из карьера) использовались сначала отечественные экскаваторы, но их производительность оказалась мала. Немецкие специалисты из "Висмута" (это немецкий филиал Средмаша) создали проходческие комплексы "Юг-1" и "Юг-2" (по сути своей - роторные экскаваторы) большой мощности, специально для Мангышлакского месторождения. Их смонтировали у нас на карьере, а немцы вели шеф-монтаж, наблюдали за запуском и эксплуатацией. Кормили их в специальной столовой, а так как настоящий немец не может жить без пива, то ОРС завозил для них то чешское, то немецкое пиво.
  Заведующего же столовой Виктор Иванович знал еще по Караболтам, они были хорошими друзьями. Вот, и вся разгадка! Мы бы выпили все пиво, но Кузьменко отложил каждому по две бутылки и велел угостить от его имени жен и прочих родственников. Жены у меня еще не было, родственники находились далеко, поэтому пиво выпили Славка с "Комиссаром". Ох, и радовались они, когда я достал бутылки. Славка сразу побежал в магазин, за копченой килькой. Пиво поставили в проточную воду, чтобы остудить. Потом "Комиссар" снял с полки мои кружки, и они принялись священнодействовать. Пили маленькими глотками, растягивая удовольствие. К сожалению, все когда-то кончается, кончилось и пиво.
  
  
  
   Вновь новая работа. Поездка в колхоз
  
  
  Я уже писал, что Кузьменко натаскивал меня, "как щенка на капитана" (это выражение из "Алых парусов" Грина ему очень нравилось). В июне он предложил мне заменить Митрофана Уразова - старшего мастера химзащиты, уходящего в отпуск. О химической защите оборудования, зданий и сооружений я имел самое смутное понятие. В систему участка входило: склейка транспортерных лент, защита резиной (гуммирование) рабочих частей насосов, мешалок и гидроциклонов, изготовление деталей из пластмасс, в том числе сварка. Под пластмассами у них понималось: органическое стекло, винипласт, карболит и другие. Участок изготавливал различные манжеты, уплотнения, прокладки путем штамповки на пресс-формах; различные трубки, жгуты из резины - эти делались на шприц-машине. Ничем подобным я никогда не занимался, но понимал, что все это пригодится.
  Опять неделя натаски с Уразовым и, вперед! Митрофан (его все называли Митя) говорил, что не боги горшки обжигают, а чем больше умеешь, тем ты нужнее. Первой моей работой была замена транспортерной ленты на фабрике (Рис. 46). С приемного пункта руду, ссыпанную из думпкаров, наклонный конвейер подавал в цех. Рабочей частью конвейера была лента, она изготовлялась из высококачественной резины с тканевыми прослойками. Руда протирала ленту, острые куски делали в ней надрезы, в результате в самом слабом месте лента рвалась, иногда приходилось менять куски ленты, пришедшие в негодность. На этом конвейере пришлось менять всю ленту целиком. Со стороны цеха работу контролировал и помогал Борис Михайлович Гаврилов - заместитель начальника цеха и технолог. Его аппаратчики и слесари убрали изодранную ленту и завели новую. Это грязная и тяжелая работа: мокрую ленту режут кусками по 6-10 метров, и длинным тросом через блок вытаскивают под мостовой кран цеха. Конвейер расположен в наклонной галерее, перпендикулярно основному зданию цеха, кусок ленты весит 1,5-2 тонны и вытаскивать его неудобно. Работа повторяется столько раз, сколько есть кусков. Кран подает вытащенные из галереи куски ленты на грузовую площадку, где их сворачивают в бухты и вывозят на склад резервного оборудования. В просторечии - это свалка, но она отличается от обычной порядком. Все, что лежит на ней, может быть повторно использовано для других целей. У нас используется все - это одна из хороших черт Средмаша.
  Бухты с новой транспортерной лентой ставятся на специальные стойки наверху конвейера, и опять длинным тросом раскатываются по опорным и поддерживающим роликам конвейера. Тут работа цеха заканчивается и начинается наша.
  Мы натягиваем оба конца ленты так, чтобы они перекрыли друг друга на два метра. Затем ставим стяжки, иначе лента вернется в первоначальное (свободное) состояние, и начинаем разделку концов под склейку. Для этого мои слесари специальными ножами надрезают верхний слой ленты до тканевой прокладки и отдирают его. Такие операции выполняют только бригадир и двое опытных рабочих из всей бригады. Прорежешь тканевую прокладку, можешь выбрасывать два метра ленты! Операцию повторяют 4 - 6 раз (от числа тканевых прокладок), конец ленты становится похожим на косую лесенку; со вторым концом поступают также. "Лесенки" обмазывают специальным клеем и накладывают друг на друга. Снизу и сверху кладут вулканизационные плиты (параллелограммы из стали, внутри которых лежат нагревательные спирали), включают их в сеть. Несколько часов стык склеивается при температуре 160 градусов (тут говорят, вулканизируется), потом плиты снимаются и стык готов. Его проверяют, чтобы не было вздутий, пузырей, отслоения резины, и, когда все проверки закончены, производят натяжку ленты и опробование конвейера. "Химики" Уразова хорошо выполнили работу, Гаврилов сказал им "спасибо". Написал я все быстро, а на деле неувязки шли одна за другой: клей оказался просроченным, пришлось менять весь бидон, затем в галерее оказалась высокая влажность, клей плохо ложился на ленту, пришлось настраивать электросушилку, но справились, а у меня появился первый опыт. Вообще склейка - дело тонкое, бывает так, что все сделали, как положено, согласно технологической инструкции, а стык почему-то расползается. Обидно, но начинаешь все сначала, делаешь все точно также, и все получается. Потом я учился прессовать манжеты на вулканизационном прессе. Оказывается, существует множество сортов резин: 1976, 2566 и другие, их назначение - защита от истирания, кислот и щелочей и каждому варианту соответствует своя резина. Сырая резина закладывается в пресс-форму, состоящую из двух половин, затем они совмещаются посредством направляющих штифтов и кладутся под вулканизационный пресс. Он сжимает их, потом автоматически включается нагрев до 160 градусов, идет выдержка времени, а по окончании плиты пресса разжимаются, и слесарь химзащиты вынимает пресс-форму, дает ей остыть, раскрывает и вынимает готовую манжету. Так потихоньку, работа за работой я осваивал участок. Это были азы: чтобы знать работу надо работать не менее трех лет.
  Однажды меня вызвали на склад, получить 70 килограмм технического спирта. Получив, я не знал, куда его спрятать. Все знали, когда Уразов получал спирт, и теперь жаждущие потянулись ко мне. Рабочим спирт полагался из расчета 50 грамм за день работы с эпоксидными смолами, для протирки рук. Вы видели когда-нибудь и где-нибудь рабочего, моющего руки спиртом? Я, за все сознательную жизнь не видел ни одного!
  Просители были всякие: рабочих я сразу отправлял к Уразову (когда он выйдет из отпуска), а с "солидными" приходилось разговаривать. Так я стал дипломатом! Однажды пришел начальник участка монтажников- химзащитчиков, была у нас такая сторонняя организация, сказал, что Уразов должен ему 3 литра спирта. Я его знал по работам на СКЦ, поэтому спирт дал. Когда вернулся Уразов, отдал спирт ему, рассказав о просьбах дать спирт, и о том, что отдал три литра. Митрофан долго смеялся надо мной, сказал, что спирт дал правильно, с того участка он берет многое, чего нет у нас. Напоследок предложил взять спирта себе, я тогда отказался (сейчас - никогда-бы!).
  В начале лета нас попросили помочь подшефному колхозу. Из РМЦ послали молодежь. Колхоз накосил много сена, они не справлялись с уборкой. Выехали утром, из города, ехали с шиком на "ЛИАЗах". Только на Мангышлаке можно приехать в колхоз на городском автобусе с низкой посадкой, больше нигде. Навстречу попалась колонна полуприцепов, идущая в город, за ней другая, третья... Полуприцепы были покрашены в серо-стальной цвет, со сплошным рядом окон около крыши. Они походили на скотовозы, которые я видел в Калинине. Но уж очень их было много! Иногда возвращаясь с работы, я видел такие в городе. Поинтересовался у ребят: куда везут столько скота? Те подняли меня на смех: так перевозят заключенных из лагерей к месту работы, а полуприцепы в народе называют "зековозы".
  С недавних пор, дома у нас появились трубки для сигарет, табака из разноцветного плексигласа и пластмассы, браслеты для часов из нержавейки, ножи. Это Саша и Слава, работавшие с заключенными, покупали сувениры себе и друзьям на память. В основном "игрушки" были ширпотребом: аляповатые, яркие и ненужные. Но встречались вещи, изготовленные явно мастерами. Особенно запомнился браслет у моего сварщика, из новеньких. Он был изготовлен из маленьких (15 Х 15 миллиметров) зеркалец, оправленных в нержавеющую сталь, квадратики соединялись в браслет. Он выглядел просто, и в этом-то и заключалась его красота и изящество. Но, я отвлекся. В девятом часу мы приехали на поле. В ровной, как стол пустыне, тут и там валялись тюки сена, прямоугольной формы, перевязанные проволокой. Откуда его столько взялось в пустыне, для меня и сейчас загадка, но оно лежало на поле. Наша задача состояла в укладке тюков в стоящие машины с полуприцепами. Сначала тюки летели в кузова легко, но по мере роста штабеля в кузовах пот начал катиться градом. Тюки тяжелели на глазах, теперь мы не кидали их, а переваливали через край борта. Положение спас обед.
  Колхоз угостил нас на славу! Прямо на поле стояли казаны диаметром с метр каждый, в них кипел ароматный, наваристый бульон с кусками теста и огромным количеством баранины. Это был знаменитый суп кочевников - казахов - бесбармак! Да, мяса здесь ели много. Каждому дали по железной миске, ложке - и, ешь, сколько душе угодно. Потом был крепкий черный чай и полчаса отдыха. После обеда, со свежими силами мы закончили уборку, на поле остались лишь следы колес и кострища. Вечером автобусы развезли нас по домам.
  
  
  
   Рассказы о Минсредмаше. Начало ПГМК. Станция
  
  
  Так прошел первый трудовой год. Несмотря на то, что отпуск молодому специалисту положен через одиннадцать месяцев, мне сказали, не торопись, терпи и привыкай. Инженерно-технические работники ходят в отпуск не всегда, когда хотят, а тогда, когда можно. Ну, что-же, здоровья хватало, жизнь текла размеренно и интересно, можно и подождать.
  В разговорах с ИТР и рабочими все больше узнаю о нашей промышленности, ее истории. Первым меня просвещал на эту тему А.К. Ерошкин, теперь каждый рассказчик добавляет к ней что-то новое. Несмотря на подписку, в своем кругу, мои товарищи сообщают мне разные подробности, и я слушаю, раскрыв рот. Сейчас появилось много книг об истории Средмаша, а в то время все засекречивалось. Кроме Минсредмаша в Союзе действовали Министерство общего машиностроения (под таким "названием" скрывался весь военный и гражданский космос), Министерство оборонной промышленности. На вопрос, почему мы - среднее машиностроение, как это понять, в шутку отвечали: "Чтоб враг не догадался!" Давно нет того министерства, атомная промышленность разбросана по разным хозяйствам и хозяевам, а гордость, что работал в Средмаше у меня (да, и у многих других) остается. Министерство возглавлял Ефим Павлович Славский. Как мне рассказали - бывший участник Первой Конной, комиссар эскадрона, после гражданской закончил Промакадемию, получил высшее техническое образование. Дальше - ступенька за ступенькой прошел всю лестницу и стал министром. Никакого молниеносного, блатного роста, а все - как положено!
  Е.П. Славский был, как ныне модно выражаться, мобильным министром. Каждый год он облетал на персональном самолете "ЯК-40" свои предприятия по всему Советскому Союзу, везде лично видел обстановку на местах, направлял, помогал, словом - руководил. В Министерстве было несколько главков - Главных Управлений. Мы относились к Первому Главному Управлению (ПГУ) - самому почетному и уважаемому. С ПГУ началась наша промышленность. Решение о разработке уранового месторождения на Мангышлаке Совет Министров СССР принял в конце пятидесятых годов. Месторождение было бедным, но запасы урана в Киргизии и Таджикистане заканчивались, пришлось использовать то, что есть. В 1959 году заложили первые объекты Комбината и город. Руководил Комбинатом и Управлением Строительства тогда Рубен Арамоисович Григорян. Система объединения технологов и строителей под одной рукой давала выигрыш во времени, все решения принимались оперативно. Эту систему использовали давно, и всегда с неизменным успехом. После Григоряна Комбинат принял Юрий Александрович Корейшо, технолог по образованию, теперь технология определяла все.
  Города Шевченко в начале строительства не было, в Министерстве знали закрытый город "Гурьев-20". Простые люди в Союзе не слышали ничего о существовании такого города, да и о других тоже. Людей собирали отовсюду, в основном коллектив Комбината состоял из рабочих и ИТР, приехавших с родственных предприятий. Наряду с разработкой залежей урана, шла разведка и разработка нефтяных и газовых месторождений, местных полезных ископаемых и ракушечника. Строились автодороги, соединявшие площадку с "Большой землей", подтягивалась железная дорога.
  Я все больше и больше узнавал людей завода. Так произошло знакомство с заводскими конструкторами: возглавлял КБ Слава Самойлов, в бюро у него сидели сплошь и рядом мои ровесники. С одним из них, Гришей Башариным, мы подружились. Гриша был страстным книголюбом, я - тоже. А, поскольку, как я писал, хорошие книги у нас в городе купить было трудно, он выписывал их через систему "Книга - почтой". Делалось это так: выписывалась газета "Книжное обозрение", из ее первого номера брался перечень магазинов, высылающих книги. Каждую неделю "КО" публиковала список книг, вышедших в Союзе. Оставалось написать название книги, автора и издательство, адрес магазина на почтовой карточке и отправить ее. Потом долгое ожидание: придет - не придет? Часто заказанные книги приходили, и это был праздник. Для начала Гриша дал мне копию газеты с адресами, и объяснил, как ими пользоваться. И, дело пошло. До сих пор в моей библиотеке стоят книги Восточно-Сибирского, Приокского издательств. Много книг присылали прикавказские издательства и Прибалтика. Местные жители не очень читали на русском, а план на издательство и магазины спускался, его надо было выполнять. Очень много приходило документальной литературы.
  А еще Гриша сделал мне "королевский" подарок - дал "синьку" с планом Шевченко. Где ее достали ребята, не знаю - все карты были, или "для служебного пользования", или хуже того - секретными. Но факт остается фактом - карта города со всеми существующими и вновь проектируемыми микрорайонами у меня была! Я перевел ее на ватман, украсил, раскрасил, сделал выкопировку полуострова Мангышлак и повесил над своей кроватью (Рис. 47). Смотрелась она лучше всякого ковра.
  Приближался конец года. Саша со Славой дневали и ночевали на работе. Скоро должен состояться физический пуск реактора "БН-350", даже в мире это должно было стать большим событием. Такого реактора на "быстрых нейтронах" нигде еще не было, мы были первыми. Кроме того, в первом контуре в качестве теплоносителя впервые применялся жидкий натрий. Об этих событиях говорил весь город, реактор не был засекречен. Из Москвы постоянно приезжали иностранные делегации, члены их восхищались "Русским чудом". Наши знакомые физики, работавшие там, ходили, задрав носы. "Наш-то многоконтурный, а все остальные в Союзе - "паровозы"- говорили они. Пуск прошел благополучно и ... незаметно, больше было разговоров.
  Новый Год нас: Славу, Сашу и меня пригласили встречать наши новые друзья - Коля и Люда Щелкуновы. Коля работал в "МСУ-88" мастером, а Люда - милиционером линейного отделения станции Мангышлак. О станции следует рассказать особо. Она являлась конечной точкой только что построенной дороги "Кунград - Бейнеу - Мангышлак" Все грузы, шедшие по железной дороге нам, строителям, нефтяникам, приходили сюда. Комбинат имел свой железнодорожный цех, его тепловозы развозили грузы по подразделениям ПГМК, остальные организации вывозили грузы автотранспортом. Советская власть денег не жалела, но и край осваивался богатейший. Даже сегодня независимый Казахстан не может освоить всего, что было разведано.
  Станция Мангышлак строилась железнодорожниками (Средмаш негласно помогал), денег у них было меньше, чем у нас, поэтому станция смотрелась, как все станции, хоть в России, хоть в Белоруссии. Дома и здания складывались из кирпича-ракушечника. В отличие от обычных кирпичей, они были значительно больше. Все дома строились одноэтажными и, в этом был какой-то уют. То ли его создавали ажурные, литые из песка с цементом, заборчики, то ли множество деревьев и кустов, за этими заборами, но было тут как-то спокойно и хорошо. Чувствовалось, что люди обосновались здесь надолго, многие навсегда. Станция находилась от завода в пяти километрах, с крыши ГМЦ ее было хорошо видно.
  Была еще одна причина, по которой многие из нас ездили на станцию. Поезд, приходивший раз в три дня, в своем вагон-ресторане привозил бочки с пивом. Пиво становилось в конце пути кисловатым, если не сказать кислым, но никого это не останавливало. Главное было вовремя узнать, что привезли пиво, иначе приезжали к уже пустым бочкам. Также, надо иметь посуду под пиво, наши приспособили под посуду новые полиэтиленовые мешки, в свернутом состоянии совсем не занимают места, а входит в них ого-го сколько! Пили тут-же, уйдя за дома на окраину станции. Но такое бывало редко.
  
  
  
   У Щелкуновых. Улыбка судьбы. Новая область
  
  
  Тридцать первого декабря мы собрались у Щелкуновых (Фото 48). За столом сидела одна молодежь, выпили за старый год, потом за Новый - 1973. Вышли на свежий воздух, запустили несколько ракет, которые достал Коля Панфилов (тогда еще не было моды запускать фейерверки, стрелять петардами, не было и их самих). Смотрелось красиво: красные и зеленые огоньки в звездном небе. А звезды на южном небе горели ярко. Утром вышли на улицу, снега лежало мало, но это был снег. Начали лепить и бросать друг в друга снежки, потом устроили кучу-малу (Фото 49). Всем было весело, настроение - прекрасное! Так начался 1973 год.
  В начале года к нам прислали заместителя В.И. Кузьменко - Альберта Михайловича Рыбалова. Он должен был уйти механиком транспортно-сырьевого цеха, но, пока оформлялись документы, работал в РМЦ. Он быстро перезнакомился со всеми нашими рабочими и ИТР. Многих он знал по Киргизскому Горно-Рудному Комбинату. Знал Рыбалов и Юрия Васильевича Андреева - начальника ГМЦ. "Михалыч", как скоро стали его называть, был хорошим механиком, поэтому в ремцехе для него не оказалось ничего нового. С рабочими он держался строго, и говорил, что "иначе нельзя". Тут мне выпало задание, круто изменившее мою дальнейшую жизнь. До этого все катилось, как по накатанной колее. Я втянулся в работу, с бригадой установились нормальные отношения. Ребята часто приглашали меня в гости, ведь все мы были примерно одного возраста. Отмечали свадьбы, рождение детей, круглые, да и некруглые даты. По работе у меня часто спрашивали совета, чем мог, я помогал. Многие из ребят учились: в вечерней школе, техникуме.
  Цех обогащения принимал руду, как я уже писал, с железнодорожных составов. С карьера приходил тепловоз с думпкарами, руда ссыпалась в бункер. Бункер представлял собой перевернутую усеченную четырехугольную пирамиду из углеродистой стали двадцатимиллиметровой толщины. Однажды Кузьменко вызвал меня к себе и сказал, чтобы я срочно шел на первый приемный пункт. Там уже был Толик Тесленко - механик отделения. Кого-то ждали, и Толик, от нечего делать, пинал ногой просыпи руды. Вдруг, он что-то увидел и поманил меня. "Санька! Хочешь, чудо покажу" - засмеялся он. Толик поднял довольно большой кусок руды, на его сколе отчетливо отпечатался скелет рыбы! Карьер, как и все на Мангышлаке, когда-то был морским дном. Толя рассказал, что такие куски встречаются часто. Я хотел утащить кусок домой, но Тесленко остановил меня. "Эх, ты, двоечник! Про фон забыл! Чему тебя только тэбэшники учили. Выбрось!- рыкнул он.
  Пока мы "развлекались" подошел Альберт Кириллович Ерошкин. "Ты уже здесь? Хорошо" - мрачно сказал главный механик, чувствовалось, что он чем-то здорово недоволен. Через пять минут подошла группа людей, все пошли к бункеру. Мы с Толей остались в стороне, начальству лучше не мешать. А в том, что группа людей - большое начальство, чувствовалось по властной манере разговаривать с главным механиком. Пятнадцать минут спустя Ерошкин подозвал меня. "Это мастер, который будет вести работу"- показав на меня главному группы, сказал Альберт Кириллович. "Надо заузить низ бункера. Работа сверхсрочная! Вот набросок с размерами, оценивайся, сколько людей и какие материалы тебе нужны и начинай! По твоей команде все привезут" - проговорил он и ушел вместе со всем начальством. Уходя, главный механик бросил фразу, на которую я сначала не обратил внимания: "Сделаешь быстро, тогда это твой шанс".
  Потом я вызвал Володю Михайлова, объяснил ему работу, ее срочность. Мы с ним решили так: он с ребятами завозит оборудование и инструмент, снабженцы привезут листы и металлопрокат - и бригада начинает монтировать опорные металлоконструкции. Я тем временем делаю расчет раскроя листов, если получится, то сэкономим несколько часов. Три часа я с логарифмической линейкой (это персональный компьютер того времени) считал углы раскроя листов, и, в конце концов, выбрал наиболее удачный вариант. Было страшно, если ошибся, придется резать "заплатки", значит, время работы удлинится, а сварщики проклянут своего мастера.
  Парни заканчивали приварку двутавровых балок, листы лежали на площадке у бункера, готовые к разметке и резке (снабженцы не только привезли, но и разложили листы по одному, это в их работу не входило - молодцы!). Ребята в перекур посмотрели мои "наброски", кое-что добавили - великая сила - коллективное творчество! Володя с Виталием Шеметовым начали разметку. По мере готовности Леша Кузнецов, Володя Жаров, Юра Янеев и Эльбрус Кулаев начали резку. Второй лист соединялся с первым под углом 90 градусов, если в расчетах была ошибка, появилось-бы несовпадение, иначе говоря - щель. Я почувствовал, что в голове вдруг стало горячо (такое бывало на экзаменах, в первую минуту), но лист встал на место. Володя молча хлопнул меня по плечу, дальше все было вопросом времени.
  К четырем часам утра управились (Рис. 51), технологи запустили и опробовали "нитку", и все поехали домой. Работа была обычной, если-бы не обилие начальства, а "вечеровали" мы часто, и скоро я про все забыл.
  В это время, в какой-то "светлой" голове жэковского начальства родилась идея переселить работников Комбината в один корпус "Трех Богатырей". До этого работники ПГМК, нефтяники, строители и монтажники жили вперемежку во всех трех зданиях. Теперь Комбинат взял себе корпус "Б", и началось "великое переселение". Молодые мужики тащили свои чемоданы, одежду, узлы и прочее барахло навстречу друг другу. Одни шли в корпус "Б", другие уходили из него. Пришлось мне объединиться с Витей Смородовым (сокурсник из параллельной группы), а Слава с Сашей остались на прежнем месте. Нам дали двухместную комнату. Нет худа без добра, теперь мы могли ходить друг к другу в гости.
  Наступила весна, в городе началось строительство седьмого микрорайона (Фото 50), а также касс Аэрофлота. Появились, как обычно, заборы с колючей проволокой, вышки, здания начали расти, как по волшебству. Около общежитий достраивалось здание Дворца Культуры. Стены его отделывались розовым туфом, привозимым из Армении, наш розовый жетыбайский ракушечник не понравился проектантам. Набирала высоту каркасная конструкция здания горсовета, вот-вот должны запустить городскую гостиницу, на крыше уже установили буквы "Актау". В дом-"книжку" вьехали первые молодожены. Город, будучи и так красивым, все хорошел и хорошел день ото дня.
  22 апреля, в день рождения В.И. Ленина, как положено, Комбинат проводил субботник. Утром мы собрались за "Каспием", получили лопаты, грабли, метлы и принялись убирать третий микрорайон от мусора. Мусором была прошлогодняя листва, с каждым годом ее становилось больше, значит и работы больше. Но это-то и радовало, зелень в пустыне - это все! Терпко запахло гниющими листьями, почему-то это напомнило Калинин. Листья складывали в мешки, мешки бросали в кузова стоявших тут-же автомашин. К полудню вся территория сияла чистотой. Как водится субботник "отметили" и разошлись. Последнее время принято ругать Ленинские субботники за то, что работали на них бесплатно. Договорились до того, что они изжили себя. Не знаю, может, кому-то и не нравилось,а мы были довольны, надышавшись свежим воздухом, убрав территорию, на которой жили наши работники. Другие организации красили, мыли и чистили остальные микрорайоны, к майским праздникам город блестел чистотой ухоженных газонов, деревьев и подстриженных кустов, чистых дорожек и домов; по нему приятно стало пройти, в этом была и частичка нашего труда. Но, время все правит, и субботники начинают возвращаться!
  Первого Мая мы пошли на демонстрацию. ПГМК, как самое крупное предприятие города, шел первым, после солдат и школьников. С двух сторон проспекта стояло оцепление из милиции, дружинников, солдат внутренних войск и Военстроя. Последние, надев парадную форму, пыжились, как индюки. Трибуна, на которой стояли руководители города, Комбината и других организаций, а также приглашенные передовики производства, сельского хозяйства, была рядом с треугольной тумбой (Фото 52). Еще, только приехав и увидев ее, я спросил у Виктора, что это такое? Он сказал, что в ней замурована гильза с письмом первостроителей потомкам. Вскрыть гильзу и прочитать его надо будет в 2017 году, в день столетия Великой Октябрьской революции. Прошло время, и в 2007 году я задаю себе вопрос, кто будет вскрывать тумбу, и поймут ли современные казахи - жители города смысл этого письма? И ответа у меня нет.
  Прошли школьники, учащиеся ПТУ, затем появился "ГАЗ -69" с эмблемой ПГМК (Фото 53). Она представляла собой химическую колбу, на которой абстрактно был изображен завод (иначе не пропустили-бы секретчики из Первого отдела), орден Трудового Красного Знамени на фоне шестерни и надпись "ПГМК". Впереди шли кто-то из заместителей Корейшо (сам он был на трибуне), секретарь парторганизации, по-моему, им тогда уже был В.С. Подтятурин, председатель Группкома-147 (так именовался наш профсоюз) и секретарь комитета ВЛКСМ. Затем шел комбинатовский духовой оркестр, игравший Интернационал и революционные марши и песни, Управление Комбината, горняки, и, наконец, мы: Химико-Гидрометаллургический Завод. Эмблема завода стояла на легкой тележке с велосипедными колесами ( "УАЗик" появился позднее), ее катили специально отобранные комсомольцы. Наш проход по проспекту длился минут пятнадцать, было приятно пройти мимо трибуны со своими товарищами. С трибуны нас поздравили с праздником, а некоторых - Володю Михайлова, Виктора Галенко - персонально, в связи с достигнутыми успехами. После комбинатовской колонны прошли работники МЭЗа, монтажники, строители. Все шли веселые, нарядные с детьми, женами и родными. Молодежи было очень много.
  На реактор снова привезли каких-то иностранцев, вроде это были американцы и шведы. Несмотря на нашу обычную секретность, им показывали почти все. В этой области мы держали первенство, и это требовалось доказывать и показывать. А показывать было что - первый промышленный (не опытный!) реактор. "БН" давал возможность иметь неисчерпаемый запас энергии. Эх, если-бы не чернобыльские олухи!
  Мы с Виктором обживались в новой комнате. Купили абсорбционный холодильник "Морозко", двигателя у него, согласно конструкции, не было, в магазине мы долго не могли понять: работает он, или нет? Через 40 минут появился первый иней, и мы понесли его домой. Эту коробочку поставили на угол стола, она исправно охлаждала все бутылки с минеральной водой, вином, или коньяком и водкой.
  Но я совсем забыл рассказать о главном событии этого года. Правда, оно прошло незаметно и буднично, но после него многое изменилось.
  В начале весны в газете "Огни Мангышлака" (к этому времени мы имели свою газету) появилось сообщение о создании Мангышлакской области. Нам нравилось название газеты - когда ночью подлетаешь к Шевченко, из темноты появляются сначала редкие огоньки; затем их становится больше, они манят, притягивают к себе, сразу становится уютно и спокойно.
  В городе появилось Оргбюро ЦК КП Казахстана во главе с Т.А. Ашимбаевым, и 20 марта 1973 года нам объявили о том, что Мангышлакская область существует де-факто Система организации области и у нас, и везде, была такая: Оргбюро образовывало обком партии, областной Совет депутатов трудящихся. Руководитель Оргбюро обычно становился первым секретарем, то есть Т.А. Ашимбаев стал первым секретарем Мангышлакского обкома КП Казахстана. Вторым секретарем избрали О.С. Мирошхина. Здесь тоже существовала своя система: если первое лицо было местным жителем, то второе - обязательно русским, или наоборот. Система действовала безотказно - оба руководителя страховали друг друга от "перегибов". Из города союзного подчинения Шевченко превращался в областной центр Казахстана. Честно говоря, немного обидно, но пора отвыкать от своей особенности, мы - такие же, как все, если нам дают больше, то и спрос с нас гораздо больший, чем с других.
  После майских праздников меня позвал в свой кабинетик Виктор Иванович: "Период твоего ученичества кончился. Тебя забирают в заводоуправление. Инженером по котлонадзору". Тогда, честно говоря, я не увидел особой разницы: был мастером, стану инженером. Смысл скачка стал понятен позже: рядовой инженер "конторы" соответствовал, как минимум, механику отделения, и не только по зарплате. В первую очередь это контакты с руководителями всех уровней на заводе и большей частью, на комбинате. А контакты обеспечивали информированность, а значит карьерный рост. Правда, тогда я об этом не думал.
  
  
  
   Командировка в Москву. Еще один "диплом"
  
  
  После этого меня вызвал Ерошкин. "Ты хоть представляешь, кем будешь работать?" - спросил он. Представлять-то я представлял, но весьма смутно, хотя право на работу с грузоподъемными машинами у меня, как у любого мастера, было. Альберт Кириллович еще немного попытал меня и сделал вывод: "Так я и думал. Почти полный нуль. Ладно, не обижайся, все через подобные разговоры проходят. Поедешь учиться в Москву. Потом - работать. Заодно, заедешь домой, порадуешь своих стариков. Самое главное, с вином поаккуратнее!"
  Я ошалел: мало того, что взяли в управление, так еще получил бесплатную турпутевку в Москву. После разговора Ерошкин представил меня Геннадию Дмитриевичу Чередову - старшему инженеру котлонадзора при ОГМ, и моему теперешнему начальнику. Как сейчас помню его: очень аккуратно одетый - костюм, светлая рубашка, галстук, в петлице пиджака - золотой значок. Дополняли все прическа и усы - волосок к волоску. Про таких раньше говорили - денди. Но, почему-то он сразу располагал к себе, то-ли причиной была эрудированность, то-ли просто манера разговаривать. Потом я узнал, что он еще книголюб, спортсмен и общественник, в хорошем понимании этого слова.
  Наверное, благодаря его влиянию, в моей библиотеке появились "самиздатовские" книги, свой экслибрис (этикетка на каждой книге с надписью о принадлежности и эмблемой). "Самиздат" делался так: брались куски из толстых журналов с детективами, приключениями, собирались в блок и переплетались (благодаря тому же Чередову у меня завелись связи в типографии), получались книги, не хуже, чем отпечатанные в типографии.
  Но, я опять, отвлекся. В то время все делалось очень быстро. На следующий день я получил приказ о назначении на должность с окладом 160 рублей и командировочные документы с авиабилетом до Москвы. Самое главное - билет, улететь из Шевченко весной - летом было проблемой, но Комбинат оставался Комбинатом.
  Получив в кассе, командировочные мы с Г.Д. Чередовым отправились представляться начальнику Местной Инспекции Котлонадзора при ПГМК. Здесь следует объяснить, что же такое Котлонадзор. В промышленности существует, кроме всего прочего, оборудование, при эксплуатации которого имеет место большая опасность, чем на других его видах. Сюда входят: всевозможные грузоподъемные краны и машины, трубопроводы пара и горячей воды, котлы, лифты и сосуды, работающие под давлением, газовое оборудование. Все это имеет привычку падать, лопаться, взрываться гораздо чаще, чем простое оборудование. Поэтому существуют организации, постоянно проверяющие и контролирующие такую технику. Существует разделение: за наиболее тяжелым и сложным оборудованием (например, кран грузоподъемностью 160 тонн) надзор осуществляют окружные Инспекции по всему Союзу, за менее сложным (вроде кран-балки грузоподъемностью 5 тонн) - отделы котлонадзора при крупных предприятиях. Поскольку Средмаш - закрытое министерство, то у него - своя Центральная Инспекция, и ее филиалы - Местные Инспекции. Все они подчинены Госкомитету СССР по надзору за безопасным проведением работ в промышленности (Госгортехнадзор СССР).
  Центральную Инспекцию в Москве возглавлял А. Бурмистров, Местную при ПГМК - Леонид Николаевич Сошин. К нему мы и направились. Сошин расспросил меня о работе, кратко объяснил мои обязанности, рассказал о тех, кто будет читать нам лекции в Москве. Работал он в Министерстве давно, знал многих преподавателей лично (а среди них были и члены коллегии Госгортехнадзора СССР), был знаком с руководителями нашего Главка. Я слушал его, раскрыв рот.
  Леонид Николаевич познакомил меня со своим заместителем - Борисом Детиновым, и с Виктором Владимировичем Юсовым (Фото 55). С ним вместе мне предстояло учиться в Москве. Долго разговаривали об учебе, гостинице и, наконец, договорились встретиться утром в аэропорту.
  Первый раз я прилетел в Шевченко на "АН-24", за это время взлетно-посадочную полосу удлинили и расширили. В сентябре 1972 года на нее совершил посадку четырехмоторный "ИЛ-18", с тех пор начались регулярные рейсы. Как горожане радовались, что теперь будет два рейса вместо одного, значит, больше людей улетят летом в отпуск! До сих пор помню встречу экипажа на студии нашего телевидения: заместитель председателя горсовета - казашка - обняла командира и с милым акцентом сказала: "К нам прилетель "ИЛь-18". Как корошо!"
  Когда я приехал в аэропорт, Юсов уже был там. Мы поздоровались и пошли на посадку. Раньше она производилась просто: сопровождающая вывела всю толпу пассажиров на летное поле и повела к самолету. Провожающие шли вместе с нами. С утра стояла жара, с посадкой закончили быстро, и самолет взлетел.
  Я знал Москву, но Виктор (в самолете мы перешли на "ты") знал все закоулки, где размещалось средмашевское хозяйство. Он быстро довез меня до Центрального Института Повышения Квалификации кадров Министерства, где нас зарегистрировали и дали направления в гостиницу. Курсы находились в районе станции метро "Водный стадион". Нижние этажи здания занимали учебные помещения, а на верхнем размещалась сама гостиница. Нам выделили двухместный номер, стандартный для любой хорошей гостиницы: две кровати, две тумбочки, стол, шесть стульев, на стенах репродукции картин. Все блестело, белье на кроватях хрустело, чувствовалось, что персонал вышколен, и свое дело знает.
  Разложив свои вещи, мы отправились в ближайший магазин, купить продуктов на ужин. Даже, после нашего снабжения, Москва поражала своим изобилием: в обычном районном гастрономе было все, что душе угодно. Выпив "за знакомство" и закусив, перешли к разговорам. А, известно, что выпив, мужики начинают говорить о работе. Я расспрашивал Виктора о Средмаше, его предприятиях, ведь он был ветераном нашей промышленности. Это мне посоветовал Сошин: приедете, выпьете, расспроси Виктора, он расскажет тебе столько интересного, что впору книгу писать!
  Виктор начинал молодым офицером Военстроя в знаменитом "Челябинске-40" ( "сороковке"), принимал участие в монтаже урановых сборок. "Делалось тогда все вручную. Сами таскали урановые и графитовые блоки сутками. Была немыслимая срочность" - рассказывал он. Затем показал на лоб, на нем краснели крупные пятна. "Вот тебе наша промышленность. "Несешь блоки: один, другой, третий... Жарко, пот льет, его ладонью смахнешь, и вот - появилась отметина!" - улыбнулся Виктор. Рассказал он и об авариях. "Приехал генерал. Офицеров построили, он шел вдоль строя и срывал погоны. Виноват, не виноват - не важно, время было такое" - грустно улыбнулся он. Спросил я Виктора о "Москве-400". В городе ходили неясные разговоры, что там громадные залежи урана, и, еще более громадные лагеря. Виктор опять засмеялся. "Саш! Где ты слышал такие глупости? Уже давно зеков не используют на переработке урана. Невыгодно, вольные работают гораздо лучше. А "Москва-400" - это полигон для испытаний наших изделий. Понял?" - сказал Юсов. Я готов был слушать его до утра, так интересно он рассказывал. Работал Юсов в Желтых Водах и Лермонтове, был начальником треста "Югпроммонтаж". А теперь осел в Шевченко, захотелось покоя. Легли поздно, а утром уже сидели на занятиях.
  На учебу собрали инженеров со всех открытых и закрытых городов Министерства: тут сидели "ученики" из Навои и Заравшана, Желтых Вод и Лермонтова, Ленинабада и Табошар, Степногорска и Шевченко, Новосибирска, Ангарска, "Томска-7", "Красноярска-44", " Пензы-19" . От лица Центральной Инспекции нас напутствовал Ю. Морачев (Фото 54). Он сказал, что на курс лекций отведено 20 дней, читать их нам будут специалисты Министерства и Госгортехнадзора СССР. Действительно, на "спецов" нашему потоку повезло: занятия по грузоподъемным машинам читал сам Павел Николаевич Ушаков - заместитель председателя Госгортехнадзора СССР. Это по его "Правилам устройства и безопасной эксплуатации грузоподъемных кранов" работал весь СССР, а теперь работает вся Россия. Лекции по сосудам, работающим под давлением, проводил Лев Борисович Сигалов, тоже автор "Правил устройства и безопасной эксплуатации сосудов, работающих под давлением". Другие предметы читали руководящие работники наших проектных институтов, Центральной Инспекции. Читали они великолепно, комментируя каждый пункт "Правил..." недавно произошедшими авариями, несчастными случаями, подтверждая, что "каждый пункт любых Правил написан кровью".
  Состав потока - молодые люди в возрасте 25-40 лет (были и "старички" под пятьдесят, но всего четверо), несколько женщин. Вечером, после занятий, решили устроить знакомство. Наша гостиница ничем не отличалась от себе подобных: общий коридор и холлы. В холле, на полу, лежал громадный (приблизительно пять на шесть метров) ковер, а в углу стоял редкий по тем временам, цветной телевизор. Еще стояли два низких дивана, журнальный столик и несколько стульев - на всех участников их явно не хватало. Наши "азиаты" сразу предложили выход: складываем всю еду и выпивку на ковер и садимся на него сами. Стаканы, вилки, ложки принесли из номеров. Спросили разрешения у дежурной по этажу, она разрешила, попросив не забрязгать ковер. Попробовали-бы Вы в те времена сделать, что-либо подобное в любой другой гостинице, но в Средмаше были свои порядки. Делай, что хочешь, но в рамках приличия!
  После второй и третьей рюмок перезнакомились, некоторые нашли общих друзей. Вечер удался на славу, правда утром болела голова. В отпуске я не был два с половиной года, родителям, что буду в Москве, сообщить не успел, поэтому в пятницу вечером, сразу после занятий, отправился на Ленинградский вокзал. Перед этим зашел в ГУМ, на Первой линии в "Гастрономе" набрал ветчины, копченой колбасы, коробки с конфетами, взял бутылку "Мартеля" (она тогда стоила 20 рублей), крымский "Токай", купил подарки. "Гастроном" славился своим свежемолотым кофе. Запах его чувствовался издалека! Тут же можно было выпить чашечку кофе, при желании с коньяком.
  Время было позднее, последняя электричка ушла, пришлось идти к стоянке скорых поездов. В кассах билетов не было, лето. Подойдя к поезду, поговорил с проводником, и за пятерку он пустил меня в коридор вагона. Через час я был дома. Родители спросонья не могли понять, кто звонит ночью в дверь. Долго целовались, и до утра я рассказывал о шевченковской жизни. Днем собрались все родные, снова я рассказывал о своем житье-бытье. Выходные пролетели быстро. Я, пообещав приехать в следующие выходные, вернулся в Москву. Вечерами в будни, после учебы мы ходили в московские театры.
  Незаметно прошло время учебы, пришло время сдавать экзамены. Они проходили, как везде: тянули билеты, потом отвечали. Сдали, конечно, все, в противном случае командировочные пришлось-бы вернуть. Об этом нас предупредили на первом-же занятии. Каждому выдали специальное удостоверение на право работы, чем-то оно напоминало диплом, только проще (Фото 56). На нем, кроме стандартной круглой печати "ЦИПКа", в углу стоял прямоугольный штамп "Начальник Центральной Инспекции Котлонадзора и Газового надзора П/я А-7789 г. Москва А. Бурмистров" и его подпись. Вечером Виктор пошел прощаться с друзьями и позвал меня: "Пойдем, покажу тебе наше Министерство". Мы сели на метро и приехали на Большую Ордынку. "Вот наша "фирма" - сказал Юсов, показывая на большое, отделанное гранитом, здание. По-моему, в нем было двенадцать этажей. Здание строили в начале пятидесятых годов, денег на отделку не жалели. Министерство было вторым по значимости, после Министерства Обороны, поэтому его главное здание должно было уже издали внушать уважение и... трепет. Сейчас стиль здания ехидно именуется "сталинский ампир", но критики забывают, что в этом-же стиле построены здания МГУ и Министерства Иностранных Дел. Иностранцы восхищаются этими зданиями, ведь это - целая эпоха, в них чувствуется мощь государства!
  У главных дверей не было никаких табличек, машины у подъезда (как сейчас) не стояли. Виктор повел меня в боковой подъезд. В узком коридорчике стоял пустой стол с телефоном, за ним сидел молодой человек в штатском. Юсов что-то сказал ему, и чекист показал ему на телефон. Через пять минут после разговора к нам спустился человек, и, показав пропуск, подошел к нам и поздоровался. Я отошел в сторону, а они с Виктором долго разговаривали. Потом мы пошли за покупками. Надо было купить подарки и сувениры всем друзьям, да и себя не забыть. Я давно мечтал о хорошем аппарате с мощным объективом.
  Мне повезло, в магазине я купил новинку - немецкий фотоаппарат "Практика-Супер-ТТЛ" , а заодно и переносной кассетный магнитофон "Легенда-401" (даже при изобилии товаров в Шевченко, ничего подобного в наших магазинах не было - Москва есть Москва!). Придумали кассетники японцы, наши-же быстренько повторили. Магнитофон лежал в удобном кожаном футляре, с ремнем через плечо, был неприхотлив и играл для меня и моих друзей более тридцати лет. "Практика" имела очень удобную систему зарядки пленки (фотолюбители помнят, как тяжело и неудобно заряжать наши "Зениты" и "Зоркие").
  Проведя прощальный банкет, на котором отметились и наши преподаватели, мы вернулись в Шевченко. Самой главной памятью о командировке были не магнитофон и аппарат, а книжечка в твердом переплете "Правила по кранам ...", подаренная П.Н. Ушаковым каждому "студенту". Ни до, ни после, я не видел "Правил..." в твердом переплете, только в мягком. А, когда листаешь их каждый день, книга превращается в стопку отдельных листов.
  Мы подлетали к Шевченко. В этот раз я летел, как житель города, многое в иллюминаторе было ясно и понятно. Но раз и навсегда в память врезалась картина: синее море справа и слева, наплывающий берег с острым плоским мысом, на котором стоит маяк и дома-"книжки", а за ними развертывается панорама белого города, освещенного летним солнцем. После, в Краснокаменске, в квартире В.С. Подтяпурина, я увидел фотографию 60х80 сантиметров, в точности повторяющую ту картину. Оказывается, когда Владимир Сергеевич был секретарем парткома ПГМК, решили сделать снимки города. Заказали вертолет и наснимали несколько пленок. С них напечатали большие снимки, один из которых Подтяпурин забрал себе. Как я просил у него этот снимок! Но, не получилось!
  На поле снова родная шевченковская жара. Ветра почти нет. Вечером в общежитии собрались все друзья, отметили мой "диплом". Меня долго расспрашивали, но, не о Москве и курсах, а о Калинине, всем хотелось в отпуск.
  
  
   В заводоуправлении. Его работники. Десятилетие
  
  
  Новое рабочее место - кабинет - располагалось на четвертом этаже заводоуправления. За столами сидели: мой начальник Г.Д. Чередов и инженер-строитель Слава Шелимов (так он сразу велел себя называть), третий стол был пуст. Чередов показал на него: "Твой. Садись. Теперь ты - "столоначальник" - и оба стали смеяться. С юмором здесь дружили. Чередов сразу предупредил: "Здесь, для тебя, я - Гена. На людях - Геннадий Дмитриевич. Согласен?" Я не спорил. Он объяснил мои обязанности и поделил пополам оборудование завода, которое находилось в нашем ведении. Себе Геннадий Дмитриевич взял более сложное, а мне отдал простое: кран-балки, тали, вулканизационные котлы.
  На следующий день я приступил к работе. Первое задание заключалось в полном освидетельствовании трехтонной тали в отделении выщелачивания гидрометаллургического цеха. В ГМЦ два отделения: выщелачивания и экстракции-прокалки. В первом концентрат руды, полученный с фабрики, обрабатывают смесью серной и азотной кислот, полученный раствор передают во второе отделение. Там его путем экстракции разделяют на уранилтрикарбонат (сложное название, а если проще - соль урана) и так называемые "редкие земли". Это: скандий, иттрий, европий. Уранилтрикарбонат прокаливают в специальных печах и получают наш главный продукт - закись-окись урана. Вот так, попутно, в двух словах - вся технология, а я опять отвлекся. После рекомендаций Геннадия я отправился в цех. Дорога была короткой, пять минут, и я на месте.
  Тут меня ждали механик и энергетик отделения. Просмотрев протоколы электроизмерений тали (их проводят каждый год, чтобы человек, работая на тали не боялся удара электротока), мы втроем залезли на ремонтную площадку тали и осмотрели ее. Трос был надежно закреплен, колеса не болтались, таль легко катилась взад и вперед. После осмотра мы приступили к основной работе - грузовому испытанию. На полу лежал груз - электродвигатель весом 3800 килограмм (условие статического испытания - груз должен превышать грузоподъемность тали в 1,25 раза). Нажав кнопку подъема, я поднял двигатель на полметра и держал его так десять минут. Высота между полом и низом двигателя не изменилась, первое испытание прошло нормально. Затем подцепили насос весом 3300 килограмм и возили его талью вправо и влево. Высота осталась постоянной, то есть таль выдержала и динамическое испытание. Весь комплекс, состоящий из внешнего осмотра, статического и динамического испытаний, называется полным техническим освидетельствованием. После я сделал запись об этом в паспорте электротали, расписался, и она теперь могла эксплуатироваться еще три года. Своей подписью я гарантировал, что эксплуатация тали безопасна. Такова нынче была моя работа, если говорить честно, на старой было интереснее. Каждый день я проверял стропы, контейнеры, грузозахватные приспособления, испытывал кран-балки, тали, воздухосборники - в этом и заключалась моя деятельность. Иначе говоря, я обеспечивал (естественно с помощью других) безопасность работы для рабочих на специальном оборудовании.
  Постепенно я узнавал работников "конторы". А.К. Ерошкин познакомил меня с главным прибористом Федоровым, В.Я. Суссером - главным технологом. В.И. Уткина - главного энергетика я уже знал. Со многими другими пришлось знакомиться в процессе работы. Много бумаг приходилось печатать, компьютеров тогда не было, все делалось па пишущих машинках. Так я узнал машинисток Нину Дорожкину, Люду Курбатову. Часто я ездил на автобусе на СКЦ, склад кислот, тут мне помогали диспетчеры Н.И. Шморгунова: Таня Кудрук, Клара Смагина. О последней надо сказать особо: Клара стала первым директором ХГМЗ - женщиной. В газете "Труд" напечатали статью "Урановая леди" (Фото 74) о ней. У конструкторов Славы Самойлова я бывал почти каждую неделю. Приходилось согласовывать чертежи, проекты. По этой части у Славы специализировался Гриша Башарин. По разным вопросам я встречался с инженером ПТО Л.Н. Бурыгиной, старшим инженером ОГП Женей Пташниковым, ну, а инженеры ОГМ - Георгий Молтабар, Людвиг Саркисян вообще были свои. Через месяц я втянулся, все стало привычным.
  Каждое лето нас предупреждали о возможной вспышке холеры. Переносчики этой заразы - мелкие и средние животные, мигрировали со Средней Азии к нам. Это могли быть суслики, тушканчики, мыши, сайгаки, да кто угодно. Всем живущим в городе делали прививки. Медики выставляли посты, выявляли и отлавливали больных животных. На моей памяти был случай, когда один человек погиб от холеры. Конечно, официально ничего не сообщалось. Но, как говорят, факт имел место. Геологи во время полевых работ решили поохотиться. Выследили стадо сайгаков и открыли стрельбу. Раненая самка начала уходить, охотник (говорили - начальник партии) погнался за ней. Потом он рассказывал, что мельком видел, что она как-то странно движется, но в пылу охоты не обратил на это внимания. Слава богу, что мясо не ели, решили побаловать родных. Вечером начала подниматься температура, но в пустыне все бывает, и он решил перетерпеть. Через день стало невмоготу, ребята отвезли его в медсанчасть. Но было уже поздно, медики ничего не смогли сделать. Человек умер от своей глупости. Не знаю, так-ли все было, но, как теперь модно говорить, источник был надежный. Надо отметить, к чести Советской власти, вспышек холеры на моей памяти не было, не случались они и потом.
  Город готовился отмечать свое десятилетие. Строители, заключенные, Военстрой работали сумасшедшими темпами. Уже сдали и запустили гостиницу "Актау" (Фото 57), заканчивали отделку музыкальной школы (Фото 61). Центр города успешно вырисовывался (Фото 60). Заработала "Орбита", у нас стало две программы телевидения: Первая всесоюзная и своя. На станцию ходили смотреть как на чудо, и действительно тогда в Союзе их можно было пересчитать по пальцам. Круглая тарелка "Орбиты" смотрелась на фоне кустов перекати-поля, как инопланетная техника (Фото 58, 59).
  Я часто заходил к ребятам из РМЦ. Тянуло в старый коллектив. У них тоже происходили изменения. Ушел в третий цех А.М. Рыбалов, заместителем начальника стал В.М. Сербин - инженер из Лермонтова, перешел в мастера Володя Михайлов. Все ждали главного: сдавали новые корпуса Ремонтно-Механического Завода, а наши должны получить их старые здания со всем оборудованием. Новый РМЗ состоял из трех корпусов: кузнечно-литейного, там могли отливать детали из любых марок сталей и сплавов, монтажного, тут будут делать любое нестандартное оборудование, и станочного. Целое здание 100 Х 100 метров набито различными станками! При нужде РМЗ мог выпускать насосы, редукторы мелкими сериями.
  И, вот, свершилось. В течение недели перенесли охранную зону (РМЦ сделало-бы перенос за три дня, но нам не разрешили, ставили столбы, вешали колючку солдаты ВВ), начальник Центральных Ремонтно-Механических Мастерских, а сейчас - директор Ремонтно-Механического Завода, Морозов подписал акт о передаче и отдал Ерошкину со словами: "Пользуйтесь". После состоялся банкет, а мы осматривали доставшееся богатство. Корпус состоял из трех пролетов, поперечная стенка делила его пополам. В торце располагался административно-бытовой комплекс, кабинетов на двух этажах было столько, что каждый мастер получал свой, и еще оставались пустые. Когда Ерошкин увидел сидящих в кабинетах мастеров, он рассвирепел, отсчитал семь кабинетов, сказав Кузьменко: "Вам хватит!" В освободившиеся комнаты он заселил нормировщика (теперь в РМЦ был свой), конструкторское бюро Славы Самойлова. При вселении, слушая ворчание Славы, Альберт Кириллович с юмором заметил: "Будьте ближе к народу!" В здании стояли продольно-расточные, карусельные, фрезерные и строгальные станки гораздо больших размеров, чем наши. В углу размещались шлифовальные и "термичка". Я на этом празднике был и своим и чужим, в душе скребли кошки, до того хотелось работать тут, в новом цехе.
  Кто-то скажет, ничего особенного, и будет неправ. На таком оборудовании работники цеха могли своими силами, не обращаясь на РМЗ, восстанавливать заводское оборудование. РМЗ ставились более сложные задачи: ремонт и изготовление деталей крупных машин. К примеру, они могли расточить шейку на крышке мельницы, раньше ее отправили-бы в Куйбышевскую область, в Сызрань. Выигрыш - громадный!
  Кузьменко, Сербин, Лапеев, Евенко и Самойлов быстро разделили помещения. В центральном пролете стали ремонтировать насосы и узлы, во второй его половине разместился монтажный участок. Многие металлоконструкции можно было собирать под крышей. Как радовались станочники, не передать. Столько новых, и главное больших станков! Места хватило всем, даже высоковольтный участок пустили под нашу крышу. Начальник участка Миша Сафин по этому поводу закатил банкет, не пожалев казенного спирта. Помещение помаленьку обживали.
  
  
  
   Увлечения. Ободзинский. Дом Культуры ПГМК
  
  
  На мужскую часть заводоуправления иногда нападал какой-то психоз. Предпоследний раз все вдруг начали собирать кассеты с записями народных песен в эстрадной обработке. Женя Пташников привез с "Большой земли" песню "Натали" на французском языке, и ходил, задрав нос. Подобного ни у кого из нас не было. На все просьбы переписать, он только смеялся, но Гена Чередов сумел уговорить Пташникова. На следующий день в нашем кабинете уже звучала "Натали". Монополия кончилась.
  Следующим увлечением явились карманные часы. Как-то Чередов, сидя в холле, небрежно достал из кармана жилета (мы утром удивились, летом, и в жилете!) карманные часы, щелкнул крышкой, послушал мелодию, и снова убрал. Все потребовали показать часы и долго рассматривали. На задней крышке выделялся выпуклый паровоз и почему-то полумесяц. Неделей позже Слава Самойлов невзначай вытащил золотые, тоже карманные часы. "Откуда?" - поинтересовались у него. "Дедушкино наследство" - гордо ответил Славка. Дальше покатилась лавина. Взрослые мужики вырядились в костюмы с обязательными жилетками (это в жару!), непрерывно спрашивали друг у друга время и демонстрировали часы всех размеров и фирм, степенно доставая их из карманчиков. Через месяц увлечение прошло, все снова пользовались наручными часами. Потом были фляжки - "книжки", значки, ремни с красивыми пряжками.
  Наши друзья Щелкуновы наконец получили квартиру в городе (Фото 61). Квартиру они разделили с Панфиловыми (Фото 62). В Шевченко подобное называлось "подселением". Дом находился в строящемся седьмом микрорайоне, на краю города. Несколько домов сдали в эксплуатацию, в них и вселились ребята (Фото 63). Семья Щелкуновых состояла из троих: Коли, Люды и их сына - Вениамина, в просторечии - Венки. Семья Панфиловых - из двоих: Коли и Раи, а если полностью, то Рисолат. Рисолат, вроде была аваркой, но раньше на такие подробности никто не обращал внимания, в городе кого только не видели. Целое вавилонское скопление национальностей, один из наших друзей вообще - горный шорец! Жили дружно, весело, гуляй по городу ночь - заполночь, никто не пристанет.
  Отметили новоселье, надарили подарков, и теперь дневали и ночевали у них. Людмила и Рая хорошо готовили (Рая закончила кулинарное училище), дом славился хлебосольством. Очень часто ходили все вместе на море, загорать и купаться, жарили шашлыки. Людмила приглашала подруг, не без задней мысли. Одна из девчонок, посмотрев на нас с Колей, спросила, не братья-ли мы? Оба - белобрысые, примерно одного возраста - с тех пор и повелось: "Что, брат? Как дела, брат?"
  В городе произошло событие. Приехал выступать Валерий Ободзинский, в то время он гремел, и был, наверное, самым популярным артистом Союза. Концерты шли на летней эстраде в парке (Фото 64). Билеты, конечно, моментально разобрали, мы увидели только закрытое окошечко кассы. Но нас выручила Люда. Она использовала свои милицейские связи, и вечером мы: Слава, Саша, я, Коля, Люда, Панфиловы сидели перед сценой. Концерт начался с опозданием, на небе уже светили звезды, а с эстрады звучали: "Эти глаза напротив..." и прочие песни, казалось, все будет хорошо! Расходились поздно ночью, под впечатлением концерта.
  Начал расширяться сернокислотный цех. По существу он являлся заводом, теперь Комбинат оформил это официально. Произошло разделение на два цеха: обжига колчедана и кислотный. Старых работников цеха я знал, а из новых надо отметить Анатолия Федоровича Березовского. Он приехал из Степногорска на должность начальника цеха обжига колчедана (говорили, что там его представляли на "Звезду", но, что-то не заладилось). Однажды, приехав к нему в цех на проверку, я попал, что называется под "горячую руку". Дела в цехе не ладились, а тут я, да еще с проверкой. Ну, и послал он меня, "куда подальше". Я уже сел на диспетчерский автобус, и собрался уезжать, как вдруг услышал стук в окно. За окном стоял Березовский. "Выйди" - попросил он. Я вышел, и он - начальник цеха при всех извинился. Вот такие были люди! До сих пор жалко, что потенциал Средмаша, Общемаша, Оборонмаша не использовали в годы перестройки. Этих бы людей - в обычную промышленность, они навели-бы там порядок. А, с обычной промышленностью я столкнулся в Твери, но, о ней разговор впереди!
  Серной кислоты требовалось все больше и больше. Приняли решение о строительстве второй очереди СКЗ. Кроме того типовой проект переработали так, что одна очередь вместо 240 000 тонн в год стала выпускать 360 000. Моментально воздвигли рабочую зону, привезли заключенных, солдат-строителей, и, работа закипела. В течение короткого времени залили фундаменты, начали ставить металлоконструкции зданий. Одновременно монтировалось тяжелое оборудование: печи обжига с котлами-утилизаторами, электрофильтры, контактные аппараты. Металлоконструкции обрастали бетонными панелями, вставлялись оконные рамы - и вот стоят почти готовые корпуса. Людей на площадке, было, как муравьев в муравейнике! Цеховики сбивались с ног. Надо курировать новое строительство, не забывая о своем хозяйстве.
  Открылся новый Дворец Культуры ПГМК (Фото 67). Его правильно назвали Дворцом, ибо таким, по размеру и отделке, он и был. В последние дни его лихорадочно доводили, торопились к десятилетию Шевченко. Все атрибуты зоны: вышки, заборы с колючкой - исчезли за ночь, с утра на Дворце трудились гражданские строители. Военные строители убирали многочисленный мусор, большей работы им не доверяли. Даже для избалованного архитектурой Шевченко здание выглядело необычно, прямо чудо какое-то! Внешне оно напоминало комплекс "Музей В.И. Ленина" в Ульяновске, большое, угловатое и массивное. Но, на этом сходство заканчивалось. Снаружи (я писал об отделке) Дворец выложили плиткой из туфа. Цвет его назывался розовым, на деле выглядел красновато-коричневым. Плитку привозили в контейнерах, всю переложенную бумагой. Тогда такое было редкостью, стройматериалы возили на открытых поддонах, не закрывая ничем.
  В день десятилетия Дворец открыли. На главное торжественное собрание мы не попали. Там собрались "большие" люди города, области. Присутствовали секретари обкома Т.А. Ашимбаев, О.С. Мирошхин, от облисполкома - Н.А. Гуляев, от ПГМК - Ю.А. Корейшо, от МЭЗ - Д.С. Юрченко, от "МСУ-26" - Б.Я. Савченко, передовики производства и сельского хозяйства , приглашенные первостроители и ветераны города. Мы с Витей Смородовым получили приглашения на праздник от Комбината. Начистились, нагладились, и пошли.
  Внутри Дворца было два зала, помещения для библиотеки, буфета, несколько фойе, комнаты для театральных, балетных и спортивных студий. В зрительном зале поражали занавес и люстра. Занавес - красного цвета, украшен казахским национальным орнаментом; говорили, что его специально заказывали в пошивочных мастерских Большого Театра СССР, и стоил он сумасшедших денег. В партере, ложах, балконе стояли мягкие, удобные кресла. К слову сказать: на торжественных собраниях сидишь, слушаешь выступления, и бывает, глаза закрываются сами собой (сейчас в Думе часто показывают дремлющих депутатов, это не они виноваты, а кресла - смеюсь!). Очень поражал танцевальный зал. Во-первых, тем, что залов, специально построенных для танцев, я нигде не видел. Во-вторых: он был двухярусным, Внизу можно было танцевать, а с верху - смотреть на танцующие пары. Подобное раньше было в дворянских усадьбах. Пол танцевального зала отделали паркетом из какого-то экзотического дерева, он блестел так, что на него страшно было входить. Я даже подумал, что-же с ним сделают женские каблучки, оказалось - ничего, как блестел, так и блестит, ни одной царапины!
  Мы долго осматривали фойе. Каждое из них отделывалось по-разному. Использовали камень, пластики, дерево, и даже, нержавеющую сталь. Нас поразило фойе с аквариумами. Вдоль одной из стен стояли, друг над другом, до потолка стеклянные коробки разного размера. Все подсвечивалось специальными лампами: плавали разноцветные рыбы, шевелились водоросли, переливались камешки, поднимались вверх пузырьки кислорода. Это "кино" завораживало !
  Мы прослушали доклад, развалившись в креслах главного зала, затем отправились в буфет. Подняв там настроение, поднялись на второй этаж танцевального зала. Там вовсю играл духовой оркестр Комбината, звучали вальсы. Танцевать еще не решались, непривычен был большой и пустой зал. Но, вот, закружились две самых смелых пары . Посмотрев, мы с Витей, вернулись в зрительный зал. Там выступала комбинатовская самодеятельность, в том числе "артисты" ХГМЗ. Наши и пели: Лена Дейнека, Зоя Халабузарь, Юра Гришин, и читали: Клара Смагина, Витя Чеботаев, Коля Шолон и плясали: Коля Дронов, Паша Белогорцев, Юра Гришин. Юра работал у нас в РМЦ слесарем, и хорошо рисовал. Как-то в нашей комнате мастеров разговаривали Валя Евенко, Толя Халабузарь, я, Нина Муравьева (токарь, она замещала нашу нормировщицу Зою) и Юра. Пока мы разговаривали, он что-то чертил на листе оргстекла, лежащем на столе. Потом все разошлись, а через полчаса Толик позвал нас и показал на оргстекло. На нем был выцарапан портрет Нины. Мы потом смеялись: "Нина! Юрка тебя увековечил. Нас в РМЦ не будет, а лист на столе сохранится. Все будут спрашивать, кто эта Венера Милосская?" Талантов на заводе было много. Насмотревшись и нагулявшись по многочисленным помещениям Дома Культуры, мы вернулись в общежитие.
  Праздник закончился поздно вечером. Фейерверков тогда не было, но ракеты и фальшфейеры многие пускали. Придя в комнату, посмотрели городские новости и легли спать.
  Г.Д. Чередов потихоньку приучал меня к новой работе. Предстояла годовая проверка знаний ИТР завода по технике безопасности и Котлонадзору. В те времена такое мероприятие проводилось весьма серьезно. На первом экзамене присутствовал Ю.М. Розвадовский - главный инженер ХГМЗ, главные специалисты: А.К. Ерошкин, В.И. Уткин и В. Ф. Федоров, от ОТБ сидели Л.Л. Филиппов, Г.Д. Чередов и я. Проверяли знания начальников цехов и их заместителей, экзамен носил характер беседы. Каждый из членов комиссии задавал любые вопросы, а руководители на них отвечали. Я думал, что все пройдет тихо, и все будут аттестованы. Вышло-же иначе: ответы двух человек главному инженеру не понравились, и он, попросту выгнал их, с напутствием: "Я Вас знаю. Ведь будете три шкуры драть с цеховых. Так выучите сначала все сами. Через день - поговорим!" С тем и разошлись.
  Затем прошли экзамены в цехах. Спрашивали всерьез: механики, энергетики, КИПовцы отделений работают непосредственно с людьми и оборудованием. Случись что, первый спрос будет с них (в этом я скоро убедился на примере Коли Щелкунова), поэтому гоняли руководителей среднего звена до "седьмого пота". Каждому доставался билет с шестью вопросами, да плюс вопросы экзаменаторов. Седые люди выходили с мокрыми лбами, не щадили никого (эту систему я потом применил в Краснокаменске, и результаты оказались самыми неожиданными). Большинство ИТР были людьми, прошедшими суровую школу Средмаша, и не сдавших набирались единицы, позориться не хотел никто. Так шло мое обучение. Сейчас могут сказать, что все это - сплошная бюрократия и дурость. Но, если Вы, читатель, посмотрите статистику смертей и тяжелых несчастных случаев на производстве в нынешнее время, то можете узнать, что за 2006 год Россия "потеряла" население Подольска. Вот так! Спрашивая других, я должен был знать все Правила лучше экзаменуемых, поэтому приходилось читать разные журналы по ТБ, выписываемые заводом.
  Мне пришлось учить стропальщиков, тельферистов-зацепщиков, операторов вулканизационных и обычных котлов. Обычно группа состояла из 15-25 человек, обучение длилось 40-90 часов, плюс две недели стажировки. Это неплохо оплачивалось: час лекций стоил 1 рубль. Для руководства стажировкой назначались опытные рабочие, они получали 15-20 рублей за группу.
  Часто мы заходили в ресторан новой гостиницы "Актау". Она располагалась на первом этаже и имела внутренний дворик. Посидишь за столиком, надоест, выходишь в него. Там стояли скамеечки и бил фонтан, чем-то напоминало дворец Гаруна-аль-Рашида из "Тысячи и одной ночи". Подышишь свежим воздухом, посмотришь на звезды, и опять, вперед, пить водку! Поваров в ресторан подбирали по всему Министерству (его городам), еда была прекрасной!
  
  
  
   Завод хорошеет. Стадион. Новый Узень и ГПЗ
  
  
  Завод набирался сил, становился красивее. Впервые в управлении появился инженер-дизайнер Сергей Левин. Свою деятельность он начал с заводской столовой. До него она представляла собой обычную столовую, каких много на промышленных предприятиях: покрашенные масляной краской стены, выбеленные потолки, стандартная лестница на второй этаж, линии раздачи с ограждением из труб.
  Сергей начал со второго этажа: по его эскизам отлили гипсовые плитки с рисунчатой поверхностью. Такими плитками отделали стены зала, стенку-ограждение линии раздачи блюд, затем все покрасили. Сменили мебель: поставили современные столики и стулья, изменили цвет и нанесли рисунок на потолок. После реконструкции столовая больше походила на ресторан, чем на предприятие общепита. Ходить в грязной одежде стало как-то неудобно, рабочие стали переодеваться, хотя этого никто не требовал.
  В довершение всего, у лестницы, ведущей на второй этаж, установили сработанный в службе КИПиА аквариум из оргстекла с размерами 1,5 Х 1,5 Х 1,5 метра. Поначалу в него запустили живого осетренка, мы долго любовались на него. Но аквариум - не его стихия, он затосковал. Пришлось выпустить туда, откуда взяли - в море. Завели обычных рыбок, они прижились, места им хватало вполне.
  После столовой занялись строительством заводского стадиона. Между шоссе и заводом, слева от заводоуправления имелась просторная и пустая площадка. Ее и решил использовать под стадион неугомонный Левин. Раньше в футбол заводчане играли на спортплощадках микрорайонов города, а спартакиады проводили на городском стадионе. Сергей сделал проект, и работа закипела. Для строительства проводили субботники, абсолютно добровольно, (сам - свидетель) участвовали все: РМЦ и стройучасток изготовляли и монтировали металлоконструкции, профилировали площадку, делали скамейки. Другие цеха и службы ставили ограждения, красили, белили. С удовольствием работали рабочие, инженеры, мастера, даже главные специалисты. Про молодежь и говорить нечего: она вся была тут. В одну из суббот на строительство стадиона вышли и мы. Всеми работами руководил профком, председателем профбюро у нас являлся Гена Чередов (Фото 71). Он распределил работы так: женщины будут красить скамейки, ограждения, бордюры беговых дорожек. Мужчины установят стойки под баскетбольные корзины, футбольные ворота и прочее. Стадион должен был выглядеть просто - огороженное металлическим забором пространство, на котором располагалось футбольное поле с беговыми дорожками вокруг. Чуть в стороне располагались волейбольная и баскетбольная площадки. За забором располагались скамейки для зрителей. К 9.00 участники собрались на поле (Фото 68). Первыми появились тэбэшники во главе с Лаврентием Филипповым, затем пришли диспетчера Николая Шморгунова (Фото 73), подошли Альберт Кириллович Ерошкин, главный технолог Суссер. Зам Ерошкина Николай Сергеевич Полищук привез лопаты, кисти, краску и рукавицы. Люда Курбатова (Фото 72) с девчатами канцелярии, Лидия Николаевна Бурыгина (Фото 70), Таня Кудрук, Ира Крутова, Клара Смагина красили сетку "Рабицу" натянутую на забор. В.И. Уткин, Володя Устинов, Лев Виноградов ставили судейскую стойку (Фото 69). К концу дня все было сделано, пространство стало выглядеть как настоящий стадион. Через несколько дней он принял первых спортсменов.
  Организовались первые футбольные команды, в том числе и команда отдела главного механика (Фото 75). Нарисовали турнирную сетку, и "бои" закипели. В своей подгруппе наша "Механизация" (так она именовалась в таблице) устойчиво держала первое место (Фото 78). "В случае проигрыша, уволю всех" - смеясь, сказал Ерошкин, а он был самым яростным болельщиком. В команду вошли: В.М. Сербин, Жора Молтабар, Гриша Башарин (Фото 77), Людвиг Саркисян, Слава Самойлов (Фото 76) и Толя Халабузарь. Вратарем взяли Генриха Аванесяна из ОМТС, а тренером стал Гена Чередов. Надо видеть, как они играли! Ссадины на коленях и локтях, синяки и шишки - ничего не останавливало азартных механиков.
  В начале 1974 года "МСУ-88" пускало Казахский Газоперерабатывающий завод в Новом Узене. Чтобы навести там порядок перед пуском, монтажники решили провести субботник. Слава и Саша тоже собрались туда, а за компанию позвали меня. Мне хотелось посмотреть на город и завод, и я согласился, тем более, что звали меня не работать, а фотографировать. Ранним утром, пока не началась жара, мы погрузились в два "Таджика" и тронулись. До Нового Узеня было около 130 километров. Так далеко от Шевченко (если не считать Форт-Шевченко) я не забирался. Прямой линией к горизонту уходило асфальтовое шоссе, поблескивающее плавящимся на солнце гудроном. Со всех сторон лежала пустыня, поросшая редкими кустиками травы, затем появились возвышенности, холмы (Фото 79, 81). За два с половиной часа автобусы добрались до цели. Новый Узень был скорее поселком, чем городом. Но, в отличие от Форт-Шевченко, наряду с домами из ракушечника здесь стояли дома из сборного бетона. Бетонные блоки и плиты поставлял Шевченко.
  Казахский Газоперерабатывающий Завод был новинкой советского машиностроения (Фото 84). Впервые, в пустыне запускалось подобное предприятие. Дело в том, что для охлаждения агрегатов везде используется вода в очень больших количествах. В пустыне ее, естественно нет. Конструкторы решили проблему с помощью огромных вентиляторов. Для них нужна только электроэнергия, ее Шевченко мог дать, сколько угодно. Завод производил впечатление новенькой игрушки: все блестело нержавеющей сталью, алюминием и покрашенными "серебрянкой" металлоконструкциями и аппаратурой. В воздухе стоял неповторимый запах нового оборудования, краски, растворителя и всего другого, как на любом пусковом объекте.
  Высокие колонны разделения газовых смесей, вентиляторы, трубы, химические аппараты на удивление вписывались в пейзаж Мангышлака, как будто стояли тут всегда. Нас всех разделили: кто-то занялся просто уборкой, другие, в том числе Саша и Слава, доделывали "мелочевку": подтягивали анкерные болты, обтягивали фланцы (Фото 82,83) и т.д. До обеда всю порученную работу закончили, и сели за стол тут-же на площадке. Как и на Комбинате, монтажники здесь собрались отовсюду. После первой рюмки, как всегда, заговорили о работе. Здесь я и услышал знаменитую байку о том, что при строительстве "Челябинска-40" монтажники сделали отпайку от спиртопровода и пили дармовой спирт. Потом я слышал ее много раз, и каждый рассказчик обязательно участвовал в этой операции. За разговорами подошел вечер, надо было ехать домой.
  За окнами автобуса замелькали все те же холмы, изредка встречались пасшиеся овцы, верблюды и кони (Фото 86). Монтажники по этой дороге ездили постоянно, и хорошо знали уголки, где можно остановиться и отдохнуть от езды. Свернув с дороги, поехали по чьим-то следам, и скоро остановились у небольшого озерца (Фото 88). Оно лежало у подножия холма, густо поросло камышом. Если не знать о его существовании, то никогда не догадаешься, что тут - вода. Рядом бродили лошади и верблюды, они наверное купались в озере, пить воду нельзя - соленая! Все полезли в воду, приятно было освежиться после пыльной дороги. Помывшись, сели есть, и тут, произошло маленькое "чудо" (Фото 87). Один из монтажников, чистокровный татарин, как он гордо именовал себя, достал из-под сиденья картонный ящик, накрытый тряпкой. "Ребята! Вы пьете мусульманское пиво?" - спросил он и снял тряпку. В ящике лежало 20 бутылок египетского (!) пива. А пиво в пустыне, да еще у воды, это что-то! Каждому досталось по полбутылки, выпив, пошли фотографироваться с верблюдами. После водители завезли нас в ущелье, здесь опять фотографировались (Фото 80). Это была все-та же впадина Карагие. Поздно ночью вернулись домой.
  Снова потянулись рабочие дни. Город продолжал расти. Заложили восьмой микрорайон, по генеральному плану их должно было быть тридцать три. Сдали кассы Аэрофлота, напротив общежитий. Каждое утро мы видели длинную очередь отпускников, хотевших улететь на "Большую землю". Несмотря на добавленный рейс "ИЛ-18" людей было гораздо больше, чем мест в самолетах. Рядом с кассами заложили фундаменты первого семиэтажного дома с квартирами в двух уровнях. Сейчас этим никого не удивишь, а тогда мы не могли представить такую квартиру, спрашивали друг друга: сколько входов будет в нее, один, или два? Сам дом строился в форме змейки, в городе такого не было.
  
  
  
   Беда со Щелкуновым. "Проспект молодоженов"
  
  
  Неожиданно случилась беда. Произошел несчастный случай в бригаде Коли Щелкунова. Солдат-военстроевец, подрезавший концы трубок теплообменника на реакторе, во время работы задремал. Шлифовальная машинка, которой он работал, резко ударилась вращающимся абразивным кругом о трубку, и отскочила, как вертолет. Круг прорезал плексиглазовую маску, защищавшую лицо солдата, потом травмировал глаз. Это сейчас все решают деньги, все можно замять, скрыть, на худой случай избавиться от рабочего. В советские времена травмы, несчастные случаи на производстве расследовались и наказывались очень строго. Против Николая, как руководителя, возбудили уголовное дело. Все понимали, что виноват солдат, заснувший на работе, но по Кодексу законов о труде, за соблюдение рабочим Правил техники безопасности отвечает непосредственный руководитель. Коля Щелкунов и являлся им. Его долго таскали на допросы к следователю, потом дело передали в суд.
  На заседании суда сидели руководители Николая из "МСУ-88", рабочие из его бригады, Люда и мы, его друзья. Нас было очень много, Колю знали в управлении, на "Мангышлакэнергозаводе". Рабочие неоднократно поясняли, что виноват солдат, он сам признал вину, когда давал показания судье. Но все было напрасно, КЗОТ однозначно определял вину Коли, поэтому несмотря ни на какие заслуги, ходатайства, просьбы он получил два года с удержанием из зарплаты 10 процентов в течение этих лет. Единственное, что радовало то, что срок условный. Вот такое было время!
  Пришел 1975 год. На заводе началась лавина переходов, увольнений и перемещений. От нас ушел директор ХГМЗ А.А. Прокопович. Взамен него главк прислал Юрия Владимировича Кузнецова. Новый директор произвел на заводчан хорошее впечатление: спокойный, уравновешенный, вникающий во все мелочи, специалист. Потом он стал знаменитым на весь Союз, получил "Звезду", а тогда это был простой, приятный в работе человек.
  Ушел с завода Юрий Васильевич Андреев - начальник ГМЦ. Через некоторое время, мы узнали, что в Сибири началась разработка вновь открытого богатейшего уранового месторождения, и его пригласили туда главным инженером завода. У Славы Шелимова появился начальник - создали группу стройнадзора. Звали его Толей Шинделем, к нам он пришел от строителей. На Меловом мысу убирали последние заборы, военстроевцы мели улицы, сажали деревья, кусты.
  В городе закончили "проспект молодоженов" - так мы между собой называли его (Фото 89). По левой стороне Мелового мыса стояли шесть десятиэтажных домов-"книжек". Между ними стояли обычные пяти- и семиэтажные домики галерейного типа. На крышах "книжек" предусмотрели площадки для отдыха - легкие деревянные навесы. Летом в жару хорошо было сидеть там, любуясь морем, идущими по нему кораблями и яхтами. На крайнем здании на крыше установили маяк. Сам он выглядел небольшим, около четырех метров высоты, но стоял-то маяк на крыше десятиэтажки! Для появившихся яхтсменов он указывал дорогу к берегу, особенно вечером и ночью. Предприятия города помогли энтузиастам в строительстве яхт, и вот уже пять суденышек мелькали белыми треугольниками парусов на горизонте. Сдали здание горсовета, в него сразу заселились областные органы. Таких зданий в городе еще не строили, весь он светился прозрачными узорчатыми стенами (Фото 90). ЖКУ Комбината смонтировало на всех городских домах коллективные телеантенны, и дало две недели сроку, чтобы жители убрали самоделки, густо "украшавшие" крыши. Может такое распоряжение покажется диким, но крыши были усеяны разнокалиберными антеннами, как ежами. Это и некрасиво, и неудобно. Коллективные антенны работали прекрасно, их настройку специалисты проверяли каждые два месяца (если такое сказать сейчас в Твери, никто не поверит, связистам даже лень повернуть их на новый телецентр!).
  Однажды к нам в комнату зашел Альберт Михайлович Рыбалов - механик третьего цеха и наш хороший знакомый. Он рассказал, что Ю.В. Андреев, с которым он дружил еще с Киргизии, прислал письмо. В нем он описывает новую работу, город, тайгу и зовет Рыбалова к себе начальником РМЦ. Алик сказал, что подумав, он дал свое согласие и ждет вызова. С тем он и ушел.
  Мы долго обсуждали детали разговора, а потом Чередов вдруг сказал: "А, что, Александр! Тебе не надоел кабинет? Может, поедешь за туманом в тайгу?" Сказано это было в шутку, я даже не обратил внимания на подколку, мы постоянно этим занимались. Однако, приехав домой, и зайдя к Щелкуновым в гости (делали мы это постоянно - Люда с Раей хорошо готовили) и рассказав новости, я задумался, а почему нет? Может рискнуть? Долго думал и решился.
  
  
  
   Решение об отъезде. Май. Прощай, Шевченко!
  
  
  Неделю спустя, встретив Рыбалова, я спросил, не возьмет-ли он меня к себе в новый цех? Он сказал, что примет меня начальником участка, если я не передумаю. "За вызовом дело не станет. Андреев тебя знает, так, что жди - скоро пришлю" - сказал Альберт. О своем решении я никому не рассказывал, но через три дня меня вызвал Ерошкин и сказал: "Не дури. Это весна в тебе говорит. А, если хочется в РМЦ, милости прошу. Но никуда я тебя не отпущу. Отпустишь, побегут другие!" Видимо Рыбалов перед отъездом говорил с ним.
  Прошло три месяца. От Рыбалова не было ни слуху, ни духу. Работы было невпроворот, принимали новое оборудование, и я постепенно забыл про все. Погода стояла отличная, мы все время пропадали на море, в "Скалах" (Фото 91, 92). Ребята освоили подводное плавание и теперь гонялись за каждой селедкой. Чередов, пока отдыхал в отпуске, записал кучу новых мелодий на кассетник. Я переписал их у него, теперь на пляже звучали мелодии американских негров, протяжные и мечтательные. Всем они нравились, особенно если под них наливали охлажденное венгерское сухое. Вот-вот должен был жениться Юра Маруна. Свадьба должна состояться в ресторане "Актау".
  Однажды Гена пригласил к себе: "Назвался груздем? Заходи, будет звонить Рыбалов. Поговоришь. Разговор в семь часов". Я взял бутылку армянского коньяка и в семь сидел у Чередова. Разговор состоялся. Рыбалов сказал, что берет меня, как обещал, начальником участка и попросил, чтобы я приезжал, не дожидаясь вызова. "Вызов получишь здесь. О Шевченко не жалей, здесь гораздо лучше!" - напоследок сказал он. Домой я шел, как в тумане, все мысли в голове перепутались.
  Вроде все было, как прежде. Но, что-то изменилось, я был и тот, и не тот. С одной стороны не хотелось уезжать, привык к заводу, друзьям и городу, с другой стороны хотелось перемен - конторская работа надоела.
  Наступил Первомай. Заводчане, нарядные и красивые собрались у Управления ПГМК на первомайскую демонстрацию. На месте сбора поставили директорский "УАЗик" украшенный эмблемой ХГМЗ (Фото 93) . Как всегда начался спор, кому нести транспаранты и лозунги. Знамена за первые места, за победу в соцсоревнованиях носили с удовольствием, а вот лозунги - не любили! Почему, не объяснит никто. Может быть из-за того, что по окончании демонстрации, их надо свернуть и отнести в заводскую машину - эти хлопоты не нравились никому! Народ торопился за праздничный стол!
  У "УАЗика" топтались первые пташки: Гена Чередов с женой и сыном (Фото 96), Валера Дорожкин - мастер ТВС и К с женой (Фото 95), Слава Шелимов, Лаврентий Филиппов, В.И. Кузьменко. В общей куче стояло заводское начальство: А.К. Ерошкин и другие (Фото 94) Разговор зашел о визите в город министра Средмаша Е.П. Славского. На совещании в Комбинате, в числе прочих вопросов, он рассказал о строительстве нового предприятия в Сибири и порекомендовал руководителям Комбината помочь ему в комплектовке кадров. Многим нашим рабочим это здорово помогло. Просьба министра имела силу приказа. А я решился окончательно.
  Честно говоря, я и сейчас не знаю, что сорвало меня с места: желание карьеры, смены обстановки, посмотреть мир, или еще что. Но после праздника я написал заявление об увольнении и отдал в кадры. Там на меня посмотрели, как на ненормального. Через час последовало приглашение к директору. Нина Дорожкина, подменявшая секретаршу, покрутила пальцем у виска. Подождав несколько минут я зашел в директорский кабинет. С новым директором мы еще не встречались, и, честно говоря, я чего-то побаивался.
  Ю.В. Кузнецов молча показал на кресло. Я сел. Он еще раз просмотрел мое заявление и спросил: "Ерошкин с Вами разговаривал? Решили окончательно, не передумаете?" Я сказал, что - нет. Он подписал мою бумагу и молча отдал мне. Аудиенция была закончена.
  Дальше закрутилась карусель: "бегунок", разные бумаги, сдача дел. Отдаю должное Гене Чередову, он единственный, кто не отговаривал, а поддерживал. Тут произошла неприятная история. Работая в РМЦ, я проходил по "Списку Љ 1", за это время, по моим подсчетам набралось около двух лет особой вредности. Как-то я спросил начальника отдела труда и зарплаты Филатова, не будет-ли проблем со справкой? Он ответил, чтобы я не беспокоился, все будет нормально. Теперь, когда я зашел за ней, он протянул мне справку, но... по "Списку Љ 2" (Фото 101). Времени разбираться уже не было, я "послал" его и ... потерял два с лишним года!
  Наконец я сдал пропуск. Больше с ПГМК меня не связывало ничего. На прощание я купил букет цветов и понес подарить нашим женщинам. Все они помогали мне, надо было сказать спасибо. Часовой на входе вдруг спросил, почему сегодня я иду по разовому пропуску. Этот мальчик, оказывается, помнил всех нас наизусть. Я сказал, что уезжаю на новую работу, и солдатик пожелал мне удачи!
  В управлении я подарил женщинам цветы, выпили шампанского, все желали мне хорошей работы на новом месте. Потом прошли банкеты с друзьями по кабинету, "конторе" и общежитию. Комендант общежития сказала, что, несмотря на выписку, я могу жить в комнате до отъезда. Это было рискованно, режим в городе никто не отменял, поэтому я не стал подводить ее и перебрался к Щелкуновым. Там мне поставили раскладушку, и я зажил "половой" жизнью.
  Документы были на руках, но оставалась проблема авиабилета. Началась пора отпусков, очереди в кассы Аэрофлота выстраивались с ночи. Неожиданно помог Слава Шелимов, вернее его невеста Надя Храмова. Ее родственник имел отношение к хозяйственной деятельности Комбината, и она тоже сделала мне подарок к отъезду - билет.
  Наступило Девятое Мая - День Победы (Фото 97). После парада и торжественной части все заводчане отправились в буфет Дворца Культуры. Там снова выпили за мой отъезд и пожелали мне удачи, успехов и "семь футов под килем". Особенно запомнился главный энергетик Владимир Иванович Уткин, оказывается, он работал в золотодобывающей промышленности в Сибири. "Езжай, Санька! Люди там хорошие, всегда помогут!" - сказал он. Это оказалось правдой на сто процентов, за двадцать лет работы в Забайкалье я почти не встречал плохих людей.
  Вечером проводы продолжили у Коли и Люды Щелкуновых (Фото 100). Собрались друзья: Люда с Колей, Рая с Колей Панфиловы, Слава Арсеньев, Витя Смородов и другие. Пили за дружбу, за встречу в Забайкалье (с Николаем она действительно состоялась, мир тесен, а Средмаш велик и могуч!), тостов было много.
  Утром отправились гулять по праздничному городу. Сначала посмотрели только, что открытый Торговый Центр седьмого микрорайона "Волна", потом пошли к морю. В городском парке ОРС к празднику установил кучу киосков, палаток и просто лотков. Парк заработал в полную силу: крутились карусели, детские горки. Детвора облепила их, все хотели кататься. Колин сын Венка не был исключением: полчаса мы стояли в очереди за билетами. Наконец Венка накатался и успокоился, и мы пошли есть шашлыки. Запах чувствовался еще от гостиницы. У мангалов стояли черные усатые мужики и зазывали народ попробовать "настоящий кавказский "шашлик". Чего только не лежало на столах: коньяки, водка, вино, конфеты. Прикрытые пленкой истекали жиром ветчина, окорока, карбонат.
  Вечером у Щелкуновых окончательно простились, и наутро, все поехали а аэропорт. Быстро прошла регистрация, из багажа у меня был один чемоданчик (все свое "имущество" я отправил в Калинин посылками, тогда их пересылка стоила копейки). Вышли на поле, у трапа принялись обниматься и целоваться. Все уже поднялись в самолет, бортпроводница обругала меня за долгие проводы. Махнув ребятам с верхней площадки трапа, я зашел внутрь. Дверь закрыли, и "ИЛ-18" покатился по взлетной полосе.
   Нам раздали леденцы и газированную воду, но леденцы показались горькими, до того было тоскливо!
  Я прилип к иллюминатору: последний раз прошли дома, бульвары, улицы Белого города (так горожане между собой называли Шевченко), мелькнул маяк на Меловом мысу. Море исчезло, потянулась однообразная пустыня.
  Начиналась новая жизнь!
  Когда я писал свои воспоминания, мой друг по Краснокаменску Фаргат Рахимов, подарил мне серию космических снимков, на одном виден Белый Город (Фото 102). Сколько сейчас в нем микрорайонов мы так и не смогли сосчитать!
  Прошло столько лет, как вырос Шевченко!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вторая часть. В Сибирь - по своей воле!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Краснокаменск. ПГХК и ГМЗ - первые впечатления
  
  
  Самолет заходил на посадку. Старенький "ТУ-104" ревел, как ракета на взлете. Внизу мелькали сопки, покрытые зеленью. Высота падала, сопки становились больше, стали видны деревья. Толчок, и самолет покатился по бетонке аэродрома. После остановки открыли двери, и сразу в салон ворвался запах тайги, его не могли перебить ни дымы котельных, ни родной для самолетов, аромат керосина и машинного масла. Так меня встретила Чита - столица Забайкалья.
  Из Шевченко я сначала, заехал в Калинин. Там, пробыв с родителями десять дней, повидав институтских друзей (тех, кто работал в городе), я взял билет и вылетел в Читу. Опыт полетов у меня уже имелся, хоть и скромный. Метро, затем маршрутное такси доставило меня на Центральный аэровокзал, здесь происходила регистрация на рейс, затем автобусы везли в аэропорт, прямо к борту. Можно было самостоятельно добираться туда, но это были-бы лишние заботы. Азровокзал был тогда двухэтажным и демократичным. Понятия ВИП-персон тут еще не существовало. Пассажиры ходили везде, где хотели. Внизу располагались зал ожидания с удобными пластмассовыми скамейками-креслами и стойки регистрации. Наверху находились многочисленные буфеты, в них можно было недорого перекусить - чашка кофе, или чая, съесть бессмертную "курицу аэрофлота", сосиски. В витринах-холодильниках лежали всякие пирожки, сдоба, пирожные, и еще много чего. Уже позже, прилетаешь с Краснокаменска, приезжаешь на Центральный (самолет приходил под утро, благодаря часовым поясам шесть часов сбрасывались), и в буфет. Поешь, поболтаешься по вокзалу, время к восьми, можно ехать в ГУМ за подарками, потом - домой. На первом этаже был небольшой выставочный зал: стояли модели всех самолетов Аэрофлота в разрезе. Можно было увидеть устройство салонов с креслами. Народ тогда еще не избаловался, около моделей всегда стояли люди. Пройдя регистрацию, и сдав чемодан в багаж, сажусь в мягкий "Икарус". Сибирь и Дальний Восток улетали тогда с Домодедова. Там всегда была несусветная толчея, рейсы зачастую задерживались, и толкаться там совсем не хотелось. "Икарус" подъезжал прямо к трапам самолета. Стояла теплынь, и ожидание посадки в самолет навевало какие-то неясные, но приятные мечты. Пройдя по узкому проходу между креслами, нахожу свое место и сажусь. В салоне стоит обычная суета: пассажиры снимают плащи, куртки, и, вместе с портфелями, сумками и прочей ручной кладью заталкивают их на верхние полки и под сиденья. Скоро загорелись табло и лайнер начал рулежку.
  Рейс на Читу длился около 8-9 часов, летали самолеты "ТУ-104", полет шел по маршруту "Москва - Свердловск - Новосибирск - Чита". По тем временам "тушка" была быстрым самолетом, скорость ее достигала 900 километров в час. Единственным недостатком машины являлся рев двигателей. "ТУ-104" был гражданским вариантом бомбардировщика "ТУ-16", движки располагались в крыльях рядом с фюзеляжем. Ревели они так, что поначалу закладывало уши, однако, за восемь часов полета к этому привыкаешь, и перестаешь обращать внимание. В Чите сели под утро, я сразу помчался узнавать о рейсах на Краснокаменск. Тогда самолет летал только раз в сутки, рейс считался внутриобластным, обслуживали его "АН-24" (все это я узнал позднее), в самолете было 50 мест. Главным оказалось то, что в расписании рядом с табличкой рейса висела бумажка "Все билеты проданы". Сразу стало тоскливо, даже голова заболела. Жить, однако, надо!
  Подумав, решил попробовать договориться с пилотами (раньше на летное поле мог выйти любой). До отлета оставалось несколько часов, и я пошел в буфет позавтракать. Аэропорт Читы строился в пятидесятых годах, "сталинский", как его называли (Фото 103). По фасаду стояли восемь колонн, на крыше возвышалась башенка со шпилем, аэрофлотовской "курицей" (знаменитая эмблема гражданского флота) и пятиконечной звездой. Здание было богато отделано лепниной, внутрь вели массивные дубовые застекленные двери.
  Внутри, на стенах и потолках, висели резные деревянные панели, поблескивающие лаком. Казалось, здание - деревянное. Впечатление дополняли хрустальные многоламповые люстры, свет которых отражался от блестящего дерева. Вокзал состоял из центрального круглого зала и двух маленьких: ожидания и касс. Из кассового зала на второй этаж вела лестница, там располагался буфет.
  В утреннем буфете кормили яичницей, бутербродами с сыром, чаем и кофе. Поев, я пошел осматривать вокзал дальше. Из круглого зала мимо двух секций регистрации можно свободно выйти на улицу, и, через незакрытые низенькие воротца - на поле. Погода стояла теплая, многие пассажиры дожидались своего рейса на скамейках перед ограждением летного поля. Погуляв на свежем воздухе, я вернулся в зал ожидания и сел на деревянный диван. Сквозь дрему запомнилось сообщение диспетчера: "Рейс до Усуглей откладывается на три часа". Так прошло время до рейса на Краснокаменск.
  К самолету я вышел вместе с пассажирами и провожающими. Пока они прощались и поднимались в самолет, подошли летчики. "Мужики! Помогите улететь. Прилетел из Москвы, а билетов нет" - попросил командира. Тот сказал, что людей и так, сверх нормы, самолет перегружен. Не помог и французский коньяк, который я вез для знакомства, пришлось возвращаться. В кассе купил билет на следующий рейс, через сутки, и успокоился.
  Полюбовавшись на взлетающие самолеты, я пошел "изучать" окрестности. Вокруг аэровокзала стояло несколько пятиэтажных домов, остальные - избы из громадного круглого дерева. Потом мне объяснили, что это - лиственница. Она никогда не гниет, но в сильные морозы промерзает насквозь. Большинство домов в Читинской области (конечно старые) сложены из лиственничных бревен. Очень удивил меня паровоз, совершенно целый, стоящий у пятиэтажек. Никаких путей нигде не видно, сам паровоз стоял на секции рельсов. Разгадка оказалась очень простой: зимой паровоз заменял ТЭЦ для поселка аэропорта. Постоянно взлетали и садились самолеты "ТУ, ИЛы". Они летели на восток, в Хабаровск, Владивосток, Камчатку, Якутию и на запад - в Москву, Ленинград, города Сибири и Урала. Тут же "крутились" самолеты местных линий, они обслуживали райцентры Читинской, Иркутской и Амурской областей, а также прилегающие районы Якутии. В те годы можно было долететь практически до любого райцентра, и стоило это очень дешево. Публика тогда летала простая: рабочие, колхозники. В залах пестрело от пальто, стеганок, халатов бурят, женщины были в ярких платках. В газетном киоске купил "Правду", "Социалистическую индустрию" и местную газету "Забайкальский рабочий". Несколько раз сходил в буфет, подремал в зале ожидания, сутки пролетели незаметно.
  В самолет сел одним из первых, занял место в хвосте у иллюминатора, интересно было посмотреть на новые края сверху. Взлетели без задержек, сначала мелькнули дома поселка, аэродром, затем потянулись сопки. Между ними извивалась широкая река, потом узнал, что ее название - Ингода. Сопки полностью заросли деревьями, началась тайга. Самолет набрал высоту (обычно летали на 4000-5000 метров), стали видны только обработанные квадраты и прямоугольники полей, немногочисленные поселки и деревни. Пока я разглядывал все это, прошло около часа, и "АН-24" пошел на посадку.
   Аэровокзал Краснокаменска представлял собой одноэтажный брусовой барак с башенкой руководителя полетов. Забрав свои вещи, все дружно погрузились в два автобуса "ЛИАЗ" (некоторых встречали родные на своих машинах) и поехали. Я глядел на зеленеющие поля вокруг аэродрома, сопки, впечатлений было море!
  Грунтовая дорога от аэродрома до города была основательно разбита, автобусы скрипели, гремели, через пятнадцать минут мы въехали в город. Краснокаменск отличался от Шевченко простотой и "низкорослостью". Дома - стандартные, пятиэтажные, стоят довольно тесно. Друзья объяснили разницу: Шевченко и Навои проектировал ленинградский проектный институт, надо было удивить заграницу (и, действительно, удивили!), а Краснокаменск являлся практически закрытым городом, поэтому проект выполнил "свой" институт, знаменитый в узких кругах "почтовый ящик М-5703". Проектировали под возможности Ангарского Управления Строительства, поскольку своего домостроительного комбината не существовало, в Читинской области вообще ничего подобного не знали.
  Весь сборный железобетон, бетонные блоки и плиты - все везли из Ангарска. Все тротуары в городе выкладывались плиткой тоже из Ангарска, так как асфальта нигде поблизости не выпускали.
  Одним из первых впечатлений о Краснокаменске были балконы: и открытые, и лоджии - все обшивались оцинкованным листом. Под ярким забайкальским солнцем они выглядели серебряными и золотыми (некоторые листы бронзировались).
  Рыбалов написал, как добраться до гостиницы, где он жил. Через десять минут я подошел к дому 135, тут размещались и гостиница, и временное общежитие (Фото 104). В гостинице останавливались все, кто приезжал в город, даже у Славского был свой номер. Альберт заранее предупредил вахтершу, та, посмотрев мой паспорт, пустила меня в его комнату.
  Вскоре приехал он сам, потом подошли его соседи по комнате. Поздоровавшись и познакомившись, по-русски сели за стол. Альберт (в дальнейшем - Михалыч) сказал, что надо-бы подождать Ю.В. Андреева, он хотел зайти. Но соседи-горняки не согласились. "У нас все равны!" - засмеялся один из них, и начал разливать.
  Я рассказал последние новости из Шевченко, а ребята ответили на мои первые вопросы. Вскоре пришел Андреев (Фото 109). Нахмурившись, он посмотрел на Рыбалова и меня. "Не терпится?" - спросил он. Однако, выпив несколько рюмок коньяка, он повеселел и начал расспрашивать меня о заводе и Шевченко. Еще немного посидев, он собрался уходить (видимо с сожалением), и сказал: "Будешь работать в Котлонадзоре. Примешь все в эксплуатацию - отпущу в РМЦ. Завтра - в отдел кадров".
  Утром мы все отправились на одну остановку. Все маршруты и Комбината, и строителей уезжали отсюда. Подошел обычный "Таджик", и мы поехали (Фото 105). По дороге Михалыч рассказал, что автобусы в зависимости от расписания, или идут по "рабочему кольцу", или сразу на завод. Этот, утренний, поехал по "рабочему кольцу". Мы проехали ТЭЦ, здания центральной службы КИП и А Комбината, затем дорога повернула вправо, показался поселок. "Его назвали "Краснокаменский", здесь все и начиналось" - сказал Рыбалов. Дальше потянулись отвалы пустой породы красноватого цвета и громадный карьер. Высота отвалов составляла более двадцати метров, экскаватор и "Белазы" на дне карьера походили на ползающих жуков (Фото 110). Проехали мимо авторемонтного цеха, центральной научно-исследовательской лаборатории. Рядом высились здания опытной гидрометаллургической установки и радиообогатительной фабрики. Везде помаленьку выходили люди, вскоре нас осталось несколько человек.
  Автобус свернул направо, затем покатился под уклон. Проехали мост над железной дорогой и начали подниматься на сопку. Вершина ее была срезана, на ней издали виднелся "серебряный" "Дворец Съездов" - здание очень похожее на оригинал. "Вот и РПК - Рудоперерабатывающий Комплекс (Фото 106). А этот монстр - здание 622, или моноблок, он собран из "бутербродов" - специальных конструкций, покрытых оцинкованным листом, это они сверкают. Будущий основной цех" - сказал Михалыч.
  Мы вылезли из автобуса. Слева от корпуса 622 располагалось четырехэтажное здание. Тут находилось все на сегодняшний день: заводское управление и РМЦ. Тем временем автобус забрал уезжавших и, сделав круг между зданиями, уехал.
  В управление вела дощатая лестница-трап. Мы поднялись по нему сразу на второй этаж, прошли через большой оконный проем (рамы не было) и оказались у двери отдела кадров. Мы вошли, и Рыбалов сразу обратился к сидевшей за первым столом женщине: "Надежда Евлантьевна, здравствуйте. Это мой земляк, о нем говорил Андреев". Потом повернулся ко мне: "Оформляйся. Я зайду за тобой" и ушел. Так я познакомился с Н.Е. Тишуровой. Она быстро оформила мои документы, и, созвонившись, повела меня к директору подразделения. В отличие от Шевченко, где завод назывался собственным именем ХГМЗ, здесь в ходу были двойные, тройные названия. Так здешний завод мог именоваться: подразделение Љ 7, или Гидрометаллургический Завод, или Рудоперерабатывающий Комплекс. Имелись Подразделения ЉЉ 1, 2, 3 (горняки), 4, 5, 6 и так до 19.
  Мы прошли по коридору второго этажа в приемную. Все управление занимало тогда один этаж. Секретарем у директора работала Ольга Павловна Позднякова - красивая, и, самое главное, очень вежливая и приветливая женщина. За дальнейшую работу я не слышал ни разу, чтобы она повысила голос. В приемной, как и везде, были двойные двери с надписями "Директор" и "Главный инженер". Войдя в кабинет, я увидел молодого, черноволосого мужчину. Директора звали Виктор Алексеевич Телятников (Фото 108). Очень доброжелательно он расспросил о моей предыдущей работе, Шевченко (сам он был из Желтых Вод), впечатлениях о Краснокаменске. После этого он подписал подготовленный Н.Е. Тишуровой приказ о назначении меня на должность инженера Котлонадзора (Фото 107). Рабочее место мне определили в кабинете ТБ, там сидел Георгий Георгиевич Шиукашвили - обрусевший грузин. Мы познакомились, и он ввел меня в курс дела. Потом я отправился к Рыбалову.
  Заводоуправление временно располагалось на втором этаже здания 604. По проекту это административно-бытовой корпус (АБК), на первом, третьем и четвертом этажах должны располагаться раздевалки, душевые всех цехов, спецпрачечная и пошивочная мастерская. Пока они стояли пустые, использовалась только часть первого этажа, здесь обитали немногочисленные рабочие РМЦ. Второй этаж по проекту предназначался ИТР РМЦ. Сейчас они квартировали в здании 605, пристроенном перпендикулярно к АБК. Все пока было временным.
  Вторые этажи обоих зданий соединялись общим коридором, сделав несколько десятков шагов, я оказался во владениях Рыбалова. Отдельного кабинета у него не было, ИТР сидели в помещении будущего конструкторского бюро РМЦ, которого, естественно, тоже не было. Узнав, что я уже "освободился", Михалыч обрадовался, и представил меня своим "ребятам". К "ребятам" относились: Геннадий Петрович Штанько, Юрий Михайлович Лазарев, Нелли Ивановна Шадрина. Они были мастерами. Тут-же сидели рабочие: Юра Винник, Полина Носкова, Петя Бондаренко, Таня Климова, Толя Варов, Толя Русинов и Саша Фенюк. В то время это был весь коллектив цеха. Народ пил чай и разговаривал, работы пока никакой не велось.
  После знакомства Альберт Михайлович повел меня на экскурсию, сначала по цеху, затем - по подразделению.
  Корпус цеха пустовал, висели только мостовые краны, да возвышались над полом фундаменты под станки. Часть окон не застеклили, и по цеху гулял, посвистывая, забайкальский ветер. Монтажники под руководством прораба - говорливого якута с редким именем Герасим, вели установку гильотинных ножниц и вулканизационного котла. Электрики подключили два сварочных агрегата "ВКСМ-1000". Здание было большим, даже по меркам нового корпуса РМЦ в Шевченко. Как-то неприятно было ходить по пролетам, где ничего не стояло. Рядом с цехом размещался склад отдела материально-технического снабжения, обнесенный колючей проволокой с будкой часового. В роли часового выступал солдат-строитель, прикомандированный к ОМТС. На складе хранилось оборудование, идущее на монтаж цехов. Его было очень много, постоянно подвозили еще, прямо с железной дороги. На ящиках и табличках агрегатов был перечень всех городов Союза: Сызрань, Свердловск, Хабаровск, Днепропетровск, Ереван, Иркутск - всех не перечислить. В качестве анекдота: когда завод взяли под охрану внутренние войска, будку и военного строителя убрали; под будкой нашли две огромные связки ключей. В ночное время солдатик от нечего делать, шарил, где только мог.
  Рядом со складом ОМТС стоял навес с кран-балкой. Через некоторое время его закрыли брезентом, никого туда не пускали. Как-то мне пришлось испытывать эту кран-балку, я поинтересовался, что здесь будет? Начальник ОМТС Григорий Алексеевич Рышкевич, под большим секретом, сказал, что тут будет склад готовой продукции, то есть урана.
  Но я опять отвлекся. Сейчас мы с Рыбаловым шли смотреть заводское хозяйство. Широкая грунтовая дорога вела к подножью сопки. С обеих ее сторон стояли высокие здания из сборного железобетона. И никого не видно вокруг! Приблизительно, через полтора километра мы дошли до последнего корпуса. С другой стороны к нему подходила еще одна дорога, поросшая травой, сразу чувствовалось, что по ней давно не ездили. По обе ее стороны на высоту порядка десяти метров поднимались отвалы руды, они тянулись на сотни метров. Михалыч объяснил, что шахты и карьер работают несколько лет. Добытую урановую руду складируют поблизости от завода, как только он заработает, начнется ее переработка. А людей нет потому, что монтажники и строители еще не развернулись, на площадке работают только одно строительно-монтажное управление и участок монтажников.
  Здание, до которого мы дошли, имеет номер 615. В его бункера "БЕЛАЗы" будут ссыпать руду. Из него дальше идут три галереи с конвейерами. После дробления они подадут руду дальше в здания 616 и 617, там расположен перегрузочный пункт, из него она пойдет в "Дворец Съездов", или согласно проекта, здание 622 (Фото 112).
  Пока Рыбалов рассказывал все это, из здания вышел высокий, плечистый мужчина. Так я познакомился с начальником цеха Юрием Яковлевичем Поздняковым. Он позвал нас в гости. Весь коллектив цеха состоял из него, его заместителя Георгия Петровича Вятчина, механика Валентина Ивановича Коприлова, энергетика Виктора Ивановича Старостина. Сидели они в маленькой комнатке в углу корпуса. После разговора мы пошли дальше. Из оборудования было смонтирована дробилка, питатель-грохот и несколько конвейеров, как выразился Поздняков: "Здесь конь не валялся!"
  По той же дороге мы поднялись обратно и вошли в здание 622. Наконец я увидел "Дворец Съездов" изнутри. Огромное здание стояло практически пустое, разделенное на два цеха: обогащения и гидрометаллургический. В цехе обогащения шел монтаж первого блока. Тут я впервые увидел работающих монтажников. Снова Рыбалов приступил к исполнению обязанностей экскурсовода. По его словам руда через систему конвейеров поднималась на отметку + 36.000 метров, с них она ссыпалась в параболические бункера. Согните лист бумаги так, чтобы с его торца было видно подобие параболы, и Вы, читатель, получите представление о параболическом бункере. В роли бумаги выступает стальной лист толщиной 16 миллиметров. Преимущество такого бункера в том, что под весом руды лист может изгибаться и нагрузка распределяется равномерно.
  С бункера руда подается в мельницы, где измельчается, смачивается водой и перерабатывается дальше. Мы прошли по зданию, длина его составляла более ста метров, ширина - 36 метров, высота - 50 метров. Первый блок занимал лишь четверть корпуса цеха, дальше было пусто, только строители начинали заливать фундаменты второго блока. Голоса гулко отдавались от стен.
  Потом мы зашли в другой цех. Вдоль стенки между цехами стояли два ряда высоких, почти до крыши, цилиндрических аппаратов. Диаметр каждого составлял три метра, Рыбалов назвал их пачуками. И опять никого вокруг. Впечатление такое, что люди куда-то ушли, но вот-вот должны вернуться. Часть крыши была открыта, и в проеме стоял башенный кран.
  Михалыч сказал, что пачук привозят железнодорожной платформой, кран берет его и ставит на фундамент, после этого часть крыши над ним закрывается. Пачуки занимали 10 процентов площади цеха Љ 2, на остальной площади можно было плясать, петь, в общем, делать, что угодно. Если размеры первого цеха поразили меня, то второй цех даже сравнивать было не с чем. Вся совокупность первого и второго цехов называлась моноблоком, ничего подобного ни в Министерстве, ни во всем Союзе не было. Так "галопом по Европам" закончилось мое первое знакомство с Рудоперерабатывающим Комплексом.
  
  
  
   Дом-504. Город. Снова - Котлонадзор. Степь
  
  
  После обеда я поехал в город, устраиваться в общежитие. В ОК Комбината (официально он назывался Приаргунский Горно-Химический Комбинат) мне дали направление в общежитие Љ 504 (Фото 111). Такой номер не означал, что в городе пятьсот с лишним общежитий, просто номера им давали по номерам домов. Дом был стандартной пятиэтажкой, временно используемой под общежитие. Меня поселили в двухкомнатную квартиру, в спальне жили два человека, в большой комнате - четверо, вместе со мной. Имелась кухня с электроплитой (газа в городе не было), туалет, ванная. Вечером я встретился с соседями: Владимиром Александровичем Савченко, Борисом Адаевым. Остальные пока отсутствовали. Савченко работал начальником ПТО нашего подразделения и был хорошим знакомым Рыбалова по Средней Азии. Он-то и позвал меня в дружный коллектив. Боря работал у Михалыча слесарем. Вечером пришел Рыбалов, он хотел посмотреть, как я устроился, потом заглянул Андреев. Выпили за новоселье, долго говорили.
  Утром я отправился проходить медосмотр. Поликлиника "Медико-Санитарного Отдела-107" тоже располагалась в обычном доме. Город только начал строиться, многим организациям не хватало места. Квартиры приспособили под кабинеты, пробили узкие коридорчики, теснота стояла неимоверная! Народу толклось очень много. Люди устраивались на работу, как и я, больных совсем не было.
  Пройдя медкомиссию до обеда, я поехал на завод. На этот раз автобус ехал "коротким" путем. Он проехал, как раньше, мимо ТЭЦ, а дальше пошел прямо. Дорога поднималась в сопку, затем шел спуск и снова подъем. Получалась "мертвая" зона, не видимая водителю. Поскольку машин ездило мало, водители набирали скорость и гнали во всю. На вершине сопки из-за этого часто случались столкновения. Так погибла жена нашего директора вместе с его секретаршей. Под Новый Год они ехали на "УАЗике" директора, шофер всегда лихачил. На большой скорости он вылетел на вершину сопки, навстречу грузовик с полуприцепом. Реакции не хватило, в результате - три смерти.
  Поднявшись на сопку, автобус свернул налево и покатился вниз. Спустившись и переехав мост над железной дорогой, он поднялся на сопку на которой, видимый издалека, стоял завод.
  Быстро обустроившись, я приступил к работе. Главный инженер попросил начать мою деятельность с чтения лекций по Котлонадзору для ИТР подразделения, затем принять у них экзамены. Так, читая лекции, я перезнакомился со всем инженерным составом завода. Производственно-технический отдел (которого по существу не было) объединял всех технологов: В.А. Савченко, С.Т. Никонову, В.А. Ковалеву, В.Ф. Жданову, А.И. Балыкова, М.М. Кулишова, Г.Г. Гергерта, а также молодежь, пришедшую после окончания ВУЗов: В. Горбунова, Д. Лангвагена, В. Шеина, В. Клочнева, В. Зуева, Л. Фишбейна и других. Все сидели в одной комнате, там всегда был шум и гам. А.И. Балыков курировал строящийся гидрометаллургический цех. Отдел главного механика возглавлял Е.П. Кровяков, мой непосредственный начальник, согласно "табели о рангах". На нем отдел начинался, а на мне заканчивался. Первым отделом руководила З.И. Бахарева. Материально-техническим снабжением командовал Г.А. Рышкевич. Молодежь присвоила ему прозвище "Не заказывали!". Так он отвечал на каждый второй вопрос о материалах и оборудовании. Свободного времени было много, поэтому придумывали прозвища, сочинили даже "стих" на создание завода. Весь я никогда не слышал, но часть приведу: завод начался с того, что собрались в забайкальской степи очень разные звери, люди, и, просто неизвестно кто:
  "...Птичка с Клички,
  Два обалдуя с Урулюнгуя,
  Три балды с Караболты,
  И какой-то обормот,
  Прибыл к нам из Желтых Вод..."
  Здесь таился намек на местных жителей с поселков Кличка, Урулюнгуй и приезжих из Караболтов, Желтых Вод. Для тогдашнего состава управления за каждым словом стояла знакомая фамилия.
  Отдел главного энергетика состоял из одного главного энергетика - С.С. Большакова. Про ОК я уже говорил, с ними сидела инженер по подготовке кадров Г.И. Рагозина. Плановый отдел в единственном числе представляла Л.А. Ключко, единственная женщина, которая курила, да не сигареты, а папиросы "Беломор". Главным прибористом был В. Котов.
  Всех их я собирал в Красном Уголке здания 604, будущем Актовом Зале РМЦ, и, в течение двух недель читал основы Котлонадзора. Иногда на занятия заходил Андреев, посещаемость сразу увеличивалась. Затем начались экзамены. Спрашивал строго, некоторых отправлял готовиться. Недовольны были многие: "Молодой, а нас "седых" пытаешься учить. Да мы знаем больше тебя!" И, уже в 1996 году, уезжая из Краснокаменска, на проводинах, один из ИТР, ставший высоким руководителем, сказал: "Ну, и драл-же ты, Александр Анатольевич, с нас шкуру! Мы тебя терпеть не могли, но, как это потом помогло в работе. Спасибо!" И это, наверное, стало самой большой наградой, выше тех, которые вручают при большом стечении народа.
  Свободного времени у меня не оставалось. Прочитав лекции, я шел на приемку грузоподъемных машин, испытывал их вместе с монтажниками, оформлял документацию. Техника сдавалась самая разнообразная: мостовые краны, емкости под кислоты. В помещении первого цеха во всю работали краны грузоподъемностью 20/5 и 32/160 тонн, кран-балки 3, 5 и 10 тонн. Монтажники эксплуатировали их так, как будто завтра дадут другие, пришлось наводить порядок. На будущем складе кислот сжатым воздухом испытывали "бочки" на герметичность. Строители и монтажники работали не спеша, на подразделении их было всего ничего. Все монтажные работы вел участок Љ 5 под руководством Кравца. Они относились к "Монтажно-строительному управлению-92". Строительство на площадке (под ней понимали город, Комбинат и все в радиусе 30 км) вело "Приаргунское Управление Строительства", командовал им Ю.Я. Васин. На заводе от них работало "СМУ-8". Возглавлял его Б.А. Комиссаров. Настоящих строителей и монтажников имелись единицы, им в помощь придавались военные строители. На площадке стояло два полка. В полках служили солдаты в основном из Средней Азии и Кавказа. Большинство не говорило по-русски, грамотность была низкой. Использовали их по принципу "круглое - кати, плоское - тащи", из числа самых смышленых назначали переводчиков. Каждый из этих ребят, выслушав объяснение монтажника, как мог, переводил всем остальным, после начинали работу. К чести военных строителей к концу службы все сносно говорили по-русски и могли работать по 2-3 разряду строителя, или монтажника. Школа была удачной. В городе военстроевцев использовали, как грузчиков в магазинах, кочегаров, дворников, сантехников и даже поваров. Последнее у них получалось лучше всего.
  Потихоньку я осматривался. В 1975 году в городе существовало пять микрорайонов, располагался он в плоской вытянутой долине. Вокруг высились сопки. Эту долину кочевые буряты и местные казаки с незапамятных времен почему-то называли "Долиной смерти". Об уране тогда никто не знал. Название так и осталось загадкой. Сопки были везде: на севере и на юге, на западе и на востоке. Двух одинаковых не найти: одни пологие, поросшие травой, другие - обветренные, наружу выступают гранитные блоки. Все они в трещинах, отдельные куски вывалились из массива и скатились по склонам.
  Дороги в Краснокаменске грунтовые, забетонирован только проспект Строителей - главная улица города. Как и в Шевченко, здесь не было названий улиц, дома нумеровались по микрорайону (мы жили в 504 доме - это значит, пятый микрорайон, четвертый дом). В третьем микрорайоне имелось несколько сдвоенных домов - то есть один длинный дом (два соединены большими комнатами - балконами в одно целое), а номеров у него два. В таком я жил, получив квартиру, с моей стороны Љ 302, с другой - 301. Приезжие наверняка-бы путались, но в этом городе просто приезжих не было.
  Город находился в пограничной зоне, и без штампа в паспорте о прописке с буквами "ЗП" сбоку, или пропуска, попасть в Краснокаменск было нельзя. И аэропорт, и железную дорогу контролировали пограничники.
  Первый, второй, пятый и шестой микрорайоны стояли компактно, а вот, чтобы сходить в третий, надо было перевалить через пологую сопку, или пятнадцать минут идти по степи. Пустые места со временем должны занять другие микрорайоны, на пологой сопке с метеостанцией наверху будет центр города.
  У Краснокаменска были две особенности, отличавшие его от других городов. Одна - это пыль, очень мелкая, проникавшая в любые щели. Бывало, вымоешь квартиру, пройдет несколько часов, и в соединениях рам и стекол, переплетов, подоконников опять появились черные "флажки" пыли. Избавились от них, когда основная стройка закончилась, улицы забетонировали и посадили много зелени.
  Второй особенностью были ветра: весенние и осенние. Они дули с большой скоростью, поднимая тучи пыли. Потом мне прокрутили на магнитофоне песню неизвестного барда, где звучали такие слова:
   "... Перелетел через Байкал,
   Прощай маманя, я пропал,
   Таких ветров нигде я не видал..."
  Заработал цех Рыбалова. Им доверили изготовление нестандартного оборудования - это такие аппараты, что не выпускаются промышленностью. Они проектировались специально для завода, и нужны были в одном, или нескольких экземплярах. Конструкция их достаточна проста, поэтому аппараты можно делать по месту.
  В РМЦ приехали выпускники Читинского Технического училища Љ 2 и техникумовцы со всего Союза. Они еще никогда не работали, и "старая кадра" Рыбалова с монтажниками на ходу учили ребят. В их числе были: Петя Жуков, Юра Максимов, Боря Каевич, Юра Ефремов, Леша Юшин, Саша Радкевич и многие другие.
  Первым их заданием оказались пенные аппараты. Ребята старались, но опыт приходит не сразу. На собранных аппаратах в глаза бросались неумелые и пляшущие сварочные швы, неровно отрубленные пластины, криво посверленные фланцы. Но это не влияло на качество работы изделия, поэтому их сразу забирали на монтаж. Так цех выпустил первую продукцию. Будучи замначальника цеха, я хотел поставить один из них на бетонный постамент перед цехом, и повесить табличку с Ф.И.О. первых рабочих. К сожалению, аппараты, долго валявшиеся на свалке после модернизации, сдали в металлолом.
  Часто приходилось бывать в управлении Приаргунского Горно-Химического Комбината. Несмотря на секретность, по названию комбината можно было судить, где он находится. Город и ПГХК начались с изыскательских работ геологов Сосновской экспедиции. Они нашли на читинской земле богатейшее урановое месторождение. Его назвали Стрельцовским, а первооткрывателем была Л.П. Ищукова. Лагерь геологов стоял у сопки, "горящей" в вечерних лучах солнца красноватым цветом. Сопку называли Красный Камень, поэтому город, построенный на урановой земле, после долгих споров, назвали Краснокаменском. В то время, когда я приехал в город, за поселком Краснокаменский (он был началом всей площадки) на невзрачной сопке стоял памятный знак. Как-то Артур Ковриков на цеховом "ЗИЛ-131" свозил меня к нему. Машина была без номеров, но тогда на это никто не обращал внимания. Знак стоял на бетонном постаменте, красная пластина, устремленная вверх. Мы постояли у знака, полюбовались на поселок внизу, и вернулись на завод. Сопка и сейчас называется Красный Камень. Не знаю, есть ли этот знак теперь, ведь самого поселка уже нет. Его разобрали, так как он находился прямо на залежах урана, фон был очень большим.
  Зимой, в январе 1968 года в "Долину Смерти" высадился первый десант эксплуатационников во главе с С.С. Покровским. Они приехали из Киргизии, с Майли-Сая, предприятие там закрыли, большинство ИТРовцев перебралось в сибирские земли. Кстати имя у руководителя было редкое - Сталь, а если полностью Сталь Сергеевич. По указанию Минсредмаша сюда перебросили два полка военных строителей, и работа началась.
  Вместе с геологами управление Приаргунского Горно-Химического Комбината расположилось в поселке Краснокаменский, все службы работали отсюда. Рядом началась разработка Тулукуйского карьера (его я видел, проезжая по "рабочему кольцу" Комбината, глубина его была более 300 метров). "БЕЛАЗы" вывезли сначала пустую породу, затем начали возить и складировать руду на месте будущего завода. О становлении Комбината мне много рассказал отец моего друга Жени Воронина. Он строил и эксплуатировал первую базу отдела оборудования и знал всех первых руководителей лично.
  В управлении меня представили главному механику М.Ф. Пахелю, а в его отделе - инженеру по Котлонадзору Толе Золотухину. Толик познакомил меня с начальником Местной Инспекции Котлонадзора и Газового надзора Анатолием Александровичем Максимовым. Это был среднего роста, русоволосый русский мужик, очень приветливый и умный. Работать с ним в дальнейшем было удовольствием (кстати, он добровольно поехал в Чернобыль и долго там работал, хотя, как начальника Инспекции его никто не послал-бы туда. Кому-то сейчас это покажется смешным, а я горжусь знакомством с таким человеком!).
  В полутора километрах от завода находился склад кислот (несколько десятков больших емкостей), а дальше - сернокислотный цех. Там тоже шел монтаж. Там я познакомился с В.Н. Кравченко - заместителем Телятникова по сернокислотному производству, начальником будущего цеха А.В. Чуркиным, его заместителем В.Н. Третьяковым, механиком Р.И. Рахимовым. Все они тогда были Саши, Вити - молодые и заводные. Однажды Чуркин поспорил с кем-то, что первый добежит от СКЦ до города, а это минимум 15 километров напрямик, и, ведь, добежал! По дороге у него встречались различные, огороженные площадки, их надо было оббегать, так, что пробежал он гораздо больше.
  У монтажников "МСУ-92" на седьмом участке я встретил своего однокурсника (!) Валеру Новикова, а еще говорят, что Союз - большая страна! Он и командовал этим участком. Договорились о встрече, вечером, я уже сидел в его двухкомнатной квартире. Оказывается, он приехал сюда сразу после выпуска. Мы вспомнили общих друзей, поговорили, выпили. Ни он, ни я и думать не могли, что скоро увидим их здесь!
  Однажды Максимов, а ездил по объектам он на собственной "копейке", заехал за мной на завод, и попросил помочь в приемке мостового крана на СКЦ. Я согласился, через 15 минут мы сидели в вагончике Новикова, который этот кран сдавал. Здесь-же сидел механик цеха Рахимов. Пока они с Толей смотрели крановый паспорт и другие бумаги, мы с Новиковым пошли смотреть кран.
  Мостовой кран "висел" между металлоконструкций кислотного отделения. Стояли только колонны и фермы крыши, стен не было, все здание снизу доверху просматривалось насквозь. По лесенке с крановщицей мы поднялись в кабину крана, и, после осмотра решили проехать взад и вперед. Пройдя двадцать метров, кран остановился, исчезла электроэнергия. На строительстве такое сплошь и рядом, никого это не удивляет.
  Я спросил Валеру, когда ее дадут, он ответил, что может быть через десять минут, а может, сегодня вообще не дадут, монтаж, есть монтаж. Подумав, решили идти по подкрановым балкам к посадочной площадке. Рельсы, по которым катится кран, лежат на больших двутавровых балках, на верхней "полке" лежит рельс, а по нижней можно идти, держась руками за рельс. Можно идти и по самому рельсу, но это уже лихачество, а мы - не герои фильма "Высота".
  И все было-бы просто, но крановщица сказала, что боится, и не пойдет. Такое я увидел впервые: и до этого, и после девчонки-крановщицы ходили по балкам, как по проспекту, давая "фору" многим мужикам. Валера отматерил ее, но делать нечего, решили ждать. Просидев минут десять, крановщица набралась храбрости и сказала, что пойдет, только пусть ее держат. Так мне пришлось, поставив ее между собой и балкой, исполнять цирковой номер. Вдвоем мы сделали один шаг, другой... и постепенно дошли до площадки. Только потом стало страшно, сорваться было два пустяка, а Новиков еще и подшучивал: "Что, Санька, обниматься на высоте приятно?"
  Через полчаса дали энергию и я, в отместку, посадил Валеру вместо крановщицы, зная, что монтажники работают на кранах не хуже, а зачастую лучше крановщиц. Кран прошел по всем характеристикам, Максимов принял его в эксплуатацию.
  В выходные дни всей комнатой (кто хотел) отправлялись осматривать окрестности. К этому времени к нам перебрался Рыбалов, временное общежитие в гостинице прикрыли. Приехали из Шевченко Саша Маслов из третьего цеха и В.С. Подтяпурин. К тому времени он был секретарем парткома ПГМК, фигура очень большая, но с кем-то он не сработался. Сначала мы заходили в кулинарию первого Общественного Центра (в Краснокаменске так назывался блок магазинов, столовых, кафе, ресторанов, предприятий службы быта - то, что в Шевченко называлось Торговым Центром), набирали беляшей и поз. Позы - это бурятское блюдо, те же беляши, только кроме мяса там еще капуста и лук (Фото 115). Беляши и позы были горячие, и пахли так, что всем сразу захотелось есть. Мяса ОРС не жалел. В продовольственном магазине брали водку, или вино, минеральную воду. Больше ничего не требовалось. Такие Общественные Центры или имелись в каждом микрорайоне, или строились. В обязательном порядке в Центре был продуктовый магазин и другие пункты обслуживания. В первом - это кулинария, кафе, кинотеатр, в шестом - ресторан, парикмахерская, фотография, мастерская по ремонту обуви. Все в одном месте, для людей - очень удобно!
  Выйдя за город (от общежития метров двести) сразу попадали в степь. Весной в степи хорошо, цветут саранки, лилии и другие цветы, травы - море. Запах от них шел какой-то пьянящий, уходить отсюда не хотелось. В этот раз решили идти до самой дальней сопки, которая виднелась далеко на горизонте. До нее было около пятнадцати километров, что за расстояние для молодых мужиков, которым нечего делать! Ребята из общежития, уже бывавшие там, говорили, что она - самая красивая из всех сопок вокруг города.
  Шли неспешно, разговаривали о заводских делах. Незаметно прошли мимо кладбища, тогда оно было совсем маленьким и почему-то называлось "тринадцатым микрорайоном" (Фото 116). Когда мы хоронили Салиха (Сашу) Яубасарова в 1994 году оно действительно разрослось до размеров микрорайона, но это было потом.
  Равнина кончилась, и мы полезли на первую сопку. Перевалив ее, спустились в падь, затем полезли на следующую (Фото 117). Так, с остановками дошли до своей цели (Фото 118). Оказалось, что вершина сопки выветрена мощными забайкальскими ветрами. Один кусок скалы, в форме ромба стоял почти вертикально, вся вершина изрезана трещинами, некоторые куски выпали из скалы и, скатившись, лежали по всему склону. Все камни, сама сопка густо поросли травой и кустарником, среди которых рос даже дикий абрикос. Его белые цветки издавали пряный аромат, перемешивающийся с запахом полыни. На южном склоне была поросль березок, по местному - "грива". Видимо назвали так, потому, что березки узкой полоской спускались по сопке к распадку и напоминали местным жителям, большинство из которых служили казаками, гривы коней. Таких "грив" было много, почти на каждой пятой сопке, обязательно с северной стороны. На одной из них город постоянно отмечал День Шахтера. На эту "гриву" горожан привозили комбинатовские автобусы. ОРС раскидывал на склоне сопки палатки, лотки, постоянно были поставлены мангалы для жарки шашлыков. В любое время приезжай сюда и готовь шашлыки - мангал есть, дрова-сушняк - тоже.
  Мы назвали эту сопку "Красивая", в городе ее еще называли "Дальняя" (Фото 119), как кому нравилось, официального названия не было. В тени этой сопки мы разложили на покрывале выпивку и еду. С вершины "Красивой" открывался вид на город. Отсюда он казался маленьким, да собственно, таким он тогда и был. Вокруг города виднелись пустые сопки, дымилась труба ТЭЦ. Дач тогда еще не давали, и все пространство между городом и нами переливалось блестящей, шевелящейся под ветром зеленью травы. Тут я отщелкал всю пленку, снимки теперь уникальны - прошло двадцать лет. Краснокаменск разросся, понастроили дач, да и многие сопки изменили свой вид, и Уртуй еще появился.
  Перед обедом насобирали черемши и принялись за еду (Фото 120). Долго разговаривали, Володя Савченко рассказывал о Навои и Заравшане, где он работал, о знаменитом Зарапетяне - "короле урана" в Средней Азии. Рассказал он и легенду о том, как нашли золото Заравшана. По легенде, после войны, при попытке перехода границы, взяли контрабандистов. Один из них оказался родственником последнего узбекского шаха. Он шел за спрятанным наследством, и когда его стали допрашивать, сказал, что если его отпустят, то он откроет тайну золота шаха. Действительно, раньше во владениях шаха добывали много золота, но где, никто не знал, секрет хорошо охранялся. Договорились, или нет, неизвестно, но координаты месторождения узнали, все остальное было делом техники. Легенда это, или нет, но Навоинский Горно-Химический Комбинат и его филиал - Заравшан освоили добычу лучшего по чистоте золота в Союзе. Чистота его составляла шесть девяток после нуля, а первым директором стал Зарапетян.
  Выпили еще, языки развязались, Боря Адаев рассказал, как он точил уран-235 (не 238!). По национальности удмурт, Борис жил в городе Глазове. Закончив техникум, он, как и большинство жителей, поступил на работу на Чепецкий Машиностроительный Завод. "Не знаю, какие машины он выпускал" - рассказывал Адаев - "но, поскольку по диплому я был токарем, то послали меня к токарным станкам. Они были необычными, автоматами. Мое дело заложить урановую болванку в станок, закрыть кожух, и точить. Испортишь заготовку, заплатишь из собственного кармана Точишь и трясешься, страшно испортить, денег тоже жалко!"
  Время склонялось к вечеру. Усталые и пьяные (не столько от водки, сколько от свежего воздуха и запаха трав), мы вернулись в общежитие.
  Наконец я познакомился с "соседями из спальни". Они пришли вечером, забрать вещи. Алик Рыбалов, Амир Сальманов (тоже недавно приехал из Шевченко) и Валера Нугайбеков - начальник будущей заводской лаборатории, играли в преферанс (Фото 123). "Соседи из спальни": Ренад Александрович Большаков и Борис Иванов жили у знакомых ленинградцев, а теперь получили квартиры. Срок, указанный в вызове (у них он был 4-6 месяцев), строго соблюдался, жилье они получили даже раньше, прошло 5 месяцев. Ребята забрали свои вещи, и ушли, пригласив всех на новоселье.
  Вечером неугомонный Рыбалов позвал нас в ресторан "Русь" (Фото 121). В ресторане все веселились, играл вокально-инструментальный ансамбль. Прослушав не менее десяти раз разухабистую песню "Мясоедовская улица моя..." мы поняли, что это главный хит (так теперь говорят) сезона. Ее пели и просто так, и по заявкам, а самое главное - перед закрытием. Песня пользовалась бешеным успехом. Когда ее играли в последний раз, выходил плясать весь ресторан
  Мы сели за столик, первое, что меня поразило - хрусталь! Рюмки, фужеры - все было из хрусталя, тарелки, селедочницы и вся утварь - из громадного гэдээровского сервиза, и это - в обычном ресторане! Объяснилось все быстро: начальником ОРСа работал Павел Трофимович Серов. "Пал Трофимов", как его звали в городе, был известен на весь Средмаш. Бывший фронтовик, он стоял у начала Министерства (конечно по торговой части), связи в торговом мире у него были огромные, везде он пользовался уважением. Приехав в Силламяэ, в отпуск к друзьям, за столом я услышал вопрос: "Краснокаменск, это где Серов?" Когда я уезжал из города в 1996 году, то услышал последнюю байку о Серове, дескать, у "Пал Трофимова" остались на базе две бутылки коньяка по 5 рублей 30 копеек. Это в то время, когда зарплату носили сетками. Сколько же его было вначале!
  Целый вечер в ресторане обошелся каждому из нас в 21 рубль, при зарплате 180 Х 1,5 + 180 Х 0,6 = 378 рублей я мог себе позволить несколько раз в месяц сходить в ресторан. Сейчас я могу позволить такое удовольствие раз в несколько месяцев. Чтобы все было понятно 1,5 - это коэффициент Краснокаменска, а 0,6 - это премия к окладу.
  
  
  
   Рутина. Посещение поселков. Начало монтажа
  
  
  Народ прибывал постоянно. Приехали из Шевченко Женя Головко, В.С. Шиленко (Фото 124). Появился и главный механик - Николай Дмитриевич Лагутин, он перевелся из Степногорска, с тамошнего комбината (Фото 122). До этого, по его рассказам, он работал в Кургане, в микробиологии. Из Подольска приехал Саша Пронин на должность инженера ОГМ. В третий цех к исполняющему обязанности начальника цеха В.И. Пустовому пришел Ваня Патрин, паренек из Клички, пока единственный механик из местных. Держался он скромно, в отличие от Пронина, тот все разговоры начинал с того, что сообщал, что он - москвич.
  Ю.В. Андреев поручил мне провести учебу среди рабочих. Нужно было подготовить стропальщиков, тельферистов-зацепщиков, операторов сосудов, работающих под давлением. В РМЦ во всю работали две смены по изготовлению нестандартного оборудования под руководством Юры Лазарева и Гены Штанько. Формировался резинотехнический участок Нелли Ивановны Шадриной. В цехе ребята Герасима уже смонтировали несколько станков (станочников, пока не было), устанавливали стенд склейки транспортерных лент, покрасочную камеру.
  Пришлось составлять программы обучения, привязывать их к заводу, утверждать у руководства. Занимаясь этой работой, я познакомился с Г.И. Рагозиной - инженером по подготовке кадров. Она формировала группы, договаривалась о времени обучения. Так, потихоньку, мы выучили рабочий состав РМЦ и цеха Љ 1, ребята могли работать.
  В цехе Љ 1 появилась первая крановщица - Нина Яковлевна Брайченко. Она приехала с Урала, по вызову. Опыт у нее был большой, она работала на "Уралмаше", в других местах. Однажды она попала в историю завода весьма своеобразным способом. В эту историю я долго не верил, пока Нина (а к тому времени мы были хорошими друзьями) сама не рассказала ее.
  Пятый участок монтировал мельницу самоизмельчения "ММС 70 Х 23". Барабан ее диаметром 7,2 метра весил без футеровки 90 тонн. Футеровка - это чугунные плиты толщиной 250 миллиметров, она защищает барабан изнутри от истирания урановой рудой. С установленной футеровкой барабан весит уже около 200 тонн. По монтажной инструкции барабан без футеровки можно перемещать мостовым краном грузоподъемностью 160 тонн.
  Мельницу начали "крутить", опыта у монтажников не было, поэтому подплавили подшипники скольжения. Чтобы их вынуть, в комплекте мельницы есть четыре домкрата, но они еще не работали. Сроки поджимали, и монтажники уговорили Нину сделать подъем. Вечером, когда все ушли из цеха они рискнули (Рис. 127). Все сделали, мельницу благополучно запустили, и никто об этом ничего не узнал. Нина получила премию - 50 рублей! До сих пор мне непонятно, как она решилась. То, что мог рухнуть барабан, "размолов" все вокруг, не так страшно, металлоконструкции восстановили-бы быстро. А вот, если-бы "слетел" кран, то рухнуло-бы здание 622. Конечно, работу Нина прикинула, интуитивно сделала расчет, иначе и быть не могло, но риск превышал все допустимые пределы. Ну, да, ладно, победителей не судят!
  Шиленко и Головко поселились у нас, вместо ушедших Большакова и Иванова. По выходным мы продолжали осмотр окрестностей. В этот раз вся компания прокатилась по поселкам Краснокаменский и Октябрьский, спутникам Краснокаменска. Сели на автобус и за 20 минут домчались до "Красного". Так просто называли Краснокаменский. Поселок состоял из стандартных брусовых одно- и двухквартирных домов. В конце стояли четыре деревянных двухэтажных барака, они использовались как общежития. В центре поселка был кинотеатр, почта и два магазина: продовольственный (Фото 126) и промтоварный, а также стоял оригинальный памятник геологам - разведочная танкетка-буровая на постаменте (Фото 125). С торца постамента висела чугунная доска с надписью "Геологам - работягам" (была тогда песня с такими словами). Все было ухожено, покрашено. В 1998 году, приехав в Краснокаменск, я заехал по дороге на завод к памятнику. Поселка уже не было, а памятник еще стоял, правда, ржавый и ободранный.
  Все дома стояли в зелени, многие держали участки. Росло тут все: яблони, облепиха, про овощи я даже не говорю. Среди отвалов, окружавших поселок, он выделялся ярко-зеленым пятном. Улицы и переулки были прямыми, как в городе, по существу это и был маленький город.
  Когда поселок начали ликвидировать, многие не хотели уезжать, хотя каждой семье в городе предоставлялась квартира, не пугал и высокий уровень радиации (поселок поставили прямо на месторождении, тогда об этом просто не знали). Людей держал участок, у многих имелись коровы. Одно хорошо: брус размером 200х 200 от разбираемых домов использовали при строительстве дач, продавали его за небольшую цену.
  В конце поселка стоял домик геологоразведочной партии "ГРЭ-324", окруженный круговым балконом-верандой, от него веяло чем-то домашним. Тут-же располагалась остановка автобуса. Мы сели и поехали в Октябрьский.
  Поселок лежал на вершине сопки, в отличие от "Красного", располагавшегося на равнине. Автобус влез в гору, высадил нас, и развернувшись, уехал обратно в город. Октябрьский располагался следом за Краснокаменским, в пяти километрах от него. В центре поселка так-же, как в "Красном" стояли магазины, кинотеатр, школа. Но магазины стояли оригинально. Промтоварный как-бы вырастал из склона сопки, сначала шел двухметровый пандус из дикого камня, с лестницей, врезанной в центр пандуса. На пандусе располагался сам магазин, фасад его был полностью застеклен. Когда мы подъезжали к центру, он первым попался на глаза своими горящими на солнце стеклами. Напротив магазинов, с другой стороны дороги располагалась столовая и почта. Поселок являлся вотчиной геологов, их столицей. При тех-же брусовых домах здесь было какое-то своеобразие. Видимо сказывалось его расположение на сопке. Он походил на Владивосток в миниатюре: улицы, резко поднимающиеся вверх и опускающиеся вниз, каменные и деревянные дома, большой поселковый парк.
  Однако мы уже выдохлись, и, побродив по магазинам, поехали домой. В.С. Шиленко был из Желтых Вод, земляк директора. Вообще он знал многих. Однажды Володя позвал меня в гости к своему другу - Сергею Винниченко, сказав при этом, что я буду здорово удивлен, и такого я еще не видел. Винниченко жил в однокомнатной квартире, приехал он, как я понял, заработать денег. Семья осталась в Желтых Водах.
  Володя познакомил нас с Сергеем. Тут-же сидел В.А. Телятников, как оказалось, близкий друг Винниченко. Мне стало неудобно, но Сергей, видя мое смущение, сказал: "Я знаю, зачем Вовка привел тебя. Не обращай внимания на нас, а лучше смотри". Он подвел меня к стеллажам, стоявшим во всю длину комнаты. После этого я забыл про директора, Винниченко и Шиленко.
  Стеллажи были заполнены камнями. Чего тут только не было! Под светом обычной люстры они брызгали бликами и отраженным светом. На деревянных струганных досках лежали желтые топазы, голубые аквамарины, фиолетовые аметисты, зеленая яшма, красноватые сердолики, прозрачный горный хрусталь. В лучшем случае я перечислил менее одного процента от лежащей здесь красоты. Не хватает слов, чтобы передать оттенки камней, одного красного цвета, наверное, было более двадцати переливов.
  Особенно много на стеллаже лежало агатов, оказалось - это наиболее многочисленный самоцвет Забайкалья. Сам по себе агат невзрачный камень, пока его не разрежут. Пластины "распространяют" цвет волнами, от центра идет изломанный овал темного цвета, затем - кольцо темно-желтого цвета, затем - кольцо черного цвета, дальше - красного, все они плавно переходят друг в друга. Многие самоцветы состояли из друз: вытянутых кристаллов, связанных в одно целое. Отвлек меня голос Сергея: "Хватит смотреть. Камни никуда не уйдут. Иди к столу". А мне не хотелось уходить от этой красоты.
  Пока я глядел, они с Володей накрыли стол. Немного выпили, и Сергей рассказал о коллекции. В Забайкалье, в Читинской области множество месторождений самоцветов, о них знали еще со времен начала добычи серебра. Старатели искали кладки камней, аккуратно вынимали их (в наше время стали просто выламывать) и сдавали в казну. Сергея приохотили к собирательству геологи. Часто он выпрашивал у В.А. Телятникова "УАЗик" и ездил по близлежащим сопкам. Геологи научили его приметам, сопутствующим разным самоцветам, а дальше он управлялся один.
  Месторождения были по всей области, имелись они и у нас: Абагайтуй, Мулина Гора, Калангуй, Агатная Сопка и другие. Целый вечер мы проговорили о камнях, сидели-бы и дольше, но время шло к полуночи, а завтра надо было работать. Потом мне попалась книжка Г.А. Юргенсона "Каменная радуга", где все описывалось подробнейшим образом, особенно история каменного дела в Читинской области.
  Наступил конец лета. Город рос, сдали первое крыло дома 7"Ц" (Фото 128). Дом сверху напоминал букву "П" и одиноко стоял в степи между шестым и третьим микрорайонами. Со временем все должно было заполниться домами, а сейчас он стоял островком в море степи. От шестого проходишь по голой земле метров двести и попадаешь в новый дом! За ним громадное поле, густо поросшее травой, степными цветами и где-то вдали дома третьего. На этом поле мы потом коптили рыбу. Строили много, но домов, а особенно яслей, садиков и школ постоянно не хватало, столько было молодых семей.
  После долгих совещаний в Москве, а потом и в ПГХК у нас на заводе выступил С.С. Покровский (Фото 131). Нас всех собрали в Красном Уголке здания 604. В пустом помещении поставили привезенную откуда-то трибуну, два стола, их накрыли кумачом. Привезли стулья, повесили портрет Л.И. Брежнева, все было готово. Приехали С.Г. Вечеркин - главный инженер Комбината, другие руководители. Вместе с ними за стол президиума сели наш директор, Ю.В. Андреев, Р.А. Большаков, ставший к этому времени секретарем парткома завода и Боря Иванов, возглавивший заводской профсоюз.
  С.С. Покровский сообщил нам, что принято решение запустить завод к концу 1975 года. Все вытаращили глаза: корпуса пустые (Фото 132), рабочих еще нет, за три месяца смонтировать, отладить и запустить эту махину невозможно. Выступали много, сумбурно. Терпеливо выслушав выступающих, Покровский подвел итог: "Решение принято, и - все! Надо выполнять, для этого мы здесь!"
  Как мы ошибались, утверждая, что запуск через такой срок невозможен. Решения ЦК КПСС выполнялись неукоснительно, министр Славский дал команду и все монтажно-строительные организации Пятого главка и строители Шестого главка начали присылать ЦЕЛЫЕ участки и СМУ в командировки. "Зеленую улицу" дали всем заказам на оборудование и агрегаты завода.
  Происходило невероятное: на базе отдела оборудования не успевали принимать эшелоны с деталями и узлами, они стояли, занимая все железнодорожные пути Комбината. Кое-где контейнеры, ящики сгружали прямо в степь. Все общежития под завязку были забиты командированными монтажниками и строителями. Они приезжали со своей техникой и механизмами. Кругом стояли вагончики, быстросборные бараки. В нашем главном здании 622, только что практически пустом, зашевелился людской муравейник. Приехал главный инженер проекта Хабулиани со своими конструкторами, они сразу начали устранять неувязки в чертежах. Поначалу работа не клеилась, людей нагнали столько, что они мешали друг другу. Бывало на одном аппарате, на разных его отметках, сидело несколько разных бригад: механомонтаж, электромонтаж, киповцы. В штабе строительства стоял шум и мат, не хватало грузоподъемного и сварочного оборудования. Но постепенно все вошло в норму, каждый участок знал задачу, имел техдокументацию. Иногда чего-то не хватало, но снабженцы быстро привозили необходимое. Опыт монтажа подобных объектов в Средмаше уже был, могу сказать, что, как раньше, самолеты за мелочью не гоняли. Наши и строители при заводоуправлении ГМЗ создали штаб, он руководил всем монтажом.
  В случае нестыковок в штабе принимали технические решения и решали проблемы. Что-то упрощали, что-то заменяли, работа шла. Сейчас я задумываюсь (да и многие, наверное, тоже), а надо-ли было так спешить? Дело в том, что много техрешений нам аукнулось потом, при эксплуатации. Зачастую мы все заново переделывали, возвращаясь к первоначальному варианту. Но, говорят, все мы сильны задним умом.
  Я уже писал, что мир тесен. Из Соснового Бора приехал Коля Сигачев, мой однокурсник по институту, из параллельной группы "МАХП-7". Их участок относился к "МСУ-90" и обслуживал Ленинградскую АЭС, теперь они работали у нас. У начальника участка Жени Бызова был "УАЗик-буханка" с ленинградскими номерами (Фото 134). Вместе с ними мы часто выезжали в тайгу и на границу (когда позволяла обстановка). Приехал мой "брат" Коля Щелкунов со своим участком.
  Я показал Коле город (Фото 133), познакомил со своими друзьями, сводил на "Красивую". В субботу нам разрешили отдыхать, и мы с монтажниками Сигачева решили поехать на границу порыбачить. У них на участке был прораб, прикомандированный от Краснокаменского "МСУ-92", он знал одного из начальников застав. Они договорились по телефону, что он запустит нас "за проволоку", то есть непосредственно на реку Аргунь. Аргунь - река, разделявшая СССР и Китай. В охраняемой зоне рыбу никто, кроме пограничников, не ловил, и улов обещал быть богатым.
  Долго ехали по рокаде вдоль колючей проволоки, через десяток километров подъехали к заставе. К нам вышел замначальника, прораб его знал, и, извинившись, сказал, что рыбалка отменяется. Из округа прилетел какой-то начальник и сейчас не до нас.
  Подумали и решили ехать в тайгу. Развернулись и долго ехали назад, затем, переехав речку Урулюнгуй (Фото 135), через Кличку (Фото 136) подались в сторону Александровского Завода. Не доезжая до него, свернули в тайгу, пяток километров тряслись по лесной дороге. Подобрали место для бивака и остановились (Фото 137). Это была небольшая, чистая от деревьев площадка. Поставили палатку и развели костер. Дальше пошло, как обычно: стол на траве, бутылки и долгий, до ночи, разговор обо всем. Особенно понравился один ленинградец. Крепко выпив, он потребовал называть себя гураном. Гуран - это горный козел Забайкалья, а гуранами здесь называют местных старожилов.
  Вокруг стояла действительно золотая тайга: березы с желтыми, просвечивающими на закатном солнце листьями, сверкающие золотыми иголками лиственницы, красноватая трава. Рядом тихо шелестела по камням таежная маленькая речушка без названия. Утром попили чаю, желающие похмелились, и полезли на окрестные сопки (Фото 138). Сверху открывался красивейший вид: сопки до горизонта, вдали - Алекзавод (Фото 139), его домики. Собрались к обеду, ноги гудели, но, по сравнению с увиденным, это была ерунда. После обеда погрузились в "буханку" и вернулись домой.
  Начали приезжать группы рабочих по набору. Почему-то живших в Читинской области людей, брать на работу запрещалось. Наверное, из-за того, что боялись лишиться работников в других отраслях, особенно в сельском хозяйстве. Численность населения для такой области, как Читинская (по занимаемой площади), была очень мала.
  Людей привозили из городов, в которых находились предприятия Средмаша, им обещали "золотые горы", а у нас ничего похожего не было. Многие, потратив подъемные, уезжали обратно. Потери на текучесть кадров доходили до 80-90 процентов. Конечно, решение о запрещении набора кадров в области являлось ошибочным (у советской власти наряду с преимуществами было и немало ошибок). Разговорившись с одним таким "приезжим", мы узнали, что вербовщик сказал: "В Краснокаменске тайга под окнами, и дичь можно стрелять прямо из окна!" Такие глупости людям рассказывали всерьез, лишь-бы набрать группу, за это полагалась премия. Что будет с людьми, с предприятием, на котором они должны работать, таких "специалистов" не интересовало. Но многие оставались: кого-то устраивало быстрое получение квартир, кого-то интересная и хорошо оплачиваемая работа, а кому-то понравились здешние места и люди. Так я познакомился с Сергеем Спиридоновичем Зубаревым, Василием Алексеевичем Иващенко, Сашей Барышевым и многими другими. Забегая вперед, надо сказать, что первые двое меня многому научили.
  На заводе кругом кипела работа, в самом настоящем смысле этого слова. Десятки машин, железнодорожные вагоны и платформы разгружались на территории. Везде торчали стрелы самоходных и башенных кранов. Сгруженное оборудование сразу уходило на место монтажа, в цех, а часто на место цеха, которого еще не было. Как в войну, одновременно монтировалось "железо" и рос цех. Появились первые коробки металлоконструкций эстакад трубопроводов. Их готовили на базе "МСУ-92" рядом с заводом, и готовыми секциями собирали на месте. Много чего придумали умные головы монтажников и строителей, эксплуатация (выражаясь языком монтажников) тоже вносила свои предложения. База представляла собой площадку с крановыми путями, по которым двигались два козловых крана грузоподъемностью 50 и 20 тонн. В центре площадки проходили железнодорожные рельсы, заходящие прямо в здание 622. Эти рельсы связывались с путями железнодорожного цеха ПГХК, любое тяжелое оборудование: детали мельниц, спирали и детали корыт классификаторов, экстракторы можно было завезти под крышу цеха и сразу монтировать. Так собирались пачуки (это цилиндрические диаметром 3 метра и высотой около 30 метров аппараты, покрытые изнутри резиной): секции на площадке базы сваривались в единое целое и краном ставились на платформу. Затем платформа загонялась в здание гуммировки, стоящее под кранами. Там пачук выклеивали изнутри слоями сырой резины и вулканизировали (нагревали до 160 градусов). Платформу с готовым пачуком мотовозом завозили в здание 622 с раскрытой крышей, и башенный кран "БК-1000" ставил пачук вертикально на фундамент. После монтажа группы пачуков, монтировалась секция - ферма крыши. Пачуков были десятки, и работы хватало всем: их надо было еще обвязать трубопроводами из нержавеющей стали.
  Появились первые контуры третьего цеха: строители собрали здания 610 и 638, в них начался монтаж оборудования. Ваня Патрин начал работать в своем цехе, а поскольку ИТР было двое: В.И. Пустовой и Иван, то ему пришлось работать за механика. Потом директор отослал к ним на усиление молодого специалиста Клочнева. Вот втроем они и вели приемку цеха.
  На складе кислот ставили емкости под кислоты и другие реагенты, идущие в технологический процесс. Командовал там С.Н. Яубасаров - старший прораб управления "Востокхиммонтаж". С ним мы долго мучались с пневматическими испытаниями аммиачных резервуаров. Несмотря ни на какие меры, давление воздуха в емкости падало, а должно было держаться неизменным в течение десяти минут. Раз давление снизилось, значит, резервуар испытание не прошел. Чего только не делали ребята Яубасарова: меняли арматуру, прокладки, переваривали сварные швы - ничего не получалось. В конце концов, вызванные дефектоскописты нашли причину: на заводе-изготовителе некачественно сварили листы резервуара. Бракованные швы немедленно вырезали и переварили, и все пошло как по маслу. Главным на складе назначили Женю Головко, он сразу стал важным, "задрал нос". Но Володя Савченко поставил его на место, пообещав, с помощью Андреева перевести обратно в простые инженеры.
  Со временем никто не считался, работали сутками, это было обычным явлением. Иногда "сидели" на работе по два, три дня. Правда, бывали и окна.
  
  
  
   Акатуй. Зима. Пуск подразделения Љ 7 и СКЦ
  
  
  Однажды я узнал, что на заводе появился клуб туристов. Возглавил его Виталий Гнедаш, слесарь КИПиА цеха Љ 1 (появились и такие, коллективы цехов помаленьку обзаводились людьми). С помощью парткома и бюро ВЛКСМ ему удалось "организовать" поездку в Акатуй, на место тюрьмы декабристов. Ведь Читинская область была основным местом ссылки декабристов, причем самых "отъявленных", которых осудили по первому разряду на двадцать лет каторги. Сюда к ним и приехали жены, впоследствии воспетые Пушкиным и другими поэтами и писателями. Забайкалье в то время являлось главной каторгой России. Здесь нашли серебро и золото, добыча их была крайне тяжела, поэтому использовался каторжный труд. Для добычи сюда гнали пешком по знаменитому на всю Россию каторжному тракту заключенных со всей страны. Места стали известны на всю Россию: Акатуй, Нерчинск, Кара, Шилка, Александровский Завод, Зерентуй.
  Вот в этот самый Акатуй и собирали группу. Андреев на мою просьбу отпустить на два дня только рассмеялся. Тогда я пошел к Р.А. Большакову, а тот - к директору. Что там говорили, не знаю, просто я попал в группу.
  Утром от стоящей рядом с общежитием школы Љ 4 отошли два автобуса. В них сидели школьники, два десятка заводских туристов и я. Мы проехали Кличку, Маргуцек, и вскоре добрались до села Базаново. Тут нам показали братскую могилу партизан, расстрелянных японцами. Гражданская война в этих местах была особенно жестокой. Многие казаки, считавшиеся элитой (вот уже и современное выражение!) народов Забайкалья, не приняли революцию. Военные люди, дававшие присягу царю, храбро воевавшие за Россию, зачастую бедняки - они не понимали нового и не принимали его. Другие - наоборот, сразу потянулись к Советской власти - она обещала и давала землю, работу, равноправие. Сейчас модно говорить, что Советскую власть поддержали только пьяницы, лодыри и дураки, так вот, ничего подобного. Среди тех, кто поддержал новую власть, было очень много умных, грамотных, да и богатых (!) людей, поэтому она и победила. В случае если-бы ее поддерживали дураки, лодыри и пьяницы, она продержалась-бы наверное не больше месяца.
  Брат шел на брата, в буквальном смысле слова. Я не историк, в разговорах с коренными забайкальцами, была заметна гордость за своих предков. Дураками не гордятся, это давно всем известно.
  На четырехгранном обелиске с каждой стороны висело по памятной доске с фамилиями (Фото 141). Многие фамилии повторялись - это были братья, отцы и дети. Бои здесь были тяжелые, с переменным успехом. На зиму партизаны уходили далеко в тайгу и жили там, делая вылазки.
  Однажды (по рассказам экскурсовода) отряд пришел в село помыться, попариться, проведать родных. Японцев поблизости не было. Однако нашелся предатель, сообщил им, и, когда партизаны, распарившиеся и расслабившиеся, отдыхали в своих домах, нагрянули японцы. Боя практически не было, только малая часть партизан сумела уйти в тайгу. Всех остальных взяли и тут-же, без суда и следствия, расстреляли... И остался скромный обелиск со звездочкой, прямо у дороги, окруженный деревцами. Страшнее гражданской войны ничего не бывает, друг с другом на ней воюют свои...
  А мы поехали дальше. Вот и Акатуй, обычное село забайкальского типа (Фото 142). Дома старые рубленые и современные брусовые, аккуратные палисадники, за ними - деревья. Их, как везде в Забайкалье, мало. Подъезжаем к мемориалу. От тюрьмы осталась одна стена, из дикого камня, вся в трещинах (Фото 143). В центре стены висит табличка и посажены цветы. Все это окружено небольшой оградкой. За стеной - поселковая нефтебаза. Экскурсовод рассказывает о самой страшной каторге Забайкалья. Мы фотографируемся у стены, особенно старается заводской фотограф Саша. Он недавно устроился на завод, начал оборудовать фотолабораторию. Многого не хватало, и я свел его с ребятами Рыбалова. Они сделали ему большие ванночки из нержавейки и другую мелочь. Благодаря Саше у меня сохранились большие фотографии Забайкалья (1000 Х 800 миллиметров). Это сейчас стало все просто, а тогда Саша с трудом достал рулонную фотобумагу, и начал осваивать печать больших фотографий.
  После осмотра стены нас повезли на местное кладбище. Там находилась могила В.С. Лунина - самого известного и самого загадочного из всех декабристов (Фото 144). Даже смерть его осталась загадкой. Из всех них он был самым последовательным революционером, даже в тюрьме Акатуя писал статьи, письма, заметки. Некоторые Лунин отправлял царю. О смерти до сих пор спорят: убийство, или самоубийство? Рискну сказать, что похоже на первое. Лунин был слишком неугоден, и уверен в своей правоте, да и монархию продолжал критиковать даже в последних своих работах.
  На кладбище, в окружении других могил, стоял скромный металлический памятник в такой же неприхотливой оградке (Фото 145). Все это сработали сельские умельцы, а жаль, для такого человека Советская власть могла поставить более эффектный и значительный памятник! Думаю, что В.С. Лунин его заслужил.
  Насмотревшись на красоты Забайкалья, вернулись в город. В первом цехе шла обкатка мельниц и классификаторов. В РМЦ начали осваивать склейку транспортерных лент. Сначала шел сплошной брак: пузыри, непроклейка, стыки расползались. Но постепенно, набив руку на собственных ошибках, слесари Н.И. Шадриной начали нормально склеивать ленты. После этого пошла обкатка конвейеров. Что-то случилось дома (в Гуково) у Рыбалова, он подал заявление на увольнение и поспешно, не объясняя причин, уехал. Начальником цеха стал Е.П. Кровяков, а заместителем у него - В.К. Карташов, приехавший из Степногорска. В цехе появились новые мастера: Н.И. Краев, А.М. Путилов, на должность начальника цехового КБ приехал Л.И. Пепенин.
  В Забайкалье наступила настоящая осень: пошли затяжные дожди. В Краснокаменске дожди - редкость, все дороги и большинство тротуаров - грунтовые, грязь стояла неимоверная! Особенно не повезло нам, живущим в общежитии. От здания к остановке мы ходили по улице, с обеих ее сторон стояли заборы строящихся домов. Машины на стройки шли непрерывно и вперед и назад, и трудами шоферов дорога было превращена в грязное болото. Ходили мы в резиновых сапогах, лавируя между автотранспортом, полкилометра превращались в ад! Брызги и грязь летели со всех сторон! На остановке начинаешь чиститься, а заводские смеются, им весело.
  Но все проходит, прошли и дожди. В выходные дни мы решили пожарить шашлыки. Все было бы ничего, но жарить решили... на балконе. В РМЦ по моему заказу сварили шашлычницу, привезли и затащили на балкон. Дров не было, пошли к первому Общественному центру, и утащили от кафе мешок угля. В Забайкалье уголь использовали широко, применяли его для чего-то и в кафе.
  Ребята насыпали уголь в шашлычницу, подожгли его, и в ожидании настоящих углей, сели за стол. Через некоторое время раздался резкий стук в дверь. Женя Головко открыл и остолбенел: за дверью стояли пожарники. Кто-то увидел дым, идущий с балкона общежития и позвонил в пожарную часть. Мы проводили пожарников на балкон, чтобы они убедились, что пожара нет, а затем пригласили за стол. Они выпили с нами и, уезжая, долго смеялись. А уголь пришлось потушить.
  Основное оборудование на подразделении монтажники смонтировали, осталась мелкая работа: установка малых насосов, обвязка их трубами, и многое другое. Монтажные организации терпеть не могут такую работу: дело в том, что оплата у них идет с тонны оборудования. Больше тонн смонтируют, больше получат. А здесь работы очень много, а заработка нет. Сейчас наступил такой момент. Но, к чести монтажников и строителей, темпы не упали, да и Москва подстегивала. В ноябре прошли все основные прокрутки агрегатов, и началась отладка. Параллельно велись неоконченные, не влияющие на запуск, работы. Сколько потом было пусков, в которых я участвовал, но такого тяжелого я не помню.
  Забайкальская зима с температурами от -20 до -40 градусов с ветрами началась сразу, без разгона. В сверкающем на зимнем солнце громадными окнами "Дворце Съездов" было не то, что холодно, стоял мороз до 15 градусов, хотя кондиционеры работали на всю мощность. Проектировщики, заложившие в проект здания такие окна, явно промахнулись. Руки мерзли даже в рукавицах, что можно сделать с ключом 10 Х 12 в них? Ничего. Приходилось работать без рукавиц. Кондиционеры постоянно выходили из строя. Пока больше всех доставалось главному энергетику С.С. Большакову. С начальником участка тепловодоснабжения и канализации Виктором Черномазом, его мастером В. Вокиным (Фото 149), монтажниками, он восстанавливал, запускал, приводил в порядок тепловое оборудование. Пришлось вешать дополнительные аппараты "СТД-300". Обстановка немного улучшилась. Но сгустители и другое оборудование, стоящее на открытом воздухе продолжало лихорадить. Очень доставалось механику цеха Љ 1 Вале Коприлову (Фото 146). Как он успевал на все места испытаний и прокруток, приемок не знаю, но успевал.
  Строительные и монтажные участки, выполнив свои объемы работ, помогали тем, кто отставал. Когда кончились и эти, незапланированные работы, они начали потихоньку уезжать. К концу декабря 1975 года осталось несколько сторонних организаций и участки "МСУ-92". Они устраняли многочисленные недоделки. Часто бывало, что сданное по акту оборудование начинало барахлить, иногда просто останавливалось. В таких случаях искали причины, находили и устраняли. Особенно тяжело было наладчикам, они сидели в цехах, не вылезая неделями. Наконец "подобрали" почти все, вхолостую прокрутили всю технологическую цепочку (Фото 150) и доложили, что можно подавать руду (Фото 148).
  Этого момента ждали все. С ночи "БЕЛАЗы" начали засыпку урановой руды в бункер приемного пункта здания 615. Руду везли самую богатую, чтобы компенсировать будущие потери. В середине дня начали украшать площадку перед первым цехом и внутри цеха: все подмели, что можно подкрасили, повесили плакаты.
  Всех собрали на площадке у первого блока (Фото 155). Сам блок остановили, иначе никто и ничего не услышал-бы. На площадку мельниц поднялись: С.С. Покровский, В.А. Телятников, С.Г. Вечеркин, первый секретарь горкома партии А.П. Мищенко. Рядом встали Ю.В. Андреев, Р.А. Большаков, А.И. Балыков и другие. Площадка напоминала большую трибуну, как будто специально предназначенную для такого случая (Фото 159). Покровский поздравил заводчан с пуском завода и прочитал приветственные телеграммы из Москвы. Затем выступил Телятников, и первое, с чего он начал, показал колбу с зеленовато-черным порошком. Это и была наша главная цель - закись-окись урана. Виктор Алексеевич поздравил коллектив завода и многих поименно. Это была очень хорошая черта нашего директора - знать своих работников. К его чести надо отметить, что когда он шел по заводу, то здоровался почти со всеми, называя многих по имени-отчеству.
  Затем поздравления произнесли строители, монтажники, наладчики. Заводские чувствовали себя именинниками, получившими долгожданную игрушку. Потом рассказывали, что колбу привезли с ОГМУ, у нас что-то не пошло на экстракции. Но это было не важно, главное - ЗАВОД РАБОТАЛ!
  После этого мы провели "домашний банкет" в своем кабинете, так-же поступили и все остальные. Главным блюдом был казенный спирт. Закусывали пирожками из столовой. Народ был по-настоящему счастлив, а до меня все не доходило, что такую громадину можно построить и запустить ЗА ТРИ МЕСЯЦА! Оказывается можно, если за нами стоит ГОСУДАРСТВО. С 1991 года и по 2007 год я не видел в России ничего подобного.
  Потом шли банкеты на всех уровнях, плавно перешедшие в празднование старого Нового 1976 Года. Его завод отмечал в кафе "Забайкалье" первого Общественного Центра. Впервые все отмылись дочиста, нагладились, начистились, да так, что многих было не узнать, ведь я видел их только в спецовке и бушлатах. Мужчины надели костюмы, галстуки, белые рубашки, про женщин я вообще не говорю. Все они просто светились! Я-то знал, каких усилий это стоило мужикам, живущим в общежитии, все привыкли к сапогам, каскам.
  Начальники разговаривали непривычно приветливо. После ругани на заводе, чего-то не хватало. Выпив за Новый Год, второй тост подняли за пуск завода, все без команды встали. Потом начались танцы, разошлись только к утру. С праздника многие поехали на подразделение.
  Как и у других, работы у меня хватало, правда, была она чисто канцелярской и нудной. Шла непрерывная приемка оборудования от строителей и монтажников. Второстепенные работы не закончились с пуском: сдавали краны, кран-балки, тали, резервуары сжатого воздуха, системы осушки воздуха и множество других агрегатов, которые не требовались при запуске, но, тем не менее были нужны. Я приучил монтажников соблюдать Правила Котлонадзора, которые отличались от Строительных Норм и Правил, являющимся для них основным документом. Они уже не спорили по тем документам, которые я требовал. Чтобы не было споров в дальнейшем, я сделал перечень документов, а Андреев его утвердил. Для начинавших работать цехов пришлось создавать инструкции, программы обучения. В общем, стал я маститым "писателем", женщины в канцелярии не успевали печатать мои бумаги. Здесь здорово помогли работники ОТБ Комбината. Все мои "перлы" они отпечатали в типографии, поэтому в каждый цех мы дали по несколько десятков экземпляров.
  РМЦ заработал в ремонтном режиме. Привезли первые, вышедшие из строя насосы, арматуру. В цехе создали участок по ремонту насосов, руководство им доверили молодому специалисту из Иркутска - Володе Подгорнову (Фото 153). Сначала было очень тяжело: ни у начальника, ни у подчиненных никакого опыта в этом деле не было. Гора неисправных насосов росла, а в цеха их не выдавали. Спасали запасы на складе, пока брали оттуда. Положение спасли приехавшие с других предприятий рабочие - Саша Барышев (Фото 158), Вася Васильченко, Володя Михальченко, Лев Константинович Кузнецов (Фото 156). Из старых кадров на участке остался Юра Винник (Фото 154). Они быстро ликвидировали "кучу малу", и попутно учили других: Славу Воробьева, Володю Дурновцева, Славу Карманова, Володю Яншина (Фото 157), и других. Доставалось службе механика РМЦ, которую возглавлял Артур Ковриков (Фото 147). Необходимо упомянуть то, что уровень образования рабочих в РМЦ был высоким: ГПТУ, техникумы, десятилетка и даже институты. Люди свободно читали чертежи, разбирались в любых "железках", которые привозили из цехов. Ремонт большинства оборудования осуществлялся впервые, промышленность производила новое и присылала нам, встречались даже экспериментальные разработки.
  В феврале начал запускаться СКЦ. До этого мы работали на привозной кислоте, теперь должны были получить свою. В отличие от завода, запуск там проходил еще тяжелее. На СКЦ не хватало людей, забайкальская зима буйствовала изо всех сил. Замначальника по СКЦ В.Н. Кравченко (Фото 151) ходил заросший щетиной, говорил простуженным голосом. Основные силы монтажников уже разъехались, выполнив главный монтаж, все остальное досталось седьмому участку Валеры Новикова. Впервые сюда задействовали и ремонтников РМЦ под руководством Н.И. Краева (Фото 152). Они варили трубопроводы, налаживали контактные аппараты, делали все, что поручали. Везде были проливы кислоты, даже пот вступая в реакцию с сернистым газом, образовывал кислоту, Николай Иванович не успевал списывать сгоревшие спецовки.
  Тяжело цеху пришлось с серным колчеданом - главным сырьем СКЦ. Его везли по железной дороге в полувагонах с Кольского полуострова. Колчедан промерзал до такой степени, что превращался в камень. Для разгрузки транспортов организовывали бригады с дополнительной оплатой, но помогало это мало. Проблему решили лишь через несколько лет, сделав специальные помещения, где несколько полувагонов отогревались паром.
  В феврале с великими трудностями запустили цех. Митинг состоялся в кислотном отделении (Фото 160). По сравнению с заводом он был меньше, цеховиков оказалось всего ничего, зато во множестве стояли военные строители. На площадке контактных аппаратов стояли руководители Комбината, завода, В.Н. Кравченко, А.В. Чуркин, другие работники цеха, представители ПУСа, начальники частей (Фото 161). Главное было сделано - Рудоперерабатывающий Комплекс работал! Первая кислота пошла сначала на склад, оттуда Женя Головко подал ее на завод. Через несколько часов она дошла до гидрометаллургического цеха, там ее ждали. Качество кислоты сначала было неважным, технологи ругались, но скоро коллектив СКЦ справился с проблемами, поднял качество до требований ГОСТа. Ребятам пришлось нелегко, они забыли, когда были дома, приезжали раз в неделю, помыться, и снова, обратно в цех.
  
  
  
   Театр. Экскурсия в Читу. Новые квартира и работа
  
  
  Мы чуть-чуть "отдышались". В город приехал Читинский Драматический театр, конечно, не весь, только группа артистов. Спектакли шли в зале Первого Центра и клубе "Горизонт" (Фото 162). Для нас этот приезд был отдушиной в работе. Я, как и многие другие, взял билеты сразу на несколько постановок. Было приятно после работы переодеться в костюм, белую рубашку, повязать галстук и сидеть в кресле зрительного зала. Из всех спектаклей запомнился один, о декабристах и песня из него. Неважно, что артисты играли слабо, они старались, несмотря на то, что для них это была не главная сцена. А мне было приятно сидеть, и не думая о работе, смотреть спектакль.
  До сих пор непонятно, как и где они переодевались и гримировались, когда спектакли шли в "Горизонте". Клуб представлял собой металлический ангар с небольшим фойе, мизерной сценой и кинобудкой. Больше никаких помещений не имелось. В постановке же играло 10-15 артистов. И все-таки спектакли шли, и шли "на ура". Горожанам нравилось!
  Начались "детские болезни" завода. Во-первых, катастрофически не хватало людей. Снова начали вербовку в наших городах в Средней Азии. У нас это назвали "второй волной". Специалисты к нам не ехали, работы им хватало на месте, ехали любители легкого заработка, или вообще неизвестно зачем. Их размещали на четвертом этаже здания 604, превращенном в общежитие. Там поставили кровати, тумбочки, повесили гардины, в общем, создали условия для нормальной жизни. Большинство из "жителей" благополучно пропивали подъемные и исчезали.
  Постоянные дежурства, обходы руководителей ничего не давали, пьянство процветало. Доходило до смешного: кое-как спустившись с четвертого этажа, рабочие падали и ползли к проходной (к тому времени действующие цеха оградили простым деревянным забором с ВОХРовцем на проходной). Это они "шли" на работу. Проку от таких работников не было никакого. Многих выгнали, однако обстановка оставалась тяжелой.
  Потихоньку начали нарушать запрет о наборе местных кадров, да часть приехавших по набору оставалась. Дело начало выправляться. На работу в ОГМ приехал из Лермонтова Николай Николаевич Гунченко, пенсионер и бывший главный механик одного из наших предприятий. Н.Д. Лагутин, несмотря на должность главного механика, в нашем производстве разбирался слабо, так как раньше работал на небольших должностях. И Николай Николаевич, став его замом, стал натаскивать его, при этом настроив работу отдела. Специалистом он был высококлассным, я многому научился у него. Объяснял он все неторопливо, спокойно и доходчиво, никогда не повышая голоса, что у нас к этому времени выглядело необычно. Никогда не ругал за ошибки, которые мы делали во множестве, а тактично поправлял, да так, что порой казалось, что сам до этого додумался. Великое ему за это спасибо!
  Работать стало легче, дела по приемке и оформлению котлонадзорного оборудования в основном закончились, рабочие были обучены и подготовлены. Часто я помогал Н.Н. Гунченко и Н.Д. Лагутину в работе отдела, делал эскизы узлов, писал графики планово-предупредительных ремонтов, хотя все ремонты были аварийными, а не плановыми, но это уже отступление. Несколько раз я обращался к Андрееву, напоминая об его обещании, и каждый раз он выгонял меня, говоря, что не вся моя работа закончена, а главное, нет специалиста на мое место. Подходил я и к Лагутину, тот соглашался отпустить в РМЦ, но кивал на Андреева: "Вот когда главный даст "добро", тогда и я дам".
  Закончилась первая забайкальская зима. Весна подошла незаметно, в апреле еще стояли морозы, а май ударил теплом. Большая часть строителей, освободившихся на заводе, ПУС перебросил на город. За короткое время "добили" 511, 510, 509 и 508 дома (Фото 163), до половины выросли корпуса 8Ц и 9Ц, поднялась очередная "девятка" 211-212. На пустыре за третьим микрорайоном вверх полезли здания медсанчасти (Фото 166). Наконец в конце весны строители вплотную занялись четвертым "Б" микрорайоном (Фото 165). Столько башенных кранов, сосредоточенных на узком клочке земли я не видел в Шевченко, а там объемы строительства были больше. Приаргунское Управление Строительства использовало шанс: городу срочно нужно жилье, ясли, детские садики и школы, так как кадровый состав Комбината резко вырос. Министр дал "добро" и военных строителей добавили. За жильем и прочими благами люди устраивались не только к нам, но и в ПУС. Сдача домов, зданий бытового назначения резко выросла. В центре вырос городской Дворец Спорта (Фото 168), не брались пока за главную площадь, там стояла временная метеостанция (Фото 167). Не занимались и кафе "Аргунь", хотя корпус возвели (Фото 164).
  Военные строители набирались из малограмотных жителей Кавказа и Средней Азии, это я знал еще по Шевченко. Они получали тут профессии каменщиков, сантехников, отделочников. Сейчас по России разъезжают бригады шабашников с "гор". В основном это бывшие военные строители времен социализма.
  По всему городу начали рыть глубокие, прямые траншеи. Размер в сечении составлял 4 Х 4 метра, они тянулись по разным направлениям в Краснокаменске и степи, где будет город. В одну из таких траншей однажды попал Юра Банщиков, когда возвращался от друзей, живущих в третьем микрорайоне. Упав в траншею, он не разбился (выпившим всегда везет!), но вылезти не смог. Прошагал он по ней несколько километров, пока она кончилась. Когда Юра выбрался, город остался далеко позади, пришлось возвращаться.
  В эти траншеи опускали опалубку, варили арматурную сетку и заливали бетоном, получались так называемые проходные каналы. Потом в них прокладывали трубопроводы холодной и горячей воды, пара, различные кабели для связи, подачи электроэнергии. Через определенные расстояния стояли воздушные колодцы, люки подачи труб. Ни одной трубы на поверхности земли в городе не было, а воздушные колодцы потом отделали, как украшения, ни один не повторял другой. Во дворах между домами обязательно делались игровые городки для детей: они изображали крепости, пирамиды, различных зверей. Все делалось из подручных материалов: дикий камень, дерево, пластики. Ребятишки весь день клубились в этих городках.
  На заводе дела шли поначалу неплохо. Монтажники взялись за монтаж второго блока цеха первого цеха, ставили оборудование в цехе Љ 2, которое не вошло в пусковой минимум. Понемногу собирался костяк завода: третий цех возглавил Л.Л. Филиппов, еще один "варяг" из Шевченко, во втором появились начальники отделений - Витя Горбунов и Володя Зуев, механики - Володя Ланин и Саша Новгородов, механик цеха Иннокентий Михайлович Шаханов. Володю Шиленко выбрали председателем профкома подразделения. Начали строить новое заводоуправление, СМУ-8 отдало в аренду неиспользуемое здание рядом с заводской столовой, и само же начало его достраивать.
  Однажды в коридоре управления повесили объявление о "театральном" поезде в Читу. Поездка включала в себя экскурсию по Чите, свободное время и просмотр спектакля в драмтеатре. Я записался в список, и в выходные мы отправились в Читу. На автобусах нас привезли на вокзал. Тут я был впервые (Фото 169). Вокзал представлял собой маленькое одноэтажное здание и обслуживал всего один рейс. Он уходил в Читу в 20.00 местного времени, а приходил в 11.45.
  Дело в том, что основная железная дорога шла в Китай, раньше она называлась КВЖД (Китайская Восточная Железная Дорога). От нее шло ответвление на Приаргунск, куда ходил ежедневный поезд из Читы. На станции Урулюнгуй для города, в связи с его растущим значением, сделали еще одну отпайку - до станции Краснокаменск. Ее обслуживал на первых порах железнодорожный цех Комбината.
  Перед станционным зданием был небольшой пандус на два-три вагона. Поначалу эти вагоны тепловозом тянули до Урулюнгуя, там прицепляли к поезду "Приаргунск-Чита". Потом число вагонов выросло до десяти. Чтобы сесть в них, пассажиры уходили от станции в степь, и там карабкались с земли на высокие ступеньки.
  Нас предупредили, что на станции Борзя пограничный наряд будет проверять документы и необходимо взять с собой паспорта. В купе собрались все свои: заводской фотограф Саша, Р.А. Большаков, Саша Пронин и я. Основные занятия в поезде, особенно туристическом - еда и выпивка. Занялись этим и мы. В разгар застолья заговорили о проверке в Борзе, и тут "москвич" Пронин, порывшись в карманах, сказал, что он забыл паспорт в общежитии. Стали думать, что делать, пограничники - народ суровый, высадят в Борзе без разговоров.
  Долго советовались, и не придумали ничего лучшего, как спрятать Сашу под нижнюю полку. Засунули его туда, заложили сумками, позвали друзей из соседних купе, тесно сели около стола. В Борзе ночью действительно по вагону пошли пограничники. Слава богу, что они проверяли только паспорта и не смотрели вещи! После их ухода мы "извлекли" Сашу из-под полки, всего грязного, в пыли. Наверное, он собрал ее всю за несколько лет. Повели его в туалет и долго чистили и отмывали. Саша был счастлив, поездка продолжалась!
  В Чите нас сразу погрузили на "ЛАЗы" и повезли завтракать в кафе "Аргунь". Читу я видел только на аэровокзале, поэтому глядел во все глаза. Железнодорожный вокзал был еще царской постройки: низенький и длинный. Вдоль пути тянулась дорожка, чуть выше рельсов, на всю ее длину тянулись газоны с цветами и кустами, стояли лавочки.
  Центр находился рядом, и через 10 минут мы сидели за столиками кафе. После завтрака нас повезли по местам декабристов. В Чите о них напоминало все: Церковь Декабристов, Дамская улица, различные названия. Сначала нас привезли к дому княгини Волконской (Фото 170). Здесь жила она, потом поселились и жены других декабристов, а улицу назвали Дамской. Это был рубленый дом с мезонином, внутрь нас не позвали и повезли дальше. Михайло-Архангельская церковь, потом названная церковью Декабристов, была обычной городской церковью (Фото 171), а назвали ее так в честь венчания там ссыльного И.А. Анненкова с француженкой Полиной Гебль. Чем-то церковь очаровывала, тянула к себе. Я думал, что она действует только на меня, но из разговоров, выяснилось, что я не одинок. Сейчас она использовалась, как музей Декабристов, и была обшита тесом. Потом тес сняли, и церковь сразу похорошела, стали видны все задумки строителей-умельцев. Выглядела она просто: рубленые из лиственницы стены, башенки с маленькими окошечками, потемневшие купола - чисто сибирская постройка на долгие времена. Посещение церкви, наверное, было самым большим впечатлением от поездки. Каждый раз, приезжая в Читу, я заходил сюда, благо она размещалась рядом с вокзалом, сразу приходило какое-то спокойствие, умиротворение.
  Потом мы поехали по революционным местам. Ведь революция 1905 года была не только в Москве, Читинская Республика держалась дольше. Нам показали подпольную типографию, памятник Героям 1905 года на Титовской сопке. Рабочие долго сопротивлялись солдатам карательного поезда Ренненкампфа, но силы оказались неравные, сказалась разобщенность, отсутствие опыта. Читинцев практически никто не поддержал. Многие из руководителей Читинской республики были схвачены, а пятеро, после военно-полевого суда, расстреляны. Им и стоит памятник на самой высокой - Титовской сопке.
  Потом был обед, после него свободное время. Я пошел смотреть Читу. В городе две главные улицы: Ленина и Калинина. От магазина "Темп" я двинулся по улице Ленина. Недалеко стоял красивый дом с башенками и двумя четырехгранными куполами. Вообще купола на домах считаются "сибирским" стилем, в европейской части России их мало. На доме висела грозная по тем временам табличка "Управление КГБ по Читинской области". Потом я узнал, что это бывший дом братьев Шумовых (Фото 174). Дальше я дошел до окружного Дома Офицеров. Это было монументальное здание П - образной формы. Как сейчас говорят, здание было в имперском, "сталинском" стиле. Оба подъезда украшали квадратные колонны, между колонн тянулись лепные ограждения балконов. Везде стояли скульптуры красноармейцев в довоенной форме. Они были изображены в боевых ситуациях: кто с винтовкой, кто с гранатой. Забайкальский военный округ сыграл большую роль в боях на Халхин-Голе. Отсюда начал свою карьеру маршал Жуков. Налюбовавшись этим великолепием, я зашагал дальше.
  Улица переходила в главную площадь - площадь Ленина. Тут стояла новая гостиница "Забайкалье". Сама гостиница не представляла ничего особенного, впечатлял барельеф на боковой стене (Фото 175, 176). На нем было изображено освоение забайкальского края казаками сотника Бекетова. На барельефе была надпись "1653. Заложив Читинский острог, казаки Петра Бекетова положили начало нашему городу". Сейчас краеведы спорят, что Даурские земли открыли задолго до Бекетова, но пока это только споры. За площадью потянулись бывшие купеческие дома. В некоторых были магазины, в других просто жили люди. Когда-то дома принадлежали очень богатым купцам, жить на главной улице могли позволить себе только они. Дома различались стилями, каждый старался сделать свою "крепость" отличной от других.
  Теперь на них лежала печать запустения: башенки поломаны, в их окнах нет стекол, резные украшения подъездов местами отсутствуют. Вдобавок ко всему дома давно не красили (Фото 177, 178, 179 и 180). Впечатление было гнетущее, как-же так, ведь это - главная улица! Но все равно, смотреть на такие, даже разоренные домики было приятно!
  В конце улицы строили помпезный Дом Радио. Перед ним стоял памятник борцам за Советскую власть в Забайкалье: народоармеец, рабочий и партизан (Фото 173). Дальше потянулась деревянная Чита, центр кончился. Очень многие деревянные дома были богато украшены резьбой: окна, двери, отделка крылечек, крыш. Люди здесь селились издавна.
  С улицы Ленина через косой переулок я прошел на улицу Калинина и двинулся в обратном направлении. Пройдя по ней до стадиона, стоящего перед вокзалом, я вспомнил рассказ экскурсовода, что раньше вместо стадиона тут размещался плац, на котором атаман Забайкальского войска устраивал смотры казачьим частям. Действительно, среди современных кирпичных зданий притулился невзрачный деревянный домик с небольшим балконом (Фото 172). Это и был атаманский дворец, с его балкона атаман благодарил казаков за выучку. Так я добрел до драмтеатра. Там уже собрались наши, и, в 19.00 мы отправились на спектакль (Фото 181). Так прошли выходные, вечером мы погрузились в свой вагон и вернулись домой (Фото 182).
  Я наконец-то получил квартиру. Находилась она в 302 доме (том самом, сдвоенном), на втором этаже. В подъезде жили наши работники - В.Ф. Жданова и Марат Кулишов. Марат жил прямо напротив меня. Прямо на полу я постелил покрывало, ничего больше у меня пока не было, на нем разложили снедь и бутылки с "Токаем". Выпили за новоселье, закусили пирожками и хлебом... с красной икрой. Дело в том, что Марат - сахалинец, и только что вернулся из отпуска, а что тогда можно было привезти с Сахалина? Правильно, красную икру, да еще в трехлитровой банке.
  Проводив гостей, лег спать на своем покрывале, на полу. Спал великолепно, бока не болели. На следующий день ребята помогли купить диван и все остальное.
  В конце сентября к Лагутину зашел Валентин Коприлов, и попросил перевести его из цеха на более легкую работу. Ему доставалось: в цехе он дневал и ночевал, устраняя неполадки. Как-то потом мы с другими механиками прикидывали, сколько мог человек продержаться на должности механика первого цеха, признавая, что там тяжелее всего. Когда сложили сроки всех работавших там механиков (а их набралось около десяти человек), то получился средний срок - меньше года! Потом его надо было менять, человек физически не мог работать.
  Я снова напомнил Лагутину о себе, и мы пошли к Андрееву. Тот долго крутил наши с Коприловым заявления, хмыкал, потом сунул их в стол и сказал: "Идите, работайте".
  Через день позвонила Н.Е. Тишурова, и позвала ознакомиться с приказом. Я назначался начальником участка Љ 1 РМЦ, а Валентин - инженером Котлонадзора. Место Валентина занял Иван Коваленко, приехавший с Кривого Рога (Фото 183). Тогда оттуда приехало много хороших ребят: Юра Ковалев, Толя Харченко, Иван Дирик. Все они были с Криворожского Горнорудного Комбината Министерства Черной Металлургии, как их взяли тогда, непонятно, обычно старались брать только "своих", но видимо времена начали меняться.
  
  
  
   Начальник участка. Первые аварии. Мои учителя
  
  
  Получив на руки выписку из приказа, я пошел к Володе Карташову, ставшему начальником РМЦ. Е.П. Кровяков ушел начальником участка химзащиты, вместо уехавшей Н.И. Шадриной. Сидели все в той же комнате, в которой меня принимал Рыбалов, было очень тесно. Комнату разгородили надвое: меньшая часть стала кабинетом Карташова, большая - комнатой мастеров. За стенкой сидел Л.И. Пепенин с Таней Подгорновой и Зиной Карташовой. Это была конструкторская группа РМЦ.
  Володя представил меня мастерам, впрочем, всех их: Н.И. Краева, А.М. Путилова, Е.П. Кровякова и Володю Подгорнова я и так знал, а они - меня. Должность только ввели, и для них, работавших самостоятельно, думаю, было неприятно. Но вида никто не показал, и в дальнейшем все относились ко мне хорошо. Участок включал в себя: станочное, монтажное отделения и отделение по ремонту насосов и узлов.
  Пришлось начинать с главного - месячного плана участка. Делалось это так: каждый механик цеха подавал Н.Д. Лагутину заявку с перечнем ремонтных работ, которые он хотел выполнить силами РМЦ. Запросы, конечно, были грандиозные. ОГМ собирал их в единое целое. После собирались механики: Коваленко, Валера Белов (недавно пришел на завод из Даурии, бывший офицер), Ваня Патрин и Саша Пылаев и мы - Карташов, Краев, Кровяков, Подгорнов, Путилов и я. Мы прикидывали свои возможности, брали, как можно меньше, при этом, преимуществами пользовались первый и второй цеха. Механики спорили между собой, с нами, потом вступал Лагутин. Выслушав всех, он что-то добавлял, что-то вычеркивал и получался вариант, обязательный для РМЦ. Затем перепечатанный план подписывал Ю.В. Андреев, и с первого числа следующего месяца он начинал действовать. Такое "новгородское вече" существовало несколько месяцев, потом план верстал только ОГМ, порядка сразу стало больше. В здании цеха располагался участок высоковольтного оборудования, командовал им Юра Тарасов. С электриками мы взаимодействовали постоянно, получалось неплохо. Не знаю, какая "рука" была у Юры, только карьеру он сделал быструю и большую. При мне он стал заместителем Андреева по ТБ, потом куда-то исчез. Перед отъездом из Краснокаменска я узнал, что Юра объявился на Южном Урале в качестве директора Белоярской АЭС на быстрых нейтронах! Но надо отдать ему должное, в бытность свою руководителем УВВО, он был хорошим товарищем и руководителем.
  Кончалась осень. После Ноябрьской демонстрации я отправился в гости к Гене Гергерту, он пригласил меня отметить праздник Великой Октябрьской Революции. Гергерт жил рядом со мной, в 311 доме. Когда мы пришли, там уже сидели Валентин Коприлов с женой Галей, Валера Белов с Валентиной и жена Гены - Тамара. Чуть позже подошли Слава Стрижиус, друг Вали по Харанору, и его жена Тамара. С тех пор мы стали друзьями, даже сейчас, когда Валентин живет в Туле, я - в Твери, а Геннадий - в Краснокаменске, мы созваниваемся друг с другом.
  Зима наступила сразу. Она в Забайкалье особенная: светит яркое солнце, небо синее, а если глянешь в окно - увидишь желтую, совсем без снега, траву; ни дать, ни взять - осень! Правда стоит посмотреть на термометр, то мысли о золотой осени сразу испаряются, температура - минус тридцать! Местные жители говорят, что в Забайкалье триста дней в году светит солнце, и, прожив здесь двадцать лет, я убедился - это правда.
  Обстановка на заводе становилась сложнее день ото дня. Главной бедой стали хвостовые хозяйства завода и СКЦ. Хвостовое хозяйство - это большое озеро, куда сбрасывается отработанные стоки предприятия. Стоки имеют радиоактивность, в них есть различные кислоты. В озере они отстаиваются, твердые "отходы" садятся на дно, вода снова возвращается в технологический процесс. Заводское хвостохранилище связано с цехами семикилометровыми трубопроводами диаметром 525 мм, хвостохранилище СКЦ - трехкилометровыми - диаметром 325 мм. В надежде на полное соблюдение технологии при монтаже, и ввиду недопоставки, было принято техническое решение о замене нержавеющих труб на "черные" из простой углеродистой стали.
  К сожалению, технология часто не выдерживалась, вместо нейтральных стоков шли кислые, и трубопроводы начали разрушаться. Сначала это были отдельные свищи, которые тут же заваривались, но к зиме появление дыр превратилось в лавину. Растворы сначала лились на землю, затем начали образовываться ледяные свечи и торосы.
  Начальником заводских "хвостов" был Саша Кононов (Фото 184), а мастером у него - Юра Банщиков (Фото 185). Также у них имелось два слесаря и сварщик. Работали они уже не сутками, а неделями, приезжали на совещания черные от копоти (в местах дыр образовывался лед, труба перемерзала, и ее приходилось отогревать). Задав вопросы, снова уезжали обратно. Месяц они держались сами, затем на помощь бросили нас. Точно такая-же ситуация была на СКЦ.
  Всю зиму мы вместе с ними латали дыры. А зима - забайкальская, с морозами до сорока градусов и ветром! Хуже всего доставалось сварщикам. Чтобы приварить заплату (даже самую маленькую) нужно не менее получаса времени, за смену сварщик варил от 10 до 30 заплат. По "закону подлости" дыры в основном были в нижних точках труб, поэтому сварщик варил лежа, потолочным швом. А эти швы варить тяжелее всего. И пока он варил одну заплату, то не мог пошевелиться. Несмотря на то, что мы сделали специальные лежаки, а людей одели в ватные костюмы, сварщики все равно мерзли.
  В.А. Телятников разрешил давать сварщикам спирт. И один раз я, сдуру, дал его сварщикам после заварки первых заплат, то есть в начале работы. Они выпили его в вагончике, в тепле и сразу "поплыли". Что только я не делал: уговаривал, матерился - проку от них уже не было! Пришлось оставаться со следующей сменой и выполнять работу этой.
  Наутро появился приказ о лишении меня премии за месяц на 100 процентов. Потом такие приказы я читал часто, но этот был первый. Было обидно, но директор был прав: работа сорвана и виноват в этом я.
  Всю зиму 1976,1977 годов я провел в поле. Обычно наша утренняя смена работала под руководством Кононова, или Банщикова. Мастер смены руководил работой оставшихся рабочих на заводе, или СКЦ, здесь работы тоже хватало. Если аварии случались после 16.00, то ехал, или Н.И. Краев, или я. Поскольку я был моложе и старше по должности, то и ездил я чаще. Диспетчер присылал автобус, я собирал рабочих и вез, сначала на завод, затем в поле. Самыми неприятными были не ночные вызовы, а сразу после приезда домой. Вошел домой, разделся, поел, собрался посмотреть телевизор, и тут - звонок! Ничего не поделаешь - вперед! Даже после того, как я ушел в рабочие и никто меня никуда не поднимал, я еще лет пять дергался от любого телефонного звонка.
  Видя, что мне уже невмоготу, меня начал подменять Володя Карташов. Так мы с ним и Н.И. Краевым и чередовались. Наконец в Комбинате осознали положение. Решили полностью заменить трубы на нержавеющие, то есть вернуться к проекту. Я уже писал, что многие техрешения нам аукнулись, приходилось возвращаться к проекту, но какой крови это стоило!
  РМЗ стал делать "катушки" из нержавейки длиной полтора метра, затем их сваривали в плети длиной до 10 метров и привозили на линию. Мы вели монтаж. Дышать стало легче. Вечерние и ночные работы продолжались, однако варили уже не заплаты, а плети труб, то есть вырезали дефектный участок на длину новой плети, и вваривали ее. С согласия Комбината директор перевел РМЦ на круглосуточную работу. На заводе вздохнули спокойнее, а нам пришлось организовывать новые смены. Мы перетасовали своих ребят, получилось неплохо. Новые смены приступили к работе, притирка прошла быстро.
  На СКЦ народные умельцы из местных предложили решение, давно применявшееся у золотодобытчиков Забайкалья. Мы, шедшие в ногу с техническим прогрессом и получавшие почти все, что просили, о таком предложении и подумать не могли. Ребята предложили сделать вместо трубы желоб из лиственничных досок. У золотоискателей не было нержавейки, а проблемы - такие-же, вот они и выкручивались. Кроме этого наши рационализаторы добавили от себя защиту лотка старой транспортерной лентой внахлест, кусок на кусок. Напорные трубопроводы делали также из плетей труб, поставляемых РМЗ. Получилось, лучше не надо! Так постепенно сняли обе проблемы.
  Работа на подразделении стала очень тяжелой. Многие не выдерживали и уезжали. Дольше других держался Иннокентий Михайлович Шаханов, он приехал из Соснового Бора и стал первым механиком цеха Љ 2 (потом его сменил Валера Белов). Начинал он, как и В.В. Юсов, в "Челябинске-40", у истоков нашей промышленности. Человеком он был оригинальным, вспоминаю, как мы познакомились. Однажды, летом 1975 года после работы мы зашли в кафе "Забайкалье" поужинать. Пришли рано, народа в кафе не было никого. Квакал джаз из магнитофона, что само по себе удивляло, обычно крутили песни. У стойки бара сидел человек с книгой в руках! Около него стояла бутылка сухого вина с фужером, из которого он, перелистывая страницу, прихлебывал. Барменша мыла посуду и не обращала на странного посетителя внимания. Между тем, подошла компания наших молодых, поздоровалась с ним, и села за столик. Они быстро выпили, и один из них, Володя Шеин вышел на "пятачок", и начал танцевать под джаз, подражая одному из героев фильма "Этот безумный, безумный, безумный мир". Мы спросили у ребят, про сидящего человека, им и оказался Иннокентий Михайлович.
  Потом мы познакомились. Человеком он оказался простым, и скоро все называли его просто Иннокентием, или Кешей. Оказалось, что когда он летел из Читы, то соседкой по креслу оказалась официантка с оригинальной фамилией Перебийнос, звали ее Саней. Она и приучила нашего Иннокентия ходить в кафе, а поскольку поначалу народа не было, то он и выбрал такой способ времяпровождения. Потом он становился обычным посетителем. Таких оригиналов на заводе хватало.
  Зима шла к концу, а аварий меньше не стало. Однажды меня подняли поздней ночью. Диспетчер предупредила, что остановился сгуститель. Это пятидесятиметровая бетонная чаша, в ней вращается крестовая ферма со скребками. Полуготовый продукт первого цеха, попадая в сгуститель, разделяется на две части: осветленная часть (вода) возвращается в процесс, а сгущенная уходит на передел во второй цех. Крестовая ферма катится на колесе по круговому рельсу. Вот в этом-то колесе рассыпался подшипник (Рис. 186). Положение осложняло то, что близко подогнать автокран было нельзя, все кругом было перекопано. А чтобы поднять колесо издали, не хватало грузоподъемности крана, он мог опрокинуться. На улице стояла темень, дул хороший забайкальский ветер, сгуститель парил, а я мучительно решал задачу, что делать. Наконец придумал: притащили шпалы, оставшиеся после прокладки путей к цеху, выложили их. Кран немного проехал, снова переложили, и так до тех пор, пока не подогнали его близко к чаше.
  Потом долго возились с выемкой колеса, такую работу мы еще не делали. Тут подъехали И. Коваленко и Андрюша Шинкаренко - механик отделения. Они стали давать нам советы, как, и что делать. Тут меня зло взяло, когда мы возились со шпалами, никого не было, а вот теперь - советы! Пришлось "послать" их куда подальше, три руководителя у одного колеса - многовато. Колесо увезли в РМЦ, в тепло, там его перебрали и потом вернули на место. Сгуститель пошел, и я поехал утром отсыпаться.
  Люди были выше всяких похвал. Многие приехали уже сложившимися специалистами. Кроме обычной работы, ребята предлагали изготовить различные, облегчающие труд, приспособления, улучшали конструкцию самих узлов и механизмов. На ночные вызовы ехали без споров, безропотно вылезая из теплых постелей. Надо отметить Толю Верхушина, Валеру Грязнова, Сережу Аверьянова, Толю Юдина, Сашу Барышева, Володю Дурновцева, Володю Михальченко, Васю Васильченко, из молодых специалистов - гепетеушников - Юру Ахтямова, Славу Воробьева, Витю Сухинина, Мишу Поскотина. Рационализаторами ребята становились стихийно.
  Были у нас и анекдотичные случаи. Как-то Николая Ивановича Краева вызвали на аварию хвостовой насосной. Ситуация была критической: встали основной и резервный насосы. Счет шел на часы: если быстро не заменить хотя бы один насос, то линия перемерзнет и завод встанет. Еще необходимо было заменить участок трубы около двух метров у насоса. Когда Краев приехал туда, там уже работали наши ребята с мастером (фамилию не называю). С насосом они уже закончили. Потом Краев рассказывал, что в каком состоянии был мастер, он не обратил внимания. Оставалось отмерить кусок трубы и вварить его вместо дефектного. Вдруг этот мастер подходит к трубе, расставляет руки на длину вырезанного куска и "несет" размер, чтобы разметить новый кусок. По дороге он спотыкается и орет матом: "Ну, вот, потерял размер!" Секунду, другую все молча смотрят на лежащего, и раздается хохот! После этого Краев начинает командовать сам, а мастер через три дня увольняется и уезжает. Долго потом этот рассказ Краева ходил по заводу!
  В город пришла весна. Строители, как будто ждали этого, и сразу взялись за строительство дорог. Строили, как положено по ГОСТу, такого я не видел ни до, ни после Краснокаменска. Все дороги в городе, за исключением уже действующего проспекта Строителей, закладывались двухполосными с разделительной дорожкой. Такие-же дороги потом потянулись и за город. Сначала бульдозерами выбирали тело дороги на глубину один метр. Хорошую почву увозили за город и ссыпали в кучи. Эту почву потом использовали для насыпки газонов и клумб. Готовые траншеи заполняли гравием. Все тщательно утрамбовывалось катками и тяжелыми, гружеными теми-же песком и гравием машинами.
  После этого делали так называемые карты. Карта - это прямоугольник 3 Х 6 метров с досками опалубки. Внутрь закладывается арматурная сетка и заливается бетон. Толщина бетона - 200 миллиметров. В самую последнюю очередь кладется асфальт, поребрик, отделываются откосы дороги. Даже пройти по такой бетонке было приятно, а что говорить про автомобилистов...
  Откосы выкладывали ангарской тротуарной плиткой в виде ромбов. Была задумка посадить в ромбы цветы, но до этого, к сожалению, не дошло. Но даже с выросшей травой ромбы смотрелись великолепно.
  В отличие от тверских улиц, по которым я хожу теперь, улицы - дороги Краснокаменска отстояли на моей памяти двадцать лет без единой трещины, или выбоины. Во всем городе!
  В цехах люди начали прирабатываться друг к другу, набирались опыта. Особенно преуспели в этом насосчики Володи Подгорнова. В сменах у него была молодежь - выпускники ПТУ, техникумов. Да, и бригадир им достался хороший - Саша Барышев. Энергия из них так и перла!
  Насосы собирались практически вручную. За короткое время они внедрили пневматические гайковерты, выпросив их в авторемонтном цехе Комбината, сделали гидропресс для распрессовки валов насосов. Раньше, если вал не выходил из корпуса насоса, и кувалды не помогали, работали "бойком". Это старый вал длиной полтора метра и весом около 70 килограмм, с одного торца у него приварены две трубки-ручки. Его подвешивали на длинном стропе на крюк крана, и два слесаря с разбега били "бойком" по валу насоса. Бывало, получалось сразу, а иногда били 10-15 раз подряд. Слесарей в насмешку называли "молотобойцами", они обижались.
  Парни нашли гидроцилиндр от механизированной крепи с усилием 200 тонн и сделали пресс. Работа пошла: насос закладывался в коробку гидропресса, включался гидроцилиндр ... и готово. Быстро и хорошо!
  Сделали ребята вместе с электриками масляную ванну для нагрева подшипников. Мы поощряли такие дела премиями из фонда начальника цеха, мастера добавляли из своих фондов. На раскомандировках (это предсменные выдачи задания, знакомство с приказами и т.д.) передовиков приводили в пример. Это действовало, молодежь "заводилась с полоборота".
  Бригада Барышева была вне конкуренции. Выдумщик Сашка стал на каждом насосе, отремонтированном бригадой, писать "Чанга-Чанга". Когда его спросили, что это обозначает, он сказал, что это знак бригады - брака нет! На самом деле он взял слова из песенки мультфильма "Катерок". Сперва все смеялись, потом цеха начали выпрашивать насосы с этой эмблемой.
  В это время я познакомился с Зифридом Хусаиновичем Искандаровым и Сергеем Спиридоновичем Зубаревым, ставшими моими учителями во всей дальнейшей работе. Однажды Толя Юдин - мастер смены, человек очень спокойный и рассудительный, пришел ко мне, красный, как рак, и заявил, что звено слесаря Искандарова, не выполняет порученного задания. Я пошел разбираться. Тогда З.Х. Искандаров только пришел к нам, я о нем ничего не знал. Это потом я взял за правило лично знакомиться с каждым устраивающимся к нам. Поговоришь с человеком, и уже создается первое впечатление, оно редко бывает ошибочным (проверено опытом).
  За столом в комнате смены сидели четверо. Я поздоровался и спросил, в чем дело? Поднялся лысоватый мужчина и с размаху грохнул каской о стол. "Еще один пришел! Мы здесь все седые, а Вы нам ... даете эти филькины грамоты!" - заорал он, кинув чертеж. Я поднял его, сел и стал разбираться. Через пять минут стало понятно из-за чего они взбесились. Ошибка была незаметной, но грубой. Исправив ее, я расписался на чертеже и молча подал Искандарову. Тот похмыкал, показал чертеж звену, и они пошли работать. Я отлаял Толю, за то, что он не посмотрев, отдал чертеж в работу. Больше у него, да и у других, такого не было. Меня еще с Шевченко учили, что сначала мастер сам должен досконально разобраться с поручаемым заданием, только потом выдавать его рабочим. Он должен ответить на любой вопрос рабочего по заданию. В Министерстве это практиковалось повсеместно. С подобным я потом столкнулся в Твери, на "Химволокне". Тут было все наоборот: мастер называл работу и быстро убегал, рабочие сами разбирались, что и как делать. К сожалению, так поступали все ИТР на этом предприятии. Вот тут я и начал понимать, почему развалилась советская промышленность .Нужно было готовить кадры: растить техников и инженеров, отбирая лучших.
  После, когда мы с Хусаинычем (так называли его друзья) поработали вместе и стали хорошими друзьями, он как-то напомнил мне о первой встрече. Оказывается, он был механиком цеха на соседнем Забайкальском Горно-Обогатительном Комбинате, с кем-то поругался, пришлось уходить, и он устроился к нам. "Я сразу увидел ту ошибку, но Юдин не стал слушать и приказал делать по чертежу. Мы и решили проверить ИТРовцев, чего они стоят. Оказалось, стоят" - сказал Искандаров.
  Хусаиныч оказался умелым слесарем, его способность к изобретательству была выше всяких похвал. Любую работу он делал быстро, качественно, зачастую вносил в нее свои изменения, которые только ускоряли дело. Быстро он стал механиком цеха Љ 1, к сожалению, этот цех пережевал его, как и многих других.
  С Сергеем Спиридоновичем Зубаревым я познакомился на ремонте мельницы "ММС 70 Х 23". Нам поручили пришабрить (подогнать) подшипник. Работа была для меня и слесарей новой, надо было осваивать. Механик отделения Толя Харченко дал нам в помощь "аса", по его выражению. Пришел медлительный, высокий мужчина, посмотрел на наши приготовления и молча ушел. Мы стояли, ошарашенные. Через десять минут он вернулся с горой тряпок, которые начал раскладывать около снятого подшипника. "Театр начинается с вешалки, а слесарь - с чистого оборудования" - сказал, вроде про себя. Затем, посмотрев, как мои ребята работают плохонькими шаберами, принес свои, аккуратно и красиво (!) сделанные из фрез. Молча протянул их слесарям и показал, как ими работать. Работа сразу пошла быстрее. Тут он стал немного разговорчивее. Несколько раз, прошабрив баббит подшипника, его "прикатывали" по шейке мельницы. Тут важно, чтобы после "прикатки" на поверхности подшипника пятно касания составляло не менее 85 процентов его площади. С четвертой, или пятой попытки нам это удалось. "Пойдет" - кратко выразился Сергей Спиридонович, и мы поставили подшипник на место. "Главное - сначала думать, а потом - прыгать!" - сказал он ставшую знаменитой на заводе фразу. Так состоялось наше знакомство.
  То, что "Спиридоныч", как потом его называли все, приехал к нам, оказалось счастливым стечением обстоятельств для завода. Он был "штучным" специалистом, такие очень редко встречаются, к чести нашего директора, тот сразу это понял, и дал Зубареву восьмой разряд, единственный на заводе, без всяких экзаменов.
  
  
  
   Первые машины. Партия. Вояж в Первомайский
  
  
  На завод выделили первую партию автомобилей. Согласно профсоюзному положению машины выделялись в первую очередь самым старым работникам подразделения, и, еще, они должны были быть передовиками производства. Среди моих друзей их получили Гена Гергерт и Иван Патрин. Ваня получил голубую "ВАЗ-2101". Сам он из поселка Кличка, стоящего недалеко от города. Автомобиль был первым не только у Ивана, но и во всей его родне. Конечно, он тут-же собрался в гости, попутно пригласив меня посмотреть, как живут забайкальцы.
  Мы поехали втроем: Ваня с женой Таней и я. Иван набрал подарков и еды, в Кличке жили хуже, чем в Краснокаменске. Гуляли широко: все разглядывали Иваново "чудо", потом он катал желающих. Ребятишки вились за ним хвостом: "Дядя Ваня, прокати!" Ваня катал. Вечером мы собрались домой.
  Стояла поздняя весна, маленькая речушка Урулюнгуй разлилась. По дороге в Кличку мы переехали ее нормально, но на обратном пути она стала еще шире. Переезд у станции Урулюнгуй сделали потом, а сейчас все переезжали вброд. Вдали пылил "УАЗик", Таня попросила Ивана подождать его и переезжать вместе. Но Ваня решил по-своему: высадил нас, и поехал по кромке брода. Шофер он был еще слабый, машину не удержал, и сполз на глубину. Она была небольшой, наверное, меньше метра. Пока Иван вылезал из машины, я сделал несколько снимков (Фото 190). Получилось хорошо.
  Подъехал "УАЗик", переехал речку сам, потом вытащил Ивана. Таня ругалась так, что шофер вездехода не стал ждать обещанной рюмки и скорее уехал.
  Тем временем Гена с Валей Коприловым "отметили" покупку и поехали кататься. На скорости они перевернулись и помяли крышу новенькой "копейки"! Вот так мы отдыхали, нравы тогда были простые!
  На заводе монтажники запустили второй блок в первом цехе. Во втором технологи улучшали показатели процесса: они заменили ионообменную смолу на новую - "ВП-1АП". Смысл смолы следующий - она захватывает из растворов ионы урана, потом, после обработки отдает их на дальнейшую передел. Здесь здорово отличился Витя Горбунов. Он подал столько предложений, что сразу стал лучшим рационализатором завода. Виктора заметило руководство Комбината и наградило премией.
  Ни на шаг не отставал от него Володя Зуев. Скоро он "вырос" в начальника экстракционного отделения цеха Љ 2.
  Я снова занялся собиранием книг. В Краснокаменске ОРС привозил все, что угодно: мебель, тряпки, обувь, машины и мотоциклы, а вот с книгами, несмотря на все возможности П.Т. Серова, было туго. Книголюбов в городе оказалось больше, чем привозилось книг. Редко, когда в книжном магазине удавалось купить что-нибудь интересное, выручали конференции: профсоюзные, производственные и прочие. Там всегда появлялись лотки с книгами, надо было только придти пораньше. Вспомнив уроки Гриши Башарина, я снова занялся системой "Книга - почтой". Скоро у меня собралась приличная по объему библиотека. Особенно я гордился присланной из Москвы книгой "Атомная наука и техника в СССР". Это был подарочный экземпляр в ярко-алой обложке плюс суперобложка. Страницы напечатали на мелованной бумаге, книгу было приятно просто листать, но самым интересным являлось содержание. Там были приведены технологические схемы добычи урана, конструкции всех атомных реакторов, даже рисунки атомных двигателей для космических аппаратов, плавучие АЭС и многое другое. Раньше все это шло под грифом "Совершенно секретно", но ради 60-летия Великой Октябрьской Революции кое-что открыли. Многое я узнал из этой книги впервые.
  Книги лежали на столе, стульях, на полу, настало время подумать о книжных полках. Их можно было купить в мебельном, но там продавали только стандартные, мне-же хотелось полок во всю продольную стенку комнаты. Продумав конструкцию, я заказал своим токарям распорные стойки, а плотникам - пластины из ДСП. Дома я собрал все в единое целое - получились легкие полки, как мне хотелось - во всю стену! Расставить книги было нетрудным делом, комната сразу приняла, как выразился кто-то из друзей музейный вид. Но мне нравилось!
  Я собрался в отпуск, после работы должны были зайти друзья - выпить "на посошок", утром я улетал. Все было куплено заранее: коньяк, закуска. Приехав после работы домой, я остолбенел: вся квартира стояла в пару, на полу колыхалось озеро горячей воды. Все, в том числе и книги, промокло. Подошли ребята, посочувствовали и стали убирать воду. Оказалось у соседа сверху сорвало головку вентиля горячей воды. Парни успокоили меня: "Санька! Езжай завтра в отпуск, и ни о чем не думай! Книги твои просушим, приедешь, все будет в лучшем виде!"
  Вернувшись из отпуска, я увидел, что многие книги ребята спасли, хотя стали они в полтора раза толще, но тут уже ничего поделать было нельзя. Часть пришлось выбросить, а свою любимую книгу я долго разбирал по листочку. Мелованная бумага сыграла злую шутку: пропитка листов сработала, как клей, возился я с каждой страничкой, даже сейчас на книгу жалко смотреть, так ей досталось. Однако, я забежал вперед.
  В мае 1977 года образовали Краснокаменский район. Раньше были Забайкальский и Приаргунский районы, теперь части их передали нам. На заводе начался монтаж охранного периметра. Солдаты из прибывшего батальона внутренних войск ровняли полосу будущей зоны. Наши слесари изготовили стойки по рисунку их командира, потом те же солдаты вкопали их, натянули колючую проволоку, вспахали контрольно-следовую полосу. В отличие от Шевченко с его бетонными заборами, наш охранный периметр получился каким-то игрушечным, несерьезным.
  К нам назначили военного коменданта - капитана Б.И. Сулиму (Фото 191). Этот веселый украинец сразу пришел к нам с горой заказов. Директор дал ему "добро". Как-то разговорились о периметре, я сравнил наш завод с шевченковским. Борис Иванович посмеялся надо мной: "Погоди, поставят сигнализацию, там посмотришь!" И действительно, сколько не проводили противодиверсионных учений, зону никто не преодолел, хотя до нее доходили.
  На въезде на завод построили одноэтажный дощатый барак, изолированный минплитой, на долгие годы он стал центральной проходной завода. Около него, выровняв площадку на склоне "нашей" сопки, поставили вагончик для транспортного диспетчера. Теперь остановка нашего "пятого" автобуса была здесь.
  Пропускной режим был таким-же, как в Шевченко. В проходной стояли две кассеты для пропусков, турникет и часовой. В остальных помещениях барака разместили два отделения охраны и кабинет коменданта. Здесь-же было и бюро пропусков. Периметром охватили главные цеха Љ 1 и 2 (первый частично - только здания 622, 623, сгустители), РМЦ, склады ОМТС и компрессорную с градирней. Около градирни (у здания 610) оборудовали вторые ворота и еще одну проходную. Теперь, бегая по работам, часто приходилось доставать и показывать пропуск, неудобно, но, что поделаешь.
  Беготни хватало. С утра, после цеховой оперативки, начинаешь обход рабочих мест. Иной раз пешком идешь на склад кислот, или СКЦ, если там работают наши (автобус, или машина у диспетчера есть не всегда!), затем - обратно. В случае если работа серьезная, ответственная, или что-то не вяжется, то так происходит 4-5 раз за день.
  Бывало (мы прикидывали), за день проходишь 20-25 километров. Это без учета подъема - опускания по отметкам, ну, да ничего, все мы были молодые, и на это не обращали внимания.
  В сентябре 1977 года меня приняли в партию, закончился годичный кандидатский стаж (Фото 192). Сейчас стало модно говорить, что рабочих в партию загоняли, а ИТР шли туда за карьерой и положением. Не знаю, о карьере я тогда не задумывался, голова была занята другим - обыденной работой. Карьера моя и без партии двигалась, кроме того, у нас хватало беспартийных начальников: В.К. Карташов, Л.К. Каюров, Л.И. Пепенин и другие. Просто слова "КПСС - передовой отряд" подтверждались на деле, я это видел. Мне тоже хотелось быть в партийных рядах. Говорю это не рисуясь, действительно и я, и многие так считали.
  Рабочих никто не загонял, это я видел сам, предлагали вступать обычно передовикам, хорошим специалистам - людям, пользующимся авторитетом в цехе и на заводе. Человек мог отказаться от предложения, в этом случае к нему больше не подходили, не было никаких уговоров.
  Для таких рабочих все оставалось по-прежнему: очередь на квартиру, машину и т.д. Мне интересно было посмотреть на руководителя, который попробовал что-либо сделать с таким рабочим. Кончилось-бы, скорее всего плохо. Ни на заводе, ни потом в партийной организации города я не встречал тех карьеристов, мздоимцев, просто плохих людей - как ныне пишут в газетах и показывают по телевидению. Наверное, они были, но мне за всю работу не попалось ни одного. Я и сейчас горжусь знакомством с руководителями и рабочими ПГХК - коммунистами.
  В городе достроили и запустили Дворец Спорта. Здание было выполнено по новой технологии (по ней же сделали здание - моноблок 622 на заводе). Его быстро собрали из "бутербродов". "Бутерброд" представлял прямоугольный уголковый каркас, заполненный теплоизолирующей минплитой, с каждой стороны был прикреплен болтами лист оцинкованного профилированного металла. Собирался он быстро, "бутерброды" крепились к металлоконструкции здания, вставлялись металлические остекленные рамы и ... здание готово.
  На открытие набились любители баскетбола со всего города. Нас провел туда Слава Стрижиус, знавший все спортивное руководство. Играла городская команда против команды Читы. Наши проиграли, уровень был очень разный. Но, через некоторое время наши стали выигрывать, спортсмены тоже набирались опыта.
  На сопке, через которую я постоянно ходил из третьего микрорайона в город, копошились геодезисты. Они выбирали место для объектов главной площади города. В четвертом микрорайоне выросли корпуса домов, пространство между ними и домами "7Ц", "8Ц", "9Ц" должно было стать проспектом с двухполосным движением, с прилегающими зелеными площадками и тротуарами. В центре проспекта должна была появиться зеленая аллея со скамейками и дорожками. Это рассказали проектировщики, выступавшие с информацией на партсобраниях.
  Как-то, разговаривая со мной, З.Х. Искандаров сказал, что на Октябрьские праздники собирается съездить в Первомайский, проведать друзей. Он предложил мне поехать с ним, посмотреть сам поселок и, если получится, показать Забайкальский ГОК, нашего соседа.
  Я согласился, взял у Володи Карташова отгулы, и шестого ноября, рано утром, мы погрузились в "Запорожец" Хусаиныча. Проехали мимо станции "Краснокаменск", через десять километров въехали на улицы совхоза "Целинный" и расположенной тут-же станции "Урулюнгуй". "Целинный" славился в области своими урожаями пшеницы (в 1991-1992 годах, когда не хватило федеральных запасов зерна, именно он по существу спас область, вырастив невиданный урожай. Из муки совхоза пекли хлеб по всей Читинской области). На улицах стояли стандартные блочные дома, каждый на две семьи. Рабочие совхоза жили неплохо, получая за пшеницу хорошую зарплату. Через новенький мостик переехали речушку Урулюнгуйку (так ее называли местные жители). Именно тут "искупал" новую машину Ванька Патрин. Грунтовка тянулась по желтой осенней степи, извиваясь между сопок. В нашей части области практически не бывает снега, а если он выпадает, то тут-же сдувается забайкальскими ветрами. Осенью лишь желтеет трава, да белым светом горят березовые "гривы". Едешь мимо сопок и видишь только черно-белые карандаши березовых стволов, давно стоящих без листвы.
  Подъехали к Кличке. Хусаиныч объяснил странное название. Когда каторжников пригоняли в населенный пункт, их проверяли: все-ли на месте. Тогда это называлось "выкликать" - отсюда и название. Здесь остановились в начале поселка, у хлебного магазина. Хлеба взяли несколько буханок: в дорогу и друзьям Искандарова. Хусаиныч сказал (а он - коренной забайкалец, объездил всю область), что такого вкусного хлеба не пекут нигде в округе до самого Первомайского. Все краснокаменцы, проезжая через Кличку, обязательно покупают хлеб. Пекарня в поселке маленькая, тесто женщины-пекари месят вручную, наверное потому и хлеб такой вкусный.
  За Кличкой началась настоящая тайга. Тут Хусаиныч сделал первую остановку: мы поели мяса с кличкинским хлебом и выпили водки (!). В ответ на мое молчаливое удивление, Искандаров сказал, что ГАИ на трассе нет, и так делают все, едущие далеко. Кстати, проехать нам предстояло около 450 километров. Говоря это, Хусаиныч хмыкнул и добавил, что в Сибири 1000 километров - не расстояние!
  Мы продолжали свой путь. Редко попадались пастухи, пасущие стада коров и отары овец. Обычно животные паслись самостоятельно, пастухи лишь иногда приезжали проверить стада, или, при необходимости перегнать на новое место. В деревнях Забайкалья в то время держали в личном хозяйстве по 5-10 коров и много овец. Травы им хватало круглый год, проблем с выпасом никогда не было, степи доставало и на колхозных и на личных животных. Когда наступало время сенокоса, кроме своих колхозников, сено косили люди из соседних областей. За сезон нормальный колхоз готовил столько сена, что после зимы его хватало еще и на следующую!
  Проехали поселок и станцию Маргуцек (Фото 193). Здесь мне навсегда запомнились выветренные вершины местной сопки. Она походила на спину доисторического динозавра. Параллельно сопке петляла Урулюнгуйка, мы опять переехали через нее. Дальше пошла тайга. Березы, лиственницы - все отливало золотом. Сопки, гривы, красная и желтая трава создавали какой-то неправдоподобный пейзаж, тем более, что он не кончался. Хусаиныч засмеялся: "Что рот разинул? Подожди, привыкнешь, как я. Ничего особенного, тайга и тайга". Но я так и не привык, до сих пор фотографии напоминают мне ту осень.
  Проехали не останавливаясь, Александровский Завод (Фото 195). Искандаров был на высоте: "Александровский Завод - не потому, что есть завод. Хотя, в те времена, конечно, был, серебро выплавляли повсеместно. Название в том, что каторжников заводили: или на отдых, или - на постоянное место жительства и работы. Отсюда - и завод". Городок был маленький, но со всеми атрибутами - центром с кирпичными домами, кинотеатром, магазинами, почтой и аэродромом. Здесь отбывал ссылку Чернышевский. Искандаров, на мою просьбу показать дом, сказал, что если будем останавливаться у каждого памятника, то не доберемся до Первомайки и через три дня. И поехал дальше.
  Зато он остановился у неприметной сопки. Дорога шла у ее подошвы, с другой стороны была большая лужа. Хусаиныч достал пустую бутылку и пошел, огибая лужу и матерясь. Оказалось - это знаменитый Базановский источник с минеральной водой. Мы были здесь, когда ездили в Акатуй, тогда тут было сухо. Источник представлял собой кусок ржавой трубы, но у обреза, где лилась вода, он блестел настоящей сталью. Струйка воды лилась в небольшой деревянный желоб, дальше - на землю. А матерился Искандаров оттого, что ему, как механику, неприятно было видеть зряшный расход воды. Неужели нельзя поставить вентиль, чтобы каждый, набрав воды, закрыл его? Дураков и дури у нас всегда хватало, а еще беспечности, что всего у нас много и хватит навсегда.
  Начался подъем на Курунзулайский хребет. Сразу стало прохладно, подул резкий ветер. На высшей точке перевала остановились, съехали на кем-то сделанную площадку. Вокруг тихо шумели сосны и лиственницы. Шум создавал ощущение простора, подобное я ощутил во Владивостоке, на верхах сопок города, откуда был виден выход в океан и дул такой-же ветер. Вдали виднелись какие-то села и деревни. Подъедем - посмотрим.
  На остановке ритуал повторился: покушали и выпили. Я заволновался за Хусаиныча, а он только отмахнулся - я езжу тут не первый раз. Здесь я впервые увидел горельник. Это все, что осталось после лесного пожара. Осталось мало: стволы берез, на удивление с целой бело-черной берестой, да выросла трава. По рассказам Хусаиныча такое здесь не редкость, тайга горит очень часто.
  Спустились с перевала, дальше потянулась обжитая часть области: села шли одно за другим: Гирюнино (Фото 194), Алия и другие. Незаметно подъехали к Нерчинску. Это был действительно город. Появился он практически с первыми казаками, открывавшими Даурские земли. Центр - полностью каменный, дома выделялись вычурной отделкой. Город был купеческим, и особняков было много. Особенно красив был дом братьев Бутиных, золотопромышленников. Трехэтажный дворец с большими закругленными вверху окнами, балюстрадой вокруг крыш и множеством отделочных деталей. Все промелькнуло мгновенно, "Запорожец" несся вперед. Потом Искандаров рассказал о Бутиных, они были некоронованными царями Забайкалья. Чем только они не торговали - от чая до золота.
  Сопки около Нерчинска отличались от краснокаменских пологостью, закругленностью и спускались к знаменитой реке Шилке - широкой и полноводной. Вдоль реки тянулась железная дорога. Скоро мы проехали поселок Арбагар (Фото 197), где достопримечательностью был телевизионный ретранслятор. Тогда для читинцев он был редкостью, телевидение распространялось медленно, велики были забайкальские просторы. Старожилы умеют метко дать прозвище - вышку ретранслятора прозвали "арбагарской спичкой".
  К вечеру въехали в Первомайский (Фото 198). Хусаиныч, несмотря на дальнюю и тяжелую дорогу, смотрелся, как новый рубль. Вот, что значит вернуться домой. Хозяева встретили нас радушно, по-забайкальски. Моментально накрыли стол и сели. Искандаров представил меня своему старому другу Анатолию Афанасьевичу Лустову (Фото 199) и его жене. Они жили в деревянном двухэтажном доме, в двухкомнатной квартире. Дом был очень теплый. Вечер прошел за беседой, утром мы пешком отправились на ЗабГОК, благо, в отличие от нас, он располагался в черте города.
  Забайкальский Горно-Обогатительный Комбинат также относился к Средмашу. Главной его задачей являлась добыча и обогащение бериллиевых руд. Потом они освоили выпуск тантала, затем лития. Еще в первые годы Советской власти тут добывали изумруды, они постоянные спутники бериллия. Как рассказывал Хусаиныч, у них до войны впервые появились магазины Торгсина. Рабочие получали помимо зарплаты чеки, на которые они могли купить тогдашний дефицит: еду, одежду, обувь. А Торгсин расшифровывается просто - торговля с иностранцами. Изумруды продавались за границу, а на вырученные деньги страна покупала технику, оборудование, трактора, поезда и в последнюю очередь - предметы быта.
  Мы зашли в управление комбината. Искандарова здесь знали почти все. Его тащили в кабинеты, расспрашивали о новой работе, городе, выбрались из конторы мы только через два часа. С пропусками проблем не было, их выписали мгновенно, даже не потребовав формы о допуске. Хусаиныч повел меня по цехам. Стояли они интересно, лесенкой. Склон сопки давал преимущества в транспортировке руды, трассы были гораздо короче, чем, если-бы здания стояли на одной высоте. Кстати, это можно было использовать и у нас, транспортные схемы были похожи.
  По сравнению с нами все было очень маленьким, но сразу бросалось в глаза главное - производство было доведено до совершенства. Люди тут работали постоянные, целые поколения, и, конечно, они делали все, чтобы облегчить себе труд. Один пример: электрогазосварщики не возили баллоны с ацетиленом и кислородом, как наши - была сделана централизованная разводка этих газов по трубам, подсоединяй шланги и работай!
  Поразила меня и ручная рудоразборка. Скорость конвейера была настолько мала, что женщины, стоящие на специальных местах вдоль ленты конвейера, руками брали куски пустой породы и сбрасывали их в бункера. Их руда нерадиоактивна, с ней можно работать руками, не страшно.
  Многое мы взяли у них и применили у себя. Особенно мне понравились обратные клапаны: труба, а в ней по направляющим катается резиновый шар. Прямой поток откатывает шар, и, обтекая его, движется дальше. В случае обратного столба, шар катится к отверстию и перекрывает его, просто и гениально. А мы мучались с промышленными клапанами, их истирало очень быстро, приходилось менять - это время и деньги.
  Друзья Искандарова надарили нам чертежей, не жалели ничего, давали все, что просили. Я сравниваю те года с нынешними: за комплект чертежей купленного в Питере комбайна (если бы не купили, то он пошел в металлолом), с ОАО запросили "скромно" - миллион рублей! Это - за никому не нужные бумаги! Напоследок нас повели в сауну. У нас в это время ничего подобного не было. Прекрасно отделанные рисунчатой плиткой помещения: комнаты отдыха, раздевалки (плитку для их снабженцы искали долго, но нашли), нержавеющий бассейн, парные из фигурно выструганных досок, наконец молоко из холодильника за счет предприятия - все производило впечатление. Парных было две - собственно сауна и обычная - с веником.
  Попутно Хусаиныч с Лустовым свозили меня в Шиванду - местный курорт. Тут лечили от многих болезней, и были источники минеральной воды, прославившей это место. Вода была сильногазированная, выпить ее много сразу было невозможно. Двадцатилитровая канистра набиралась мгновенно, настолько сильный был напор. Хозяйственный Хусаиныч наполнил несколько штук, чтобы отвезти друзьям. Все было хорошо, но праздники прошли, и мы той-же дорогой вернулись домой.
  
  
  
   Люди РМЦ. "Чистота". Реконструкция
  
  
  РМЦ продолжал развиваться. Заработало в полную силу конструкторское бюро Л.И. Пепенина. Конструктор Зина Карташова (жена нашего начальника) специализировалась на разработке пресс-форм для выпуска резинотехнических изделий. Все держали в руках обычные резиновые колечки. Для того, чтобы их сделать, нужно размятую, как глину, сырую резину положить в два металлических кружка, в которых выточены вглубь полукольца, сжать их и варить при температуре 160 градусов 10-15 минут. Эти два кружка и есть пресс-форма. Я рассказал примитивно, настоящие пресс-формы гораздо сложнее.
  Приятно было смотреть, как Зина чертила их, как блины пекла - быстро и качественно. Я многому у нее научился: разбираться в сортах резины, ее усадках при вулканизации, допусках на изготовление. Потом иногда самому приходилось делать пресс-формы и получалось неплохо.
  Токари Саши Путилова точили пресс-формы и передавали их на участок химзащиты. В результате завод имел все виды манжет, прокладок и прочих изделий, которые не додавала промышленность. Ребята с химзащиты освоили выпуск "резинок" для "Жигулей" и "Москвичей" заводчан.
  Сам Леонид Иванович и Таня Подгорнова делали чертежи металлоконструкций, аппаратов, всего, что было нужно заводу в данный момент. Также имелся технический архив во главе с Галей Мясоедовой - русоволосой разведенной красавицей, за которой ухаживали все мужчины завода. Полная комната была заполнена папками с чертежами. Чертежи были на все и для всех - механиков, электриков и КИПовцев. Работая на "Химволокне" вообще без чертежей я с тоской вспоминаю тот архив, где я мог найти чертеж на любую деталь завода.
  Залихорадило участок РТИ при ремонте гидроциклонов (Рис. 200). Это по существу бочка из одной цилиндрической и трех конических "катушек", соединенных вместе. В гидроциклон под углом подается струя пульпы (кусочков руды в воде). Вращаясь по спирали, поток разделяется на легкие (уходят вверх) и тяжелые (уходят вниз) составляющие. "Катушки" изнутри защищены слоем резины, если ее не будет - пульпа протрет "катушку" мгновенно.
  Задача ребят была в том, чтобы обеспечить постоянную толщину резины. Если это условие нарушалось, то в месте соединения "катушек" получался так называемый "скачок" - смещение слоев резины. "Скачок" сбивал спираль потока, гидроциклон не работал. Разница в миллиметры, а вот, подишь ты... Пресс-формы сделаны по чертежу, а ничего не получается.
  Чего только не делали ребята: меняли сорта резины, меняли толщину сырой резины, подбирали клеи - ничего не получалось, проклятый "скачок" все равно вылезал. Но, однажды Сережа Федоренко, Слава Стрижиус (к этому времени он уже устроился у нас) и Зина Карташова позвали всех к собранному гидроциклону. "Скачка" не было, резина сочленялась идеально. Секрет состоял в измененной конструкции пресс-форм, они втроем сумели подобрать оптимальную, ну, а выполнить в металле было уже ерундой. Технологи первого цеха обрадовались, как дети.
  Большие пресс-формы, как и многое другое, нам делал Ремонтно-Механический Завод Комбината. Размещался он рядом с городом, где-то в полутора километрах, так, что можно было дойти пешком. Директором там был С.С. Морозов, потом его сменил В.Г. Клименко, приехавший из Соснового Бора и хороший знакомый Бори Иванова. Он и познакомил нас, Виктор Григорьевич был хорошим специалистом и человеком. Когда требовалась их помощь, обращались к нему, и ни разу я не слышал отказа, а работы им хватало: шахтеры, автомобилисты, наука - заказы всех надо было выполнять! Завод состоял из кузнечно-плавильного, монтажного цехов и цеха по холодной обработке металлов, размеры его были не меньше наших. Это было мощное предприятие, в годы перестройки он снабдил область аппаратурой для переработки молока. Колхозы и совхозы рвали ее друг у друга, качество наших изделий нельзя было сравнивать с изделиями предприятий молочной промышленности, про цену и говорить не приходится. Жаль только, что все быстро развалил седой "нелюдь".
  В Новый Год вышел первый номер районной газеты "Слава труду" (Фото 201). Теперь мы узнавали городские и районные новости из печати. Она печаталась на серенькой бумаге в типографии Комбината, первые материалы были откровенно слабые, но это была наша газета!
  Солнце, светившее постоянно, стало еще и пригревать. В степи появились цветы, трава зазеленела, а как пели птицы... Началась весна. Вечером в мои окна доносились степные ароматы, поднималось настроение. Почему-то в городе, как и в Шевченко, не продавали пиво. В Чите был пивзавод, но ОРС в силу каких-то причин не завозил пиво к нам. Очень редко его привозили в деревянных бочках в столовую дома 102 (Фото 202). Столовая и дом были легендарными: дом построили первым в городе, столовая тоже была первой. В стандартном пятиэтажном блочном доме соединили несколько квартир на первом этаже, установили электроплиты, столы со стульями и столовая начала работать. В мое время два подъезда дома были еще заняты под общежитие. Его жильцы и сообщали нам, что с машины сгружают бочки. Но узнавали об этом не только мы, но и весь город.
  Бочки закатывали в подъезд, к нему быстро выстраивалась очередь мужиков с бидончиками, канистрами и просто трехлитровыми банками. Дальше начиналось священнодействие: из первой бочки выбивали пробку. Делала это сама буфетчица, редко доверяя работу мужикам.
  Пиво обычно кислило, было мутным, так как добиралось до нас несколько дней, но никого это не останавливало. Изголодавшиеся по пиву, бывало выпивали его тут-же, и снова становились в очередь. Так продолжалось до тех пор, пока не заканчивалось пиво. Не дай бог, если пиво оставалось, а рабочий день буфетчицы заканчивался. Жалко было смотреть на тех, кому не досталось. Мат стоял, как минимум полчаса, пока не уходил последний жаждущий!
  Мы поступали иначе. Взяв пиво, шли в столовую третьего микрорайона, это было далековато, но дело того стоило. В центре третьего стоял деревянный, отделанный обожженной и проолифленной доской из лиственницы домик. Он смотрелся, как лакированная деревяшка, но самое главное находилось внутри. Я никогда не видел (проехав полСоюза в то время), чтобы в столовой лепили пельмени вручную. Везде и всюду пельмени изготавливались машинным способом, они тоже были вкусными, но ручная лепка - совсем другое дело! Взяв только, что вылепленные и сваренные пельмени, шли ко мне домой и там наслаждались. Вкус тех пельменей с пивом я помню до сих пор.
  Дела на заводе шли совсем плохо. Мы никак не могли выйти на проектную мощность. Тяжелый зимний запуск, слабообученный персонал в первые годы, многочисленные поломки оборудования - все ошибки накладывались одна на другую. Особенно тяжело было в первом цехе. Ушел начальник цеха Поздняков, не выдержав сумасшедшего темпа, его заменили Лаврентием Филипповым, срочно переведенным из третьего цеха. Сначала не ладилось с конвейерами. Ленты резало рудой, абразивность которой составляла около 90 процентов, стыки не выдерживали нагрузки и расползались. Зачастую лента смотрелась, как толстая рваная тряпка с многочисленными дырами и болтающимися лохмотьями резины.
  Наши бригады с участка химзащиты не успевали менять поврежденные участки лент. Кроме того, подводила неудачная конструкция вулканизационных плит. Плита - это чугунная плоская коробка, полая внутри, там вложены спирали из нихромовой проволоки, как в домашнем утюге. Такие плиты накладываются на поврежденный участок (по несколько штук) снизу и сверху, и стягиваются хомутами. Нагреваясь, сами они нагревают резину ленты, происходит вулканизация. Вся беда состояла в неравномерном нагреве. В Шевченко такие-же плиты работали прекрасно, но там были маленькие по ширине и толщине ленты. Да и ремонтируемые участки были маленькими по сравнению с нашими. Большой участок ленты, прогреваясь неравномерно, не превращался в единое целое, а вздувался пузырями, заплаты отходили. С одним ремонтом возились не менее суток, а результат можно было увидеть, только сняв остывшие плиты. Конвейер стоял, цех стоял, завод стоял! Сверху сыпалась ругань, угрозы, а мы не могли ничего сделать. Чтобы, хоть сколько нибудь продлить работу конвейера, склеенные бракованные участки придумали скреплять металлоскрепками. Из восьмимиллиметровой проволоки делали П - образные скрепки с острыми краями, протыкали плохой участок, загибали усики. Иногда лента была усеяна такими скрепками, на отдельных участках доходило до 100 штук! Участок ленты был похож на железного ежа!
  Спасло нас то, что рабочие у нас были со всех предприятий Средмаша. Вот навоинцы и подсказали, что у них работают масляные вулканизационные плиты. В отличие от наших, они были сделаны из миллиметровой нержавеющей стали и заполнялись после установки маслом под давлением. Тонкая нержавейка плотно прижималась к ленте, воздушных пустот не было, лента после ремонта смотрелась, как новенькая. Было у этих плит и еще одно преимущество, они весили около 30 килограммов штука, по сравнению с нашими стокилограммовыми плитами, это пушинки.
  Руководство Комбината через главк выпросило комплект плит и чертежи. Когда они пришли, мы залюбовались одним внешним их видом: блестели нержавейка и автоматные сварочные швы.
  Комплект опробовали, получилось прекрасно, а главное - быстро. Участки после ремонта стояли дольше, чем сама лента. РМЗ сделал несколько комплектов плит, и больше вопросов по конвейерам не было до 1985 года.
  В сентябре 1978 года я взял путевку "По морям и землям Дальнего Востока". Об этой путевке я слышал раньше. Год назад ко мне подошел мастер А.В. Левченко и попросил месяц (!) отгулов. Это не преувеличение, в то время отгулы считали месяцами. Я, сдуру, подписал ему заявление, даже не спрашивая для чего. Принцип простой: один раз не дашь, в другой раз человек откажется оставаться на работе.
  Отгулы были нашим внутренним делом, поэтому я не знаю, откуда директор узнал о Левченко. И, пока тот отдыхал, я получил приказ о лишении премии. Когда Александр Васильевич вернулся, я поинтересовался, где он пропадал. Все оказалось просто - в завкоме лежала "горящая" путевка на Дальний Восток, он ее и забрал.
  Много и долго Саша рассказывал, где они плавали, и что видели, и заинтересовал меня. Я попросил В.С. Шиленко оставить мне одну путевку, когда они появятся. Через некоторое время он позвонил и сказал, что путевки пришли. Я немедленно забрал ее. Путевка стоила 660 рублей, половину платил профсоюз. Турпоездка представляла собой круиз на теплоходе по маршруту "Владивосток - Курильские острова - Камчатка - Находка - Владивосток", каюты - на четверых, трехразовое питание и экскурсии (сравните с нынешними временами - я даже представить не могу, сколько стоит такая путевка сейчас. Думаю, что сумма будет с пятью нулями!).
  Из Краснокаменска нас поехала целая группа, двадцать человек. Рассказывать о красотах Дальнего Востока не буду, для этого надо писать отдельную книгу. Самое главное, что вернувшись, я привез кучу сувениров: "Белую принцессу" - копию скульптуры каменного века, якорь - символ Владивостока, гору книг, путеводителей, открыток и фотографий.
  Расскажу лишь о двух эпизодах. В числе прочих мы посетили остров Парамушир. Он подвергся в 1952 году удару цунами, снесло практически все дома и постройки. За прошедшее время "столица" острова - Северо-Курильск отстроилась, на нас произвел впечатление японский дот времен Отечественной войны. На Курилах осталось много японских военных объектов: доты, аэродромы, подземные бункеры, даже танки на острове Шумшу. Удивил не дот, а то, что в нем жили люди (Фото 203)! Конечно, дот приспособили для жилья, надстроили второй этаж, но все равно дот не дом. Правда логика в этом есть: он выдержал удар цунами, выдержит и следующий. Мы долго смотрели на эту смесь войны и мира, и удивлялись, как человек приспосабливается к окружающей действительности.
  Вторым эпизодом было посещение пещер около Находки, где когда-то жил человек каменного века. Это не удивляло, там было мокро и грязно. Удивило другое: ученые нашли там, прямо на стене, вырезанную из белого камня голову женщины. Рисунков первобытных людей найдено немало, а вот скульптура, с исполнением на уровне древних греков, такого в мире еще не знали. Написано много книг о "Белой красавице", "Белой принцессе", но ни одна не объясняет мастерства человека, сделавшего такое.
  Зато, местные краеведы тут-же "наштамповали" гипсовых маленьких копий бедной красавицы, у туристов они шли на "ура". Нам всем даже не хватило, стоило такое искусство всего три рубля.
  Вернувшись на работу, я увидел, что обстановка на заводе удручающая. В результате просчета проектировщиков план постоянно срывался. Максимум, что мы смогли, это выйти на 60 процентов проектной производительности. Сначала это было не так заметно, так как первое время нам давали самую богатую руду. Теперь надо было работать со средним, и даже бедным содержанием урана в руде, и этого мы так и не смогли сделать. Первый цех оказался самым тяжелым, люди начали уходить. Работали сутками, а хорошего результата не добились.
  Произошел первый смертельный несчастный случай. Четыре тяжелых насоса "12Гр-8Т" стояли в приямке. Приямок - это бетонированная прямоугольная яма, заглубленная на три метра вниз. Между насосами были положенные нормами проходы, аппаратчик, или слесарь нормально обслуживали их. Звену из трех человек поручили замену отказавшего насоса. Они отсоединили его, затем один из них, слесарь Голиненко, зацепил насос стропами к крюку мостового крана. Смертельной его ошибкой была спешка: надев кольцо стропа на рым-болт насоса, он закрепил его простым прутком, а не болтом с навинченной гайкой.
  Стоя рядом с насосом, он дал знак крановщице поднимать его. Когда насос поднялся чуть выше головы, он зацепился за другой, такой-же насос. Строп ослаб, пруток выскользнул, и пятитонный насос рухнул на Голиненко. То, что от него осталось, никто не хотел трогать, все чего-то боялись. Пришлось Лаврентию Филиппову (он был начальником цеха) делать это самому. Люди очень устали, возможно, при нормальной работе это не произошло-бы.
  Приехали технический инспектор ЦК профсоюза, следователь, полетели головы.
  По проекту руда размельчалась до определенных размеров в мельницах самоизмельчения "ММС 70 Х 23" и уходила дальше в процесс. Так должно было быть, а получалось следующее: куски не доизмельчались, размеры их превышали щели выхода в решетках, мельница начинала работать "сама на себя". Такие куски руды у нас назвали "трудным классом" - это были своего рода паразиты: не уходили сами, и не давали измельчаться другим.
  Руда из мельницы не выходила, вращаясь в барабане, новую порцию некуда было подавать, технологический процесс останавливался. Сначала мы пробовали справиться собственными силами. Каких только вариантов не придумывали технологи. Нам: Ремонтно-Механическому Цеху и РМЦ надо было выполнять их в металле. Мы чистили заклепанные рудой решетки, резали в них продольные щели, все было напрасно, "трудный класс" оставался.
  Ремонтников в цехе почти не осталось, рабочие переводились в другие цеха, или просто увольнялись. Однажды директор на утренней оперативке попросил начальников цехов довести до сведения рабочих приказ: желающим перейти на работу в первый цех, разряд автоматически поднимался на один, там ввели более высокие премии, самые высокие на заводе.
  Так я лишился сразу 20-30 самых квалифицированных рабочих. Конечно, неприятно и тяжело, план по участку никто не уменьшал и не отменял. Но все мы понимали, что так надо, что иначе нельзя, там еще труднее. Забрали у меня и Искандарова, уговорили пойти механиком в цех. Бедный Хусаиныч, с первого дня он "сел" в цехе на трое суток, а дальше стало еще хуже.
  Однажды ночью, приехав на аварию, я, не дожидаясь, пока переоденутся слесари, пошел в цех. Влез внутрь мельницы и увидел человека в резиновом спецкостюме. Он пытался работать "кислородным копьем". Полдюймовую трубку присоединяют к кислородному баллону и добела разогревают. Дальше трубка плавится, и одновременно проплавляет металл большой толщины. Зная, что ребят еще нет, я матом "покрыл" работающего: " Какого черта ты тут балуешься? На тот свет захотелось? Кто тебя сюда пустил?" Он повернулся ко мне, лицо было черное от копоти, я узнал нашего директора. Выглядел он здорово уставшим, однако мне улыбнулся.
  "Вспомнил старое. Решил помочь, пока Вы приедете" - сказал Телятников. Я извинился, он махнул рукой, мелочи мол. Он ушел, а мы принялись за работу.
  Так продолжалось еще месяц. Вмешалась Москва. Нам снова дали "зеленую улицу". Московские конструктора разработали проект реконструкции завода, используя опыт Навоинского Горно-Металлургического Комбината. Там раньше столкнулись с подобным, и перевели мельницы с самоизмельчения на измельчение шарами. Кстати, в мировой практике ничего подобного не было. Навоинцы разработали специальные насосы, добавили лишние классификаторы и многое другое. Все это использовала Москва и скоро мы получили пачки чертежей, они заняли целую комнату.
  Но до этого С.С. Покровский провел операцию "Чистота" (так у нас назвали очистку первого цеха от просыпей руды). Однажды, приехав на завод, он зашел в цех. Раньше подобного не случалось, обычно он бывал только в управлении. Сталь Сергеевич увидел, что просыпи руды, образовавшиеся при многочисленных авральных чистках конвейеров, мельниц, зумпфов, проливы растворов привели к тому, что пески (перемолотая руда, из которой ушла вода) повсеместно на всех четырех блоках поднялись до отметки + 4.200 метров. В просторечии все здание размером 36 Х 120 метров на высоту 4 метров было полностью засыпано песками! Работе это не мешало, и цеховики привыкли к этому, и не обращали на такое положение внимания. Директору Комбината это показалось диким, он развернулся, и ничего ни говоря, уехал.
  Этим-же вечером нашего В.А. Телятникова пригласили в Комбинат на совещание. Сначала он "получил" по полной программе, затем Покровский в приказном порядке обязал начальников всех подразделений (шахтеров, РМЗ, ЦНИЛ, АРЦ, ШСУ и прочих - всех!) выделить людей с техникой для расчистки "авгиевых конюшен" подразделения Љ 7. Наутро на заводе у первого цеха начали разгружаться "Беларуси" с ковшами и лопатами, вагонетки, тачки, электро- и автопогрузчики. Появились рабочие, приехали инженеры из Комбината, Большой Директор не пожалел даже своих управленцев.
  Каждой организации отвели свой участок. Снова создалось ощущение муравейника, только в этот раз все выглядело гораздо проще. Более двух сотен людей, полсотни единиц техники ползали на нулевых отметках цеха. Цех работал, на головы работающих внизу людей лилась вода, сыпалась руда, но бригады продолжали зачистку. Через неделю на "нулях" можно было нормально ходить.
  Потом Телятников рассказывал об оперативке. Покровский, когда ему доложили о выполнении задания, пообещал Телятникову, что если повторится что-либо подобное, то чистить будет только завод, и с новым директором.
  Началась реконструкция. Л.Л. Филиппова заменили на В.С. Подтяпурина. Цеху повезло, Подтяпурин оказался в нужное время на нужном месте. Начальник он был великолепный. Забегая вперед, скажу, не касаясь его технических способностей, что он был еще и просто человеком. Единственный начальник цеха на заводе, сказавший в самое тяжелое время своим ИТР: "Если Вы уверены, что Ваше оборудование и люди будут нормально работать, не "вечеруйте", езжайте домой. Мне нужны выспавшиеся работники, а не сонные мухи!" "Вечеровать" в переводе с заводского сленга означало отработать минимум сутки.
  Монтажники работали круглосуточно, такого не было даже при пуске. Начали с первого блока: росли новые фундаменты, на них тут-же монтировались агрегаты. Много почерпнули у навоинцев: новые конструкции батарей гидроциклонов, дополнительные классификаторы, новые системы подачи жидких пульп на насосы. Блок рос вверх, по сравнению со старой конструкцией, это было ново и непривычно. Мои слесари и сварщики тоже участвовали в монтаже. Мы переделывали приямки погружных насосов, ставили мелочь: системы автоматической смазки, блочки гидроподпора мельниц, гидравлические насосы домкратов. Все старались сделать так, чтобы потом было удобно работать. Один пример: раньше гидравлика домкратов стояла внизу, постоянно была в грязи, теперь она находилась на отметке + 4.200, слесарь включал насос и видел, как поднимается барабан, насколько еще его надо поднять, или опустить. На отметке было чисто и светло, работать стало приятно.
  
  
  
  
   Новая должность. Селиванов. "Рацухи". Грибы
  
  
  Однажды меня вызвал Н.Д. Лагутин. Разговор был коротким и жестким: "Собирайся в первый цех. Шинкаренко сдох, и уже не тянет, а ты свеженький. А если не пойдешь, сокращу твою должность". И все. Выбирай, что хочешь. Андрюша Шинкаренко был механиком второго отделения цеха, а механиком цеха - Искандаров.
  Но, если сказать по правде, то пошел я с желанием. Во-первых, обстановка начинала выправляться, во-вторых там было поле для творческой деятельности, можно попробовать сделать задумки, которые в РМЦ мне никто не позволил-бы делать.
  Прошел Первомай. За неделю (со стажировкой) я принял дела у Андрюши. Выглядели они с Хусаинычем совсем плохо, землистые от усталости и недосыпания лица. Искандаров еще держался, сказывалась старая закалка, но чувствовалось, что и он подошел к пределу. Однажды, зайдя в цех, я увидел его, идущего в костюме и лаковых ботинках прямо по воде. Видимо, сил переодеваться не было, а может наоборот, было уже на все наплевать!
  На следующий день Лагутин забрал его обратно в РМЦ слесарем. "Пусть отдышится, а там посмотрим" - сказал он. Так уже делали неоднократно, практика была, человек быстро восстанавливался, его можно снова использовать. Потом я испытал это на себе.
  Принял меня Владимир Сергеевич хорошо, свел с Петром Серебрянниковым, бывшим молодым специалистом в начале создания завода, и "дослужившимся" до начальника смены, а теперь - ставшим начальником отделения. "Вдвоем Вы наворочаете дел. Это и нужно" - сказал Подтяпурин и отпустил нас. По дороге мы с Петром оговорили первые работы механической службы. Петр с Сашей Рачковым даже приготовили стол для меня.
  С коллективом мехслужбы я сошелся сразу, треть составляли лучшие рабочие моего бывшего участка, ушедшие в цех: Вася Пухнатий, Коля Лымарев, Коля Малыкин. Других я знал по совместной работе - Сергея Спиридоновича Зубарева, Василия Алексеевича Иващенко, Петю Жукова. Работы, выполняемые мехслужбой, не были новыми, большинство мы делали на ремонтных остановках и при ликвидации аварий.
  Я набросал себе маленький план первоочередных работ. Первой стояло создание инструментальной кладовой, а по существу механической мастерской. Раньше мехслужба, где только не ютилась, надо было создавать постоянное место. У нас был токарный станок, много инструмента, а главное - специальных приспособлений для ремонта тяжелого оборудования: лебедки, домкраты, тали, испытательные насосы. Хранилось оно везде, и ухода за ним не было. Нам отдали полутемную, грязную, полузасыпанную песками комнату на нулевой отметке.
  И тут на мое счастье нашелся народный умелец (говорю без кавычек - он действительно много умел!) Коля Селиванов. Он попросил у меня электросварщика, помощь от РМЦ в рубке листов металла, красок и растворителя. Все это мы с Серебрянниковым ему достали, тем более что этого добра у нас хватало.
  Через месяц Коля позвал нас в инструменталку. Той комнаты, что мы получили, было не узнать! На входе висел оттрафареченный лозунг: "Цех - это продолжение квартиры, а не начало улицы". Кладовая была поделена на две части: первая - общая, на стеллажах лежали каски (в цехе каждый должен был ходить только в каске, приходя на смену, рабочий одевал ее, заканчивая - сдавал) для каждого рабочего цеха, пачки респираторов "Лепесток", мотки сальниковой набивки и прочее. Вторая половина принадлежала только мехслужбе, тут стоял станок, стояли стеллажи с инструментом, домкратами, талями, лебедками, в стороне стояли стол и скамейки. Тут я проводил раскомандировки. Начальником кладовой, конечно стал Коля. Порядок с выдачей - сдачей инструмента у него был идеальный, правда девчонок-инструментальщиц мне иногда становилось жалко. Коля "жучил" их за каждый несданный гаечный ключ. В конце концов, он добился своего: инструмент перестал пропадать, каждый аппаратчик, не говоря уж о слесарях, не хотел связываться с Николаем.
  Коля наводил порядок, учил инструментальщиц разбираться в ключах, отвертках, молотках. Хозяйственный Селиванов договорился с электриками, они сменили всю электропроводку, и в кладовой стало светло. Все было выкрашено в разные цвета, вычищено, вымыто. Коля поддерживал порядок железной рукой.
  Меня поселили в здании 623. Это была насосная сгустителей, а в ней находилась маленькая комната. Тут мы и расположились: Петя Серебрянников, я и Саша Рачков - технолог отделения. С этим кабинетиком у меня связано одно приятное воспоминание. Как-то на завод для уборок выделили военных строителей. В принципе они не требовались, с любыми уборками Петя управлялся своими аппаратчиками, но раз дают - бери. Нам дали двоих.
  Это были узбеки, уже не помню, как их звали. Серебрянников долго думал, куда их приспособить. Утром они приходили и сидели в нашей келье. Как-то Саша Рачков начал возиться с электроплиткой и чайником, раскладывать пирожки, принесенные из столовой. Солдатик долго смотрел не его хлопоты, и предложил вместо пирожков угостить нас настоящим узбекским пловом.
  Он написал нам список продуктов, которые необходимы для плова. На следующий день мы принесли все по списку. Узбеки принесли какой-то специальный рис (тот, что продавался в магазинах, не подходил) и казан. К обеду плов сварился. Кстати, ребята объяснили нам, что если хочешь получить от плова полное удовольствие, его надо есть руками. Казан улетучился за десять минут. Кроме нас пробовали плов наши соратники: Володя Алякринский - энергетик и Саша Астапов - мастер КИП и А. Такого плова мы действительно не ели, ребята были настоящими мастерами.
  Целый месяц узбеки кормили нас. Когда они пришли прощаться, мы попросили их научить нас готовить плов. В повара мы отрядили Юру Банщикова. Втроем с солдатами он постигал азы национальной кухни, но проку из этого не вышло никакого. Пока он готовил под присмотром ребят, все получалось. Как только Банщиков приступил к "самостоятельной" работе, вместо рассыпчатого плова у него получилась каша, во второй раз он вообще сжег рис! Так все и бросили. К любому делу нужен талант.
  Краснокаменск раздвигался во все стороны. Четвертые "А" и "Б" микрорайоны стали самыми большими в городе, а ведь строительство еще не закончилось. Становилась похожей на проспект улица между домами центрального и четвертого микрорайонов, по ней носились взад и вперед "КРАЗы", "ЗИЛы", автокраны строителей, изредка по ее ухабам рисковали ездить на своих машинах горожане. Вырос центр второго и пятого микрорайонов - открылся магазин "Детский Мир" (Фото 205) соединивший в единый комплекс почту, гастроном, комбинат службы быта и коробку в которой должен был располагаться техникум. Все связывалось между собой многоуровневыми террасами с широкими лестницами. Так заработал Общественный Центр второго - пятого микрорайонов. Рядом стояли четвертая школа и детский комбинат (ясли и садик). На улице, перпендикулярной проспекту Строителей встала вторая пара девятиэтажек с магазином "Хлеб" (Фото 206). Напротив моего дома наконец-то запустили кафе "Аргунь", теперь можно было набирать продукты в их кулинарии, что для меня, как холостяка, было крайне удобно.
  Вместе с друзьями съездили в мебельный магазин временного торгового центра и купили холодильник. За зданием Комбината в начале строительства построили блок одноэтажных зданий, в них расположили все по тому времени необходимые предприятия - продовольственный, промтоварный, мебельно-бытовой магазины, столовую, баню, склады, клуб "Горизонт" и все назвали временным торговым центром (Фото 207, 208). Сейчас, когда появились центры во всех микрорайонах, ВТЦ потерял свое значение, но все равно работал. Горожане продолжали ходить в него.
  Коробка холодильника смотрелась необычно ярко, на ней все надписи были по-английски, нарисованы детали холодильника с пояснениями, а на всех сторонах большими буквами стояла надпись - "Машиноэкспорт". Видимо партию забраковали, но поскольку качество продукции, идущей на экспорт было несравнимо выше, чем внутри Союза, Серов забрал ее себе. Проверяли из партии несколько штук, если хотя-бы одно изделие давало брак, ее снимали с отправки. Остальные холодильники были хорошими.
  Холодильник честно отслужил до моего отъезда в 1996 году, думаю, что он служит и поныне моим бывшим соседям. Хорошо делали машины в Советском Союзе.
  В кулинарии я всегда набирал сырые бифштексы. Стоил один по тем временам 20 копеек, лепили его из чистейшего мяса, хлеб ОРС в них не клал. Придешь с работы, делать ничего нет сил, а есть все равно хочется. Достаешь три - четыре бифштекса и на сковороду, десять минут жарки на электроплите и вот он, покрытый золотисто-коричневой корочкой, с пузырьками масла, готов! Быстро поешь, и спать, рано утром - на работу.
  Пришли насосы из Навои (Фото 209). По сравнению с нашими старыми, это был верх совершенства. Стальные корпуса вместо чугунных, жидкая смазка вместо густой, улиты и рабочие колеса, выполненные из износостойкого чугуна. Кстати, появилась маленькая загадка. В чертежах указывалась марка износостойкого чугуна - 300Х28Н2. Мы ломали голову, ни под какие стандарты она не подходила, что же это такое? Н.Д. Лагутин, ездивший в Навои, и видевший насосы там, узнав об этом, смеялся: оказывается навоинцы так, на свой манер, обозвали износостойкий хромистый чугун. Для тех, кто разбирается в марках материалов - сравните 300Х28Н2 и ИЧХ28Н2, все сразу станет ясно. Вместо положенного по ГОСТу наименования ИЧХ - износостойкий хромистый чугун, они поставили число 300 - это 3 процента углерода, нормальное для чугунов содержание, тот-же чугун.
  Все шло хорошо, но подводил пресловутый "русский стандарт". Отверстия в лапах насосов и электродвигателей часто не совпадали с отверстиями в рамах, на которые они крепились. На заводе все обычно подгоняли, но если насос, или двигатель разваливался, то брали запасные, и тут начиналась мука. Приходилось на месте электросваркой увеличивать размеры отверстий, это было неудобно, долго, корпуса после нескольких перестановок приходилось выбрасывать. Но навоинские насосы было жалко портить таким варварским способом, и я придумал раму коробчатого типа из швеллеров. Тем более что шла реконструкция, и монтажники выполняли все наши пожелания.
  Вместо литой рамы, РМЦ по моим эскизам варило коробчатые, а вместо круглых отверстий делали продолговатые. За счет таких отверстий насос, или двигатель мог немного двигаться при установке взад - вперед и влево - вправо. Этого хватало, любой агрегат ставили на раму без опасений, все подходило.
  Такая-же ситуация была с фланцами насосов, которыми они подсоединялись к аппаратам, у них тоже часто не совпадали болтовые отверстия. Тут поступили еще проще: сделали поворотные фланцы, и, как назвали у нас, гибкие "всасы". Вместо стальной трубы между насосом и задвижкой, ставились резинотканевые рукава и крепились хомутами. Творческая мысль работала во всю: С.С. Зубарев, Володя Кравченко, Коля Селиванов, В.А. Иващенко, Коля Бейлин, Вася Пухнатий; моя старая "кадра" из РМЦ: Лева Кузнецов, Саша Барышев, Саша Морозов, Юра Лебедев, Витя Плотников - все приложили свои руки и головы к реконструкции.
  Сами насосы назывались в просторечии "смерчевыми". Потом это стало официальным названием. Обычно, турбинка насоса захватывает жидкость и, сжимая ее, гонит дальше. Поскольку все перекачиваемые среды у нас были с абразивностью 80-90 процентов, то можно представить, во что превращались сами турбинки и улитки, в которых они вращались. Часто в РМЦ ребята показывали их новичкам. Турбинка на просвет светилась, как стальное кружево. Так вот, в "смерчевых" насосах турбинка ничего не перекачивала, она только создавала вихрь, который и гнал урановую пульпу дальше. Просто и гениально. Работы по замене отработавших свое насосов стало меньше.
  Навоинцы сделали нам и второй подарок. На соединении "смерчевого" насоса с двигателем стояли гибкие муфты. Обычно движение от двигателя к насосу передавали стальные пальцы, покрытые резиновой трубкой. В гибких муфтах роль пальцев выполняли ленточки из старой транспортерной ленты. Такая муфта облегчила самую трудную операцию при замене насоса, или двигателя - центровку. Попробуйте на морозе сдвинуть 5-тонный двигатель ломиком на миллиметр. Сначала придется снять рукавицы, и голыми руками повторить эту операцию раз шесть-семь. Через десять минут Вы перестанете чувствовать свои пальцы, а надо еще линейкой проверять соосность валов насоса и двигателя. Звено в 3-4 человека, делающее такую работу, потом отогревается не менее получаса. Новые муфты позволяют все делать в рукавицах, с первого раза. Примерно совместили полумуфты на глаз, соединили их ленточками, и насос в работе. Через три года таких муфт на подразделении было около 90 процентов, все, что можно - переделали. За работы по реконструкции блоков я получил премию - 50 рублей, мои рабочие - от 25 до 150 рублей, в зависимости от вклада каждого. Как-то работая на "Химволокне", мы разговорились на эту тему. И начальник цеха вполне серьезно заявил, что в цехе никто не может получать больше него. Что скажешь, возможно, именно такие люди и развалили страну. У нас-же существовал принцип "сделал - получи", и никто не делил цеховиков на ИТР и рабочих. Дело было не в деньгах, а в нужности того, что мы делали. Стало легче работать - прекрасно, великая поговорка "Лень - двигатель прогресса!".
  С нас много спрашивали, но много и давали. В Союзе купить автомашину было практически невозможно, а у нас право на покупку определялось только заслугами и стажем. Люди стояли в очереди в профкоме, и, когда очередь подходила, он на своем заседании решал: выделять, или нет. Если выделяли, то работник получал выписку, шел с ней в ОРС, платил деньги, и получал машину.
  Так у нас получили машины Искандаров и Саша Дорофеев, молодой специалист из Улан-Удэ. Саша был прекрасным токарем, и голова у него хорошо работала, результат - машина вне очереди! Хусаиныч давно мечтал о "Ниве", и, наконец, получил красное чудо. Саша получил "ВАЗ-2105". Машины решили обкатать и поехали за грибами в тайгу. Н.И. Краев хорошо знал места за Васильевскими Хуторами и взялся показать дорогу.
  До Маргуцека доехали, как обычно, за час, затем свернули на таежную грунтовку. Подъехав к речке, увидели, что она сильно разлилась, прошли дожди. Мостов в тайге нет, везде ездят вброд. Николай Иванович так и делал, но сейчас брода не было видно. Десять минут ходили, меряли глубину - выходило, что "пятерка" должна проехать. Первым должен поехать Хусаиныч на "Ниве", у нее просвет больше, а после него - Саня. Но Искандаров вдруг чего-то испугался. Сашка отматерил его, сел в свою машину и рванул через речку. Смотреть на это со стороны было жутковато, "ВАЗ" исчез в брызгах и волне (Фото 210). Но прошло пять, может десять секунд, и из пены и брызг показалась белая крыша, а затем сама "пятерка". Машина благополучно выехала на противоположный берег. "Вот так надо ездить!" - сказал подошедший Сашка Хусаинычу. Тот молчал, мялся и вдруг попросил Сашку перегнать и его "Ниву". Тут захохотали все. Сашка перегнал и эту машину, и мы продолжили путь.
  К краевскому месту мы приехали поздно вечером. Сразу разделились: одни пошли собирать сушняк, другие принялись готовить ужин. На юге темнеет быстро, на фоне синего неба четко прорисовывались контуры сопок с ломаными линиями грив, да пламенели саранки (Фото 212). Горел костер, на рогульках висел казанок с булькающим не то супом, не то кашей. Скоро все было готово, казан поставили в центр, а все улеглись вокруг него с ложками (Фото 211). Хусаиныч достал водку, к нему присоединился Сашка, и компания принялась обмывать железных коней. Потом пили чай, кто обычный черный, крепкозаваренный, а Краев с Сашкой пили по-забайкальски, добавив в чай молоко. Спать легли поздно, запомнился крик какой-то птицы.
  Утром проснулись, и все, включая водку, повторилось. Правда, только похмелились. Солнце уже высоко поднялось над сопками, но небо было затянуто тучами. Это в России идут за грибами рано, боятся, что другие грибники соберут весь урожай. Тут бояться некого - тайга велика и грибов хватит всем. Действительно грибов оказалось много и всяких: особенно белых.
  Не спеша, пошли в лес, каждый своей дорогой. Николай Иванович предупредил об ориентирах, но по существу это касалось только меня. И Искандаров, и Сашка выросли в тайге, а Краев вырос на Урале, где лесов не меньше. Я вернулся первым, ведерко у меня было небольшое, да и отходить далеко боялся. Грибов в лесу росло столько, что даже я - полуслепой набрал "с верхом". За мной пришел Сашка Дорофеев, он приволок много: короб на спине, большую корзину и даже набитую куртку с завязанными рукавами, и тут-же начал их чистить. Ни до, ни после я не видел такого удачливого грибника. "Я родился в тайге!" - смеялся Сашка, когда спрашивали, как он умудряется собирать больше всех, и его узенькие глаза светились счастьем.
  С утра погода хмурилась, но к середине дня разгулялась: засветило солнышко, по небу поплыли редкие ярко-белые облачка. Вернулись Краев с Искандаровым, грибов у них тоже хватало. Неугомонный Сашка сбегал еще раз и принес еще столько-же. Пообедав, легли отдыхать, все сразу задремали. Домой вернулись засветло, надо было собраться на работу.
  
  
  
   23 февраля. Город растет. Мельницы. Забайкальск
  
  
  С утра понедельника начал заниматься смазкой агрегатов. В отделении существовало большое смазочное хозяйство, командовал в нем Василий Алексеевич Иващенко. На отметке - 8.000 метров располагалось помещение 12 Х 60 метров, работники цеха называли его - "маслоподвал". На бетонных фундаментах стояли маслостанции жидкой смазки мельниц, станции густой смазки классификаторов, емкости с резервным и отработанным маслами. Система работала в автоматическом режиме, и управлялся с ней один смазчик. Проверив в начале смены все параметры, он шел заниматься ручной смазкой насосов, редукторов и другого оборудования. Такие смазчики имелись в каждой смене, ребята называли их "автоматчиками" за большой маслошприц, висящий на груди, как автомат. В руке смазчик тащил ведро со смазкой.
  Пишу эти строки, и перед глазами сразу встает Володя Кравченко, неспешной походкой идущий по цеху. Таких точек, которые смазывались вручную, у нас было более шестисот. Конечно, смазчик физически не мог смазать все, поэтому бывало, что один привод мазали несколько раз, а другой - ни разу.
  Пришлось разработать график: какое оборудование, когда, и сколько раз в течение месяца мазать. Получился большой лист бумаги, по вертикали в нем перечислялось все оборудование, а по горизонтали стояли дни месяца. Клеточка в перекрестье была или пустой (в этот день единицу не надо смазывать), или по диагонали черно-белой (такое оборудование сегодня смазывалось). Выполнив смазку, слесарь ставил галочку. Иногда что-то не получалось, тогда начальник смены писал об этом в своем сменном рапорте. Система заработала, смазчики привыкли к ней. Выходов из строя оборудования по вине смазчиков больше не было.
  Неудобную закачку масла ликвидировали еще быстрее. В месяц мы принимали по семь тонн масла, выкачивать его из масловоза было мукой. Шли разливы, трубопровод в "маслоподвал" проектанты сделали неудачно, на нем стояла куча вентилей, а сам он составлял более сотни метров. При приемке масла смазчик носился, как угорелый, открывая и закрывая эти вентили, забудет какой-нибудь закрыть, и масло льется на пол.
  Мы с ребятами, уже имея опыт, смонтировали маслопровод заново, вообще без вентилей, проливы прекратились, и еще одной задачей стало меньше. Водитель вставлял шланг масловоза в воронку на улице и включал насос, вот и все.
  Зимой на галереях конвейеров от проливов воды и негерметичности самих галерей вырастали громадные сосульки. Они висели над дорогой и над нашим зданием, где мы квартировали. Такая сосулька, сорвавшись от вибрации, могла не только убить человека, но и прошить насквозь автомашину. Чего только не придумывали, чтобы их сбивать. Трудность заключалась в том, что висели сосульки на высоте 40 метров, и дотянуться до них даже с автовышки было нельзя, не хватало высоты. Как-то, выйдя из здания 622, я увидел человека со снайперской винтовкой Драгунова. Он отстреливал сосульки. Подойдя, я узнал заместителя директора Комбината по режиму В.П. Адамского. Я спросил: "Неужели, больше некому заняться этим?" Виктор Петрович улыбнулся и ответил: "Военные, кроме меня, никому винтовку не дадут". Потом этим занялись офицеры охраны завода. Лишь, через несколько лет, когда мы восстановили гидроизоляцию галерей, сосульки исчезли.
  Двадцать третьего февраля наши цеховые женщины решили поздравить нас, мужчин с Праздником Советской Армии. Такое происходило впервые. На квартире одной из них накрыли стол, и всех нас пригласили за него. Мужскую часть цеха представляли: Петя Серебренников, Саша Рачков, Юра Банщиков, Володя Алякринский, Валера Астапов, Витя Замятин и другие. Каждая из наших женщин: Зина Губанова, Надя Дементьева, Таня Человечкова, Валя Корнеева, Тамара Кашкина вручили каждому из нас подарок. И сегодня у меня идут электрические часы, подаренные в тот день, а ведь прошло 26 лет. Умели раньше делать технику. Женщины наготовили всяких угощений, каждая придумала что-то свое. У нас, усталых и голодных (мы приехали прямо с работы) разбежались глаза.
  Сели за стол, и Зина поздравила нас с праздником. Выпив, мы дружно навалились на еду. Пока мы ели, дамы читали самодеятельные стихи - поздравления. Жевать стало неудобно, пришлось слушать. Девчата принялись за частушки. Тут встал Юра Банщиков и предложил выпить за организаторов такого стола. После такого тоста ели уже все вместе. Надя включила магнитофон, и женщины пригласили нас танцевать. Плясали до поздней ночи. Разошлись счастливые и довольные, решив такие праздники проводить постоянно. Мы сразу подумали о 8 Марта.
  Цех вставал на ноги и объединялся. В.С. Подтяпурин всячески поощрял любые традиции, которые начали появляться в сменах. Это помогало выковывать коллектив, люди уже не стремились уйти из цеха, работа становилась в радость. Нечего и говорить, что Восьмого Марта мы закатили женщинам ответный банкет, думаю, что он был даже лучше первого.
  Весной я затеял работу, которую мне потом долго вспоминали: и хорошо, и плохо - по всякому. Дело в том, что если взять поперечный разрез цеха, то по одной длинной стороне располагались питатели, конвейеры, а по другой - батареи гидроциклонов. И те, и другие обслуживали одни и те же аппаратчики. Получалось, что человек работая у конвейеров на площадке с высотой около 7 метров, для обслуживания гидроциклонов, которые располагались примерно на такой-же высоте, должен был спуститься на отметку 4 метра, а затем снова подняться на семиметровую. Так за смену аппаратчик "набегал" сотню раз.
  Я задумал соединить мостиком обе семиметровые площадки, а, кроме того, сделать лесенки спуска на четырехметровую площадку. В этом случае человек ходил по одной высоте, что было гораздо удобнее. Сначала я попросил у Лагутина металлопрокат: швеллеры Љ 8, или 10, уголки. Он не дал, сказал, что их и так не хватает для выполнения плана РМЦ, но, если я хочу, то могу взять неходовые швеллеры Љ 24, или 30. Говоря так, Николай Дмитриевич думал, что я не захочу возиться с тяжеленными швеллерами.
  Он забыл, что отделение обслуживают мостовые краны, и сложность будет заключаться только в завозке металла в цех. Поэтому вес "железа" меня и ребят не пугал. За две недели мы смонтировали циклопическое сооружение, но самое главное было в том, что технологам понравилось. Начальство (директор, главный инженер и другие), заходя в цех, ругало меня за нецелевое использование материалов, но что сделано, то сделано, потихоньку все привыкли.
  В 1985 году, когда рухнул параболический бункер второго блока, полный руды, обо мне вспомнили. Мы сделали мостик так, что все продуктопроводы, идущие от нас во второй цех, а также линии сжатого воздуха, оказались под мостиком. В результате мостик принял на себя удар бункера, превратившись в груду искореженного металла, но продуктопроводы, линии воздуха остались целы. Поэтому, несмотря на ликвидацию последствий, завод работал, как ни в чем не бывало.
  Цеховики смеялись: "Абрамов, за это в 1938 году тебе бы дали "Звезду", но скорее всего, расстреляли бы раньше за перерасход материалов". Меня в цехе давно не было, мостик кое-как восстановили, но прежних удобств: площадок под резервные насосы, гидроциклоны не осталось. Приближалось 30 апреля 1980 года - мой день рождения. Я назвал гостей и уехал пораньше, собравшись купить цветной телевизор. В магазине всегда стояли 2-3 марки телевизоров на выбор. Я приехал перед обедом, продавцы собирались закрывать. В магазине-же на полках стоял всего один телевизор, на мое несчастье все перед праздником разобрали. Продавец, видя мои "страдания", предложил взять этот телевизор. Минуту я думал, затем махнул рукой: "Беру".
  Через 15 минут, договорившись с шофером "УАЗика", стоявшего у магазина, я затащил коробку домой. К этому времени начали сходиться гости. Дополнительным блюдом к торжеству был фильм "Старик Хоттабыч", который ребята смотрели, пока женщины накрывали стол. Он (как и вся мебель) был самодельным. Размеры стола позволяли усадить всех ИТР цеха - мужчин и женщин. Закуску взяли в кафе "Аргунь", благо готовили там хорошо. Наставили салатов, заливного, эскалопов с картошкой, про спиртное я не говорю. На десерт для женщин купил торты, пирожные и конфеты. Все получилось на славу!
  Город хорошел день ото дня. Каждый раз, возвращаясь с работы на автобусе (родная "пятерка"), я любовался работой строителей. Город, по числу жителей, перешагнул за 60 000 человек. При достижении 100 000 рубежа он мог претендовать на троллейбусное сообщение. Двухполосные дороги в городе позволяли сделать это, хоть сейчас. За городом тянулась обычная, правда бетонированная дорога с одной полосой. Поэтому Комбинат и ПУС, не дожидаясь достижения цифры в 100 000 человек, начали строить вторую полосу до поселка Краснокаменский. Попутно, на выезде из города поставили будку ГАИ, и круг-развязку.
  Из окна автобуса была видна вторая, строящаяся полоса. Ее бетонировали тоже картами, и с каждым днем карты уходили все дальше и дальше. Строил, как всегда, Военстрой. Голые до пояса солдаты принимали бетон с самосвалов и разравнивали его линейкой и вибратором.
  В городе всерьез занялись детскими городками, таких я еще не видел. Из окатанного гранита, привезенного с забайкальских речек, старых бетонных колец, земли и дерна создавались целые крепости, замки, не считая песочниц, пирамид, разноцветных лестниц, турничков. Стояли, похожие на настоящих, крокодилы, верблюды из бревен. Ребятишек из этих городков невозможно было вытащить! Что-то подобное я увидел в Твери только в 2000 году.
  Детские комбинаты представляли собой двухэтажные постройки с центральным зданием и отходящими от него по диагоналям помещениями групп, бассейнов (я не оговорился, в последних комбинатах их было по два), зимних садов, игровых комнат. Бассейном оснащалась каждая школа. Забайкальской морозной зимой ребятишки плескались в воде, как на юге.
  Сосед, живший подо мной, привез из тайги молодую лиственницу. Посадил деревце рядом с тополем и начал ухаживать. Чего только он не делал: сыпал подкормку, укутал лиственницу на зиму теплоизоляцией, установил оградку. Но все напрасно - лиственница, неприхотливая в тайге, так и не прижилась. Наверное, дело было в грунте, земля вокруг дома после строителей испортилась.
  На работе снова появились проблемы. На мельницах "ММС 70 Х 23" раньше работавших в режиме самоизмельчения, шары, загруженные в мельницу, стали разбивать не только куски урановой руды, но и броневую защиту барабана. Эта защита состоит из пластин (футеровок) размерами примерно 700 Х 1000 Х 250 миллиметров и весом около 800 килограмм. Они отлиты из чугуна и спецболтами прикреплены к цилиндрической части барабана. Футеровками специальной формы защищен торец барабана, на другом торце стоят решетки, через которые измельченная руда уходит из мельницы. Защита должна служить минимум шесть месяцев, а служила (до первой "дыры") всего один.
  Сначала начинала "сыпаться" футеровка цилиндра. Выкалывались маленькие кусочки, затем шары колотили по сколу и разбивали футеровку дальше. На коротких остановках я влезал внутрь барабана и осматривал броню. Зрелище было неприятное: на фоне отполированной кусками руды и шарами брони и тут, и там виднелся открытый металл самого барабана. Эксплуатировать такую мельницу нельзя, развалится сам барабан, не эксплуатировать тоже нельзя - план никто не отменял.
  После краткого совещания приняли решение - ставить заплаты из стального листа толщиной 60 миллиметров. Но решение легко принять, выполнить гораздо труднее. Мельницу останавливают на короткое время, вентилировать ее некогда, поэтому внутри, вместе с паром, продолжает выделяться радиоактивный радон, температура 40-50 градусов, да стопроцентная влажность. Влезешь внутрь, сразу промокаешь, дышится трудно, приходиться бросать шланг со сжатым воздухом. За короткое время надо снять шаблон с поврежденного места, и, пока по нему снаружи будут вырезать заплату, газорезкой вычистить место монтажа от "плоскуши". "Плоскуша" - это остатки шаров, намертво вклепавшиеся между металлом барабана и футеровками. Работали, пока не поставим заплату (Рис. 223). Из ИТР днем командовал я, сменному мастеру-механику хватало других дел. Ночью все доставалось ему, или вызывали опять-таки меня. У нас было принято: при опасных и необычных работах ИТР обязательно присутствует на месте работ. Сначала народ, особенно новенькие, обижались: "Нам, что, не доверяют?" Приходилось объяснять. Вообще любой работой всегда сначала занимался ИТРовец, знакомился, готовил, и, только когда ему все было ясно, шли рабочие. На "Химволокне" рабочие почему-то сами разбирались в заданиях. Механик "на пальцах" объяснял и убегал, говоря, что занят. Потом один из старых, кадровых рабочих рассказал, что на этом комбинате так было всегда, с самого начала. Уровень инженеров был видимо низким, больше такое поведение объяснить нечем. Встречаясь с друзьями, работавшими на других предприятиях, я интересовался этим вопросом. И мои инженеры, ничуть не стесняясь, подтверждали подобную практику. В Средмаше, Общемаше, Оборонмаше положение было таким, как я описал: сначала инженер - потом рабочий. Кстати, такая система развивает техническое мышление, создавая настоящего инженера. Но я опять отвлекся.
  Рабочие вылезали из барабана насквозь мокрые, переодевались, "курили" и... шли делать другую работу. Сколько "единиц" мы получали, никто не знает, дозиметрического контроля не было. В неделю ставили три - пять заплат. Самое главное, никто не жаловался, работа стала считаться обычной, люди даже привыкли. Иной раз смеялись: "Что-то давно мы в баню не ходили!"
  И снова нас выручили навоинцы. Они шли на несколько шагов впереди. То, что у них уже вовсю эксплуатировалось, у нас только внедрялось. Правда, с другой стороны было хорошо, всегда есть готовое решение. Но, это я смеюсь: нового и у нас придумывали и внедряли не меньше. Броня разваливалась и у них, тогда их инженеры придумали и сделали ее из износостойкого хромистого чугуна, о котором я говорил. Дело было новым, даже в Союзе, но им на это было наплевать. Надо, значит надо! Технологи-литейщики у них были великолепные, задачу они решили быстро. По просьбе главка нам прислали два комплекта футеровки. Монтажники Ремонтно-Механического Завода (для нас создали специально цех внешних ремонтов во главе с И.И. Ившиным) смонтировали их, и с заплатами покончили раз и навсегда. Потом РМЗ освоил литье футеровки из ИЧХ, литейщики и у нас работали как надо, все мельницы перефутеровали, и цех зажил спокойно.
  На границе, как началось с 1968 года, так и продолжалось. "Братьям" с той стороны Аргуни очень хотелось заполучить степи Забайкалья, тайгу Приамурья и Приморья. Они везде трубили, что это их, и только их, земля. Союзу волей-неволей приходилось наращивать военную мощь на восточных границах. Начиная с 1929 года, граница не знала покоя. Сначала конфликт на КВЖД, на разъезде 19 (потом станцию в честь этого назвали Отпор, теперь это Забайкальск), потом - японцы, теперь - снова китайцы. Забайкальский военный округ стал одним из самых сильных в стране, если не самым сильным.
  Едешь в тайгу за грибами, или ягодами, и не знаешь, где в глуши наткнешься на колючую проволоку с табличками "Запретная зона. Проход запрещен. Стрельба без предупреждения!" Коснулось такая обстановка и нас. Было принято решение построить укрепрайон, прикрывающий город и Комбинат со стороны границы. На партконференции о нем рассказал А.П. Мищенко - первый секретарь горкома КПСС.
  Сразу за городом, у дороги на аэропорт, начала создаваться база УРа. В кратчайшие сроки Военстрой и армия построили казармы, плацы и артгородок. Техники нагнали всякой, появились даже грузовые "Ураганы". По ночам часто ревели танковые моторы. На наших бетонных дорогах появились следы танковых гусениц. Ездить по бетону танкистам запрещали, можно было только переезжать через дорогу, степь покрылась параллельными рифлеными дорожками. Но днем все было тихо. Армия старалась ничем не выдавать своего присутствия, но в городе замелькали солдаты и офицеры, отнюдь не относящиеся к Военстрою. Мелькали мундиры мотопехоты, танкистов, и даже ракетчиков.
  На углах зоны завода поставили бронеколпаки. Б.И. Сулима вечно выпрашивал в РМЦ то кран, то звено монтажников, то бригаду строителей. Вскоре завод походил на маленький форт. Как-то поехав в Забайкальск, мы увидели сначала одну, затем еще две танковые башни, торчащие из земли на вершинах сопок. Потом узнали, что для прикрытия танкоопасных направлений, УРовцы зарывают в землю танки, оставляя наверху одну башню. Делалось это так: с армейских складов брали танки старых моделей "ИС-2", "ИС-3", "Т-10" и другие. Их заводили в заранее выкопанный окоп, снимали двигатель и все ценное, оставляя орудие. Места установки определялись заранее. Такие "батареи" позволяли надежно прикрыть город в случае прорыва китайских танков. Огневые точки не охранялись, мы часто подъезжали к такому танку, влезали в башню, осматривали орудие. Недавно по телевидению показали сюжет: теперь ни кому не нужные танки "предприниматели" самовольно режут на металл. Поневоле вспомнишь Сталина: что было-бы тогда с таким "бизнесменом"? Наверное, в лучшем случае мыл золото на Магадане.
  В Забайкальске предвестником Нового Года являлись китайские мандарины. Война - войной, но торговлю китайцы всегда уважали. Мандарины лежали в аккуратно сколоченных низеньких ящичках из тоненькой дощечки, каждый был завернут в папиросную бумагу. Запах в магазине стоял, как говорили, новогодний. Мандарины брали сразу ящиками. Такого ящика, мне, холостяку, хватало на полянваря.
  По традиции, приехав в Забайкальск и сделав все дела, шли в ресторан железнодорожного вокзала. Забайкальский вокзал был последним на территории Советского Союза (Фото 222), с него уходил в Китай, сменив тележки, поезд "Москва - Пекин". Ресторан являлся "интуристовским", но пассажиры поезда его практически не посещали, им вполне хватало вагон-ресторана. Поэтому в ресторан стали пускать обычных граждан с рублями. Несмотря на пустые столики "Интурист" держал марку, кормежка тут была отменная, официантки скрипели фартучками.
  Даже мы, избалованные Серовым, с удовольствием садились за покрытый накрахмаленной скатертью столик, и ели сборную солянку, бифштексы с жареной картошкой и луком, пили настоящий кофе. Ну, а потом 90 километров тряски, и мы дома.
  
  
  
   Награда. Свадьба. 5 блок. Благоустройство. Учения
  
  
  За мандаринами пришел 1981 год. Событий в нем произошло, как никогда. Началось с праздников. Завод отметил пятилетие со дня пуска. Торжества отмечались на самом заводе, Комбинате и в городе. В конце января произошло знаменательное для меня событие. Комбинат устроил награждение по итогам пятилетки, и в связи с пятилетием. В списки, благодаря В.С. Подтяпурину, попал и я. Получил я конечно не орден, не медаль (ИТР среднего звена награждались крайне редко, только руководители высшего звена и рабочие. Я не помню, чтобы за 20 лет работы кто-либо из моих товарищей получил хотя-бы медаль), а всего лишь знак "Ударник десятой пятилетки" (Фото 213). Но, все равно, было приятно. Кроме того, оказалось, что удостоверение и значок приравниваются к правительственным наградам. Поэтому, при выходе на пенсию, показав удостоверение, я получил звание "Ветеран труда". Значок - сущая ерунда, но сейчас он дает право на получение лишних 300 рублей к пенсии и льготный проездной билет, а при нашей нищей жизни это большое подспорье.
  Досталась мне и высшая награда, как я считаю. Однажды С.С. Зубарев, признанный авторитет и уважаемый на Комбинате человек сказал нам с Сашей Рачковым: "Вы - же фанатики. Вас бьют, гоняют, как бездомных кошек, лишают премий, а Вы прете к своей цели, как танки. Пожалуй, Вы и правда, сделаете из этого завода картинку!" После таких слов мы думать забыли об обычных медалях и орденах. Выше уже ничего не могло быть!
  Награды мы обмыли, как положено. Петя Серебренников получил такой-же значок, а Сашка - "Победителя соцсоревнования". Собравшись у меня дома, накрыли мой здоровый самодельный стол, вместо рюмок взяли граненые стаканы (специально забежали в магазин и купили), бросили туда свои значки и дружно выпили. Потом еще и еще, потом пошли разговоры о работе...
  В марте я уехал в отпуск, в Калинин. Там я "скоропалительно" женился. Свою невесту, Риту Безгачеву (Фото 224), я знал и раньше. Она жила в соседнем подъезде нашего дома, в Калинине. Рита заканчивала медицинский институт, и после свадьбы осталась в городе, а я вернулся в Краснокаменск. Друзья, увидев обручальное кольцо, вытаращили глаза, я считался закоренелым холостяком. Выпив, подобрели и стали поздравлять с торжественным событием. Не хватало только жены. Она собралась приехать после государственных экзаменов, как только получит диплом, да и дела с квартирой надо было уладить.
  Рита прилетела летом. Я встретил ее в Чите, билетов на самолет, как всегда, не было, поехали на поезде. Рита глядела во все глаза. Извивающаяся среди сопок Ингода, сами сопки, забайкальские деревни - такого в ее жизни еще не было.
  С ее трудоустройством возникли проблемы. Я не догадался (да и не знал) оформить ей вызов через "МСО-107", то есть через Третий Главк Минздрава, а когда она приехала, у нее было направление в районную поликлинику, недавно образованного Краснокаменского района. Ей пришлось идти работать туда. Но, нет худа, без добра. Поликлиники еще не существовало, кроме трех квартир в 477 доме, выделенных городом для нее. Работала только заведующая - Нина Георгиевна Шестакова. Рите пришлось начинать все с начала, писать заявки на медоборудование, создавать стоматологический кабинет, организовывать выезды в деревни и села района, налаживать профилактику.
  Помимо всего этого она благоустраивала мою, а теперь нашу квартиру (Фото 224,225). Быстро "улетела" моя самодельная мебель: книжные полки, кресло, стол - появилась полированная стенка, кухонный гарнитур, торшер. К чести Риты надо сказать, что все она делала с моего согласия. Жизнь входила в семейное русло.
  В цехе и на заводе становилось все лучше, количество "вечеровок" резко снизилось, технологи медленно, но выходили на плановые показатели. Замелькали рапорты о перевыполнении. Оно выглядело мизерным, доли процента, но оно было.
  Мы наращивали мощность, а следовательно - производительность оборудования. Многое приходилось переделывать. Залихорадило первое отделение. Стремясь улучшить технологию, ребята добавили в процесс воды, положение у них улучшилось. У нас-же снова начались авралы. Переобводненная руда напоминала собой сель, неожиданный и страшный. Руда к нам от них поступает через питатели из параболических бункеров. Обычно она идет равномерно, ссыпаясь из питателя на конвейеры, жиденьким потоком. Аппаратчики следят за питателями и конвейерами.
  Сейчас из одного питателя неожиданно "вылетало" 15-25 тонн. Жидкая масса засыпала все вокруг, конвейеры останавливались. Их просто не было видно под слоем руды. Если учесть, что конвейеры обслуживали женщины-аппаратчицы, а питателей только на одном блоке более двадцати, то можете представить, как им доставалось. Вся смена собиралась у питателя и конвейеров и лопатами очищала все от руды.
  С этой бедой мы справились, поставив шибера на выходе каждого питателя. Шибер - это большая лопата поперек питателя. Он управляется сжатым воздухом. Аппаратчица, работая с питателем, понемногу приподнимает шибер, щель невелика и "плевков" больше нет.
  Пришлось нам устранять и недоработки проектантов. Из урановой руды, лежащей на ленте конвейера, выделяется радиоактивный радон. Чтобы защитить персонал проектанты сделали ограждения лент, полностью закрыв ее. Эти ограждения состояли из двухметровых секций, соединенных болтами. Каждая секция весила не менее тонны, а чтобы снять ее, необходимо раскрутить полсотни болтов и звено монтажников с талью. Таких секций на одном конвейере десятки.
  Представьте ситуацию, пространство между ограждением и лентой забилось рудой, конвейер встал. Что делать одной аппаратчице? Снова закрутились наши мозги. Петя Серебрянников где-то вычитал, что защититься от радона можно, "повесив" над лентой водяной туман. За ним - радиоактивность практически нулевая. Когда появляется идея, превратить в чертежи ее уже просто.
  Первую установку с водяным туманом мы сделали сами. Пробросили над лентой конвейера дюймовую трубу с распылителями через полтора метра, поставили легкие боковые ограждения, и, дело сделано. Теперь можно контролировать количество руды на ленте визуально, не боясь получить "дозу". А если надо почистить ленту, то доступ к ней открыт. Затем вступили основные силы: РМЦ и РМЗ. Они переделали все остальные конвейеры. Серебрянникова отметили приказом по заводу, дали премию, а главное, что на него обратил внимание Телятников. У каждого бывает свой шанс, был он в Шевченко у меня, теперь удача тронула рукой Петьку. Серебрянников ходил гордый и счастливый.
  Здесь хочется отметить наших аппаратчиков. В цехе сложились коллективы смен, подобрались хорошие бригадиры: Толя Удовиченко, Витя Алещенко, Гена Ипатов и другие. Пестовал их Саша Рачков, это была его вотчина. Работали они дружно, всегда помогали друг другу, а в случае необходимости и слесарям. Приезжаешь на аварию, а аппаратчики крутят гайки вместе с моими слесарями. Скажи такое кому-нибудь сейчас, не поверят. Слесаря, видя такое к себе отношение, тоже старались. Насосы, гидроциклоны меняли как можно быстрее, понимая, что от этого зависит выполнение плана и премия технологов. Ну, а что касается вывода оборудования в ремонт, то ни разу не было такого, чтобы мы ремонтировали грязные агрегаты. Все и всегда было вычищено и вымыто. Мы были единым коллективом, все прекрасно понимали это и делали все, что зависело от каждого.
  Весной, как всегда, начала гореть степь (Фото 227). В городе запахло дымом, и то там, то тут в ней начали чернеть первые проплешины, под забайкальским ветром разлетался пепел. Иногда утром, из автобуса, видели палы. Впереди непрерывно растущего черного пятна, ползли невысокие красные язычки пламени. Оно шло непрерывно движущейся изломанной линией, над ней клубился сероватый, почти незаметный в утреннем воздухе, дымок. Огонь уходил к вершинам сопок, медленно и неотвратимо поднимаясь по склонам. Мы интересовались у местных жителей, случалось ли такое раньше, или это пришло с нами. Оказалось, так было издавна. Казаки-старожилы Забайкалья рассказывали, что у них так принято. Оставшаяся с осени и простоявшая всю зиму трава не гниет и не падает. Таким образом, если ее не убрать, то не пробьется новая, молодая травка, а значит, скоту будет нечего есть. Поэтому пожоги организовывались специально.
  Но, тогда за ними следили, не давая пламени распространяться туда, куда не нужно. Казаки на лошадях забивали огонь идущий не в ту сторону. Командовали такими "работами" опытные старики, огонь выжигал необходимые территории и стихал под человеческой рукой.
  Нынче появилось много переселенцев, не имеющих опыта в пожогах, зажгли и ушли, вот степь и горит. Наши городские тоже прикладывают руки. Выедут в степь, разожгут костер, попьют водки и домой. О том, чтобы затушить кострище не думают, вроде степь все спишет. Такие пожары неуправляемы, куда подул ветер, туда и пошел огонь. Сперва горит трава, сгорают гнезда полевых птиц, затем начинают гореть кошары, хозяйственные постройки.
  Сколько не объясняют людям, проводя беседы, печатая статьи в газетах, показывая пожары по телевидению - результата нет. Даже наказания не помогают. Так, каждую весну и осень и горит степь. Правда, надо отдать должное: свежая трава на месте пожарищ вырастает мгновенно, зеленая, сочная, и птицы все также поют весной. И где необходимая мера подобных пожогов, теперь, наверное, не знает никто. Опытных стариков не осталось, а молодежи это неинтересно.
  Строители заложили фундаменты комбинатского Дворца Культуры. Сейчас, в торжественных случаях, использовался или клуб "Горизонт", или зал Первого Общественного Центра, иногда Дом Культуры ПУСа "Строитель". Наш ДК строили с размахом, размеры фундаментов впечатляли. Они заняли всю свободную площадку за "Дворцом Спорта".
  Около моего дома начали строить здание АТС. Ее подобие размещалось в угловой квартире дома 107, где располагался горком КПСС. Места, конечно, не хватало. Все хорошо, но обидно: АТС закрыла своим корпусом вершины сопок, видимые из моих окон. Часто вечером, ужиная на кухне, я любовался заходящим за сопки солнцем. Закаты всегда отличались друг от друга - от бледных, желтоватых до ярко-красных с сине-голубыми прожилками.
  Вошла в строй поликлиника "МСО-107", первое семиэтажное здание медгородка, рядом с моим домом. Лечиться можно хоть каждый день. Проходя ежегодные медосмотры, мы терялись в его коридорах, ища нужные кабинеты. Здание напичкали новейшей по тому времени аппаратурой, чего только стоили чехословацкие машины для сверления зубов, дававшие свыше 300 000 оборотов в секунду. Медсанотдел, или в просторечии медсанчасть, относилась, как и все медсанотделы в городах Средмаша, к Третьему Главку Министерства Здравоохранения. С момента создания атомной промышленности создали и Третий главк. Только он в Советском Союзе, занимался разработкой лечения организма человека от радиации. Скольких человек они вытащили с того света, не считал никто, великое им за это спасибо! Везде, где возникали аварии, связанные с радиацией, а в первые годы Средмаша их хватало, работали медики третьего главка. Но главк занимался и обычным лечением. Многих из моих товарищей отправляли на лечение в Москву. Там делали серьезнейшие операции, многие являлись новинкой даже для медицинских асов столицы.
  Обстановка в цехе стабилизировалась, пришло время обратить внимание на свои "жилищные" условия. Как я писал, мехслужба ютилась в помещении инструментальной кладовой. Места было мало, неудобно, проводишь какое-то собрание, а рядом грохочет станок, рабочие берут и сдают инструмент. Мехслужба работала круглосуточно: как у аппаратчиков, у механиков было пять смен. Три работали, две - отдыхали. График составили хорошо, людям нравилось. Сменное задание состояло из 3-5 пунктов: первый - замена неисправных насосов и узлов, указанных предыдущей сменой, второй - планово-предупредительный ремонт закрепленного за сменой мастера-механика оборудования, третий - работа смазчика, согласно графика смазки, четвертый, пятый - перспективные работы.
  К перспективным работам можно отнести наращивание бортов классификаторов (увеличился фронт классификации), замена безнапорных трубопроводов на лотки, армированные старой лентой (придумка наших рационализаторов), перепланировка трубопроводов с целью увеличения их уклонов и многое другое. Всякий раз предварительно я обсуждал эти работы с Петром Серебрянниковым и Сашей Рачковым, идеи были их, исполнение мое. Каждая выполненная работа давала выигрыш в производительности, или в культуре обслуживания - поэтому эти пункты я проверял особенно жестко, не слушая никаких отговорок. Да их почти не было, мастера-механики понимали их необходимость и старались. Для мастеров-технологов и мастеров-механиков мы с Серебрянниковым оборудовали комнату под щитом оператора. Теперь ИТРовцы имели свой угол, место выбрали удачно, посреди цеха; утром пока идешь по цеху до этой комнаты, посмотришь треть оборудования. К 7.30 собирались все: Серебрянников, Рачков, я, Алякринский, Астапов. Читали сменные отчеты, определяли работы на сутки, после этого я писал задание дневной смене слесарей.
  Ребята стали заговаривать о своей мастерской. Начали искать место, где ее сделать. Парадокс, в огромном отделении не было места для ее размещения, все помещения давно были заняты. Существовали свободные площади на отметках, но они постоянно заливались, или находились далеко от основных мест работы. Кто-то в шутку посоветовал использовать "насест". Так называли десяток швеллеров, висящих в начале цеха, над отметкой + 7.200. Там хотели поставить какие-то агрегаты, но раздумали, а швеллеры остались. Вася Иващенко и Коля Лымарев долго ходили около них, а потом пришли ко мне. Место оказалось подходящим: рядом была лестничная клетка, с улицы можно сразу подняться в мастерскую. Сверху и снизу были монтажные проемы, а над ними висела электроталь, любой узел легко подавался в мастерскую для переборки. Решили строиться.
  Я нарисовал эскизы, и смены принялись за дело. Кстати, задание на монтаж мастерской я давал помимо сменного задания, так сказать сверх плана. Ребята знали, что сначала они обеспечивают технологию, и только потом строят мастерскую. Нагрузка была тяжелой, но народ не жаловался, делали для себя.
  Зашили пол, сварили стенки из листа, установили верстаки и сейфы бригад - прошло два месяца, и мастерская блестела свежей краской. Работать сразу стало удобнее. Конечно, наши строители сложили бы стенки из кирпича, но ни к Лагутину, ни тем более к директору я не обращался, они даже разговаривать не стали-бы. Потихоньку обживались: поставили заточной и сверлильный станки, подвели сжатый воздух к шлифовальным машинкам. Электрики сделали хорошее освещение, КИПовцы подвели телефоны и громкоговорящую связь.
  Летом ездили отдыхать на водохранилище (Фото 228, 229). Построили его с единственной целью, иметь резервный источник воды. Техническую воду брали с Аргуни, но могло случиться всякое. Поэтому в двадцати километрах от города выбрали низину, заизолировали дно, построили плотину, накачали воду - появилось рукотворное озеро. Вокруг него стояли пустые сопки, после настроили профилакторий строителей, базы отдыха.
  После заполнения водой, в водохранилище запустили мальков пеляди и омуля, они прижились. Вскоре на водной глади появились первые лодки рыбаков. Ловить разрешалось только удочкой, за сети могли оштрафовать и уволить с Комбината, и последнее для рыбаков было самым страшным.
  К нашему корпусу начали пристраивать новый. Министерство, удовлетворенное наладившимся выпуском закиси-окиси урана, расширяло производство. Страна собиралась увеличивать атомную составляющую всей энергетики, уран стал нужен в еще больших количествах. На заводе должны были построить еще два блока, а перспектива остановилась на двадцати. Снова появились строители и монтажники, но теперь обходились своими силами.
  Пятый блок москвичи разработали с учетом опыта и ошибок, выявленных при эксплуатации четырех блоков. Получив чертежи, мы: Петя, Саша и я, засели за их изучение. Работать пришлось по вечерам, днем шла обычная работа. Каждый изучал свою часть - Санька с Петром читали технологию, а я - механическую часть. Потом объясняли изученное друг другу, разделить части было нельзя, они переплетались, как клубок змей. Через неделю у нас появилось какое-то представление о блоке.
  В проекте было много нового: вместо односпиральных классификаторов поставили более производительные двухспиральные, более мощную шаровую мельницу "МШР 4,5 Х 5", по-новому расположили батареи гидроциклонов, вместо 500-миллиметровых, встали 750-миллиметровые.
  Отвечеровав месяц, мы выдали наверх свои замечания. Конечно, они не меняли сути проекта, но при их выполнении работать стало-бы легче. Проект нам понравился, особенно главное - технология, в нем, наверное, впервые подумали о людях, которые будут обслуживать новую технику. Оборудование расставили просторно, не было прежней тесноты. Производительность нового блока превышала старый в 1,5-1,7 раза, по существу он заменял два старых. Единственное, что нам, и не только нам, не нравилось, было искусственное решение по подаче руды на 5 и 6 блоки. Для комплекса 5-8 блоков строители должны были построить второй рудный тракт (такой же, как первый: с галереями, конвейерами и прочим оборудованием). Но когда построят новые четыре блока неизвестно, а пятый, после монтажа, надо будет пускать, отсюда и искусственное решение.
  Проектировщики добавили два наклонных конвейера, в результате существующий рудный тракт мог снабжать рудой пятый и шестой блоки. Но, нет ничего более постоянного, чем временное. Строительство 7 и 8 блоков не начали (случился Чернобыль), и, уезжая в 1996 году, я видел, что временная схема так и осталась. Как с ней мучались аппаратчики!
  Сколько пота, труда и крови доставляла эта схема работникам первого и второго отделений, я увидел при запуске пятого блока, а потом почувствовал на себе, когда пришел в четвертый цех.
  Каждое лето министр Средмаша Е.П. Славский объезжал свои "владения". Он облетал все наши точки: так было в Шевченко, так продолжалось при мне в Краснокаменске. Наверное, ни один Министр Правительства СССР не был таким мобильным, как Ефим Павлович. Делал он это почти до самого ухода на пенсию, а стукнуло ему к этому времени уже за восемьдесят.
  Этих его поездок и хотели и боялись. Хотели, потому, что он решал все вопросы, даже самые тяжелые, власти у него хватало. Что-то у него можно было попросить (как "Орбиту", заполученную вместо "Арзамаса-16"), что-то изменить в работе площадки. Побаивались, потому, что "генерал", "дед" (называли его по всякому, но всегда с уважением!), пройдя всю карьерную лестницу на производстве, мог при обходе подразделения, куда он приезжал для осмотра, пойти совсем не туда, куда предусматривали руководители Комбината.
  У всех, и у нас в том числе, всегда имелся проложенный "красный" маршрут отчасти для того, чтобы показать работающее оборудование, отчасти для того, чтобы что-то попросить: материалы и агрегаты, дополнительное финансирование; отчасти, чтобы похвастать своими достижениями. В один из его приездов, "деда" повели по "красному" маршруту, а он возьми, да сверни в сторону пачуков. Мы и сами там не ходили, настил сгнил от пролитой кислоты, можно было провалиться. Покровский успел ухватить Е.П. Славского за локоть и задержал его. Министр потребовал объяснений, получил их, ругнулся и пошел дальше. Через неделю РМЦ вместе с монтажниками доложили о замене не только настила, но и несущих балок, которые прогнили тоже. Оргвыводов Славский не сделал; как бывший производственник, он понимал, что не все делается сразу, дойдут руки и до этого (Фото 230, 231). Необходимо только время. "Дед", как всегда, не торопился с выводами!
  И руки действительно доходили. Силы и возможности к этому времени появились. Мы начали заниматься культурой производства. У главного входа в цех было пустое пространство с гранитным выступом, оставшимся после того, как срезали верхушку сопки. Гранит напоминал перевернутое блюдце. Нас с Серебрянниковым вызвал В.С. Подтяпурин и сказал: "Пошевелите мозгами и облагородьте площадку". Сказано - сделано. Петр со своими аппаратчиками занялся бетонными и озеленительными работами, а я решил использовать гранитный выступ под фонтан. Внахлест по "блюдцу" бросили две нержавеющих трубы: подающую воду и отводящую. На вершине "блюдца" подающая трубка встала, как кобра, а на ее конце прикрепили красивый нержавеющий "тазик". Вокруг гранитного выступа аппаратчики сделали невысокую замкнутую бетонную стенку.
  Струя воды из распылителя стекала в "тазик", а из него - в бетонный бассейн. В сочетании с гранитом получилось удачно, всем понравилось. Технологи высадили вокруг саженцы яблонь и облепихи, сделали клумбы, посадили траву. С правой стороны цеха получился маленький парк, перед сменой тут стали сидеть рабочие. Левая сторона осталась пустой.
  Тут мы возвели монументальную Доску Почета. Сейчас стало модно говорить, что все это показуха, это не нужно никому. Не знаю, и в цехе, а потом и в РМЦ я видел, с какой гордостью смотрят люди на свои портреты на Доске, а те, которые туда не попали, начинают лучше трудиться, чтобы тоже попасть туда.
  Мои слесари и сварщики сделали металлоконструкцию Доски, украсили ее оцинкованным штамп-настилом, который "горел" на солнце. Технологи залили бетонное основание, в нем предусмотрели выемки под цветы и траву. В.С. Подтяпурин, осмотрев наше с Серебрянниковым "творение", походил вдоль, подумал, и сказал, что чего-то не хватает.
  Через некоторое время Сергей Винниченко, ставший к тому времени заводским художником, принес барельеф В.И. Ленина, отлитый из алюминия. Мне снова скажут - опять показуха! Но, дело не в Ленине, просто барельеф действительно соединил все на Доске в единое целое. Но на этом Сергеич не остановился, те же заводские художники, во главе с Винниченко, со строительных люлек нарисовали портрет Ленина на верхней части здания 617. Портрет был виден издалека, завод-то стоял на вершине сопки, хоть и срезанной. Вот это, наверное, было показухой!
  В конце лета в городе и на Комбинате проводились противодиверсионные учения. По радио, на работе всех предупредили, что при выходе из дома на момент учений - неделю - каждый должен иметь при себе паспорт. На директорской оперативке нам объяснили, что будут действовать три группы "диверсантов". Их задача - пробраться на важные объекты: завод, склад взрывчатых веществ, ТЭЦ, насосные водоподачи, и имитировать их взрывы. В качестве "диверсантов" будут выступать офицеры бригады ГРУ МО, базирующейся в ЗабВО, естественно, что они не будут отличаться от обычных горожан. В случае чего-либо непонятного, подозрительного мы должны были звонить по телефонам, которые нам дали. "Мешать" "диверсантам" будут горотделы милиции, КГБ, батальон внутренних войск, охраняющий нас и склад ВВ, и все войска, находящиеся в зоне учений, в том числе и Военстрой.
  Вечером, когда я пришел с работы, позвонил Гена Гергерт и предложил съездить на "вонючки" (так у нас называли очистные сооружения города) за шампиньонами. Перед этим прошли дожди, и их должно было быть много. Очистные сооружения представляли собой три последовательно соединенных водоема, практически озера, в которых производился отстой канализационных стоков города, около них всегда росло большое количество грибов. Мы сели на Генкины "Жигули": я, Рита, Генка и его жена Тамара, и поехали туда. Вся степь еще парила, влажная от прошедших дождей, летали тучи комаров, но грибов действительно было много, и тут, и там белели их шляпки. Довольно быстро мы набрали свои корзины и тронулись в обратный путь.
  Выехав на трассу, через триста метров мы увидели пост. Раньше его не было. Это были молодой лейтенант-строитель и два его солдата. И тут я сообразил, что не взял с собой паспорта. Гена предъявил права, к женщинам они цепляться не стали, а вот меня оставили до прихода их машины. Я попытался объяснить, что "диверсанты" идут без женщин, Гена и женщины подтверждали мою личность, но надутый, как индюк, от сознания собственной важности, лейтенант ничего не хотел слушать. Пришлось ждать их машину. Привезли меня в горотдел милиции, где оказались знакомые офицеры. То-то было хохоту! Старший сквозь смех спросил: "А чего ты поперся в сторону Китая? Тебе, как "диверсанту" надо было двигаться к заводу!" И опять хохот. Лейтенант хлопал глазами, он-то рассчитывал на поощрение. Напоследок я обматерил лейтенанта в присутствии офицеров, а себе дал зарок, везде носить с собой паспорт. Тогда это показалось бы дикостью, скажи я кому-нибудь об этом. Нынче нас заставляют делать это официально, везде могут потребовать документы для проверки, все стали бояться террористов, в большинстве своем мифических.
  Через неделю учения закончились и нам рассказали о результатах: две группы взяли на подходе к заводу, а одну, после того, как она условно "взорвала" какой-то мелкий объект, уничтожили, конечно, тоже "условно". Работу всех спецслужб оценили на "удовлетворительно", но особенно был доволен наш комендант - Б.И. Сулима, ему приказом объявили благодарность за хорошую охрану завода.
  
  
  
   Новострой. Грязнов. Куратор. "ВАЗ" Пепенина
  
  
  Утром, после того, как все мои работы были настроены, я шел на пятый блок (Фото 235). Каждый день кран строителей ставил все новые и новые колонны. К уже существующим тринадцати пролетам (по длине) строители должны были установить еще двенадцать. Колонны соединялись друг с другом косыми балками, у строителей они назывались связями, сверху кран ставил готовые блоки ферм перекрытий, и каркас здания вырастал, как на дрожжах. Работы вело "СМУ-8", во главе с Б.А. Комисаровым. Часто приезжал к нам главный инженер Приаргунского Управления Строительства А.И. Святоцкий. Он контролировал монтаж. "СМУ-8" на одну четверть состояло из обычных строителей и на три четверти из солдат Военстроя. Заместитель начальника "СМУ-8" и прорабы были офицерами.
  Кроме строительства здания 622, основной задачей их являлась заливка главных фундаментов. Это фундаменты под мельницы, классификаторы, и прочее тяжелое оборудование. Главная трудность заключалась в разовой заливке фундамента, допустим мельницы. Поставлена опалубка, сварена арматура, пошел бетон. Его поток должен был быть равномерным и ни в коем случае не прерываться до полного заполнения опалубки. Объемы строительства и монтажа были очень большими, но ПУС справлялся, работа спорилась.
  Подошла осень, мы начали ездить в тайгу за грибами и ягодами. Однажды Виктор Резанов - механик третьего цеха, его механик отделения Валера Грязнов, Хусаиныч и прочие позвали меня съездить под Александровский Завод за брусникой. В Забайкалье я впервые увидел, как собирают ягоды "машинным" способом. Дома любую ягоду брали руками, а здесь вместо рук был "комбайн". Это чисто сибирское изобретение, когда тайги и ягод много, а людей мало. "Комбайн" представлял собой коробку размерами примерно 150 Х 50 Х 250 миллиметров с ручкой сверху. Одна торцевая стенка глухая, другая открытая и вперед выступают "вилы" - заостренные проволоки, соединенные между собой через 5-7 миллиметров.
  Берешь такой "комбайн" в правую руку и проводишь "вилами" чуть ниже ягод на 10 миллиметров. В результате ягоды отрываются от стебля. Несколько взмахов и коробка полна. Аккуратно высыпаешь ягоду в короб за спиной, и все повторяется снова и снова. И тогда, и сейчас спорят, приносит-ли "комбайн" урон природе? Наверное, да; и в европейской части России, с ее небольшими лесами и большим количеством любителей ягод, его применять не стоит. Но в Сибири, где один ягодник приходится на десяток квадратных километров тайги, это оправдано, тем более что ягодой не торгуют. Берут только для себя, а это не так много, природа успевает восстановить нарушенные ягодные кусты.
  Все в этой поездке было, как обычно. Утром все позавтракали и разошлись в разные стороны. К трем часам ребята пришли с ягодами, и тут обнаружилось, что нет Грязнова. От трассы мы заехали в тайгу километров на пятнадцать, и, думаю, что только это спасло нашего Валеру. Если-бы заехали глубже, то, он не вышел-бы.
  Долго мы ходили по всем направлениям, кричали, звали его, результата не было. Начало темнеть. Прикинули, надо ехать домой и поднимать людей на поиски. Уйти в сопках можно куда угодно, а, если учесть, что до ближайшего жилья, или стоянок чабанов 100-150 километров тайги, да на него еще надо угодить, то понятно, что заблудиться очень легко.
  Мы с Виктором Резановым сели в его машину, ребята завели Валеркину, и наша команда двинулась в путь. Настроение у всех было паршивое, не радовали и собранные ягоды. Отдых пошел насмарку. Каково-же было наше удивление и радость, когда выехав из тайги на трассу и проехав по ней километров двадцать, мы увидели машущего руками человека и это был Валерка!
  Оказалось, что он заблудился, перевалив несколько сопок в поисках ягод. Немного поблукав, Валера сориентировался по солнцу, примерно определил, в какой стороне трасса, и пошел к ней. Сколько километров он отшагал, и сколько сопок перевалил, Грязнов не считал, ягоды бросил по дороге, но удача ему улыбнулась, и к трассе он вышел (Фото 233). Наверное, есть какое-то везение, потому, что он вышел к дороге именно в тот момент, когда мы проезжали. После этого ребята стали звать Валерку "счастливчиком" (Фото 232), и, выезжая за грибами и ягодами, всем рассказывали об этом случае.
  Новый Год наша компания встречала у Славы Стрижиуса. С тех пор, как он получил квартиру в 205 доме, это стало традицией. Собирались к 10 часам вечера, шли по морозу и ветру (как нарочно, все жили на других концах города), обязательно пешком. Дорога занимала 10-15 минут, входили в теплую квартиру и с шутками и анекдотами отогревались. Славка колдовал на кухне (Фото 234), он это любил, а его жена Тамара накрывала на стол. Женщины принимались помогать ей, а мужики курили и обсуждали комбинатские новости. Постоянными гостями были Коприловы, Гергерты и Суворовы. Стрижиусы были гостеприимной семьей, на огонек всегда приходил еще кто-нибудь. Юра Суворов был бригадиром электриков на РМЗ, да, еще они со Славой взяли на двоих дачу. Мы с Генкой рассказывали заводские новости, Валентин Коприлов - комбинатские (к этому времени он уже работал в Управлении ПГХК), Юра угощал нас новостями РМЗ.
  Потом садились за стол и поднимали первую рюмку за прошлый год, за его радости и горести. По-сибирски плотно закусывали, вторую рюмку пили за друзей. Новый Год встречали шампанским, и выходили на улицу, или на лоджию, в зависимости от мороза и ветра. Через 15-20 минут (после того, как горожане выпьют и закусят) в городе поднималась несусветная пальба. Стреляли из ружей, охотничьих карабинов, ракетниц, фальшфейеров - кто из чего мог! Китайского ширпотреба: ракет, петард, шутих - тогда не было. Славка выпрашивал у наших офицеров ракеты, и мы тоже принимали участие в общем хоре. Потом все стихало, все снова садились за столы. Так продолжалось до шести утра, встречали Новый Год по Москве и ложились спать. Женщин Слава размещал в своей спальне, а мужики ложились на пол в большой комнате. Где-то к часу-двум вставали и продолжали встречать Новый Год, а затем потихоньку расходились.
  Зимой я пошел в отпуск (почему-то мои отпуска почти всегда попадали или на осень, или на зиму) и поехал домой, в Калинин к родителям. До сих пор вспоминаю перелеты Чита - Иркутск - Омск - Москва. Каждый раз: хоть в Чите, хоть на любой промежуточной стоянке тебя в промороженном насквозь автобусе подвозят к трапу "ТУ-154" и начинается самое паршивое в жизни пассажира: сначала ждешь, пока привезут других пассажиров, потом бортпроводницы обходят свои владения в самолете, и, не спеша, погревшись в салоне, спускаются вниз. Все это время все пассажиры, в том числе матери с маленькими детьми, терпеливо стоят у трапа и ждут посадки. На летном поле обычно минус 20-25 градусов мороза и ветер. Затем прибывают господа пилоты, и, поболтав с проводницами, которые тоже начинают мерзнуть, поднимаются в самолет. Только после этого начинается посадка.
  Морожеными руками кое-как протягиваешь билет проводнице, а она, держа в таких-же уже замерзших руках фонарик, читает его, и только после этого бегом бежишь по трапу в салон. Кому нужна такая процедура, я не понял до сих пор, правда, теперь вопросы отпали, на полет в нынешнее время просто нет денег.
  У родителей я прогостил полторы недели, потом пришла телеграмма: "В связи с производственной необходимостью отзываетесь из отпуска. Просьба немедленно прибыть на работу. Телятников". Ничего не понятно, но приказ не обсуждается, и, попрощавшись с родителями, я вылетел в Краснокаменск.
  Прилетев, сразу еду на завод, захожу к Н.Д. Лагутину. Здесь, узнаю причину срочного вызова. Когда я улетал, пятый блок был готов на 80-85 процентов. Крупный монтаж сделали: мельницы, классификаторы, конвейеры, батареи гидроциклонов, параболические бункера, насосы - все стояло на своих местах. Оставались обвязка блока трубопроводами и другие мелочи, которые так не любят монтажники. И, самое главное: намучавшись с упрощениями при пуске первых четырех блоков, директор и главный инженер резонно решили делать все, как положено по проекту, и с учетом наработок, полученных при эксплуатации.
  Нужен был человек, который зная оборудование, увязывал-бы все нестыковки проекта, наши наработки, претензии строителей и монтажников. Гена Гергерт, ставший к этому времени старшим диспетчером завода, будучи на одной из оперативок, подсказал мою фамилию. Дальше все ясно - предстояла трудная работа: ремонтировать технику проще, чем улаживать взаимные претензии и амбиции заводчан, строителей и монтажников.
  Попал я сразу с корабля на бал. Каждую неделю проводилась общая оперативка по предпусковым работам пятого блока. Вел ее обычно главный инженер ПУСа А.И. Святоцкий, присутствовали: начальник "СМУ-8" Б.А. Комиссаров, начальник пятого участка "МСУ-92" Саша Бекарев, наладчики, представитель Сызранского завода (мельницы), от завода - Ю.В. Андреев и Н.Д. Лагутин, цеховики, прорабы. Компания набиралась приличная: 15-20 человек.
  Первой проблемой, которую мне пришлось решать, была обвязка станций густой смазки классификаторов. Это система, которая автоматически, по мере надобности, подает солидол в многочисленные подшипники. Из того, что числилось по спецификации, не хватало нескольких деталей. Монтажники предложили прокручивать классификаторы на ручной смазке, наши не согласились. Всю неделю, до следующей оперативки, я вместе с моими товарищами: В.А. Иващенко, В.И. Кравченко, А.В. Рачковым искали в своих запасах недостающие детали, делали изменения в схемах.
  В пятницу я положил на стол перед Святоцким схемы и детали, первую задачу мы решили. Постепенно мы сработались, не стало взаимного недоверия. К чести строителей, их руководителя Святоцкого, надо сказать, что все наши пожелания, даже сверх проекта, выполнялись безоговорочно. Люди у них были опытные, в чертежах разбирались великолепно, даже простые слесаря, работать с ними было легко, по крайней мере, в техническом отношении. Кстати, новые знакомства помогли мне в дальнейшем - на монтаже и пуске радиообогатительной фабрики. Блок неуклонно приближался к запуску. Начали прокручивать на воде насосы и другую технику. В цехе произошли изменения: В.С. Подтяпурин ушел в председатели группового комитета профсоюза (это соответствовало обычному обкому профсоюза), на его место встал заместитель - Р.В. Ким. Петя Серебрянников стал замом, а Санька Рачков - начальником отделения.
  В это время на заводе произошел трагикомический несчастный случай. Новый механик третьего цеха В.И. Стрельченко, недавно приехавший к нам, возвращался со склада кислот в цех. Многие ходили этим путем: вдоль кислотных трубопроводов, а не по дороге. Такой путь был значительно короче. Можно и нужно ходить по дороге, но когда бегаешь туда-обратно пять-шесть раз, о правилах почему-то забываешь. Под трубопроводами, капая из дыр, скапливалась кислота. Течи заваривали, а кислоту никто не убирал, обычно она уходила в землю. Все это знали и остерегались.
  Но, в этом году упал и остался снег. Замерзнув, он скрыл многочисленные лужи. Стрельченко навыка старых работников не имел, да и возвращался поздно вечером. О лужах он знал, но, видно не доглядел в темноте, и провалился в такую лужу по пояс. Духа он не потерял и моментально примчался в цех. Там его обмыли водой, вызвали "Скорую помощь" и отправили в медсанчасть. В этом трагизм несчастного случая: здоровый мужик становится инвалидом. Владимир Иванович долго болел, затем его "тихо" посадили заместителем главного механика.
  Комизм заключался в следующем: такой несчастный случай с тяжелыми последствиями рассматривался-бы на коллегии Министерства и от ее выводов многим не поздоровилось-бы. Поэтому в акте "Н-1" (производственники знают, что это такое) просто написали "для домашних нужд на производстве налил две бутылки серной кислоты, положил их в карманы и споткнулся по дороге домой". И волки сыты, и овцы целы.
  Строительство города набирало темпы. Почти полностью проявились контуры проспекта Химиков. Две широченных дорожных полосы разделил будущий бульвар, на нем тут и там солдаты и зеленстроевцы сажали деревца и кустарники, прокапывали будущие газоны. Строители укладывали бетон и поребрик. Во всю свою величину встал корпус Дворца Культуры (Фото 236). Сначала, правда хотели сделать обычный кинотеатр, однако, с деньгами уже начали прижимать, поэтому он трансформировался в Дворец Культуры. Заложили фундаменты городского универмага, затем пошел монтаж каркаса здания (Фото 237). Каркас был необычным, напоминавшим галереи ГУМа, мы долго гадали, каким-же будет сам магазин.
  По всему городу ЖКУ начало посадку деревьев, кустов - тут были яблони, облепиха, тополя, дикий абрикос. На субботники приглашались жители: многие сами сажали под окнами целые сады, а уж газонов, клумб было не сосчитать. Как красиво стало, когда все это зазеленело, а затем расцвело. Запах от цветов бил в нос сильнее любых духов, особенно он чувствовался, когда въезжаешь в город с промплощадки.
  Строители занялись и украшением города. Отделывались плиткой пешеходные дорожки, вдоль них ставились декоративные скамейки, монтировались фонтаны. Особенно красив был фонтан в шестом микрорайоне, это был целый комплекс: фонтан с чашей, площадка с особенными полукруглыми скамейками, как-бы вырезанными из целого куска мрамора. Весь комплекс отделали бледно-голубой в разводах мраморной плиткой. Входить на площадку было жалко, хотелось снять обувь, до того было красиво.
  На здании профессионально-технического училища (недавно открытого) сделали цветное панно во всю стену (Фото 238). Напротив стояла автобусная остановка, и, иной раз ожидая автобус на завод, я любовался яркими красными, желтыми и синими красками. Занялись самими остановками (Фото 239). В Забайкалье зимой и осенью сильные ветры, поэтому на каждой остановке помимо площадки была полуоткрытая будочка из штамп-настила. Будочки покрасили в яркожелтый цвет, а на торцах нанесли большие красные круги с буквой "А". Остановки стали видны издалека, как красивые, яркие кубики.
  Везде в городе вдоль дорог проложили красивые металлические ограждения. Это сейчас их встретишь в любом поселке, а тогда у нас это пробовалось впервые. Теперь выскочить на дорогу было невозможно, наверное, это спасло жизнь многим детям, ездили в городе быстро. На домах нанесли номера, также в больших желтых квадратах. Любому, особенно приезжему, стало легче ориентироваться в городе.
  На заводе построили и запустили проходную галерею из здания 604 в здание 622 (Фото 240). Галерея была теплой, теперь работники первого и второго цехов шли в цеха и обратно в одной спецовке, стеганки уходили в прошлое. Рос и расширялся второй цех. Наши соседи вводили в строй новые пачуки сорбции и регенерации, увеличили отделения экстракции и прокалки. Над этим трудились Витя Горбунов, Валера Белов, Володя Ланин, Саша Новгородов и многие другие. О новой технологии можно рассказывать долго, но, я считаю их главной работой другую. Эти ребята "вылизали" нулевые отметки второго цеха. С момента пуска из-за нарушений технологии, аварий кислые растворы со всех отметок стекали на полы "нуля" и проходные каналы приточной вентиляции, расположенные под полами. Представьте себе подземные бетонированные каналы сечением приблизительно 1,5 Х 2 метра, по которым горячий воздух от громадных цеховых кондиционеров должен поступать в помещения цеха, доверху залитые кислыми растворами, а по существу смесью серной и азотной кислот. Ребята приспособили погружные насосы с технологии и потихоньку, помаленьку (методом проб и ошибок) сумели выкачать из каналов кислоты. До последнего момента в это никто не верил, но "смелость города берет". Аппаратчики и слесаря обжигались, спецодежда "горела", но когда директор спустился в канал, по нему можно было ходить в ботинках.
  Дальше занялись восстановлением самих полов и стенок каналов. Плитку сбивали, поверхности нейтрализовывали, а потом строители РМЦ под руководством Л.Д. Тихонова восстановили гидроизоляцию, положили кислотоупорную плитку, покрасили оборудование, и по низу второго цеха стало можно нормально ходить. Монтажники РМЦ заменили "съеденные" полы на промежуточных отметках и теперь Министра можно было вести по цеху в любом направлении.
  Леня Пепенин недавно получил новенькую "копейку". Как-то Гена с Тамарой решили проведать своего младшего Саньку в лагере "Багульник". Леня предложил свозить их туда, а заодно позвал прокатиться и нас с Ритой. Лагерь "Багульник" располагался недалеко от Александровского Завода, в тайге. Проведав Сашу, вечером в воскресенье мы возвращались назад. Проезжая по трассе, мы увидели примерно в пяти километрах от нее небольшую рощицу. Леня решил заехать туда и поискать грибы. Так и сделали. Действительно, грибов набрали много и быстро. Сели в машину и поехали к трассе. И тут сработал "закон подлости". Единственный камень (пока катили машину, убедились), торчащий из дороги, пробил дыру в картере двигателя, масло сразу вытекло.
  Пять километров до трассы мы катили автомобиль руками, хорошо, что дорога шла с небольшим уклоном. На трассе машин почти не было, вечер воскресенья, а те, что попадались, тащить нас на буксире отказывались. Дело здесь не в том, что люди плохие, а в том, что дороги Забайкалья виляют вверх и вниз по сопкам, и сжечь сцепление при буксировке пара пустяков. Но нам повезло. На "Москвиче" возвращалась пьяненькая компания, они-то долго не разговаривая, потащили нас. Уже рядом со станцией Урулюнгуй случилось то, что должно было случиться, шофер сжег свое сцепление. Теперь неисправных машин было две. Выход придумал Геннадий. Он пешком, благо недалеко, дошел до станции, дозвонился до наших диспетчеров. Через полчаса пришел "ГАЗ-66". И тут начался смех: водитель "Москвича" и водитель "ГАЗ-66" оказались родственниками, да еще в большой ссоре. Второй категорически отказался тащить первого. Еще полчаса мы мирили их, затем грузовик взял обе машины на буксир. Планировали прокатиться за шесть часов, а вернулись утром, и на этом-же "ГАЗ-66" поехали на работу.
  
  
  
   Авария пятого. Техбюро. "Даурия". Новое хозяйство
  
  
  Слава Стрижиус с Юрой Суворовым начали строить домик на даче (Фото 241). Вообще дач становилось все больше и больше. Проходя по сопке, где будет центральная площадь, было видно, как заполняются деревьями, теплицами, парниками, домами ранее пустовавшие сопки вокруг города. Теплицы блестели на солнце полиэтиленовой пленкой, а кое-где и стеклом. Каких только саженцев не натащили дачники: яблони, облепиха, малина, смородина, некоторые привозили их аж с Украины. Конструкций домов было великое множество: от обычных рубленых до дворцов в форме старинных теремов. Каждый старался показать свою выдумку и изобретательность.
  Появились новые асфальтированные дороги к дачам, по ним по выходным начали ездить специальные "дачные" автобусы. Комбинат, ПУС заботились о своих работниках, и, чем могли, помогали. С утра субботы до вечера воскресенья на дачи и с них текла лавина автомашин, мотоциклов, различных колясок и тачек, и просто людей, несущих на себе нехитрые детали будущих участков: доски, шифер, стекла, пленку, рассаду, саженцы - все и перечислить невозможно, это надо было видеть!
  Как я писал, поселок Краснокаменский оказался стоящим на урановом рудопроявлении, радиоактивный фон в нем превышал норму. Людям выделяли квартиры в городе, взамен их домов. Многие переехали, но другие остались - держали участки, скотина и привычка. Опустевшие дома Комбинат задешево продавал своим работникам. Так Слава с Юрой, заплатив символические деньги, принялись разбирать такой пустой дом.
  Возились они недели две, появлялись на работе уставшие, в царапинах, ссадинах и порезах, ругались: "Ну, проклятые русские! Привыкли все делать на совесть, идиоты, фиг разберешь!" Но тут-же начинали хвалить брус, из которого сделан дом. Брус действительно был хорош: 200 Х 200 миллиметров, желтый, высохший, а главное прямой - из такого собирать дачный домик одно удовольствие! Кстати, многие использовали другую возможность. На нашей ветке скопилось великое множество снятых использованных шпал. Железнодорожники складывали их в кубы, и так они стояли годами. Креозот, которым их пропитывали от гниения, выветривался, и, через 4-5 лет это был хороший брус, не поддающийся гнили и не вонявший креозотом. Конечно, наши умельцы приспособили и шпалы для строительства.
  Прошло лето. Домик Слава и Юра построили. Осталось выполнить "голубую" мечту Славки - сложить камин. Мы достали ему шамотный кирпич с СКЗ, а чертежи камина он доработал, использовав материалы журнала "Наука и жизнь". Долго они с Юрой мучались, подбирая глину для раствора, складывая и перекладывая свод, дымоход. Наконец, как-то на воскресенье всех нас позвали на "запуск". Камин немного дымил, но как приятно было сидеть в тепле и смотреть на пляшущие ленточки огоньков и сверкающие угли. Славка с Юркой бегали вокруг него счастливые, как ребятишки, которым дали новую и красивую игрушку.
  Шел 1984 год. Мы практически запустили пятый блок, если-бы не одно "но". Мельницу "ММС-70 Х 23" сначала надо было обкатывать в холостом режиме, но опять кому-то захотелось побыстрее пустить блок в работу. Приехав утром на работу, после утренней оперативки у строителей, я пошел в цех. Мельница крутилась с полной шаровой нагрузкой. Кто дал команду на загрузку шаров так и не выяснили, а может и не искали. Сначала все шло неплохо, но потом температура главных подшипников поползла вверх. Мельничная автоматика предусматривала такой вариант, и, при достижении температуры 70 градусов, останавливала мельницу. У нас уже было 65 градусов, и мы с Рачковым дали команду на остановку. Может быть, мы поторопились, бывали случаи, когда в последнем "интервале" мельница "успокаивалась", и начинала нормально работать, но, что сделано, то сделано.
  Выкатили подшипники, их действительно немного "потянуло" (то есть подплавился баббит - легкоплавкий материал, по которому катится мельница). Стали ждать оргвыводов руководства, крайними были мы с Рачковым: он - начальник отделения, я - механик. Но, на удивление, ничего не последовало, более того В.А. Телятников приказал нам заниматься своими делами, а на мельницу вызвали Толю Харченко, работавшего уже в ОГМ Комбината, с бригадой слесарей РМЗ. Подшипники они пришабрили быстро, но мельница так и не пошла. Несколько раз выполнили шабровку и подгонку подшипников - результат тот-же самый! История эта растянулась на полгода. Потом, когда меня уже не было в цехе, мельница, как рассказывал Толя, вдруг, ни с того, ни с сего, "пошла".
  Мое убеждение, что что-то было с приборами контроля и автоматики, хотя КИПовцы клялись и божились, что у них все в полном ажуре. С.С. Зубарев рассказывал, что в его практике бывали случаи, когда оборудование без видимых причин выходило из строя, а потом также необъяснимо запускалось. Наверное "чудеса" бывают.
  Весной нас попросили помочь в прополке капусты в комбинатском совхозе (был и такой) "Приаргунский". Утром в субботу к зданию горкома КПСС (он занимал первый этаж 107 дома) подали "ЛАЗы" и "ЛИАЗы", и ползавода поехало на первую в жизни завода сельхозработу.
  Ростки капусты распушились яркозелеными листочками и зримо отличались от серовато-зеленых сорняков, полоть их было легко. Здесь, рядом, я впервые увидел так прославившие себя "Фрегаты" - установки для поливки полей (Фото 243). Их работу можно было наблюдать даже из города - фонтаны воды, бьющие из распылителей, белыми снопами выделялись на фоне сопок. Каждая установка представляла собой карусель из длинной 200-миллиметровой трубы, вращающейся на железных колесах. В центр карусели подводилась вода, она текла в обе стороны трубы, и из распылителей фонтанами лилась на землю. Через некоторое время карусель поворачивалась и поливала следующий участок, и так до тех пор, пока не обработается вся захватываемая территория. Таких установок имелось несколько, и они поливали все поле. При нужде их можно было перевозить, лишь-бы был источник воды.
  Каждому из нас отвели "норму" - четыре борозды. Управились мы к обеду, и съев привезенную еду (Фото 242) и позагорав, вернулись в город. На поле стояла жара, зайдя домой, я первым делом припал к водопроводному крану. Такой воды, что текла из крана холодной воды в Краснокаменске, я не встречал нигде, хотя проехал полстраны. Геологи для снабжения города водой специально подобрали "линзы" с минерализованной водой. Вроде-бы ерунда, какую воду пить, а они думали о тех, кто придет за ними. В Твери, например, не только нельзя пить воду из-под крана, но даже после фильтрации, ее еще надо кипятить. А берут ее также из подземных "линз". Дело не только в воде, но и в людях!
  Напротив моего дома запустили АТС (Фото 244). Но мне, как и многим, это принесло одни убытки. Раньше домашние телефоны у нас считались служебными, и никакой платы за них не бралось. Действительно, большая часть разговоров по телефону была связана с производством. Теперь единовременно пришлось заплатить 140 рублей, якобы за установку, правда с гарантией, что если я буду устанавливать телефон, например при переезде в другой город СССР, то денег с меня больше не возьмут. Правда седой "нелюдь" наплевал на все гарантии! После АТС построили детскую поликлинику и мои любимые сопки, на которые я любовался из окна, закрылись совсем, больше закатов я не видел!
  Последнее время я стал сильно уставать, видимо сказались постоянные ночные выезды на работу. Никто из нас не обращал на это внимания, втянулись, но тут похоже наступил какой-то предел. Однажды, в очередной раз, поругавшись с технологами (как обычно, выясняли, на кого "вешать" очередную аварийную остановку оборудования) я пришел к Лагутину и сказал: "Осточертело! Николай Дмитриевич, отпусти в РМЦ, слесарем". Он посмотрел на меня и заметил, что я и так "переходил" все сроки, и, смеясь, сказал, что "механики так долго не живут". И добавил: "Пиши заявление. В РМЦ надо создавать технологический отдел. Вот и займешься".
  Через неделю, сдав дела, я уже числился инженером-технологом РМЦ. Цех возглавлял Толя Верхушин, мой бывший мастер по РМЦ, и по цеху Љ 1. Мы выпили с ребятами по поводу назначения, и я приступил к работе. На втором этаже здания 604 было много свободных комнат, заводоуправление ушло в двухэтажку, взятую в аренду у "СМУ-8". Сейчас начали строить свой корпус управления - здание 601. Одну из комнат З.Х. Искандаров, ставший мастером, оборудовал под персональную столовую. Его "попросили", и началось освоение новой площади. Со склада получили шкафы, дело пошло.
  Первым делом я собрал по цеху все чертежи, эскизы. Потом выпросил у Лени Пепенина, командовавшего заводским КБ, недостающие. Вместе получился комплект, необходимый для того, чтобы можно было разобраться с любым оборудованием завода. Пришли первые кадры техбюро: конструктор Галина Петренко, нормировщик Вера Нижегородова (Фото 246), затем еще конструктор - Лиля Дементьева (Фото 245). Первой задачей, которую мы решили, было создание технологических карт ремонта насосов. Если сказать честно, то это было никому не нужно. Ремонт был единичный, рабочие опытные - и картами, над которыми мы бились почти три месяца, практически никто не пользовался. Они хороши в серийном производстве, на машиностроительных заводах, где люди работают сдельно, и любое лишнее движение слесаря, токаря, сварщика стоит денег. Но так решило руководство, мы приказ выполнили.
  Однако, труд наш не оказался напрасным. Пришел приказ Министерства, перевести всех рабочих на нормируемые задания. Раньше задание выдавалось на глазок, теперь мастер должен был сказать рабочему, что сварка стыка труб диаметром 219 миллиметров, например, займет 15 минут и не более. Работа оказалась длительной, закончили ее, когда я уже ушел из РМЦ.
  Вере давали в помощь нормировщиков из других цехов и несколько месяцев они делали замеры затрат времени на каждую (!) ремонтную операцию, а их были тысячи! Все ворчали, потому, что нигде на ремонтных предприятиях никогда не выдавались задания в нормочасах. Но Средмаш был особенным, он всегда шел впереди других. Затем девчонки брали типовые нормы (были и такие) и "правили" их к полученным. Медленно, но работа двигалась. Потом, когда все закончили, и мастера начали пользоваться нашими сборниками норм, они, да и мы тоже, почувствовали, что это очень удобно, задание выдавать стало проще. Делали мы также чертежи на изготовление и ремонт вновь придуманных узлов, приспособлений для облегчения ремонтов. Пепенинцы занимались крупными работами, а мы делали всю необходимую мелочь.
  Наконец открылся долгожданный Дворец Культуры ПГХК (Фото 248). Его назвали "Даурия" по одноименной местности, прославленной писателем К. Седых в своей книге. Времена, по сравнению с теми, когда я жил в Шевченко, изменились, поэтому Дворец получился немного проще, чем задумывали. Но, все равно, получилось самое красивое в городе здание, отделанное плиткой из розового ракушечника Жетыбая (так я опять столкнулся с Мангышлаком - мир тесен!). Долго у меня хранился кусок такой плитки - с одной стороны дырчатая полированная поверхность бледно-розового цвета, с другой - сами раковинки моллюсков, склеенные природой в одно целое. Парадную лестницу отделали плитами черного мрамора, полированного до блеска. Внутри были гардеробы, фойе с колоннадой, два буфета. В огромный зрительный зал (Фото 249) вела главная лестница (Фото 247). Над ней свисали два больших светильника, выполненных из свернутой бронзы. Кресла в зале декорировали красным бархатом. Все торжественные мероприятия Комбината и подразделений теперь проводились только тут. Приятно было погрузиться в мягкое кресло и слушать доклады о будущем города. Все шло, двигалось, и двигалось к лучшему!
  Вокруг Дворца сделали сдвоенные тротуары, между ними разместились на всю длину газоны и клумбы, на них росли всевозможные цветы. Весь угол между проспектом Строителей и безымянной улицей сразу стал обжитым, горожане первое время целыми семьями ходили любоваться на городское чудо.
  Однажды мы поехали в тайгу, решили просто отдохнуть. Недавно прошли дожди, почва набухла и расползлась. Проезжая мимо Клички, увидели грузовики "Татра", везущие контейнеры со свинцово-цинковым концентратом. Это трудился расположенный рядом с нами Нерчинский Полиметаллический Комбинат. И тут, Хусаиныч, как местный старожил, показал нам кладбище и рассказал, как добывали свинцовую руду в войну. Шахтеры работали в шахтах без каких-либо средств безопасности. Человека хватало на 3-4 года, потом - кладбище. Правда платили хорошо и продуктами снабжали тоже. "Война не знает слова "нет!" - впервые услышал я от Искандарова этот жутковатый лозунг. Посмотрев на поля с водой в бороздах, Хусаиныч предложил вернуться, но его никто не слушал. Все стремились скорее въехать в тайгу, развести костерок и выпить водки.
  Через некоторое время "четверка" Юрки Бушуева села на "пузо". Как мы не толкали ее, ничего не получилось. Решили идти в ближайшую деревню, за трактором. В этот момент, у края поля появилась лошадь с телегой. Кто-то пошутил, что надо попросить кобылу помочь. Все дружно засмеялись. Но Юрке терять было нечего, и, когда телега подъехала, он вполне серьезно попросил мужика помочь. Когда колхознику предложили бутылку, тот немедленно согласился. Машину привязали к телеге (Фото 250), и возница потихоньку натянул вожжи. Лошадь долго тужилась, мы уже начали ее жалеть, но тут машина пошла. Медленно-медленно савраска протащила машину метров пять, вытащив из грязи. Мужик получил заработанную бутылку и сразу уехал. Дальше мы добирались без происшествий.
  Начали уезжать наши друзья. Сначала уехал Володя Савченко, устроив пышные проводины (Фото 251), затем в Новокузнецк подался Леня Пепенин. В августе меня вызвал В.И. Стрельченко, ставший главным механиком (Лагутина назначили замом Телятникова по общим вопросам), и сказал: "Пиши заявление замом Верхушина. Свое дело в техбюро ты сделал". Неделей позже появился приказ, и я вступил в новую должность (Фото 252). Ничего нового в новой работе не было: те же люди, с которыми я работал, то же оборудование. Единственное, что не понравилось, то, что РМЦ как-бы замер в своем развитии: темные углы, устаревшее станки, бытовые неудобства. С этого и начал.
  Первым делом с Колей Ковтуном, механиком цеха, осмотрели туалеты. Как их смонтировали ребята Герасима , так все и осталось - кирпичные, полуразвалившиеся кабинки, неудобные фаянсовые унитазы, ржавые раковины, теснота и темнота. Прикинули, что можно сделать. Я спросил Николая и его слесарей: Витю Лунева, Колю Селиванова, Жору Агафонова, беремся-ли, и, если, да, то за сколько времени. Долго бегать в туалеты второго этажа люди не будут. Ребята попросили две недели, это было приемлемо. Николай также запросил помощь строителей и электриков.
  В текучке я забыл о "сроке", но спустя две недели меня пригласили на открытие... туалета. Все сделали хорошо: заменили чугунную канализацию на нержавеющую, поставили чаши "Генуя", сделали ажурные нержавеющие перегородки, взамен кирпичных, смонтировали специально изготовленную длинную раковину. Строители выложили пол и стены плиткой, что по тому времени было роскошью, электрики повесили люминисцентные светильники. Все старались - работали-то на самих себя! В туалеты стало приятно зайти. Начало было положено.
  Летом меня пригласили в партком и предложили идти учиться в Университет Марксизма-Ленинизма (Фото 253). Я согласился: во-первых это было честью, а во-вторых, после стольких лет работы, учиться было просто приятно. По отзывам В.С. Подтяпурина, В.С. Шиленко, В. Моисеенко, закончивших его, лекции там читались интересные, многое годилось в нашу работу. Нас собирали вечерами в помещении горкома КПСС, и лекторы, приезжавшие из Читы, Иркутска, Благовещенска, учили нашу братию. С завода нас послали четверых: Володю Зуева, Ваню Патрина, Колю Лапкина и меня. Потом сдавали зачеты и экзамены, все как в обычном институте. Могут сказать, что все это была игра. Ничего подобного: спрос с нас был жесткий, кое-кого отчислили за несдачу одного зачета.
  Однажды, когда я слушал за отсутствующего Верхушина директорскую телефонную планерку (а делать мне это приходилось часто), директор заканчивая ее, попросил меня зайти к нему, взяв с собой начальника строительного участка И.А. Хорькова. Рассадив нас, Виктор Алексеевич сказал, что Комбинат наконец-то выделил материалы для ремонта крыши здания 622. Эти крыши замучали всех: и рабочих, и руководство. С момента строительства они протекали во множестве мест, заливало людей, агрегаты. Рабочие писали письма во все инстанции, но ни материалов, ни людей Комбинат не давал, мотивируя тем, что строительство и монтаж новой техники важнее, а на ремонты возможностей нет. Директор ругался с Покровским, Кудрявцевым, Васиным - и все безрезультатно. И, вдруг, дело сдвинулось с мертвой точки. Битум, рубероид и прочие материалы дал сам Покровский с одним условием - если наши строители за неделю (!) не сделают ремонт, то больше никаких материалов мы не получим. Иван Алексеевич сразу приуныл, выполнить такие объемы за неделю было практически невозможно. Как настоящий строитель, Хорьков попытался поторговаться, выпросить увеличение срока. Директор рявкнул на него: "Неужели непонятно? Неделя - и все! Что тебе нужно для этого?" Иван Алексеевич попросил кран для подъема расплавленного битума на крышу. Он знал, что такого самоходного крана ни на Комбинате, ни у строителей сейчас нет, надо ставить башенный, и надеялся отвертеться от невыгодной работы.
  После Хорькова директор взялся за меня: "Саша! Два дня срока - придумать и сделать устройство для подъема, чтобы Хорьков мог работать!" С тем и разошлись. Придя к себе, я позвал в кабинет всех старших мастеров и механика второго цеха Валеру Белова. Стали думать. В принципе что-то похожее мне приходилось делать в первом цехе. Изготавливали легкие (из труб) разборные П-образные стойки, вешали монорельс и электроталь и поднимали до тонны груза. Всем предложение понравилось, но встало два вопроса: где взять электроталь высокого подъема (высота цеха 56 метров) и людей, чтобы вручную затащить "железо" по отметкам второго цеха на крышу. Белов сказал, что снимет таль у себя и даст нам - одна проблема решилась. Я позвонил директору, рассказал обо всем, и тот пообещал пригнать утром роту военных строителей. Можно было начинать.
  Пока слесари Коли Ковтуна (Фото 254): Жора Агафонов, Коля Селиванов и Леша Юшин (Фото 256) делали металлоконструкции, я позвал нового мастера участка резинотехнических изделий Володю Ильина (Фото 255). Он только что пришел из армии, так, что опыт общения с солдатами у него был. Кроме того, у него были здоровые кулаки, чтобы помогать нерадивым. Объяснив ему задачу, я спросил, что ему для этого нужно. "Ничего. Сделаем в лучшем виде" - ответил улыбаясь Володя. Потом мы с ним сходили во второй цех, и я показал ему место, где должна была висеть электроталь.
  Утром ко мне зашел лейтенант-строитель и сказал, что рота стоит внизу. Я свел его с Володей, и они отправились к солдатам. Через пять часов ребята испытывали работающую электроталь грузом, все работало нормально. На следующий день строители Хорькова приступили к ремонту крыши. Прошла неделя, и он доложил на телефонной оперативке об окончании ремонта крыши здания 622. Пошедшие дожди "проверили" работу, нигде не текло. Потом на профсоюзной конференции С.С. Покровский спросил заводчан: "Ну, что не течет? Снимаем вопрос? Снимаем!"
  Так делалось многое на Комбинате - там где чего-то не хватало, или что-то не ладилось - руководство ставило жесткие сроки - и на помощь приходили ум, смекалка и опыт работников. Невыполнимых работ у нас не было. "Война не знает слова "нет"! - и все! Хочешь, или не хочешь - делай!
  Город набирал силу. Число жителей перевалило за 60 000 человек. Построили полностью первый, третий, четвертый "А", пятый, шестой микрорайоны. Заканчивали строительство второго, четвертого "Б". Закладывали фундаменты седьмого, доделывали последние дома центрального микрорайонов. Половина домов строилась из ангарского железобетона, другая, в основном девятиэтажки - из красного и белого кирпича. Серые сборные дома красились в яркие цвета - это придавало каждому микрорайону свой колорит. Особенно выделялись крыши домов "1Ц" - "6Ц". На них стояли прямоугольные бетонные плиты, поставленные на ребро. В плите было большое, диаметром более двух метров, отверстие. Эти отверстия по своей оси на всех шести домах совпадали. Для чего это сделали, до сих пор интересно (Фото 257). Если это - украшение, то очень своеобразное!
  Росло количество деткомбинатов: "Журавушка", "Дельфинчик", "Сказка", "Дюймовочка". Дети в городе постоянно прибавлялись!
  На сопке в центре города началось строительство здания горсовета (Фото 258). Здесь-же по проекту должно было вырасти 12-этажное здание Управления ПГХК (в подражание Министерству).
  Памятуя о холодах, пережитых в первом цехе, мы принялись за ремонт теплотехнического оборудования. Сначала во всех вентиляционных камерах, где только можно, ребята Ковтуна смонтировали тали и лебедки. Любые секции калориферов весят не менее 200-300 килограмм, но нигде нет грузоподъемных машин. С этим я сталкивался везде. После их установки работать сразу стало легче. Часть работ мы взяли на себя, начальник участка ТВС и К Витя Черномаз был доволен, обычно эти работы делала полностью его служба.
  Ко второй работе я привязал строителей Хорькова. Цех спроектировали с двумя рядами остекления по всему периметру здания. Стекла потускнели, покрылись каким-то налетом, отмыть который было невозможно, поэтому решили пойти другим путем. Монтажники Володи Касперова вырезали металлические рамы, а строители закладывали проемы стеклоблоками. Мастер Наташа Трыкова по своей инициативе сделала часть остекления из фиолетовых стеклоблоков, а часть - из голубых (Фото 259). Смотрелось великолепно, особенно внутри цеха, когда светило солнце. Цеховые мужики благодарили женщин-строителей, а я подсуетился, и выпросил у директора денег им на премию.
  Холода мы встретили во всеоружии. Тут произошел анекдотичный случай. И.А. Хорьков, как и многие, строил дачу и все хвастался своей баней. Однажды мы приперли его к стенке, и он позвал ИТРовцев париться. Поехали Толя Верхушин, Андрюша Шинкаренко, Володя Галех, Володя Касперов, я, сам Хорьков - народу набралось человек десять. Баня представляла собой сруб 3 Х 3 метра, в котором стояла печь с котлом, полок. Предбанника не было, раздеваться надо было в самой бане. Пока она топилась, накрыли стол прямо на улице и хорошо выпили. Когда баня "подошла", все сразу полезли внутрь. Раздевшись, одежду сложили на пол в угол (табуреток не было и в помине), часть влезла на полок и начала париться, а остальные стоя, грелись. Видимо кто-то втихомолку закурил и уронил окурок. Я услышал: "Одежда горит!" Кто-то из ребят, не раздумывая, ливанул на нее ведро воды и все полуголые вылетели на улицу.
  Когда разобрались, то тревога оказалась ложной, а одежда - мокрой. Пришлось "лечиться" прямо в бане, не замерзать-же! Те, которые парились, после выпивки решили принять снежную ванну, как везде в Сибири. Но какой снег в Забайкалье, только перепачкались, пришлось отмываться. После, надев мокрую одежду, поехали к Ивану Алексеевичу продолжать обмывать новую баню.
  
  
  
   Первый концерт. Стенд. "Чудо". Новизна в РМЦ
  
  
  Привыкнув в первом цехе к громкоговорящей связи, когда любой работник мог связаться с другим, я решил применить эту технику в РМЦ. По моей просьбе КИПовцы Валерия Лагуткина смонтировали динамики во всех помещениях цеха. Правда, связь была односторонней, но КИПовцы обещали довести работу до ума. Приближались Октябрьские праздники, и кто-то подал идею, провести в цехе концерт. Такого еще ни у кого не было! Договорились с заводским оркестром (его молодежной частью), артистами самодеятельности, да и свои "специалисты" у нас были. Повесили объявления, и в конце рабочего дня, на расчищенной площадке монтажного участка появились музыкальные инструменты и сами артисты (Фото 260). Собрался весь цех, играла музыка, пели песни, читали стихи. Концерт всем понравился, а идею подхватили другие цеха. Наступил 1985 год - год десятилетия завода. Одним из самых узких мест в цехе был ремонт насосов. "1,5Х-6" - "7Х-9", "5ХП", "7ХП", "ВВН-50", "5Гр-8" - "12Гр-8", "Гр1250-71", "6ПС-10" - "8ПС-10", "НПВ-2, 3, "НПВН-100", "8НДВ-60" - "20НДС", "3К-6" - эта линейка типов насосов, далеко не полная, дает представление о насосном парке завода. А еще, есть арматура, редукторы, другие приводы. О количестве их даже говорить не приходится. И все это надо ремонтировать. В смену (а их стало две вместо трех, круглосуточную работу отменили) насосный участок ремонтировал 15-20 насосов, не считая остального.
  Что можно, мы механизировали: напрессовку - распрессовку валов, сборку - разборку болтовых соединений с помощью пневмогайковертов, поставили дополнительные тали, чтобы передвигать насосы по участку. Но, все это было каплей в море. Все мелкие операции: принести - отнести, отвернуть - завернуть единичные гайки, передвижка мелких узлов осуществлялось вручную. И тогда появилась идея - сделать механизированные стенды ремонта насосов.
  Начал я с того, что поделил насосы на три условных группы: легкие, средние и тяжелые. Затем занялся легкими. Трудность заключалась в том, что, несмотря на ГОСТы, каждый насосный завод разрабатывал свою конструкцию. Даже если взять насос одного типа, но выпущенный двумя заводами, то в нем все равно будут, хоть мелкие, но отличия. А уж если брать группу насосов, то тут будет отличаться все: высота, присоединительные размеры, устройство и конструкция ротора - но стенд для всех должен быть один! Такие-же стенды надо было сделать и для средних, и для тяжелых насосов.
  По первой прикидке стенд предусматривал установку насоса на поворотную плиту. Она могла вращаться в горизонтальной плоскости на 360 градусов, с фиксацией через 90 градусов, и в вертикальной - на 180 градусов. По горизонтали система вращалась вручную, по вертикали - электродвигателем через редуктор. Рядом в горизонтальной плоскости стоял гидроцилиндр с усилием 20 тонн, он мог опускаться и подниматься. С его помощью распрессовывались и запрессовывались валы насосов - самая тяжелая часть ремонта. Тут-же стояла стойка с четырьмя пневматическими гайковертами под разные гайки. Они висели на резиновых шнурах, и если гайковерт отпустить, то он возвращался на место хранения. Рядом стояли контейнеры с запасными частями, крепежом. Они сочленялись друг с другом, поэтому менять опустевший на полный было легко. Работало на стенд все РМЦ: токарь Витя Плотников (Фото 262) точил детали, фрезеровщик Володя Катышев фрезеровал их (ему доставалось больше всех, многие детали приходилось доводить), слесари Юра Ахтямов, Слава Воробьев, Саша Добрынин и сварщик Петя Янкин собирали все в одну конструкцию.
  Система получилась неказистой (Рис. 263), но она заработала. Один слесарь, вместо двух, закрепив насос на столе стенда, ремонтировал его от начала до конца, не прося никого помочь подвинуть, перетащить, повернуть. Детали лежали тут-же, бегать в склад не нужно. Сначала мешала привычка, вручную крутить насос было чуть быстрее, но и уставал человек тоже быстро. Помаленьку привыкли, и теперь, если стенд ломался, требовали отремонтировать его быстрее, таскать насосы на "пупке" уже отвыкли.
  Ребята предложили много усовершенствований, все их внедрили. Таким-же образом сделали механизированные стенды для ремонта барабанных грохотов цеха Љ 2, самодельные балластные реостаты для сварщиков, начали заниматься ультразвуковой мойкой оборудования. Ребята Ковтуна смонтировали гараж для электропогрузчика и электрокаров, с помощью электриков сделали зарядную станцию. Потом я долго выпрашивал у Лагутина, ставшего замдиректора по общим вопросам сам электропогрузчик, кары у нас были. Слава Стрижиус, Сережа Федоренко предложили сделать стенд для предварительной склейки транспортерных лент. Дело в том, что заводские конвейеры имеют большую протяженность, лента клеится из нескольких бухт. В цехах сыро, грязно - качество склейки страдает. Поэтому и решили сделать на пустующем участке покраски такой стенд, чтобы склеивать отдельные бухты ленты в одну. У нас - чисто, сухо, ничего не мешает, качество будет хорошее. Ну, а последний стык склеим в самом цехе, это уже проще.
  Сказано - сделано. Я помог ребятам с эскизами, подключил монтажников Краева, через месяц большую бухту ленты повезли в первый цех. Испытания прошли успешно, лента отработала полтора обычных срока. Как-то зашел на участок, а стенд сияет черной, желтой и красной красками. Это резинщики взяли в ОТБ ГОСТы по безопасности труда, и по ним выкрасили стенд. Верхушин сводил туда директора, и все цеха начали внедрять такую раскраску. Потом Телятников похвастался Покровскому, и, к нам поехали визитеры со всего комбината.
  В конце мая нас, слушателей УМЛ, отправили на десять дней в Читу. Сейчас сразу скажут, вот поехали за счет производства. Ничего подобного, горком КПСС выписал командировки, и деньги мы получили там, а не на заводе. В Чите нас поселили в гостинице "Даурия" (Фото 265). Это темно-коричневое здание было построено, как гостиница, еще до революции, и тогда называлось "Селект". Номер на трех человек, потолки - высоченные с лепниной. Убранство было простым: три кровати, три тумбочки, стол и четыре стула, один наверное для гостей. На стенах висели стандартные "медведи" Шишкина и еще что-то.
  Учились мы в областном Доме Политпросвещения, недавно построенном. Внутри все здание занимал большой зал. У входа - фойе, и все, никаких вычурностей! Вечерами делать было нечего, и я решил внимательнее рассмотреть Читу. Раньше я бывал в ней только проездом, между рейсами самолетов, да два раза нас возили на экскурсии. Теперь время было.
  Чита - старинный забайкальский город. История ее началась с казаков, добравшихся до этих мест. До сих пор историки и краеведы спорят, кто основал Читу. Писатель Г. Граубин утверждает, что казаки сотника Бекетова, даже барельеф на гостинице "Забайкалье" сделали. Более поздние исследования говорят, что это были другие казаки. Ясности пока нет. Я обошел весь центр города, ходил на окраины и везде любовался старинными домами, неважно кирпичные они, или деревянные. В зависимости от богатства, запросов строились дома всевозможных стилей: рядом стояли барокко, классицизм, готика и все это прекрасно уживалось. Более того, в этом была своя прелесть. Честно говоря, мне больше нравились рубленые дома предместий. Толстенные бревна лиственницы, сложенные в сруб, крылечки и окна, украшенные резными наличниками (ни один не повторялся!) сразу вызывали в сознании раскорчеванную тайгу, церковь на высоком месте, и казаков вытаскивавших на лошадях из тайги свежесрубленные бревна. Почему-то всегда представлялась весна, яркое солнце и дымные костры. Женщины готовили еду, а вихрастые ребятишки носились по улицам!
  На улице Ленина стоял неприметный магазин "Военная книга". В нем всегда было прохладно и тихо. У стеллажей стояли немногочисленные книголюбы, и разговаривали они почему-то шепотом. В магазинчике имелся букинистический отдел, в нем часто попадались интересные книги. Так я купил "Артамошку Лузина" Г. Кунгурова, "На суровом склоне" И. Гуро, "Голубая Аргунь" В. Балябина. Все книги связаны с историей забайкальского края.
  В Доме Офицеров ЗабВО я сходил в музей. Тут все экспонаты были связаны с событиями 1929 и 1938 годов, когда только созданный округ прогремел на всю страну. Сначала это были бои с белокитайцами на разъезде 19, позже названным станцией Отпор, потом бои на Халхин-Голе с японцами. На меня большое впечатление произвел танк "БТ-7", стоящий в саду за Домом Офицеров. От его заклепок, маленькой пушчонки, щелей в броне для стрельбы из револьвера - пахнуло порохом тех событий, их величавостью. Ведь тогда на Союзе японцы пробовали свои силы, и заслуга Красной Армии, ее бойцов и командиров в том, что Япония не вступила в войну 1941-1945 годов. Урок был хорошим!
  Понравился мне Читинский почтамт (Фото 264). Здание в центре города было выполнено полностью из дерева. Прямо, раритет какой-то! Главной особенностью Читы был аромат бурого угля, особенно он чувствовался по утрам. И сейчас, если где-то пахнет горящим углем, я сразу вспоминаю Читу. В городе было множество маленьких котельных, многие горожане предпочитали топить свои дома углем: дешевле, и забот никаких - набрал ведро и сыпанул в печь. А дрова надо пилить, колоть, складывать. Иногда по утрам над городом висело дымное облако, тем более что Чита расположена в котловине. Мощные ветры дуют в Забайкалье, а вот справиться со смогом не могут!
  Отслушав все лекции и сдав экзамены и зачеты, мы вернулись в Краснокаменск. Ехали поездом. Вокзал в Чите наверное, самый длинный в России. Несколько раз к первому зданию пристраивали расширения, и каждый раз почему-то в длину. Последним этапом было пристройка современного кассового зала с красивой башенкой-часами. У такого вокзала одно преимущество - когда долго ждешь поезда можно ходить из зала в зал, рассматривать витрины многочисленных киосков, на худой случай попить в нескольких буфетах пива по очереди - и время пролетит незаметно!
  Поезд "крутился" вдоль Ингоды (Фото 266), повторяя ее повороты. Только в Читинской и Иркутской областей встречаешь такие дороги. Много говорят о строительстве туннелей, но видимо, нет денег. Вот и извивается состав у подножия сопок, повторяя рельеф местности. Везде на склонах розовел цветущий багульник - главная цветочная эмблема Забайкалья.
  К нам в РМЦ перешел Сергей Спиридонович Зубарев. Все-же у нас было поспокойнее, чем в первом цехе, а главное - его перестали выдергивать на работу по ночам. Не успев начать работать, Спиридоныч "блеснул". У нас сложилась проблема с рабочими колесами насоса "12Гр-8". Колесо отливалось из износостойкого чугуна, долго обрабатывалось, обязательно балансировалось, а работало очень мало, изнашивалось. Приходилось его наплавлять, снова балансировать. Вес колеса достигал 790 килограмм, установить его можно было только краном. Видя, как мучаются ребята, "дед" попросил разрешения "поколдовать" над ним. Забот у меня в этот момент было выше головы, поэтому я дал "добро" и тут-же забыл об этом.
  В это время мы освоили работы с полиуретаном - новым материалом, только, что поступившим к нам. Он напоминал мягкий пластик, был износоустойчивым. Нужно было смешать три компонента и залить сметанообразную массу в форму, выдержать некоторое время - и готово! Начали лить мелкие детали, дело пошло. Недели через две Спиридоныч попросил разрешения взять немного полиуретана для работы. Я попросил Славу Стрижиуса помочь ему и занялся своими делами. Через два часа "дед", хитро улыбаясь, позвал меня на участок РТИ. Я спросил зачем, он молча улыбаясь, потащил меня за рукав.
  Придя на место, я ахнул: на полу лежало готовое, отлитое из полиуретана, колесо насоса. Зубарев поднял его руками (!) и подал мне. Здесь-же лежала литьевая форма с крышкой и еще два металлических каркаса. Я стоял, и не мог ничего сказать, слесарь с семиклассным образованием, без чертежей и эскизов, не привлекая никого в помощь, сделал это! Колесо немедленно поставили на испытания, он проработал около шести месяцев (чугунный работал две недели). Но этого было мало, колесо моментально ремонтировалось. Изношенное закладывали в форму, доливали полиуретан, и через два часа колесо было новым. Вот так!
  Я написал рапорт директору, мы думали, что Зубарева представят на Государственную премию (в объемах Министерства дело стоило того). Но уже шли невидимые глазу перемены наверху: в Политбюро, в ЦК КПСС, и в Министерстве тоже. Спиридоныч ничего, кроме небольшой премии от Комбината, не получил, но не обиделся. Вот она, старая рабочая закваска! Сейчас в героях ходят безголосые певцы, актеры-алкаши и развратники, поэты и писатели, пишущие неизвестно что, и неизвестно для кого, и считающие при этом, что создали перлы, а таких тружеников, тихо и незаметно кормящих всю эту орущую и беснующуюся богему, никто не хочет замечать!
  Тут я ввязался в "аферу". В наклонных галереях конвейеры при работе просыпали много руды. Два аппаратчика, по штату, обслуживающие их, конечно не могли ежесменно убирать десятки тонн. Можно было устроить смыв просыпей вниз галереи, а там откачивать насосами. Но мешали опоры столов конвейеров, упавшие куски руды застревали в них. Аппаратчики уже предлагали "повесить" столы к крышам галерей, но дальше разговора дело не шло. Руководство боялось, что металлоконструкции крыши не выдержат, и галерея рухнет. О последствиях можно не говорить. Несмотря на все это, надо было делать что-то. По прошествии лет, я начинаю верить в интуицию. Тогда об этом я не задумывался, а нарисовал эскиз подвески и пошел, по старой памяти, к Лагутину. Он выслушал, посмотрел эскиз, спросил меня, представляю-ли я последствия для себя, если произойдет авария. Конечно, я представлял, но была какая-то уверенность, что все будет в порядке. Кроме этой уверенности у меня ничего не было, так я ему и сказал. Прошла неделя, и меня снова вызвал Лагутин. "Директор разрешил. Пробуй, но помни о последствиях" - сказал он и отдал подписанный директором эскиз.
  На следующий день монтажники Н.И. Краева приступили к работе. Через месяц все было готово, и конвейер запустили. Колени, и не только они, у меня тряслись, да, наверное не только у меня, но все прошло хорошо: конвейер работал сутки, другие, неделю... А через месяц, для дальнейшего перемонтажа других конвейеров пришли чертежи из Москвы. Они были очень похожи на мой эскиз, но в отличие от меня были просчитаны на ЭВМ. Но... конвейер уже во всю крутился, а вот где была Москва раньше? Видимо, несмотря на ЭВМ, рисковать там не хотели.
  Работа в РМЦ шла по накатанным рельсам. В первом цехе крутились шесть блоков, а во втором - две нитки. Москва грозилась выдать проект на двадцать (!) блоков. Приезжал главный инженер проекта 2203 (так именовался завод) Хабулиани и сделал доклад о перспективах развития завода до 2000 года. После доклада меня пригласил в кабинет В.И. Стрельченко, и поручил проработать проект развития РМЦ тоже до 2000 года.
  Собрав мастеров и рассказав о просьбе главного механика, я попросил всех подумать и дать свои предложения. Конечно, проект будет делать Москва, но и наши дополнения пригодятся. Прошел месяц: я собрал замечания, добавил собственные задумки и сел рисовать будущий цех. Все наши предложения заключались: в увеличении площади цеха вдвое (используя площадку здания 603 - ЦНИЛ, которое не будет строиться), установке дополнительных станков, вплоть до продольно-расточных (РМЗ обещало отдать свои старые), внутри здания сделать большую монтажную площадку, позволяющую ремонтировать в РМЦ спирали классификаторов в сборе, смонтировать гильотины и плазменную аппаратуру, позволяющую обрабатывать листы металла с толщиной до 60 миллиметров. Все это я нарисовал на листе миллиметровки и отдал Стрельченко.
  Появились возможности (люди, материалы и желание) сделать цех лучше. Раньше раскомандировки насосчиков, монтажников, станочников и рабочих участка РТИ (раскомандировка - это выдача сменного задания, знакомство рабочих с приказами, распоряжениями и т.д.) производились в курилках, сделанных в углах цеха. Это были две металлические скамейки со спинками, сваренные под прямым углом. Между ними стоял стол и несколько стульев. Тут получали задания, отчитывались за них, курили, играли в домино, некоторые рабочие, те кто не ходил в столовую, обедали - вся общественная жизнь участка текла здесь. Кроме этого, шум, дым и огни от сварки, грохот кранов - условия не способствовали ни нормальному отдыху, ни нормальной работе. Все это надо было менять, и менять кардинально, иначе ввязываться не имело смысла.
  Я стал думать, что можно сделать, поговорил с мастерами и рабочими. Решили убрать раскомандировки в отдельные помещения. Почти везде нашлись такие, не было только на насосном участке. В пустых помещениях, а их высота в цехе достигала восьми метров, сделали вторые этажи. Делалось все просто. В двух параллельных стенах пробивались отверстия, в них заводили двутавровые балки, соединялись арматурой. Ставили металлические лестницы, затем в дело вступали строители: заливали бетоном полы, вставляли в пробитые в глухих стенах окна, штукатурили стены. Получалось два дополнительных помещения: вверху - комната мастеров, внизу - собственно раскомандировка. Толстые кирпичные стены, металлические объемные двери, окна с двойным остеклением надежно изолировали людей от цехового шума. Для насосного участка одну стену выложили заново на освобожденном месте. Площадь они отхватили себе самую большую в цехе, а поскольку строили заново, то умудрились сделать еще и балкон. С высоты второго этажа все было, как на ладони, мастер видел каждого рабочего. на крыше сделали еще кладовую.
  Внутри каждый участок отделывал свои помещения сам. Старшие мастера договаривались с ребятами Ивана Алексеевича Хорькова и на свет появлялись лакированные деревянные скамейки, больше похожие на диваны, стены украшались разными рисунками (тут приложили руку цеховые художники), у механиков даже сделали теннисный стол. Вся молодежь цеха в обед толпилась там, играли на вылет.
  В последнюю очередь руки дошли до комнаты приема пищи. Многие рабочие приносили еду из дома, для них имелась комната, правда она больше походила на сарай, поскольку раньше в ней стоял кондиционер. Тут первую скрипку сыграли ребята Коли Ковтуна. В первую очередь занялись потолком, так как потолок этой комнаты был крышей здания, на виду были ободранные плиты крышного перекрытия. Подвесных потолков на заводе не было и в помине, до всего пришлось доходить самим. Из уголков сделали сотовую раму с квадратными проемами. Вся конструкция для комнаты 6 Х 6 метров весила около одной (!) тонны. Однако ребята сделали потолок надежно. В проемы заложили толстую фанеру и уже собрались ее лакировать, как все остановили пожарники. По их инструкциям подвесные потолки должны быть несгораемыми. Мы приуныли, не ставить-же на потолок листы железа. Выход подсказал начальник пожарников. Он посоветовал вложить в проемы листы асбоцементных плит. Так и сделали.
  Вторым этапом установили промышленный холодильник (расщедрился Лагутин, посмотрев на наши художества), сделали нержавеющую мойку со смесителями. Причем тут сработала фантазия ребят: холодильник поставили параллельно мойке, и с трех сторон обложили кирпичом, получилось маленькое аккуратное помещение, где можно помыть руки, посуду. Вход закрыли красивой занавеской на кольцах.
  Дальше фантазия разыгралась еще больше. В "красном" углу сделали макет камина, электрики установили "угли" из плексиглаза с подсветкой. Теперь этим никого не удивить, а тогда все было впервые. На камин установили стандартный титан, чтобы всегда был кипяток. Но на камине титан выглядел, как драная ворона. Станочники предложили замаскировать титан под большой самовар, и сами взялись выточить все детали. Когда меня позвали на смотрины, то на камине стоял метровый, сверкающий полированной нержавейкой, самовар. Из крана, повернув краник, мне налили кипятка. Народные умельцы, не просто вогнали титан в модель самовара, а подсоединили его вентили к крану самовара и холодной воде, спрятав все в нем самом. Весил самовар, по моим прикидкам, килограмм сто, на камин, по словам ребят, его ставили три человека.
  Как-то в журнале "Моделист - конструктор" я увидел красивые светильники, выполненные из оргстекла. Памятуя о пожарниках, я пошел к нашему жестянщику Гурию Васильевичу Грязеву, показал ему рисунок и спросил, можно-ли сделать подобное из жести. Он попросил рисунок и время. Через неделю, сделанные из оцинкованной стали, четыре счетверенных светильника горели на потолке комнаты приема пищи. Первые рабочие, пришедшие обедать после окончания работ, долго не садились за столики, а ходили, смотрели и щупали новенькое оборудование, мебель и самовар, за столы сели осторожно, как в гостях, каждый на краешек стула. Потом, стали смеяться над собой. Через неделю народ привык, все стало обычным.
  На ближайший праздник, организованный цехкомом для победившей в цеховом социалистическом соревновании бригады, пригласили не только их, но и жен и детей. Чего это стоило, многим сейчас не понять. Завод был секретным, допуск посторонних категорически запрещался. Но времена, как я уже писал, изменились, партком помог, и родные наших ребят получили пропуска. Надо было видеть лица жен, и особенно ребятишек, когда Володя Бездольный, будучи председателем цехкома поздравлял бригаду поименно. Это стало у нас хорошей традицией.
  Я попросил наших художников переделать громадный плакат, взятый на заводе. В стиле тридцатых годов там стоял рабочий в спецовке, и была надпись "Мой завод - моя гордость!" Художники подновили его, переделали по моей просьбе надпись. Теперь читалось: "Мой цех - моя гордость!" Мы повесили его на входе в цех, и каждый, идущий на работу, и с нее первым делом видел этот плакат. Для победителей соцсоревнования сделали вымпел в форме насоса "НПВН-100" с двигателем. На подставке из черного эбонита медный сверкающий агрегат смотрелся прекрасно. Его сделали переходящим, а, если какая-то бригада три раза подряд занимала первое место, вымпел становился их собственностью. Правда на моей памяти такого не было, конкуренция была жестокой. Кроме того, бригаду-победителя фотографировали, и снимок 45 Х 60 сантиметров в рамке, вместе с вымпелом, помещался в застекленную нишу под плакатом.
  Отличился наш сосед - СКЗ. Директором там недавно стал Вася Кудрук (Фото 273), знакомый еще по Шевченко. Дела у них тоже шли неплохо, но Вася был заводным мужиком. Как-то давно в разговоре вспомнили темноту, грязь и пыль в печном отделении Шевченко, и "подкололи" Васю тем, что у него то же самое. Он завелся и пообещал, что скоро по отметкам печного можно будет пройтись в вечернем костюме. Время шло, все давно забыли про разговор. Как-то я приехал по делам на сернокислотный завод и зашел в печное. Я не поверил своим глазам: везде было светло от ртутных светильников, висевших в бывших темных углах, не было ни одной просыпи серного колчедана, а все печи были покрашены термостойкой белой (!) краской. В костюме ходить, конечно, было еще рано, но, побывав на многих сернокислотных производствах, ничего подобного я не встречал. Василий сдержал слово!
  
  
  
   Уртуй. 10-летие. Тучи над головой. Механик цеха-4
  
  
  Так прошел год и наступил 1986 - год начала перестройки и заката Средмаша. Начались трудности с углем для ТЭЦ. Его нам поставлял Харанорский разрез, находившийся недалеко от нас. Чтобы ликвидировать эту зависимость, С.С. Покровский принял решение о разработке Уртуйского угольного месторождения бурого угля. Оно было недавно разведано нашими геологами, уголь там содержался примерно такого-же качества, как и харанорский, а главное - был свой и рядом! Начались вскрышные работы и вскоре пошли первые "БЕЛАЗы" с углем.
  Витя Замятин, бывший энергетик цеха Љ 1, с которым мы работали вместе, подарил мне на День Рождения грампластинку и приохотил меня к слайд-фотографии. Пластинка была, а крутить ее было не на чем. Однажды в магазин культтоваров завезли шикарные проигрыватели "ВЭФ-Стерео". Он состоял из собственно проигрывателя, усилителя и двух колонок метровой высоты, отделанных деревянным шпоном.
  На эти колонки я и "купился". Привезя комплект из магазина, я обнаружил, что есть правая и левая колонки (в магазине продавщица не проверила), а у меня две левых. Пришлось тащить в магазин обменивать (а колонка весит 30 килограмм), но обменивать было нечего, все проигрыватели уже разобрали. Продавщица успокоила меня, сказав, что у кого-то две правых, и записала мой телефон. Но никто в магазин так и не обратился, и с тех пор проигрыватель благополучно играет на двух левых колонках, а то, что они одинаковые, никто не обращает внимания, в принципе, если не знать, это незаметно.
  Я начал покупать пластинки, оказалось, что они - тоже дефицит, как и книги. Где только я не покупал их: в Москве, Таллине, Ленинграде, Владивостоке, Силламяэ, выписывал почтой. В конце концов, набралась приличная коллекция - более 600 штук, особенно мне нравилась авторская песня. Вторым увлечением явились слайды. Фотографией я занимался с детства, в том числе и цветной, но это было дорогое удовольствие. Чтобы получить в то время одну хорошую цветную фотографию 10 Х 15 сантиметров, надо было затратить 3-4 часа времени (!) и много денег. Со слайдами все оказалось проще. В Москве продавалась немецкая (ГДР) фотопленка "Орвохром". Я набирал ее в отпусках с запасом, или просил купить друзей. Затем пленка отснималась маленьким советским чудом - фотоаппаратом "ЛОМО-Компакт". Аппарат был хорош, даже сейчас, когда его выпуск давно прекращен, в Европе существует "Клуб любителей ЛОМО". Отснятую пленку я посылал в Москву, там была фотолаборатория на Ракетном бульваре - она обслуживала всех фотолюбителей Советского Союза. Проявка пленки с пересылкой стоила 10-15 рублей - невеликие для меня деньги. Купив диапроектор, я стал смотреть с друзьями наши поездки по Забайкалью - во всю стену! Так, что увлечений мне хватало. Свободного времени не оставалось совсем.
  В Комбинате решили отметить 10-летие завода. Сделали ходатайство в Министерство по награждению ветеранов завода. Торжества проводились в новом Дворце Культуры. В.А. Телятников и Витя Замятин, ставший к тому времени секретарем парторганизации подразделения, изложили программу праздника. РМЦ досталось изготовление памятных медалей. Наш художник Сергей Винниченко разработал образец (Фото 267). Это был стомиллиметровый диск нержавеющей стали, отполированный до зеркального блеска. Затем пескоструйкой (пришлось делать для художников специальный пескоструйный аппарат) на одной стороне его нанесли эмблему завода: колбу с ураном и профиль здания 622 в лавровом венке. На другой стороне была надпись " 10 лет ГМЗ". Медаль помещалась в красный пенопластовый футляр и закрывалась прозрачной крышкой из оргстекла. С изготовлением самих медалей трудностей не было, мы уже имели подобный опыт, а вот, с ерундой - футлярами, мы намучались. Долго не получалась штамповка прозрачной крышки. Но, сделали, и уложились в сроки.
  Вечер удался на славу. С поздравлениями выступили С.С. Покровский, руководители других подразделений, В.А. Телятников. Вспомнили все: и трудный зимний пуск, и реконструкцию. Прочитали правительственные телеграммы от Е.П. Славского и Н. Карпова (руководителя ПГУ). Затем прочитали указ о награждении. От цеха в него попал Володя Яншин, он получил орден "Знак Почета", и очень заслуженно. Затем пошел концерт художественной самодеятельности. Ну, и про буфет мы не забыли!
  В фойе выставили образцы продукции, макеты оборудования, фотографии, схемы, диаграммы. Все изготовили красиво - люди смотрели с удовольствием! От цеха мы выставили (Фото 269) схему с развитием РМЦ до 2000 года и переходящий вымпел - насос с фотографией лучшей на это время бригады. Но праздники проходят, и наступают будни. Кто-бы знал, как резко перечеркнет этот год все наши замыслы и мечты.
  Двадцать шестого апреля 1986 года "прозвонил" Чернобыль. Сначала никто не обратил на это внимания, даже у нас, на профильных предприятиях Средмаша. Мало-ли аварий на АЭС происходило в то время, но обычно это были мелочи. Тем более, что Чернобыльская АЭС не числилась за Министерством, а относилась к Министерству Энергетики и Электрификации. С высоты работника среднего звена трудно судить об этой катастрофе, но я рискну. Если-бы все АЭС подчинили Средмашу, как об этом раньше просил Славский, то, наверное беды не произошло. Дисциплина у нас, со времен Л.П. Берии, была железной. Обслуживание осуществлялось обученным и поработавшим на других станциях персоналом. Монтаж и ремонт осуществляли специализированные подразделения Министерства. Ни о каких самостоятельно принятых на уровне станции решениях не могло быть и речи.
  Говорю об этом ответственно. Когда началось строительство АЭС в Удомле, я заезжал туда. Строительство вели обычные строительно-монтажные организации Калининской области, не имевшие никакого понятия о специфике атомной промышленности. Да, и откуда они могли его иметь, если все было засекречено. Руководство неоднократно менялось, опыт эксплуатационного персонала заключался лишь в работе на таких-же станциях МЭЭ. Это сейчас КАЭС, давно вошедшая в переименованный десять раз Средмаш, и получившая оттуда специалистов, опыт эксплуатации и ремонта, занимает первые места и висит у всех на устах, а тогда она была заштатной областной стройкой. Все эти недостатки были и в Чернобыле, и, что случилось - то случилось.
  Появились первые сообщения: в газетах скупо, а на Комбинате подробно. Нас собрали и впервые рассказали о серьезности катастрофы. Потихоньку начался набор добровольцев. Из знакомых уехал Толя Максимов - начальник Местной Инспекции Котлонадзора (Фото 270). Пробыл он в Чернобыле три месяца и потом, за бутылкой, долго рассказывал о героизме одних, тупости и дурости других, а главное о том, что не было до сих пор опыта ликвидации подобных аварий. Катастрофу "повесили" на Средмаш, хотя никакого касательства к ней он не имел, и начались тяжелые времена. Финансирование по объектам Комбината резко сократилось, все деньги шли в Чернобыль. О проекте 20 блоков уже никто не заикался, хватило-бы возможностей эксплуатировать существующие. На работе я часто заменял Верхушина, а иногда и Стрельченко (по статусу начальник РМЦ заменяет главного механика в его отсутствие), и у меня получалось. И, тут, над моей головой начали собираться тучи. Сначала В.И. Стрельченко (Фото 271) как-то настойчиво стал звать меня к себе, замом, его поддерживал Лагутин. Но меня устраивала работа, цех, и я каждый раз отказывался. Потом начались многочисленные комиссии по проверке состояния ТБ и рационализации в цехе, что относилось к кругу моих обязанностей. Замечаний делали много, и каждый раз виноватым оказывался я. Долго я не мог понять, в чем дело, пока однажды Лагутин, зазвав меня к себе в кабинет по какому-то делу, прямо сказал, что на мое место есть протеже из Комбината. Я поинтересовался, почему на мое, а не выше? Николай Дмитриевич сказал, что и мое место для этого человека слишком велико. Он посоветовал мне не сопротивляться и уступить. День я думал, а к концу написал заявление с просьбой освободить от занимаемой должности по состоянию здоровья. На следующий день меня вызвал Телятников, и, как-то отвернув от меня голову, невнятно поинтересовался моим здоровьем, после чего подписал заявление. Дальше все пошло по накатанной схеме: ОК, где я сдал заявление, и где мне тут-же (как по волшебству) предложили написать второе заявление в ОТБ. Состояние было такое, что я подписал все, абсолютно ни о чем не думая.
  Еще через день (даже дела сдавать не потребовали) я сидел в большом кабинете ОТБ (Фото 274), под началом своего старого друга Жоры Шиукашвили (Фото 272). Выпили с ним бутылку коньяка, после чего он сказал: "Ты, придурок. Сиди спокойно, твое от тебя не уйдет!" Слова его оказались вещими.
  А пока я ходил по цехам с проверками, сочинял инструкции по технике безопасности, с помощью своих ребят из РМЦ сделал поворотные стенды с плакатами по ТБ для обучения вновь поступающих. Везде интересовались, почему я ушел с престижной работы рядовым инженером, я в ответ отмалчивался. Такой спокойной жизни, как в ОТБ, я давно не видел. Не надо было оставаться на работе, не звонил ночь - заполночь телефон. Приходя на работу, я первым делом поливал цветы, стоявшие на окнах кабинета. В РМЦ мне сделали большие горшки из нержавейки, электрики дали красной, синей и черной виниловой изоленты, ею я обмотал горшки. Получилось красиво, и женщины управления начали просить сделать им такие-же. В РМЦ взвыли, но просьбу выполнили.
  Было скучно, с работой я справлялся за полдня, а потом болтался, не зная чем заняться. Однажды в голову пришла идея, сделать подставку для многочисленных цветов, стоящих на подоконниках и полу холла на нашем втором этаже. Да, я не сказал, что пока я работал в РМЦ, строители запустили новый корпус управления подразделения и столовую (Фото 275). Теперь завод со стороны главной дороги смотрелся, как положено: все здания связались в один блок - управление, охрана, столовая и цеха. Я прикинул размеры и нарисовал эскиз подставки. Цветочные горшки с разными по цвету, высоте цветами должны были вкладываться в кольца, сваренные друг с другом и опирающиеся на четыре ножки на высоте полуметра от пола. Когда готовую подставку принесли из РМЦ и наш главный "цветовод" Элла Ивановна Лагутина расставила в ней все горшки, получился висячий сад. Листья одних растений спускались к полу, другие лезли вверх, цветы на них были всех расцветок и форм - настоящий маленький лес. Потом кто-то приволок в холл два кресла, и с тех пор в них постоянно сидели.
  В кабинете, в числе прочих, рос неприметный куст. Цветов на нем не бывало, и я не обращал на него внимания и поливал понемногу, как и все остальные. Как-то зашла Лагутина (она шефствовала над нашей растительностью) и отругала меня, что я лью в этот куст мало воды. Оказалось, что это лимон, и воду он любит до одури. Наш директор, В.А. Телятников, был страстным садоводом, и будучи в Иркутске, увидел и привез саженец лимона. Иркутск - родина сибирских лимонов, их там акклиматизировали и выращивают с незапамятных времен. С этого саженца и началась в Краснокаменске "лимономания". Оказалось, что наш лимон тоже родственник директорского. Лимон рос на забайкальском солнце (которого - 300 дней в году), окна в кабинете были большие, светлые и ему хватало и того и другого. Деревце вымахало в метр высоты, и скоро должно было начать плодоносить.
  Незаметно вступил в свои права 1987 год. В нашем углу города практически достроили основные корпуса больничного городка: поликлинику, стационары, здания обслуживания. Высадили деревья, разбили газоны, подтянули дороги, застелили плиткой тротуары вдоль всех зданий. Даже начали строить по многочисленным просьбам трудящихся баню. Она выросла около поликлиники и рядом с нашим домом. Достраивали горсовет - красивое четырехэтажное здание на главной площади (Фото 276). Оно было из красного кирпича с громадным гербом СССР над подъездом (герб висит и сейчас - и это хорошо, историю надо беречь!). Даже вытяжные колодцы проходных каналов раскрасили и отделали, Они стали элементом этого здания, его дополнением.
  Несмотря на скудное финансирование, начали строительство здания радиообогатительной фабрики (Фото 277) и монтаж оборудования. Она была предусмотрена проектантами с самого начала, но шла очень богатая руда, и нужды в ней не было. Потом появилась нужда, но оборудование устарело, и проект пришлось дорабатывать. Особенно тяжело шла технология. Опытно-конструкторские разработки, которые проводились в Желтых Водах, грешили многочисленными изъянами, и нашим специалистам, видевшим это "железо" - оно не понравилось. Раньше мы перерабатывали руду вместе с пустой породой, теперь-же задача фабрики заключалась в своевременном ее удалении.
  Цех Љ 1 разделили надвое: мое бывшее хозяйство - отделение-2 стало собственно цехом номер один, а отделение - 1 - цехом Љ 4. Начальником поставили Сашу Соколова, занимавшегося вопросами обогащения еще со времени опытной фабрики. Специалист он был великолепный, и, наверное в большей части, благодаря ему, многострадальный цех заработал.
  Проект сделали сырым. Проектантов заставили экономить на здании и оборудовании до предела. Бывая с проверками в четвертом цехе, я заходил в строящийся корпус и видел, в какой тесноте размещаются агрегаты будущего цеха. Для многих тяжелых и часто ремонтируемых узлов не предусматривались грузоподъемные механизмы. Цеховики задавали эти вопросы проектировщикам, те в ответ разводили руками: "Все деньги идут в Чернобыль. Москва приказала экономить на всем"! Механиком цеха назначили Толю Чаленко, недавно приехавшего к нам с Урала. Вообще последнее время количество уральцев на заводе выросло. В РМЦ поступил Сережа Ситников. Ребята были неплохими специалистами, и легко вписались в заводскую жизнь. В дни запуска Толику здорово доставалось, он осунулся, держался на пределе, это я знал по себе. Скоро он "запросился" на более легкую должность.
  Цех залихорадило, то тут, то там оборудование ломалось, не выдерживая нагрузок, а зачастую, просто не работало, как желтоводские сепараторы. Очень много нареканий вызывала вибротехника Рыбинского завода. Ремонтники, и цеховые, и наши, сбивались с ног, устраняя мелкие и крупные аварии. Много времени уходило на демонтаж и монтаж сломанных агрегатов. Если-бы были тали и кран-балки, то все шло-бы гораздо быстрее, а так приходилось везти из РМЦ переносные, вешать их, снимать ими оборудование, потом снимать их. После ремонта узла в РМЦ история повторялась. И так многократно.
  Зная меня по первому цеху, Соколов стал часто заходить ко мне в ОТБ. Он рассказывал о перспективах (а надо отдать ему должное: рассказывать и убеждать он умел) цеха радиообогащения. В конце концов, Саша сагитировал меня уйти в четвертый цех. Обида за РМЦ со временем затихла, и я согласился пойти к нему механиком. Перед этим я поговорил с Толей Чаленко о приглашении Соколова. Тот уже и так собрался уходить, так что он претензий ко мне не имел. И снова я надел на себя хомут.
  Работать с Соколовым действительно было интересно. Планы у него были наполеоновские. Начал он с изменения схем транспортировки и механического обогащения. С помощью директора Саша добился реконструкции цеха, заводские конструкторы сделали чертежи, и начался "передел мира". Но наши конструктора тоже предусмотрели не все. Классификаторы, заложенные в технологическую схему, были чуть лучше существовавших, и ломались-бы точно также, как и старые. Тут я вспомнил, что на складе резервного оборудования лежат ящики с деталями более мощных классификаторов. В свое время они пришли для первого цеха, но почему-то не понадобились. Идею использовать их с нарисованными эскизами я отдал Соколову. Саша ухватился за нее, "пробил" у Андреева, и скоро монтажники Володи Касперова (Фото 279) начали работы по их установке.
  Наступил следующий этап по плану Соколова: увеличение скорости конвейеров. Первоначально скорость ленты была чуть более одного метра в секунду, решили довести ее до десяти. Эту работу мы делали своими силами. Под началом у меня находились две смены цеховых ремонтников: Саши Зубова и Леши Федореева. В сменах работала сплошь одна молодежь. Из стариков были Юра Абрамовский и Саша Ушаков (Фото 278). Юру я знал еще со времен первого цеха. Саша Ушаков был фигурой противоречивой, он ругался со мной по любому поводу, но любую работу делал хорошо, для меня это было главным, а, к остальному можно было притерпеться. Потом мы с Сашей поняли друг друга, и перестали конфликтовать. Молодежь старалась, когда работаешь на себя, да еще быстро видишь результаты, дело идет быстро.
  На складе я нашел ненужные электродвигатели по 630 киловатт, рассчитал привод. Приступили к монтажу. Время летело незаметно, спустя месяц мы приступили к обкатке первого конвейера. Лента летела, как автомобиль на гонках, нагрузки на нее сразу упали, чего и добивался Соколов. Но ничего не бывает гладко: вместе с преимуществами появились и недостатки. В случае аварийной остановки конвейера под нагрузкой, а затем повторном запуске "срезало" вал приводного барабана. Представьте стальной кругляк диаметром 360 миллиметров, перерезанный, как кусок масла ножом. Срез чистый, как отполированный! Пришлось разрабатывать инструкцию по повторному запуску. В этом случае часть руды с конвейера необходимо было сбрасывать.
  Вторым недостатком оказались порезы ленты. Упавшие на стол, острые куски руды резали ленту и раньше, но при малой скорости длина пореза не превышала двух метров, ремонтники РМЦ заклеивали их, и конвейер работал снова. Теперь длина пореза составляла десяток метров. Снова, искусственно приходилось снижать нагрузку. Так и работали.
  В работе мне здорово помогал Саша Зубов. Человек он был несомненно талантливый. Став мастером в четвертом цехе (начинал у нас в первом), он единственный из всех известных мне мастеров завода, самостоятельно пересчитал и переделал нужный ему редуктор из нескольких других. Для сведения несведущих: подобрать шестерни и зубчатые колеса от других редукторов - значит найти совпадение по модулю, межцентровому расстоянию - задача практически невыполнимая и для хорошего механика с высшим образованием. А у Саши было среднетехническое, но он сумел! Многие проблемы он решал сам, без моего участия, и всегда делал все хорошо. Жалею об одном, что после моего ухода Сашу не назначили механиком цеха, для нее он подходил, как никто.
  Рядом с нами запустили Общественный центр четвертого микрорайона (Фото 283). Первый "Универсам", Дом Быта, кассы железной дороги и Аэрофлота, библиотека Группкома-240 - все собрали сюда. Весь комплекс зданий был выполнен из полированного красного кирпича. Лестничные клетки, некоторые углы зданий были выполнены с характерным закруглением. Это была придумка конструкторов из филиала нашего московского проектного института, делалась она только у нас. Однажды бродя по Чите, я увидел такое-же в точности здание с закруглениями. На нем висела вывеска "Читинская детская стоматологическая поликлиника". Приехав в Краснокаменск, я поинтересовался у знакомых проектантов: "Вы, что, на Читу начали работать?" Оказалось, что здание строилось, как комбинатовская гостиница, где любой работник Комбината, застрявший в Чите, или командированный, мог переночевать. Но первый секретарь обкома, в связи с нехваткой финансирования на здравоохранение области, попросил С.С. Покровского помочь, и тот отдал уже почти готовое здание.
  После переделки конвейеров Саша Соколов добрался до нашего главного оборудования - радиометрических сепараторов. Желтоводская техника работала плохо. Датчики радиоактивности поставили неудачно, конуса по которым двигалась руда, истирались, куски руды застревали в аппарате - по мнению Соколова конструкция была изначально неработоспособна. Этим он доводил наладчиков из Желтых Вод до "белого каления". Сам-же, интересуясь новинками науки и техники, нашел описание конструкции (ее впервые применили в ЮАР) сепаратора с небольшим конвейером. Преимущество заключалось в том, что руда предварительно раскладывалась по ленте, датчики и исполнительные механизмы стояли над ней, в результате этого сепаратор работал очень устойчиво. Он сам, вместе с конструкторами, рисовал эскизы, потом сделали чертежи, и на РМЗ заказали первые два агрегата.
  Когда их смонтировали и запустили, у Соколова и цеха был праздник. Машины работали прекрасно, не ломались, были мелкие огрехи, но их моментально ликвидировали.
  Я в это время, кроме сепараторов, занимался виброконвейерами. Это труба диаметром 530 миллиметров, изнутри оклеенная резиной, вибрировала за счет вращения специальных эксцентриков. За счет вибрации куски руды двигались внутри трубы. Задумано было хорошо, конвейер по сравнению с обычным был компактным и занимал очень мало места. Но дальше преимущества кончались. Руда резала резиновую футеровку, проконтролировать это было невозможно. Результат был виден, когда в стенке трубы появлялась дыра и начинала сыпаться руда. Приходилось все останавливать, латать трубу. Такого ремонта хватало ненадолго. Дыры появлялись снова и снова. Скоро пришлось звать на помощь РМЦ, сами мы уже не справлялись.
  Весной я выбрался в Читу. Здесь перестройка уже чувствовалась. Появились многочисленные кооперативы, у вокзала появились продавщицы пирожков, правда, цены у них были, еще те! На улице Калинина открылось кафе "Цинсян". До революции в Чите жило много китайцев: они торговали, делали все тяжелые и грязные работы, искали золото, выращивали овощи. Потом они исчезли. И, вот сейчас, какой-то обрусевший, неизвестно откуда взявшийся, китаец по имени Ван Чен открыл кафе. "Цинсян" представлял собой легкий летний павильончик из металла и стекла. Раньше в нем продавали пирожки, булочки, соки и газированную воду - можно было быстро перекусить. Теперь за прилавком стоял настоящий китаец и подавал китайские пельмени, прямо из кастрюльки, горячие и очень острые. К ним обязательно полагалась приправа из каких-то трав. Вокруг стояли те же общепитовские столики, было грязновато, но пельмени были - объедение !
  В деревнях кооперативы взялись за долгострой. Раньше у председателя если и были деньги, то расходовались они строго по статьям. В прошлом году начали строить коровник, а в этом году по статье "коровник" не оказалось денег, они правда были по статье "свинарник" за который еще не принимались, но тронуть их было нельзя. Так и стоял остов коровника, потихоньку разрушаясь. У Советской власти вместе с преимуществами, была куча недостатков. Но, ни "меченый", ни седой "нелюдь" и не подумали их устранять, одним махом развалили все, и ладно.
  Кооперативы получили доступ к этим деньгам, началось строительство. Начали появляться клубы, коровники, свинарники, жилые дома. И это было хорошо. Особенно мне понравилось, что кооперативы начали поднимать топляк со дна рек. Дно многих рек, особенно в Сибири, было усеяно затонувшими при сплаве бревнами. Теперь дошли руки до них. Реки становились чистыми.
  Недостаток финансирования ощущался все больше и больше. Сначала ИТРовцам, работающим по особо вредным условиям труда, увеличили рабочую неделю с 36 до 41 часа, мотивируя тем, что они непостоянно находятся в самом цехе. Как будто фона не было в наших кабинетах, расположенных в том-же цехе. Перечень профессий, включенных в Список Љ 1, пока никто не менял, но пошли разговоры о том, что с ИТР могут снять волевым порядком вредность вообще, и в это на фоне начинающегося развала, верилось. Я крепко задумался. В Шевченко я и так потерял два года. Подобная ситуация была у нас здесь, в семидесятых годах, потребовалось вмешательство на уровне Министерства, чтобы закрыть проблему. На нынешний момент у меня было точных четыре с половиной года Первого Списка, весь остальной стаж оказался под большим вопросом. Подумав, я решил добить стаж до десяти лет с полной гарантией. А. значит, надо уходить в рабочие. Тут-то обмануть невозможно, как ни ругай, рабочих Советская власть всегда ставила на первое место, помнила и заботилась о них. Долго я вынашивал эту мысль и решился. После утренней оперативки я пошел к Лагутину, который к этому времени стал начальником РМЦ и переговорил на эту тему. Он, зная меня, был только рад получить дополнительно специалиста, который не числится в списках ИТР, но может работать за любого из них. Предстояло уговорить директора, но это уже была проблема Николая Дмитриевича.
  А времена здорово изменились. Ушел на пенсию, и уехал в город Лермонтов Ю.В. Андреев. Над В.А. Телятниковым сгущались тучи. На него начали писать жалобы, как ни обидно, свои, обязанные ему карьерой. Пришел из Лермонтова А.В. Мимонов, ставший главным инженером. Наступило время говорунов и краснобаев, а говорить Мимонов умел. Вскоре Телятников ушел в Отдел оборудования Комбината, Мимонов занял его место. По моему переводу в рабочие никаких вопросов не возникло, Мимонов обо мне ничего не знал, а другим на меня было наплевать, к тому времени проблемы появились у многих. Я сдал свои дела Саше Зубову, пожелав ему из "исполняющего обязанности" превратиться в полноценного механика. Он грустно улыбнулся: "С моим-то техническим? Да, ты смеешься, Александр Анатольевич! Кто меня пропустит?". Мы пожали друг другу руки. пожелали удачи, и разошлись. К моему сожалению, Соколов не послушал меня, и не сделал Сашу механиком. Жаль, сколько дел он мог наворочать. если-бы в него поверили! В оборудовании цеха Санька разбирался, как никто другой, он знал все особенности наших капризных агрегатов.
  
  
  
   В слесаря! Печи. Дело Рахимова. Выборы.
  
  
  Так 16 мая 1988 года я в третий раз пришел в РМЦ, теперь уже в качестве слесаря. Лагутин отправил меня к Фаргату Рахимову (Фото 280) - механику РМЦ и сыну моего хорошего знакомого по СКЗ - Рева Иктисановича Рахимова. С ним мы пускали сернокислотный цех, ставший потом заводом. Первым заданием было сделать систему вытяжной вентиляции для подшефного колхоза. "Комбайнер" заставил всю оборонку работать на народное хозяйство, бросив все остальное. Бывшему Средмашу досталась молочная промышленность. Мне понятно, когда емкости для изотермического хранения молока выпускает мощный специализированный завод (некоторые наши "жировые" накопления можно было пустить на это), но когда наш РМЗ начал делать такие бочки, в количестве нескольких десятков штук в год, то они, конечно, были золотыми, хотя по цене стоили дешево. Я бы понял, если Комбинату поставили задачу по переработке отвалов золотопроизводящих предприятий Забайкалья. Ведь они брали только "верхушку", а остальное химически связанное золото оставалось в "хвостах", а было его там... Ионообменные смолы взяли-бы его вчистую, страна бы богатела! Кстати, основного плана по переработке урана, с нас никто не снимал. Вот и выкручивались, как могли, в результате и мы и страна, дошли до ручки. Сделать эскизы, изготовить и собрать рамы, установить на них вентиляторы было для меня обычным делом. Более того, мы сделали компактную конструкцию - моноблок из двух вентиляторов, рамы и воздуховодов, чтобы не возиться в совхозе с подгонкой узлов, и не тратить лишнего времени. Единственное, чего я боялся, что моноблок не пройдет при транспортировке по высоте. Мы расспросили совхозного шофера, приехавшего за установкой, о мостах, линиях электропередач. Шофер ответил, что "железяка" ему нравится и пройдет везде. Так и случилось. Ребята привезли ее в совхоз, смонтировали и запустили. Работает она наверное и сейчас, если что-то осталось от совхоза.
  События сыпались, как из рога изобилия. В мае приехал Секретарь ЦК КПСС и Заведующий Оборонным Отделом О.Д. Бакланов. Такие именитые гости к нам еще не приезжали. Он объехал весь Комбинат, но особенно смотрел город. Ему показали Универмаг, строящееся здание Комбината Бытового Обслуживания, наши дороги и попросили денег. Денег Бакланов не дал, их к тому времени уже не было. До сих пор меня мучает один вопрос. Как-то в передаче привели цифру - на конец 1990 года в стране было более двух тысяч тонн золота, а в 1991 году - ничего. Куда оно девалось? Но, это я, опять, отвлекся.
  Амбициозный проект главной площади с 12-этажным зданием Управления Комбината пришлось "похоронить". Осталось лишь только что построенное здание СБКП-2 (филиал московского проектного института) и горсовет с горкомом, да рытвины и ухабы, оставленные строителями.
  Но и они пригодились. Впервые на главной площади Группком-240 провел День Шахтера (Фото 282). Раньше его проводили в сопках, теперь пришлось тут. Вместо зданий проложили дорожки, и на них устроили показательные выступления мотоциклистов. Такие мероприятия еще не проводили, люди толпились у дорожек, на них летела грязь из-под колес кроссовых мотоциклов (пошел дождь), ребятишки все время лезли чуть-ли не под колеса, но все обошлось благополучно. Все было впервые, и все интересно. Наступил главный момент праздника: розыгрыш "ВАЗ-2108". Перед праздником на подразделениях продавали лотерейные билеты по пятьдесят копеек, и теперь каждый надеялся выиграть машину. Розыгрыш прошел за полчаса. Обалдевший, и не до конца поверивший в свое счастье, работник РМЗ Расколотько, получил ключи и документы на машину. Все остальные призы разыгрывались уже без интереса.
  Вскоре Фаргат по предложению бюро ВЛКСМ Комбината организовал на заводе первый кооператив. С работы он уволился, и на его место пришел Саша Дорофеев (Фото 281), тоже мой бывший подчиненный. Кооператив Фаргата занимался изготовлением металлоизделий и проектировкой. В нем работали наши рабочие и ИТР. В свободное от работы время они рисовали и изготовляли: ворота на дачи, баки под воду, металлические лестницы и все, что заказывали. Фаргат платил Комбинату за материалы, использование станков, энергию, а ребята получали хороший приварок к зарплате. Бухгалтером у Рахимова стала Люда Вятчина, заводской инженер по научной организации труда. Человек она была скрупулезный и пунктуальный, наши ИТРовцы чуть не плакали от ее проверок.
  В городе закончили строительство седьмого микрорайона. Завершающим аккордом явился пуск "Универсама" в микрорайоне (Фото 288). С его запуском полностью вступил в строй проспект Химиков - главный въезд в город был завершен. На него выходили все дороги: от аэропорта, железнодорожного вокзала и с промышленных предприятий. Въезд засадили деревьями, сделали остановки, отводные дорожки. Все делалось, несмотря на полное отсутствие финансирования. Как Покровский договаривался с Васиным, откуда они изыскивали средства, я не знаю, но работы по городу не останавливались.
  Завод начал освоение выпуска дисульфида молибдена. Наши технологи и конструкторы разработали технологические схемы, подобрали из имеющегося на складах оборудования агрегаты. Раньше такой проект делала Москва, Министерство укомплектовывало оборудованием, нынче все делали сами. Особенно доставалось конструкторам: Вале Перегудову, Саше Астапову (он пришел к нам из филиала), Володе Ремарчуку. Руководил всем Витя Горбунов, назначенный главным инженером. В числе прочего оборудования в проекте имелись две печи прокалки. Изготовлял их "Уралмаш", а чтобы получить, нужен был предварительный заказ от Министерства. Комбинат попытался пробить заказ, но им отказали, фондов не было. Хитрый Лагутин послал меня во второй цех посмотреть на действующие печи (а закись-окись урана прокаливали точно в таких-же печах) и прикинуть, можно-ли что-нибудь сделать. Полдня я лазал по печам, потом смотрел чертежи. При наличии реторты (это такая труба, вращающаяся на роликах, которая нагревается, и по ней движется продукт) можно было попробовать. Когда доложили Мимонову, тот не поверил, что вопрос решается так просто. Реторту выделили из комбинатских запасов, и мы приступили к работе. Перед этим я переговорил с Лагутиным об оплате. Он сходил "наверх", и вернувшись, сказал, что дают по 1000 рублей на человека, не более. После этого я набрал команду и начал действовать. Трудным вопросом оказались литые стенки из чугуна. Отлить их, конечно, мы не могли. Я рискнул заменить чугун на листовую сталь. Чугун плавится при 1650 градусах, сталь - гораздо ниже. Температура прокалки урана - 1100 градусов, у молибдена ниже - около 600. После "совета в Филях" нарисовал эскизы, и ребята начали резать заготовки. Команда собралась хорошая: Витя Плотников, Леша Минчагин, Игорь Тимофеев, Витя Лунев. Каждый стоил двух обычных рабочих.
  Кое-что из заводских деталей мы упростили, печь получалась более ремонтопригодной. Так, чтобы заменить, вышедший из строя ролик, нужно было повесить таль, поднять реторту, только после этого той-же талью вынуть ролик. Весил он более ста килограмм. Я придумал винтовые домкраты, "облегчил" ролик до 20 килограмм. Теперь один человек мог заменить ролик в течение получаса без всякой тали. Таких придумок было много. Спустя два месяца мы выдали печи "на гора".
  Впереди встала не менее сложная задача: смонтировать сделанные печи. Они устанавливались на отметке + 7.200 метров, во втором цехе. Ничего сложного в подъеме и транспортировке узлов печей на место не было. А вот, с подъемом реторты мы намучались. Реторта - это литая нержавеющая труба со шнеком внутри диаметром 600-700 миллиметров и длиной около 7 метров. Вес трубы приблизительно три тонны. Надо поднять ее через три отметки, то есть через три промежуточных пола. В полах есть так называемые монтажные проемы - дыры в полу размером два на два метра. Расположены они со смещением друг относительно друга, расстояние между полами - 3,5 метра.
  Чего мы только не делали: и перехватывали реторту наискось ручной талью, поднимая электрической, тащили "на пупке", срезали ограждения проемов - но все-таки затащили обе реторты на их место! Нарушение правил техники безопасности было полнейшее. Витя Горбунов, пришедший посмотреть на подъем, быстро ушел, сказав напоследок: "Не хочу видеть, как Вы или сами убьетесь, или кого-нибудь убьете!" Дальше пошла сборка. Прошло три месяца с момента выдачи задания, и печи уже работали в штатном режиме.
  Мы получили свои 1000 рублей на человека, вроде-бы большая сумма для каждого, но незаметная для Комбината. Подумалось, если-бы так платили всегда, люди наделали-бы чудес. А теперь прикиньте экономию: каждая печь стоила на "Уралмаше" 25 000 рублей плюс монтаж, а 8 человек получили 8 000 рублей. Улавливаете разницу? Вот так нужно было работать!
  По Читинской области прошел "Восточный экспресс". Вообще его маршрут всегда был "Париж - Стамбул", но шла перестройка, и толстосумам разрешили прокатиться по Союзу с комфортом. Нынешний рейс был единичным и шел из Парижа в Токио. Синие пульмановские вагоны образца 1924 года, проводники в униформе запомнились читинцам, как волшебная сказка. А мы увидели только фотографии в "Забайкальском рабочем". Поезд прошел через станцию Забайкальск и ушел в Китай.
  Началась сдача первых домов восьмого микрорайона (Фото 286). Один из них, стал самым большим в городе. Люди заселили 801, 802 и 803 дома. Между восьмым, седьмым и четвертым "Б" микрорайонами остался громадный пустырь. Часть его использовали под парк аттракционов (Фото 287). Тут были - карусель, качели, площадка с автомобильчиками и многое другое. Детвору в выходные дни было не оттащить! В седьмом микрорайоне возвели и сдали первый в городе, одиннадцатиэтажный дом. Он стоял прямо на выезде из города. Если уйти в сопки, то с них Краснокаменск смотрелся очень красиво. Построили и запустили школу Љ 7 с двумя (!) бассейнами. Теперь школы будут только такими.
  В печати сняли цензуру и начали рассказывать о Средмаше. Первым появилось сообщение об урановом поясе Казахстана: Степногорске, Шевченко, Усть- Каменогорске. В "Комсомольской правде" опубликовали интервью с директором ПГМК Ю. В. Кузнецовым. Он рассказал о продукции ПГМК и о его перспективах. Все тогда еще надеялись на лучшее.
  Двадцать седьмого июня 1989 года "умер" Средмаш. Появилось безликое Министерство атомной промышленности. Кооператив Фаргата приказал "долго жить". Прокуратура предъявила Рахимову обвинение в том, что он занимался деятельностью, неоговоренной в уставе кооператива. Конечно, все было надуманно, как кооператив выпускал железки по заказам, так и выпускал, ничего другого они просто не могли делать. Но дело завели настоящее. Фаргата, Люду Вятчину (Фото 290) долго таскали на допросы к разным следователям, после чего дело передали в суд. Поскольку мы с Фаргатом давно работали вместе, то меня отправили на суд общественным защитником.
  Дело слушалось в помещении суда в шестом Общественном Центре. Суд и прокуратура размещались в задней его части. Каждый день мы собирались сюда к 9.00, рассаживались в зале, и суд начинал работать. Заседания тянулись больше месяца, Фаргат с Людой вымотались до предела. Все, и судья, и народные заседатели понимали, что дело не стоит выеденного яйца, но от существующих законов деваться было некуда. В результате Фаргат Рахимов получил год условно, и все, довольные окончанием, разошлись.
  Спиридонович с Сашей Ивановым вернулись из тайги. Последнее время они пристрастились ездить отдыхать в Петровск-Забайкальский. В тамошней тайге росло много кедрача. По договору с лесхозом ребята собирали кедровые орехи. Работа была тяжелая: специальным колотом, сделанным из бревна, ребята раз за разом били по стволу кедра. Шишки сыпались вниз, их надо было собрать, вышелушить на машине, сложить орехи в мешки. Если учесть, что так обрабатывали не один кедр, то можно представить, какой это был отдых. Но ребятам нравилось. Возвращались они оттуда, загорелые, с накачанными мышцами, и с орехами. Ими угощали первую неделю всех друзей.
  На комбинате дела шли все хуже и хуже. Несмотря на многочисленные заявления в газетах о контактах с КНР, выпуске товаров народного потребления, производство медленно рассыпалось. Начались перебои с поставкой реагентов: флокулянта, аммиака и колчедана. Не поступали запчасти, люди начали увольняться и уходить на более надежную и хорошо оплачиваемую работу в кооперативы, которые росли, как грибы. Для нас появилась срочная работа. Наконец сдали здание 614 - склад готовой продукции, то есть урана. Раньше закись-окись насыпалась в специальные контейнеры - "рюмки", как мы их называли (Рис. 292). Контейнер действительно походил на большой бокал: круглая подставка, ножка и цилиндрическая бочка с сужением наверху), они хранились под навесом склада ОМТС. Нечего и говорить, что все было тщательно закрыто брезентом и досками, даже грузовой "ЗИЛ-131", перевозивший "рюмки" от здания 622 сюда. На нем не было номеров, он не имел права выезда за территорию подразделения, и, когда он вез их, даже торец заднего борта закрывали брезентом. "Враг" не должен был знать, сколько контейнеров машина перевозила за один раз!
  Лида Кашкина (Фото 291), заведующая складом ГП, приходя за "ЗИЛом", каждый раз делала таинственное лицо и говорила, что ей нужен автомобиль. Водителем она сажала аппаратчика отделения затарки.
  Строители сдали склад с недоделками: не работала кран-балка, везде были щели - по зданию гулял ветер и разносил пыль. Не работали ворота в ограждении склада. Теперь контейнеры никто не закрывал брезентом, и мы, ремонтируя новую кран-балку, лазали прямо по ним. Лида ругалась, что мы обдираем краску на "рюмках", но на нее никто не обращал внимания. Уран становился обычным материалом, только слаборадиоактивным.
  В городе, ранее практически закрытом, появились китайцы, азербайджанцы и даже какие-то таджики остановились табором между городом и дачами. Горожане смотрели на их одежонку, и не понимали, как они собираются у нас зимовать. А они и не собирались. Сделав какие-то свои дела, они ушли, оставив за собой обломки юрт и грязь.
  В городе начиналась предвыборная компания. Начиная с Горбачева, теперь говорили все и обо всем. В основном обличали. Ругали плохое снабжение (это у нас-то!), плохих руководителей, плохую работу - ругали все. Все было плохо, все хотелось тут-же переделать, чтобы было лучше. Это теперь я пишу так, по прошествии многих лет, а тогда верилось, что мы наведем лучший порядок, чем было. Говорили много и везде, а дела не было. Начинался какой-то массовый психоз. Попал под него и я. Случилось это так. Начинали выдвигать кандидатов в областной Совет.
  Председателем горисполкома у нас работал Н.П. Кабак - руководитель неплохой, в городе все работало, состояние было удовлетворительное. С работой он справлялся, но звезд с неба не хватал. И, тут, он решил избираться в депутаты областного Совета депутатов трудящихся. Округом его оказался наш, относящийся к заводу. На собрании по выдвижению кандидатов мы "естественно" выдвинули своего - Славу Стрижиуса. Н.П. Кабак - "чужак" (хотя какой чужак, тоже бывший работник ПГХК, автомобилист), а свой Слава конечно горы свернет. Теперь все эти "игрища" просто смешны, а тогда мы искренне верили в светлое будущее.
  Из рабочих цеха создали группы агитаторов, и пошли агитировать за Славу (Фото 293 и 294). Мы ходили по подъездам, разговаривая с жильцами на площадках, организовывали собрания избирателей в школе Љ 4, детских садиках. К концу избирательной компании мы поговорили практически с каждым избирателем (!). Конечно, наш Слава выборы выиграл, и с большим отрывом. Против Кабака сработало, как теперь модно говорить, "протестное голосование". Раз ты сейчас руководитель, значит, руководишь не так, и все! Такие выборы были игрой для взрослых людей, отдушиной. Несмотря на то, что на низшем звене во власть пришли новые люди, в большинстве своем хорошие, далеко их не пустили, и все пошло по-старому. Как мы надеялись тогда на перемены в стране, однако ничего не изменилось, просто одни вожди сменили других.
  Кстати, не повезло и нашему Славе Стрижиусу. Поехав на свою первую сессию в Читу, он заехал к родным и друзьям в Харанор, на свою Родину. Там пошел с друзьями искупаться на водохранилище, и... солнечный удар в воде. Друзья не обратили на его уход внимания, хватились через 10 минут, а Слава уже утонул. Пытались откачивать, но было уже поздно.
  Хоронили Славу всем заводом, в тридцатиградусную жару. Ребята с ТЭЦ принесли жидкий азот, и каждые десять минут поливали тело. Памятник сделали на совесть (Фото 295). Трехметровая стела из нержавеющей стали, полированная до зеркального блеска, оградка из корабельных цепей, площадка вокруг могилы, выстеленная тротуарной плиткой - последнее, что мы смогли сделать для Славы. Место для могилы выбрали высокое, чтобы ее было видно издалека. Поминали в комбинатской столовой (в бывшем временном торговом центре), за управлением Комбината. Народа собралось столько, что поминать пришлось в три смены. Вообще это было время смертей. Умер от рака Сергей Спиридонович Зубарев, один из моих учителей.
  Комбинат судорожно искал выходы из той тяжелейшей ситуации. Наши инженеры и наука ЦНИЛа обратили внимание директора на новый материал - минерал цеолит. Обладая очень развитой поверхностью (как активированный уголь), цеолит мог поглощать газы, способствовал росту животных при добавлении в корм, имел и другие, полезные свойства. Его в Забайкалье было много, месторождение находилось рядом.
  Много денег на освоение месторождения не требовалось, и Комбинат ввязался в это дело. ЦНИЛовцы разработали технологическую схему по изготовлению чистящего порошка, а заводу, и конкретно первому цеху, досталась "честь" ее внедрять. В числе прочих на выполнение этой задачи отправили и меня. Начальником нового производства сделали Сережу Черныха, технолога отделения, а под производство отдали пустые ангары, где раньше гуммировали пачуки. Там все было разломано и сдемонтировано. Начинать пришлось с пустого места. Сережка долго расстраивался, что его сослали в "эту дыру", как он называл новое производство, но со временем втянулся, и даже стал гордиться новой работой. Сережа Максимов, Валя Перегудов, Саша Астапов рисовали аппаратурное оформление, потом началась наша слесарно - сварочная работа. Мы мотались по всем базам Комбината, выискивая все, что отдаленно напоминало элементы схемы: с базы ОРСа привезли дозатор творожных сырков, у горняков взяли гидравлику механизированной крепи, со склада совхоза "Приаргунский" доставили передвижные конвейеры, у себя взяли емкости с мешалками - так и наскребли необходимое.
  С могучим русским словом собрали схему, начали ее обкатывать. Согласно ее цеолит измельчался, смешивался с дополнительными компонентами: отдушкой (вещество, дающее приятный запах), абразивами (собственно чистящими веществами) и так далее. Мне это напоминало суп из топора. Порошок назвали "Золушка". Машина фасовала его в полиэтиленовые пакетики, девочки-упаковщицы вкладывали туда красивую этикетку, и, вручную, заваривали пакетик. Потом их складывали в коробки и отправляли в ОРС на реализацию. Вот какими словами мы теперь заговорили, раньше такое могло присниться только в дурном сне.
  Вместе со мной работали мои ребята: Салих Яубасаров (когда-то он начинал монтаж склада кислот), Саша Добрынин, ребята Володи Касперова. Сколько раз мы переделывали аппараты, производящие порошок, не скажу, собьюсь со счета, никакой капиталист не дал-бы денег на такие работы, но нам деваться, благодаря Горбачеву и Компании, было некуда.
  Наконец я увидел наш порошок в городских магазинах. Мелкие партии сбывали в соседних областях, но конкуренции с уже существующими обычными "Пемоксолями", мы не выдержали. Другие порошки были не хуже, а главное - дешевле, чудосвойств цеолита не наблюдалось, и потихоньку все сошло на нет. Производство остановили, а, сколько труда и денег ушло зазря, никто не считал! Ангары с оборудованием, сырье, завезенное впрок, все осталось лежать, теперь уже никому не нужное.
  Между тем наступил август 1991 года. Практически московских событий 19 - 21 августа в городе не заметили, работа и жизнь шли обычной чередой. Комбинату хватало проблем, и, единственное, чего было много, так это собраний, конференций и митингов. Речи лились рекой. Газетчики действовали по принципу "размахнись рука, раззудись плечо". Наверное, во всех нас действительно есть вера в "доброго царя". А тут он и подвернулся: высокий, седой, и все думали - умный. Виноваты конечно, наши вожди, надо было работать, а не произносить речи. Вспоминаю Андропова, его знаменитое обращение, с просьбой (!) поднять производительность труда на полпроцента. Ведь подняли, без всякого шума и показухи. Союз получил значительную прибавку к бюджету. Кто-же не давал делать так дальше? В стране хватало с избытком и умных голов, и золотых рук. Все это, помноженное на уникальные природные возможности страны, могло вывести нас вперед всех. Но мы продолжали митинговать.
  На заводе все было в относительном порядке (Фото 299). Уран сыпался в контейнеры, их грузили в эшелоны и отправляли на вторичную переработку. Начали приходить первые сигналы, что новой России наш уран не нужен, что у нас урана и так, залейся! Демократия и свобода, одним словом! Преобразованное Министерство и главки трясло, и отзвуки этой перетряски начали доноситься до нас.
  
  
  
   Карточки. У следователя. "ОАО ППГХО". Телевизор
  
  
  Мы продолжали работать. Однажды электрики первого цеха, побывав у нас в РМЦ, пожаловались, что сварочные реостаты у них, совсем развалились, а ремонтировать нечем. У нас к тому времени работали самодельные, им они понравились. Затем пришел заказ на реостаты. Ребята попросили собрать их в блоки, по шесть штук в каждом. Собрав бригаду, мы начали работы. Идея была простая. Во втором цехе на печах прокалки (мы недавно делали такие) стоят нихромовые спирали, как в электроплитках. Только диаметр проволоки другой - 9 миллиметров. Эти спирали со временем горят, их заменяют, а сгоревшие выбрасывают. Немного изменив конструкцию реостата (идея Саши Иванова), мы сделали его основные элементы - сопротивления, из выброшенных спиралей, заменили крепления сварочных кабелей с болтового (они постоянно горели) на штекерное. Кабель стал вставляться, как антенна в телевизор. Реостат получился большим, но размеры не играли никакой роли. По такому-же образцу мы сделали реостаты первому цеху.
  Сначала в первом цехе смеялись, опять "абрамовские придумки", но реостаты работали безотказно, запас прочности был сумасшедший, и они заказали реостаты для всего цеха. Их поставили на всех шести блоках и... забыли про них. Кроме всего прочего, новые машины не давали брызг при сварке.
  Двадцать восьмого ноября 1991 года умер наш Министр - Ефим Павлович Славский. Перед уходом на пенсию, он успел разругаться с Горбачевым, объяснив тому, кто он есть! В январе 1992 года Ельцин с Гайдаром отпустили цены. Даже с запасами П.Т. Серова, полки магазинов опустели, остались только хлеб и лук. Пришлось вводить, как в Отечественную войну, карточки (Фото 296). Давали: маргарина - полкило на человека в месяц, макарон - триста грамм, колбасы - четыреста, крупы - полкило, яблок и апельсинов - один килограмм. Карточки обеспечивались только благодаря усилиям Серова. Многие, ругавшие его, вдруг стали ему благодарны. В России, даже в Краснокаменском районе, дела шли гораздо хуже. Правда, был один положительный момент - кончились очереди за водкой! Проблема решилась просто - получи по карточке две бутылки по своему выбору, и будь доволен!
  Новоявленные коммерсанты сразу воспользовались этим. В городе появились азербайджанцы, организовавшие винный тракт из Читы в Краснокаменск. В городе они открыли магазин "Стамбул". При Советской власти люди пили водку, а вот чем поили они - неизвестно, появились первые смерти из-за отравлений "паленой" водкой. На северах было еще страшнее - за пушнину эвенков просто поили метиловым спиртом! Состояния делались в месяцы. В Краснокаменске появились свои богачи, первые миллионеры.
  Разорялись тоже мгновенно. Саша Иванов, перед отпуском цен, получил по распределению "Волгу". Стоила она тогда около двадцати тысяч рублей, даже у нас надо было работать полжизни, чтобы скопить такие деньги. Решив заработать, он продал ее, после января деньги превратились в пыль!
  В Краснокаменске появилась первая "пирамида", задолго до Мавроди, и вполне официально. В газете "Слава труду" напечатали (!) объявление отдела культуры горсовета (!) о проведении игры "Ступени". Даешь 100 рублей, получаешь 12 000. В газете руководитель игры вполне серьезно объяснял, что игра будет идти вечно, то затухая, то возобновляясь. Да, в игры "Русский Дом Селенга", "МММ", "ОЛБИ", "АББА" мы наигрались на всю оставшуюся жизнь! Самое обидное в том, что продажа акций шла через государственные учреждения - почтовые отделения связи. Люди верили!
  Появились первые китайцы, торговавшие яркими спортивными костюмами "Адидас". Весь город вдруг стал спортивным (как сейчас вся Россия - камуфляжная), правда, костюмы служили недолго, подделка все-таки. Наши, в свою очередь, везли в Китай на обмен, все, что могли достать, или украсть. Воровство перестало быть зазорным ремеслом. Тут были и алюминиевые ложки, кастрюльки, сковороды, напильники, сверла, дрели, кухонная техника. Все это было сделано в советские времена, значит качественно. Оттуда привозили все те же "Адидасы", больше ничего дешевого у китайцев не было, все остальное выпускалось государством и стоило дорого.
  Валя Калинина решила фермерствовать (Фото 298). Знакомы мы с ней были давно, еще с 1975 года, когда она шоферила у Г.А. Рышкевича, на складе ОМТС. Потом она пришла в РМЦ, да так там и осталась. В РМЦ, на насосном участке, работал один из ее сыновей, Толя. Свою заявку она подала одной из первых. Тогда еще давали кредиты. Валя получила кредит и купила сразу: трактор "Т-40", два автомобиля "ЗИЛ-130". Еще взяли 130 голов скота - коров, и 160 гектаров земли. Началось все хорошо, но потом ребята начали попивать, дело не шло. Сил у Валентины оставалось все меньше, но чем все кончилось, я не знаю, в то время я уже уехал из города.
  Завод встречал первых иностранцев, дело ранее немыслимое. Вот, они живые, вошли в проходную и поднялись с Покровским к А.В. Мимонову. Это были американцы, потом приезжали французы. Дело двигалось к акционированию. Естественно, что иностранцы не хотели упускать такой лакомый кусок. С.С. Покровский метался между Краснокаменском и Москвой, пытаясь сохранить Комбинат в государственной собственности, но он стал мелкой пешкой в московских играх (говорю это, глубоко уважая его). Зарплата стала низкой, платили ее нерегулярно. Но никаких бартеров не было, это заслуга Покровского и руководства Комбината. Хоть и небольшие, и с опозданием, но мы получали деньги, в то время как кругом выдавали зарплату носками, полотенцами, простынями, кто чем мог.
  Все стали искать дополнительные заработки. Так я попал в неприятную историю. Колхозы в районе, тоже пытались выживать, и как-то меня вызвал Лагутин. Он сказал, что колхозники просят сделать машину для сбивания сливочного масла, и оплата - наличными. Мы не раз выполняли подобные заказы, я не удивился, и стал расспрашивать о конструкции, такого делать еще не приходилось. Лагутин рассказал, что это обычный барабан со шнеком внутри. Барабан вращается со скоростью 18 оборотов в минуту. Колхозники дают старый барабан, надо рассчитать привод (двигатель с редуктором), чтобы он давал 18 оборотов, изготовить его и все поставить на раму. Задача была детской. Я поговорил с ребятами: взялись делать Саша Добрынин, электрик Саша Иванов, токарь Леша Минчагин. Пролазав наши свалки, а добра там было еще много, я подобрал и двигатель, и редуктор. Через две недели мы крутили заказчику готовую машину. Потом погрузили на машину, Лагутин рассчитался с нами, и мы занялись другими работами. Скоро я забыл про сбивалку, и, как оказалось, зря.
  Однажды мне принесли повестку к следователю. Лагутин уже был там, и сказал, что заведено дело о незаконном изготовлении машины на государственном предприятии. В прокуратуре два человека попеременно допрашивали меня о ней. Отношение было такое, как-будто перед ними сидит настоящий преступник. Я подробно рассказал все, даже нарисовал схему машины. Один из следователей удивился, как можно рисовать наизусть? Потащили и всех моих ребят. Потом выяснилось, что Жора Агафонов - слесарь, работавший рядом со мной, написал донос на Лагутина в прокуратуру. Раньше, до "завязки", Жора, бывало, пил неделями, появлялся пьяным на рабочем месте и Лагутин наказывал его. Такие вещи приходилось делать и мне, и другим. Рабочие не обижались: заработал - получи. Все справедливо! Жора не скрывал, что написал донос, более того, он ходил гордый, говоря, что так рассчитается со всеми.
  Лагутина судили, мы проходили по делу свидетелями. Как ни пытался Жора подставить и всех остальных, ничего не получилось. Мы делали работу, согласно журналу заданий, выдавал его мастер, поэтому, несмотря на свою "криминальность", для нас она была официальной.
  Суд приговорил Лагутина к штрафу, а с Жорой перестали здороваться. Специалистом Жора был отличным, надо отдать должное, а как человек оказался дрянь! Началась выдача ваучеров ("денег Чубайса") и акционирование. ПГХК являлся оборонным предприятием, и единственным добытчиком урана в России, но и это не спасло его от акционирования. "Чикагские" мальчики под началом седого "нелюдя" распродавали остатки страны. В состав ОАО "ППГХО" (Открытое Акционерное Общество "Приаргунское Производственное Горно-Химическое Обьединение") вошли французы и какие-то скороспелые богачи, в основном из министерской верхушки.
  Каждый получил два ваучера, и возможность вложить их или в Комбинат, или в Фонд "Созидание", срочно созданный быстро подсуетившимися профсоюзниками. Других предложений не было. Никаких "Газпромов", ничего. Я, как все, получил кучу акций, даже не акций, а бумажку о том, что мои акции хранятся где-то в Москве. Кстати, когда я пишу эти строки, а это 2006 год, я получил на свои акции Комбината целых 113 рублей дивидендов за все время. Профсоюзные бонзы из "Созидания" не дали ничего! Вот это капитализм по-русски!
  В России началась "Великая Криминальная Революция". И началась она у нас, на станции Забайкальск. Сначала жители поселка, а там жили в основном железнодорожники, начали помаленьку таскать добро из вагонов, идущих в Китай, и из Китая. Никто не препятствовал, и это понравилось. Теперь в "очистке" вагонов принимал участие почти весь Забайкальск. Тащили все, что нравилось, и что можно было выгодно продать: тряпки, мебель, телевизоры, продукты. Я удивился, что некоторые наши работники начали часто ездить в Забайкальск. Оказалось, что они скупают там все подряд, а затем, с надбавкой, перепродают торговцам на нашем базаре. Действительно за четвертым Общественным Центром шумел, орал и ругался базар, даже не базар, а барахолка. Один из моих знакомых поступил еще проще, он нанял бабулю, и она торговала целый день товаром, привезенным из Забайкальска. Вот так у нас создавались капиталисты.
  Сначала воровали помаленьку, потом маховик раскрутился. Тащили всерьез: к вагонам подгоняли грузовики, товар везли в Читу и дальше. На грабеж стали ездить целыми деревнями, от мала, до велика. Однажды, Саша Дорофеев, приехавший оттуда, рассказал, что на его глазах десятилетний мальчишка в ответ на просьбу такого-же сорванца, дать откусить "Сникерс", достал пачку пятитысячных купюр (в деньгах того времени), вынул несколько, и подал тому. "Сходи, купи на всех!" - сказал паренек.
  Прошло много времени. Режиссер Говорухин снял фильм о Забайкальске, и, только тогда областное начальство "проснулось", и послало на станцию ОМОН. Ситуация изменилась. Рассказывали, что ОМОН установил таксу: 50 000 рублей в руки, и можешь шарить по вагонам час. Дальше, или добавляй, или уходи! Как, Вам, читатель? Деньги развращают, говорили, что милиция увозила деньги из командировок чемоданами. После принятия решения на уровне правительства из Забайкальска вывезли два вагона беспризорников! Разграблено было более 3500 вагонов. После нас волна пошла по всей Россиии.
  После долгих переговоров Министерство заключило договор с американцами. Ельцинская Россия полностью отказалась от добываемого нами урана, и весь его начала продавать Америке. Меня вызвал Лагутин, и сказал, что теперь затаривать уран будут не в "рюмки", а в 200-литровые, усиленные бочки. Их делает РМЗ, а моя задача - сделать новую затарочную машину.
  Ранее "рюмка" ставилась на тележку с цепным приводом, и подавалась под загрузку. Аппаратчик визуально наблюдал за заполнением контейнера, по достижении необходимого уровня, закрывал шибер и выкатывал тележку с "рюмкой" обратно. Все это было открыто, и, несмотря на вытяжную вентиляцию, закись-окись урана ложилась везде: на тележки, балки, пол. За вредность аппаратчик затарки имел самый большой отпуск на заводе.
  Предстояло придумать не только новую камеру загрузки, но и устройство, защищающее человека от урановой пыли.
  Получив новенькую бочку, узнав вес насыпаемого в нее урана - приблизительно 450 килограмм, я принялся за работу. Через неделю прикидок, многочисленных эскизов, большинство из которых летели в мусор, в голове проявились какие-то смутные формы. Лагутин торопил. "Если работа не идет, то к ней надо тихонько подкрасться, и все получится!" - говорил покойный С.С. Зубарев. Так и произошло. Сделали ящик из 10-миллиметровой стали, с дверкой, открывающейся пневмоцилиндром, то есть сжатым воздухом. На дверке приварили горизонтальную полку, на нее электроталью ставилась пустая бочка. Аппаратчик включал подачу сжатого воздуха, дверка закрывалась. Потом автоматически второй пневмоцилиндр опускал и прижимал к открытому торцу бочки крышку с трубой подачи урана. Датчик веса закрывал шибер (заслонку) на трубе, при достижении 450 килограмм, подача урана прекращалась. Одновременно с засыпкой урана в бочку бралась представительская проба, тоже автоматически. Далее дверка открывалась, аппаратчик снимал полную бочку, и ставил пустую. Все кажется простым и логичным, но, чтобы достичь этого, возились долго, особенно мучались с уплотнением крышки и дверки. Чего мы только не перепробовали, а решение пришло, как всегда, случайно. Под ноги попался обыкновенный ботинок на микропористой подошве. Снабженцы привезли такую резину, и все сразу заработало.
  Сколько человек участвовало в работе, сейчас уже не вспомнить. Валя Перегудов чертил траектории хода дверки, Витя Плотников, Витя Лисовцов точили детали, Игорь Тимофеев, Гриша Котельников, Леша Протопопов помогали в сборке и сварке. По сравнению со старыми камерами, стоящими в отделении затарки, она смотрелась, как блоха рядом со слоном, однако аппаратчикам понравилась!
  Из дома пришло письмо: у стариков сгорел телевизор. Раньше купили-бы новый, и дело с концом, нынче не было ни денег, ни телевизоров. У меня был неиспользованный отпуск, и, подумав, мы с Ритой решили, что я свезу свой телевизор в Калинин. Сложного ничего нет, но телевизор весит около 70 килограмм, да и затащишь-ли его в вагон? Никакого опыта в таких делах у меня не было. На самолет денег уже не хватало, приходилось привыкать к поезду.
  Обмерив телевизор, я, с помощью своих ребят, сделал из старых металлических стульев каркас, в который вкладывался телевизор. В нем он фиксировался 24 (!) болтами с резиновыми уплотнениями, имелись колесики для передвижения и откидные ручки для переноски. Оставалось попробовать, затащить каркас в вагон, но где это сделать? Снова ребята подсказали выход: в железнодорожном цехе Комбината, работал Володя Бездольный, мой бывший слесарь. Теперь он стал шишкой - заместителем начальника ЖДЦ. Когда я позвонил ему и начал про все рассказывать, он прервал: "Александр Анатольевич! Долго говоришь. Приезжай, все сделаем".
  По его команде нас пустили в пассажирский вагон поезда "Краснокаменск - Москва". До вечера он всегда отстаивался на станции. Проводники долго не могли понять, что мы делаем. Три здоровых мужика таскали по вагону металлический каркас, и, матерясь, то засовывали его в купе, то вытаскивали в тамбур. Когда им объяснили, они начали смеяться. Действительно, кто может тащить телевизор за 7500 километров? Читатель, Вы подумали правильно, но другого выбора у меня не было. Каркас проходил везде, значит, можно было ехать.
  Когда каркас, уже с телевизором, затащили в купе, соседи долго крутили головами. Я взял два билета: одно место - для меня, другое - под телевизор. До Читы доехали благополучно, а в Чите проводник заявил, что ближайшие ревизоры отберут у меня одно место. "Не положено занимать место под багаж" - сказал проводник. Наверное, решил на мне заработать, а может в МПС правила такие, разбираться было некогда. Я заплатил ему деньги, и мы с ним утащили телевизор в купе проводников. Там он благополучно доехал до Москвы. В Москве ночью меня встретила родня, и, через пять часов телевизор работал в квартире стариков. Как они были довольны!
  
  
  
   Уран - Америке! Склад ГП. Станица. Подхоз.
  
  
  Отпуск пролетел быстро. Вернувшись, я увидел, как изменился завод. Склад готовой продукции (Фото 306), раньше тщательно скрываемый от всех, даже своих, расположился в центре заводского двора. Раньше тут мы хранили запчасти к мельницам и классификаторам, теперь, огражденные низенькой оградкой из сетки "Рабица", на их месте стояли ряды бочек с ураном. Их мог видеть каждый!
  Над площадкой мог двигаться 30-тонный козловой кран, а по самой площадке проходила железнодорожная ветка в первый цех. По ней мы завозили в цех спирали классификаторов, детали мельниц. Все это и решило выбор нового склада ГП. На площадке стояли разноцветные 6- и 12-метровые контейнеры. Бочки грузили в них, а контейнеры козловым краном ставили на платформы и... здраствуй, Америка! Как-же жалко было отправлять стратегическое сырье, ведь запасы его в России не беспредельны. Однако, мнение простых людей никого не интересовало.
  Бочки обязательно красились синей, или зеленой "молотковой" эмалью, на бок им клеили этикетки (Фото 305) с обязательным знаком радиоактивности и данными партии. Этикетки привозили из Америки, нам их печатать не доверяли. Поначалу ребята не могли приноровиться к загрузке контейнера. Бочки в него завозили маленьким автопогрузчиком, каждую в отдельности. Трудность заключалась в том, что бочки своими ребрами должны были соприкасаться. Иначе, при транспортировке морем, они могли смещаться. Скоро ребята набили руки, и погрузка пошла быстро. После установки бочек, их дополнительно крепили 50-миллиметровыми досками. Качество досок было таким, что не грех построить из них дом.
  После всего контейнер пломбировали и ставили на платформу. Когда эшелон был готов, комбинатовский тепловоз утаскивал его на станцию. Оттуда он почему-то уходил в Ленинград, а дальше - в Штаты. Почему не отправлять во Владивосток, или Находку, непонятно, ведь из них до Америки рукой подать.
  Часть долларов, полученную за уран, отдали Комбинату. На них в Китае закупили партию стереомагнитол и видеоплееров. Ничего подобного наша промышленность тогда не выпускала, первую русскую стереомагнитолу Гена Гергерт купил через год, а еще через полгода она "сдохла". Мы делали ракеты, а "проклятые" капиталисты ширпотреб. И, тут, они выиграли. Ажиотаж в городе поднялся большой. Все распределял профсоюз, не забывая себя и своих родных. Последнее время профсоюзные работники не занимались ничем, кроме распределения продуктов и товаров народного потребления. Раньше они были нашими товарищами, выдвигались-то они из наших рядов, теперь все стали важными, настоящими господами этой жизни. Люди жаловались, сколько писем тогда писали в Комбинат, горком партии - результатов не было. Противно вспоминать это, но что было, то было.
  Валя Коприлов получил "Шарп", и мы долго обмывали его, любуясь на огоньки цветомузыки, никель корпуса, многочисленные ручки и слушая Вилли Токарева: "Четвертые сутки пылают станицы..." Тогда его песни нам еще нравились. Но, это были цветочки, потом появился "блатной шансон", о русской культуре, песне вспоминали все реже.
  Следующим этапом в "раздаче слонов" оказались видеокамеры, видеомагнитофоны и телевизоры. Теперь и я получил видак. Все мы были молодыми, бегали друг к другу, таская видаки и перезаписывая фильмы. Друзья собирались и смотрели голливудскую продукцию. Порядок распределения товаров был такой: из трех наименований можно было взять только одно. Я получил видак, и не мог больше претендовать ни на что. Но человек, есть человек, и к видаку мне захотелось получить телевизор. Это сейчас иди в магазин и покупай любой, а тогда все зависело от начальства, директор своей властью мог все.
  Я пошел к Лагутину, и прямо спросил у него, что нужно сделать, чтобы получить телевизор. Он пообещал переговорить с А.В. Мимоновым, нынешним директором завода. Честно говоря, завел я этот разговор, ни на что не рассчитывая, просто наудачу. Время шло, работы было много, и я забыл о своей просьбе. Но мне повезло. Операции по упаковке бочек с ураном выполнялись вручную. После приемки ОТК бочку закрывали: накладывали крышку, затем ободок ее крепления. Ободок стягивался болтом с гайкой, закручивали их гаечным ключом, это было долго. Затем бочку надо было взгромоздить на автопогрузчик. Два здоровых мужика кантовали ее тоже руками. Таких ручных операций хватало, это задерживало отправку металла. И, вот, Лагутин передал мне ответ от Мимонова: "Если я механизирую ручной труд, телевизор - мой!"
  Сначала я пошел смотреть на погрузку и транспортировку. Затем прикинул, что можно механизировать, и начал рисовать эскизы. Вся бригада интересовалась моим "творчеством", всем было интересно, достанется мне телевизор, или нет? Жадности в ребятах не было, они помогали мне во всем. Первое, что мы сделали, было простейшее устройство для заворачивания болтов. Сделали специальный захват с пневмогайковертом. Гайковерт был маленький, управляться с ним могла даже женщина, кстати лаборантки ОТК частенько хватались за него, чтобы не дожидаться вечно занятых мужиков. Первый шаг к телевизору был сделан! Работы по погрузке ускорились.
  Дальше пришла очередь механизации разгрузки бочек с автомашин. Раньше каждую бочку снимали по отдельности. Теперь сделали специальную траверсу (квадратная рама с одним захватом, навешивавшимся на крюк крана, и четырьмя, цеплявшими бочки), хватавшую сразу четыре бочки, причем делал все один человек. Оставалось самое сложное: ставить бочки ребро к ребру. Через неделю изготовили и такое приспособление. Раньше это делали два человека с ломами, теперь со всем управлялся один, лома уже не требовалось. Полностью механизировать всю погрузку я, конечно, не мог, для такой работы нужна проектно-конструкторская фирма, но главное было сделано. Телевизор я получил.
  Приятно было смотреть на контейнеры, заполняемые бочками. Они блестели разными красками и названиями фирм, и стояли на платформах, как разноцветные кубики. Но было и обидно, 100 процентов урана уходило в Америку, да та еще долго скандалила. Американцы утверждали, что мы продаем уран по демпинговым ценам. Цена килограмма нашего урана, по их понятиям, была очень низкой - 24,7 доллара. Но демпинга тут не было, просто технология была отлажена до предела, а зарплата, обычно составляющая около трети себестоимости, у нас составляла 3-5 процентов. Человек производил продукции на рубль, а зарплаты ему платили 3-5 копеек.
  В декабре 1993 года закончили расширение поля аэродрома. Теперь он мог принимать тяжелые самолеты. В качестве проверки прилетел "АН-12". Сел и взлетел он прекрасно, летчикам понравилось. Мы надеялись, что скоро все трудности будут позади (!), и к нам начнут летать "Ту-154". Начали строить здания: аэровокзала, таможни (надеялись на прямые рейсы в Китай), склады, пограничный КПП.
  Народ потихоньку разъезжался. Продал квартиру и собрался уезжать Саша Барышев, наш знаменитый "Чанга-Чанга". На проводах он рассказал, как продал квартиру. Никто из нас никогда не продавал квартиру, Санька - тоже. Не долго думая, он дал объявление в районную газету "Слава труду". В числе покупателей пришли два мужика, типичные колхозники (потом узнали, что они с Забайкальска, деньги заработали на вагонах), осмотрели квартиру и предложили Саше 6000 долларов, самую высокую цену из всех предложенных. Тут-же вытащили толстую пачку, отсчитали 6000 и протянули ему. Долларов мы никогда еще не видели, и Сашка испугался, а вдруг фальшивые. Мужики начали смеяться.
  Фальшивых долларов у нас тогда не было в помине. Китайцы были людьми аккуратными и честными, а доллары шли только от них. Мужики посадили Саньку в машину и отвезли в только, что открытый в городе банк, обменяли доллары на рубли и отдали ему, и, снова, смеялись над ним. Начиналось новое время! Пока "новые русские" присматривались только к квартирам.
  Строительство в городе почти прекратилось. О "зарослях" башенных кранов никто не вспоминал. Строители возводили всего пять домов. С год назад, когда все еще было относительно хорошо, горожанам, желавшим построить собственные коттеджи (наконец-то разрешили), отвели участок за городом, около третьего микрорайона. Назвали его "казачьей станицей". Основной силой, пробившей ее строительство, были новоявленные казаки. В них записывали всех, кто желал. Город и Комбинат пообещали подтянуть коммуникации холодной и горячей воды, электроэнергию. По существу "станичка" стала новым микрорайоном Краснокаменска, людей, взявшихся строить свое жилье, было очень много.
  Люди поверили в обещания и начали строить. Некоторые успели возвести дома, некоторые, как мой друг Фаргат Рахимов, только фундаменты. Фаргат вручную выкопал котлован под фундамент глубиной полтора метра, и залил его бетоном. Многие посадили деревья, обработали участки. И тут, грянул гром! В России началась разруха, и, не начав никакого строительства, город и Комбинат отказались от своих планов. Удар был страшный! Дома без воды и света были никому не нужны, а деньги и труд - вложены. Так и осталась "станичка" стоять памятником "свободе и демократии". Кто-то использовал дома, как кошары для содержания скота, большинство бросили вообще. В то время появилось много таких обманок. Какие только аферы не проворачивали!
  Завод кое-как работал. Денег, поступающих из Америки, мы практически не видели. Зарплата катастрофически падала, выплачивали ее неравномерно, и мы искали любые заработки. Так появилась идея, создать на заводе звероводческое хозяйство. Купили несколько десятков песцов, и в бывшем подшефном колхозе (теперь кооперативе, или еще как-то он назывался, не помню) взяли землю в аренду. Главным "фермером" поехал Аполлинарий Ваулин, мой бывший мастер по ремонту насосов. Когда-то он, в своей бурной жизни, работал в зверосовхозе, сейчас это пригодилось. Других "фермеров" набрали из аппаратчиков, пожелавших работать в деревне. Это считалось командировкой, все они числились на заводе, и тут-же получали зарплату. Опыта работы со зверьками не было ни у кого. Срочно понадобились клетки и многое другое.
  РМЦ начал выпускать клетки. Раньше с изготовлением не было-бы проблем, взяли металл со склада и вперед! Теперь на складах металла было наперечет, командовал его выдачей лично Стрельченко, который сразу сказал, что металла не даст. Пришлось рыскать по свалкам. Нашли старые стойки под электроаппаратуру из перфорированного швеллера, немного сетки "Рабицы". Теперь материал был. Но было еще одно "но". До этого стойки, сетка были в цехах, а значит - "фонили". Я доложил Лагутину, тот - директору. Мимонов махнул рукой: "Делайте!"
  Месяц клеили из кусочков эти клетки, но несмотря ни на что, сделали аккуратно: загнули концы проволок, зашлифовали места сварки и резки. Зверьки-то не виноваты в наших бедах. Принимал Аполлинарий - пооткрывал дверки, пощупал кормушки, ему понравилось. Клетки увезли.
  Второй грандиозной работой занимался Хусаиныч. Раньше, в советские времена, песцов кормили рыбой, но рыба теперь стоила дорого, поэтому решили покупать в соседних хозяйствах падаль. Песцы ее едят. Баранов дохло много, корма зверькам должно было хватать. Но с вонючими баранами возиться никто не хотел, поэтому решили сделать большую мясорубку, чтобы перемалывать целого барана со всеми костями. Изготовление мясорубки поручили Искандарову.
  "Дед" придумал специальный шнек (как в обычной мясорубке), выточил с токарями особенные ножи, подобрал редуктор с электродвигателем. Скоро нержавеющее чудовище (другого названия не придумать) стояло на дворе РМЦ. Хусаиныч лично, несмотря на вонь, бросил в нее дохлого барана. В корытце, подставленное к выходу агрегата, посыпалось рубленое мясо. Ваулин увез его на пробу. Уже вечером он позвонил, что песцы слопали падаль, и попросил привезти мясорубку к ним. Все вроде наладилось, но не совсем. Скоро пришло большое несчастье, положившее крест на заводском хозяйстве.
  То-ли песцам чего-то не хватало, то-ли дело было в кормах и витаминах, то-ли их не так содержали, но по прошествии года "фермы" как не бывало! Зверьки передохли. Хорошо, что хоть один песец достался жене Сережи Балыкина, Марине на шубу.
  Разруха накрывала город. Улицы и дворы перестали убирать, появилась грязь, везде валялась бумага. Забайкальские ветры носили тучи оберток и упаковок от импортных продуктов. Однако, ЖКУ во главе с его бессменным начальником Леоновым, продолжало работать, хотя и на более "низких оборотах". В домах была чистая вода, тепло и машины для уборки мусора (у нас за мусором в определенное время приходили спецмашины. Посигналив, они останавливалась у каждого дома. Жильцы несли свои отходы и бросали в машину. Она стояла 10-15 минут, затем переезжала к следующему дому) приезжали вовремя.
  Новый 1994 год впервые отметили китайскими фейерверками. Наши торговцы навезли всяких: ракет, петард, шутих. Целый час после двенадцати над Краснокаменском грохотало и сверкало. Тут были и огненные шары, и прямые струи желтого, красного, зеленого огня, вращающиеся колеса, с которых летели снопы искр. Под ногами немногих прохожих взрывались, пугая и их и всех, петарды. Все-таки китайцы великие мастера в части подобных штучек. Было весело и интересно, но потом, огни погасли.
  Начали открываться частные магазины. В городе им разрешили "селиться" только в подвалах домов. Это было правильное решение, сохранялся жилой фонд. Для строителей ПУСа, многие из которых остались без работы, она появилась, причем оплачивалась хорошо и в срок. Они вычищали многолетнюю грязь из подвалов, клали стенки, штукатурили, красили - и магазины росли, как грибы после дождя, а уж названия! Чего только не придумывали, каждый коммерсант старался, чтобы его вывеска выглядела оригинальнее. Были "Макбив", "Стамбул", "Москва". Продавали в подвальчиках все - от поддельных бритвенных лезвий "Жиллетт" до японских автомашин с правым рулем. Особенно колоритно смотрелись на них наши буряты! На "Тойотах" они ездили в национальных халатах.
  В мае отметили 25-летие Краснокаменска. Впервые полтора десятка самых известных горожан - первопоселенцев стали Почетными гражданами города. Среди них были С.С. Покровский, Б.Н. Хоментовский и другие. Праздник прошел практически незаметно. На заводе, как и на Комбинате, с разрешением продажи металлолома в Китай, началось повальное воровство. Трудно осуждать людей, когда они и их семьи месяцами сидят без зарплаты. Но, что мог утащить слесарь, аппаратчик, шахтер? Несколько десятков килограммов меди, или нержавейки. А трайлеры, идущие через границу, везли трехметровые нержавеющие обечайки от пачуков, шахтные электродвигатели в десяток тонн. Этим явно занимались не рабочие, рыба гнила с головы. Большинство городского населения трудилось семьями на Комбинате и в ПУСе. И, если, зарплату не получал муж, не получала и жена. В первом цехе за ночь (!) сняли всю сварочную сеть. Электрики и мы целый месяц развешивали по цеху 50-миллиметровый медный кабель. Сварщикам стало не нужно таскать везде за собой длинные кабели, достаточно было 10-метрового кабеля, чтобы подключиться в любом месте цеха. Теперь мы вернулись к старому. Как ни разбиралось руководство, Первый отдел и милиция, воров так и не нашли.
  Охрану из внутренних войск с завода сняли, сейчас за ними осталась только охрана склада ВВ. Их посты заняли женщины из ВОХРа, с допотопными наганами. Где их нашли, не знаю, но вид женщин с брезентовыми кобурами времен Отечественной войны наводил тоску и уныние. Кстати, у одной из них тут-же ночью, отняли наган. Кому он понадобился, понятно.
  Работы по модернизации оборудования полностью прекратились. Все выживали, как могли. Уран тек в Америку, а проку от этого для Комбината не было никакого. Увольнялись и уезжали многие хорошие работники. Ушли в коммерцию Я.Я. Черняев - начальник второго цеха, наш Н.Д. Лагутин. Проводили Валю Коприлова в Тулу (Фото 301). Каждый день на вокзале можно было встретить знакомых, или провожающих, или уезжающих. Замначальника ЖДЦ Володя Бездольный с горечью говорил, что седьмое подразделение находится не там, где ему положено быть, а у него на вокзале. Наверное так и было, но поделать уже ничего было нельзя.
  Воровство металла усилилось. Тащили уже все, что плохо лежит. У монтажников развалившегося "МСУ-92" на комплектовочной базе, рядом с нами, лежали "юбки" - опорные детали пачуков. Изготовлены они были из нержавеющей стали, и весили по нескольку тонн. Однажды на завод позвонили с погранперехода "Забайкальск", и сообщили, что похоже, вывозят наши детали, хотя, все документы были в порядке. Заводчане во главе с главным инженером В.К. Филимоновым, помчались туда. Оказалось, что это те самые "юбки", и, что "МСУ-92" отправляли их в Китай, как собственный металл. "Юбки" вернули, но никто из людей "МСУ" ни к следствию, ни тем более, к суду не привлекли. Их сложили на заводском складе, а через некоторое время они опять "уехали", теперь безвозвратно.
  Главным строительством в Краснокаменске оказалась вторая очередь кладбища. Наше кладбище располагалось на одной из сопок, кругом был камень, и могилы копали заранее экскаватором, по нескольку сотен ям. Думали, что таких заранее откопанных могил хватит надолго, но ошиблись. Смертность в городе поломала всю статистику. Умирали от старости, болезней, теперь добавились смерти и самоубийства от неуверенности в завтрашнем дне, а главное - смерти от пьянства. Начали пить все подряд: от спирта "ройял" до технического спирта. Раньше люди получали приличную зарплату, даже самогонку в городе не гнали, зачем, если можно купить водку, или коньяк.
  
  
  
   Транссиб. Трудное решение. Камнерез. Домой!
  
  
   В это время я пошел в отпуск. Ехал, как стало обычным, не пустой. Для квартиры родителей изготовил "полотенце" в ванную, разводку холодной и горячей воды. Все это аккуратно сложил в углу купе и шесть суток блаженствовал на верхней полке. Новая жизнь увиделась сразу, когда остановились в Карымской. Карымская - узловая станция между Транссибом и дорогой в Китай. Здесь всегда было чисто, милиция следила за площадками около вокзала, все-таки визитная карточка Союза. Часто едут иностранцы, и подмечают все. Теперь с этим было покончено. Вдоль всего перрона стояли разнокалиберные самодельные лотки, за ними стояли торговки, и предлагали все - горячую картошку, соленые огурцы и грибы, горячие пирожки с разной начинкой, газировку, пиво и водку. Втихую предлагали забайкальские деликатесы: бруснику, грибы, маральи рога, медвежатину и, даже, шкуру тигра. Как тигр попал в эти края, непонятно, здесь их давно не было. Но шкуру предлагали, наверное, она была старой, еще с дедовских времен.
  В Чите, Улан-Удэ, Ангарске и других городах Сибири в стоящих на соседних путях вагонах, шла бойкая торговля. Китайцы из окон вагонов протягивали костюмы "Адидас" и "Пума", кроссовки "Найк", детские игрушки и разные тряпки. Местное население тут-же под окнами вагонов примеряло на себя все это, ничуть и никого не стесняясь, а после расплачивалось с китайцами рублями. Те охотно их брали. Предостаточно было воровства: местный хватал поданный ему китайцем костюм, и убегал с ним. Китайцы только разводили руками, они-то в основном были честными.
  На прибайкальских станциях: Слюдянке, Байкальске и других торговали омулем. Тут он был в любом виде - мороженом, вареным, соленым и копченом. И все это несмотря на то, что омуль занесен в Красную книгу, и отлов его категорически запрещен. Здесь это никого не смущало - сколько тебе - пять хвостов, или тонну? Плати, и получишь, сколько просишь. Проезжая Урал, я увидел, как торгуют каслинским литьем и хрусталем из Гусь-Хрустального. Денег рабочим заводов давно не давали, а расплачивались готовой продукцией. Ну, ладно, хрусталь, куда ни шло, его в сумки можно натолкать много, он легкий, но каслинское литье! Единственный завод в Союзе, в Каслях, занимался отливкой художественных изделий из чугуна. Каслинцы могли отлить, что угодно, так они повторили в миниатюре скульптуры знаменитых коней Клодта, стоящих на Аничковом мосту в Ленинграде. Вот такие чугунные миниатюры хрупкие женщины тащили в сумках по вагонам по 3-5 штук, по нескольку раз в день. В старые времена миниатюры стоили по нескольку сот рублей, теперь отдавали за бесценок, лишь-бы взяли, но покупали немногие, спроса на такую красоту не было.
  В Кирове продавали детские игрушки. Так я доехал до Москвы, а затем до Калинина, ставшего нынче Тверью. Единственное, что мне нравилось, городу вернули его старое имя. С ним он жил несколько веков, с ним ему и жить дальше. Можно спорить, стоило-ли переименовывать Ленинград в Санкт-Петербург, заслуги и у того, и другого были примерно равные, но с переименованием Калинина в Тверь споров не было, все было однозначно.
  Дома, заплатив местным сантехникам, я установил свои "железки". Служат они и по сей день, на заводе все делали на совесть! Мать с отцом постарели, особенно сдал отец. Все держалось на матери, и оба они стали уговаривать меня вернуться с Ритой домой. Я и сам не раз задумывался об этом, но сейчас, похоже, проблема подошла вплотную.
  Наступила весна 1995 года. Как-то я зашел в отдел кадров к Гале Васильевой, узнать, сколько у меня набралось льготного стажа. Она обрадовала: стаж перешагнул за 13 лет, норму я перекрыл с лихвой. И, тут, Галка спросила, когда я буду уезжать. Я посмотрел на нее ошеломленный, решение об отъезде вертелось в голове, но ясности еще не было, а уж тем более, я никому не заикался об этом. А она спросила, как о решенном деле. "С чего ты взяла? - А примета такая. Когда человек приходит узнать о стаже, значит уезжает" - такой состоялся разговор. После кадров я зашел к Жоре Шиукашвили. Теперь они сидели с Левой Васильевым, нынешним мужем Гали. Они спросили, не выпить-ли нам коньяка. Я поинтересовался, с чего это вдруг. Тогда Лева подвел меня к дереву, стоящему в углу кабинета. Трехметровый лимон был весь усеян плодами. "Лимоны наши, коньяк твой" - сказал Лева. Оказалось, что это был тот маленький лимон, который я поливал, работая в ОТБ.
  В цехе стояла тишина. Последнее время мы занимались ремонтом кран-балок и талей, благо запчасти еще оставались. Завод гнал продукцию в Америку. Американцы, как платили за уран копейки, так и продолжали. Вот, что значит проиграть войну. Как-то Саша Дорофеев сказал, что есть халтура. Надо сделать отопление в домике чабанов, в каком-то кооперативе (теперь так называлось большинство бывших колхозов и совхозов). Они находились в 200 километрах от нас. Работы на три-четыре дня, деньги сразу по окончании работы. В Забайкалье шла весна, в степи было прекрасно. Я с радостью согласился. Поехало нас трое: я, Игорь Тимофеев и Миша Богдан. Привезли нас к вагончику, рядом стоял дом, только что построенный строителями. В нем-то и надо было сделать отопление. Вагончик делился на два отсека: столовая и спальня. В спальне мы поставили раскладушки, и, пока Миша колдовал над ужином, пошли смотреть работу. Вечерело. Вершины сопок покрывались дымкой. Солнце вот-вот должно было уйти за горизонт. Над дальними сопками поднимались дымы, там находилось село, где жили будущие обитатели домика. Громко пели какие-то птички. Осмотрели дом, прикинули, с чего завтра начинать, разбросали привезенные трубы.
  Мишка позвал нас ужинать. Сели за стол, выпили за весну, начало работы. Водка была китайская, "Великая стена", зеленоватый штоф с этикеткой, на которой была нарисована эта самая стена. Рассказывали, что это бывшая наша "чуринская" водка, прозванная так по фамилии купца, торговавшего по Сибири и Дальнему Востоку. Водка, в отличие от других китайских водок, в изобилии продававшихся у нас, была хорошая, не вонючая. Поев, вышли на улицу, сели на лавочку перед вагончиком. Солнце село, небо было темно-синим, начали выглядывать звезды. Сопки выделялись лишь контурно, но самое интересное, что на фоне черных сопок резко выделялись, идущие по ним дороги. Такое впечатление, что какой-то художник прорисовал пером ломаные линии.
  Скоро стало прохладно, мы вошли в свое жилье. В вагончике стояла самодельная печь, которую топили бурым углем. Два ведра с ним стояли около нее. Мишка, которому уже приходилось жить в вагончиках, раскочегарил печь, стало жарко. Легли спать раздетыми, а под утро, закутались в одеяла, в вагончике посвежело. Ночи в Забайкалье холодные, даже весной, а часто и летом.
  Утром поев, пошли работать. Сначала из 108-миллиметровых труб сварили батареи, и развешали их по комнатам домика. Потом сделали печь-котел, бак-расширитель. Все обвязали дюймовыми трубами. Так прошло четыре дня. В конце четвертого затопили печь, и опробовали всю систему. В доме стало очень жарко, все получилось нормально. Вечером приехал Саша Дорофеев, и увез нас домой.
  Наконец мы с Ритой твердо решили уезжать. Квартиру договорились продать соседу - Я.Я. Черняеву, бывшему начальнику цеха на заводе, теперь занимавшемуся бизнесом. Начали собирать коробки, благо их в каждом магазинчике-подвальчике, отдавали задаром, лишь-бы забирали быстрей. Вещей вроде было немного, а коробок набралось на 5-тонный контейнер (Фото 302). Решили, что Рита уедет первой, летом. В Твери устроится на работу, а потом приеду я. На ее проводы собралась вся районная поликлиника, из деревень приехали проститься фельдшера, медсестры. Было и весело, и грустно (Фото 303). Квартира стояла пустая, контейнер отправили перед этим. В комнате стояли столы и стулья, взятые у соседей. На следующий день Рита уехала, и я опять остался один.
  На заводе снова начались перестановки. Мимонов перевелся в Малышево, на Урал. Место было знаменитое, Средмаш добывал там минерал берилл, из него получали сверхлегкий металл бериллий. А в породе ему сопутствовали изумруды. Но, в советские времена ими не занимались, не знаю, почему. Это потом, после 1996 года, Малышево "прославилось" криминальной добычей изумрудов из старых отвалов. Директор уезжал не один, он сколотил целую команду, пообещав им квартиры и должности. Новым директором стал Витя Горбунов, теперь - Виктор Александрович, а главным инженером - Герман Колов.
  Осенью впервые в городе появились "бронированные" двери. Прожив в Краснокаменске двадцать лет, я не знал такого, да и не только я. Везде стояли обычные двери, изготовленные из доски и обклеенные декоративной фанерой. Бывало, их ломали, когда дверь надо было открыть, а ключ оставался в квартире. Тут-же делали вставку, и дверь служила дальше. Воровства не было. Теперь "новые русские", появившиеся в городе, начали опасаться за свое добро, да и за жизнь - тоже.
  Саша Кленов, наш новый начальник цеха, принес первый заказ. У него был знакомый коммерсант, попросивший изготовить железную дверь. Для нас в этом не было ничего нового, половина дверей в цехе была из металла. Дверь коммерсанту сделали мощную: из уголка 50 Х 50 и листа стали, толщиной 4 миллиметра. Раскрепили в дверном проеме специально выточенными гвоздями. Торговец был доволен, дверь открывалась, как в фильмах о банковских хранилищах - степенно и медленно. Эта дверь могла выдержать и танк! Через месяц выпуск таких дверей мы поставили на поток. Столько появилось заказов!
  В городе становилось неспокойно. Раньше мой почтовый ящик в подъезде, как и у всех, не закрывался, куча газет и журналов, которые я выписывал, всегда была в целости и сохранности. Теперь пришлось вешать замок, да и его часто ломали. Но инженерная смекалка решит любую задачу: я стал закрывать ящик на болт М14 с гайкой и контргайкой. Дома всегда лежали два гаечных ключа. Приходишь с работы - два движения и забираешь почту! Открыть ящик без таких-же ключей невозможно! А ключ всякая шантрапа с собой не носит.
  На работе Сережа Балыкин, ставший замдиректора по общим вопросам, принес новый заказ. Такого у нас еще не было. Он дал нам учебник камнерезного дела, в нем, помимо прочего, был снимок и описывался камнерезный станок. Около Шилки нашли залежи габбро - горной породы, родственной гранитам. Камень был черного цвета, с блестящими искорками золота. Конечно, это было не золото, но минерал был красив! Наши вместе с шилкинцами решили наладить выпуск плит, плиток и любых заказов из него.
  На рисунке станок состоял из рамы с двумя вертикальными колоннами. По ним двигалась вверх и вниз горизонтальная рама с электродвигателем. На нем крепилась фреза, резавшая камень. Фреза была алмазной, диаметром 1250 миллиметров. Кусок породы клался на специальную тележку, она подводилась под фрезу, и та резала его на пластины любой толщины. А из пластин можно было делать и плиты и плитку.
  Прочитав описание, я сказал Сереже, что нам такого не сделать. Такие станки делаются на машиностроительных заводах, точность изготовления многих деталей - сотые доли миллиметра, иначе ничего работать не будет. Балыкин засмеялся, он действительно не представлял сложности поставленной задачи. Прошла неделя, и, всем миром, они уговорили меня попробовать, попытка - не пытка! И началась самая удивительная моя работа!
  Раму мы сделали быстро, сварив швеллеры в коробки, сделав их, насколько могли точно. Над тележками подвижной рамы пришлось подумать. Приспособили ролики от ленточных конвейеров, стоявших на заводе. Роликов хватало в избытке, вот мы и применили их. Теперь рама каталась вверх и вниз, но вручную, надо было придумывать электропривод. Я облазал все склады, цеха и службы завода, но ничего подходящего не нашел. Решение, как всегда, пришло случайно. Как-то Коля Селиванов пошел ремонтировать сверлильный станок. Осмотрев его, Николай понял, что надо менять шпиндель - устройство, которое не только вращает сверло, но и позволяет ему опускаться, или подниматься. Вот, оно - решение! Запас шпинделей разных размеров у нас был. Два таких шпинделя поставили на камнерез, а для того, чтобы они вращались, приспособили электропривода задвижек. Их тоже хватало. Через неделю сборку станка закончили, но в то, что камнерез будет работать, я не верил. Запустили станок без меня, я пришел, когда все крутилось, рев от вращения фрезы заглушал другие звуки. Подвижная рама ходила вверх и вниз, станок работал! Удивительно, но, наверное, удача бывает! Решили даже сделать рекламу на будущее. Я пригласил нашу диспетчершу, Валю Корнееву, и снял ее на фоне станка. Но, в мастерской было темновато, а вспышка у фотоаппарата слабенькая. Валя получилась, а станок - нет. Так, с рекламой было покончено.
  Потом, когда я уехал, станок смонтировали в Шилке, прямо у месторождения. Первой плиткой, нарезанной им, отделали новый Краснокаменский банк. Это ребята рассказали мне уже впоследствии, когда я был в городе в 1998 году. Прошло почти полгода с отъезда Риты. С работой в Твери у нее не получалось, и ждать мне здесь больше было нечего.
  В январе 1996 года я подал заявление об увольнении. С секретами я уже давно не имел ничего общего, но подписку на пять лет с меня взяли все равно. Порядок - есть порядок! На проводины я позвал почти всех, кого знал (Фото 307, 308, 309, 310). За этот срок я подружился со многими. В заводской столовой собрались друзья и товарищи, все, с кем я работал: цеховики, управленцы, пришли даже те, которые работали на других подразделениях Комбината. Тут сидели и ИТРовцы и рабочие, для меня все были дороги. Особенно удивил меня Герман Колов. Он принес видеокамеру - редкость по тем временам, и снял все на кассету. Эта запись, переведенная на диск, хранится у меня и сейчас.
  Вечером следующего дня друзья погрузили меня в купе поезда "Краснокаменск - Москва". Хотя на железной дороге появилась куча проблем, прицепной вагон дл Москвы все еще ходил. Мелькнули знакомые сопки, на станции Урулюнгуй нас прицепили к основному поезду, и все!
  Прощай, город! Мой сибирский, или забайкальский, не знаю, как правильно, период жизни кончился. Закончился, не так, как хотелось-бы, но, судьбу не выбирают, остается надеяться на лучшее!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть третья. Путешествие в каменный век
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Снова дома. Синтетика. Пила. Миллениум
  
  
  Стояло раннее зимнее утро. Пройдя проходную "ОАО НПК Химволокно", я пошел по сверкающему мириадами снежинок в свете звезд, целику. До цеха надо было идти полтора километра. После того, как остатки комбината приобрели Паки, чистить дороги перестали. Сегодня я шел рано, ночная смена еще не прошла, тропинки не было. В темноте (освещение тоже отключили ради экономии), я брел по разбитой дороге к ЦАНу. Все цеха, за исключением нас, давно стояли, поэтому на дорогах никого не было. В морозной тишине изредка раздавался вой голодных собак. Их развелось на территории видимо-невидимо. С каждым годом их количество росло. В темноте показались огни цеха. Я пришел...
  В феврале 1996 года я вступил на тверскую землю. Жить мы с Ритой стали у моих родителей (Фото 312). Пришлось срочно искать работу. Мой бывший знакомый по институту и Краснокаменску, Петр Беляков возглавлял фирму "Строймонтажсервис". Он-то и пригласил меня к себе, работать слесарем. Времени выбирать не было, Рита сидела без работы, и я согласился.
  Об этом периоде моей жизни даже писать противно. Беляков оказался, как и многие коммерсанты, простым жуликом. Проработав три года, и не получив ни одних отпускных, и зарплату за последние три месяца, я уволился. Пытался выбить деньги через суд, это не помогло.
  В мае 1999 года я устроился на тверское "Химволокно". Раньше комбинат был, как теперь модно говорить, градообразующим предприятием. На нем, когда я учился в институте, работало более 12 000 человек. Нынче предприятие, по существу, развалилось. Его, вместе с долгами, разделили на три части: "Вискозу", "ПЭТФ" и собственно "Химволокно". Еще "Химволокно" именовали материнской компанией. В нее, я и попал, написав заявление о приеме в цех синтетического волокна. Цехом руководил Вячеслав Викторович Марков, как мне потом рассказали рабочие, сын бывшего директора комбината. Моим механиком стал Михаил Владимирович Воронцов. Казалось, комбинат начинал вставать на ноги. Был назначен конкурсный управляющий - Николай Николаевич Мачалаба. Как-то он сумел договориться с Московским Институтом Теплотехники (МИТом), получавшим от "Химволокна" специальную нитку - "Армос". МИТ профинансировал строительство небольшой газовой котельной и нового цеха смол. Восстановление началось с того, что людей начали занимать работой по вырубке буйно разросшихся деревьев и кустарников. Коллектив в механической службе был неплохой (Фото 314). Рабочие ремонтировали линии по выпуску ниток из полипропилена, ткацкие станки, выпускавшие ткань из этой нитки, для шитья мешков и мягких контейнеров. Сырье цех получал с подмосковного завода в Капотне. Оборудование в цехе было болгарское, установленное в шестидесятых годах. С тех пор, в цехе ничего не менялось. Агрегаты, особенно ткацкие станки, ломались настолько часто, что эффективно использовались в лучшем случае, на 30-35 процентов. Спасало то, что в цехе были хорошие специалисты по ремонту ткацкого оборудования: Сережа Пирогов, Саша Лобанов, недавно пришедший Володя Силаев. За смену каждый из них успевал восстановить 4-5 станков, в зависимости от степени поломки.
  Механик, посмотрев на мою работу в течение месяца, отдал мне под присмотр линию крутильных машин (Фото 315), сказав при этом: "Вот, настоящая работа для пенсионера". Что он имел в виду, я не понял. Станки сворачивали полипропиленовую нитку в шпагат. Он шел на упаковку рулонов с сеном, а по мелочи - в торговлю. Как-то я купил торт, его обвязали нашим шпагатом. По дороге узел развязался (шпагат был жестким, непригодным для таких дел), и я чуть-чуть не уронил торт. В сезон весна - осень сельхозкооперативы брали шпагат охотно, правда, стоил он дороговато. Зимой заказов на шпагат, практически не было, линия стояла.
  Первое, что меня удивило в новом цехе, это полное отсутствие чертежей. Все, от начальника цеха, до последнего слесаря работали "на пальцах". Помогало то, что за время советской власти создали изрядный запас деталей, наиболее часто ломавшихся. Но, как только надо было изготовить что-то, чего не было в запасе, начинались муки. Правда, Воронцов соображал быстро, поэтому к этому делу приспособил меня. Теперь мне часто приходилось рисовать эскизы.
  Шли многочисленные перепалки между поммастерами (это аналог наших дежурных слесарей) и слесарями мехслужбы, кто и что должен делать. Везде на производстве, в том числе, и у нас в Краснокаменске, существовали разделительные акты, определявшие, кто и за что отвечает. Тут же все решала глотка и наглость. Как-то мне пришлось поругаться с энергетиком Гончаровым, потребовавшим, чтобы слесари заменили электродвигатель. Взяв у нормировщицы тарифно-квалификационный справочник, я доказал ему и Маркову, что работа, которую от нас требовал Гончаров, должна выполняться его людьми. С тех пор он стал относиться ко мне, как к равному! А у себя я столкнулся с тем, что крутильные машины никто не смазывает. Тут я взялся за это сам, не требуя работы от поммастеров. Смазка - самая великая вещь в механике, если оборудование смазывается, значит, слесарь живет спокойно! Ребята достали мне маслошприц, вместе с ними я сходил в пустующие цеха, и наснимал там с недействующих станков тавотницы - устройство, в которое вставляется маслошприц. Ввернув их в пустые гнезда крутильных машин, я стал их смазывать. Кому могли понадобиться стоявшие раньше на машинах тавотницы, не знаю, там их не было ни одной. Жить сразу стало легче. Все машины стали работать устойчивее, межремонтный пробег увеличился, и у меня стало больше свободного времени.
  В цехе процветала подпольная коммерция. Слесари, снимая части станков, стоявших в остановленных цехах, приносили их гораздо больше, чем нужно было для ремонта. Детали чистили, мыли в солярке, а иногда даже красили. Я поинтересовался - зачем? Оказалось, что механик перепродает их на такие-же предприятия в Твери, а слесари получают на бутылку, другую водки. За всю свою трудовую деятельность я сталкивался с таким впервые, но это были только цветочки.
  В мастерской мехслужбы цеха (Фото 313) не было никакого ремонтного оборудования, за исключением полуразвалившегося сверлильного станка, сварочного трансформатора, с которым виртуозно обращался Миша Алешков, и токарного станка 1964 года выпуска. На нем работал Геннадий Григорьевич Егоров, как оказалось - уникум в своем деле. Где он только не работал: начинал строить и пускал ВАЗ, а затем вернулся в Калинин, начав работать на "Химволокне". Тут он отработал более 30 лет, в конце концов, остановившись на цехе синтетического волокна. В цехе, да и на комбинате он знал многое и многих. Не раз подсказывал мне, к кому, и зачем можно обращаться, а кто - просто "пошлет".
  Работа была рутинная, скучная, и я решил попробовать довести до нормального состояния хотя-бы одну крутильную машину. Никаких станков, кроме тех, что я перечислил, не было, пришлось начинать с изготовления маятниковой пилы. В просторечии это электродвигатель с закрепленной на нем дисковой фрезой (в качестве фрезы выступал абразивный круг). Вся конструкция крепилась на качающемся рычаге. Наклоняя рукой рычаг, рабочий подводил круг к трубе, уголку, листу стали, и распиливал, как полено.
  Первым делом подобрал из скудного цехового запаса, то, что можно было применить: подшипники, текстропные ремни, шкивы. У энергетика попросил двигатель, тот даже не задумываясь, сказал, что у него их нет. Присутствовавший при разговоре, электрик Володя Нырков, поманил меня в сторону. Темными цеховыми коридорами он провел меня в их кладовку и дал двигатель. Получалось, что моя работа, кроме рабочих, не нужна была никому. Кое-какие детали использовал со сломанных и брошенных машин. Потом сел рисовать эскизы. Делал это дома, по вечерам, придя с работы. Хорошо, что мать не выбросила мои институтские чертежные принадлежности: готовальню, рейсшину, линейки и карандаши. Все пригодилось.
  Геннадий Григорьевич сразу ухватился за идею, сделать еще один станок, и начал точить детали по эскизам. Труднее было с рубкой металла, фрезеровкой. Когда делили "Химволокно" на три части, ремонтно-механическую базу всего комбината, захватила "Вискоза", и, теперь, единолично ею распоряжалась. Мачалаба в силу своей неграмотности, или глупости, прозевал это, а нам приходилось расхлебывать. Но и тут ребята подсказали выход: Женя Молодцов, раньше работавший в гальваническом отделении РМЦ, и знавший там всех рабочих, ходил туда со мной и договаривался по работам, которые мы не могли сделать сами. Делали ему, в память его заслуг, безоговорочно. Многого не хватало, памятуя опыт Краснокаменска, я начал обход свалок комбината. Свалок было много, и они в своем роде, были замечательные: в одну кучу было свалено новое, ни секунды не работавшее оборудование, выброшенные и валяющиеся тут-же трубы, газоходы, какие-то агрегаты, прогнившие до дыр. Все это обильно поросло кустарником. Здесь я набрал обрезков листов, уголков, швеллеров.
  Разметив контуры деталей, мы с Женей клали металл на тележку, и везли за километр в РМЦ, к гильотинным ножницам. Тут мне пришлось заняться работой, которую никогда-бы не стал делать ни один мой слесарь в Краснокаменске. С фрезеровкой было трудно договариваться даже Жене, станки были постоянно заняты. Фрезеровали нам только основное: шпоночные пазы. Все остальное я делал первобытным способом. Надо сделать в листе сквозной паз 10 Х 500 миллиметров - высверливаю сверлом диаметром четыре миллиметра прямоугольник из отверстий, затем вырубаю зубилом, а после драчевым напильником вручную запиливаю паз до нужного размера. При этом я должен уложиться в допуски, если "провалю", то пила не будет точно работать. Такую работу мне, да, и наверное никому, кроме учеников ПТУ, не приходилось делать.
  Через пару месяцев мы собрали и запустили станок (Фото 316). Особенно радовался Миша Алешков: теперь ему не нужно было резать сваркой уголки и швеллеры. Абразивный диск делал это быстро и аккуратно.
  Никто из ИТР цеха не имел понятия, как делаются паспорта на оборудование. И, опять, дома вечером я рисовал чертежи, пояснительную записку (Фото 317). Хорошо, что только, что устроившаяся на работу Рита имела допуск к ксероксу. Она "отсинила" все мои труды, сшить их в тетрадь было несложным делом. Воронцов к этому времени уволился, и ушел в коммерцию, а его место занял Саша Ксенжепольский, бывший его заместитель. Ему-то я и принес паспорт, инструкцию по ТБ и акты сдачи в эксплуатацию. Оставалось собрать подписи начальников: ОТБ, конструкторского бюро, ПТО и своих цеховиков. Теперь это была Сашина задача. Вот тут и вылезла "дохлая кошка".
  Все начальники, за исключением ОТБ, подписали паспорт в течение недели, вопросов не было, станок работал. А вот, начальник ОТБ Хомяченков от подписи отказался, написав взамен кучу несущественных замечаний. Пришлось идти к нему. Предварительно, я убил три вечера в областной библиотеке имени Горького, подбирая пункты "Правил по ТБ и эксплуатации...", которые разрешали, а не запрещали работу станка. Все замечания Хомяченкова были надуманными, они легко разбивались Правилами и Нормами. Просто человек хотел дать понять, кто в этом деле главный, а может он имел в виду... Потом я часто с этим сталкивался. Но, Хомяченков не знал, что я бывший тэбэшник, а я не знал наглости и нахрапистости начальника ОТБ.
  Зайдя в кабинет, я увидел холеного представительного мужчину, который вел "светскую" беседу с другим. Разговор шел об Афганистане. Поглядев на работягу в грязной спецовке, он лениво спросил, что мне надо. Я показал ему его замечания и ответы на них. Минут десять Хомяченков листал мои записи, хмыкая и не предлагая сесть. Затем сказал, что рассмотрит их, и на этом аудиенция кончилась.Такого открытого хамства я еще не встречал, значит, надо было идти дальше.
  Терять мне было нечего, и я записался на личный прием к конкурсному управляющему Н.Н. Мачалабе (Фото 326). В среду я сидел в его приемной, и рассматривал ее. Отделана она была так, как не снилось и директору моего бывшего Комбината, хотя власти и денег у того было на два порядка выше. Секретарь пригласила меня войти. В большом кабинете, сидел рыжий с плешинами мужчина. Я изложил ему смысл: есть ГОТОВАЯ К ЭКСПЛУАТАЦИИ машина, соответствующая всем Правилам ТБ и облегчающая труд людей, но начальник ОТБ, непонятно в силу каких причин, не разрешает ее запуск. Мачалаба позвонил Хомяченкову, переговорил, и напоследок тоже обещал посодействовать.
  Не знаю, что решило проблему: или указание Мачалабы, или моя угроза написать в газеты и Инспекцию по труду, но через день Ксенжепольский принес подписанный паспорт. С момента подачи документов прошло ШЕСТЬ (!) месяцев. Вот Вам, читатель еще один ответ, почему развалился Советский Союз. Попробуйте у капиталиста не запустить смонтированный агрегат, несущий прибыль. Вас в тот-же день пригласят в отдел кадров и дадут конверт с бумагой "В Ваших услугах фирма больше не нуждается". Ну, а у нас, на ПГХК, если кто-то задержал пуск уже действующей машины на один-два дня, его-бы уволили с позором!
  Станок рабочим понравился. Не надо было искать и просить Мишу порезать сваркой что-нибудь. Слесарь сам зажимал деталь в станке, и сам резал. Ребята сразу начали придумывать приспособления к станку для других операций. Жизнь не стоит на месте, люди всегда тянутся к хорошему, этому научил меня Средмаш. В Твери начали первый крупный ремонт Советской улицы - главной улицы города. Раньше так не делали, просто латали дыры в асфальте. Это называлось "косметическим" ремонтом. Ремонтники решили сначала вычистить тело улицы на метр вглубь, заменив землю под асфальтом песком и гравием. В Краснокаменске так делали улицы с самого начала, но там был новый город. Учли и то, что Твери более тысячи лет, улица расположена на месте первопоселения. Поэтому первыми в дело вступили археологи и историки. Потихоньку, слой за слоем, они снимали спрессовавшийся грунт, и происходили удивительные открытия!
  Я не говорю о найденных предметах утвари, монетах, черепках. Все это всегда сопутствует раскопкам. Тут раскопали целую старую улицу, мощенную бревнами (Фото 318 и 319). Посмотришь на ряд бревен, положенных вплотную друг к другу и изъеденных временем, и представляешь себе, как ехал по этой улице тверской князь с дружиной после победы на ратном поле, и, как сверкало солнце на шлемах и кольчугах. В районе медицинской академии раскопали какие-то остатки белокаменных зданий (Фото 320 и 321). Всегда считалось, что Тверь в это время была полностью деревянной, а оказалось, что она еще и белокаменная. Прецендент в истории! По-хорошему надо-бы было сделать стеклянный музей над местом открытий, или на худой случай, перенести все куда-нибудь, и сделать музей там, но в нищей городской казне денег ни на то, ни на другое, не было. Повздыхали, поохали и... начали засыпать песком всю эту красоту. Авось потомки найдут деньги!
  Я все больше сходился со слесарями (Фото 314). Ребята были хорошие, правда, уровень технической грамотности их, не шел ни в какое сравнение с моими в Краснокаменске, но цех они держали. Особенно мне понравился своей непосредственностью Валя Бегунов. Это был высокий и тощий человек с орлиным носом, он чем-то напоминал Шерлока Холмса. Валя был добрым и отзывчивым человеком, все, о чем-бы его не попросили, он делал с охотой и удовольствием. Утро Валя начинал с того, что рассказывал все новости, особенно криминальные, которые он прочитал в газетах. Рассказывал он, переделывая все на свой лад, часто получалось смешно. Все смеялись, смеялся и Валя, и невзгоды вроде уходили куда-то в сторону. Работал Валя хорошо, о нем даже была статья в "Тверском химике". Называлась она "Отец и сын". Вместе с Валентином работал его сын Паша, одновременно учась в институте (Фото 328). Второе, что резко, очень резко выделяло рабочих "Химволокна", было пьянство. С утра многие отправлялись похмеляться, самогон продавали прямо на территории, в нескольких местах. Существовала даже возможность выбора самогона. Охрана вроде-бы боролась с продажей и пьянством, однако безрезультатно, похоже, она сама была в доле с самогонщиками.
  Работники из опохмелившихся были никакие, после обеда многие уже спали в укромных местах. В дни зарплаты пьянство становилось поголовным. Пили по два, три дня. Спасало то, что оборудование работало в непрерывном режиме, прикрывая алкашей, и было много женщин. Кое-как проходили эти дни, и все входило в обычное русло. Разговаривая со слесарями, я узнал, что все началось в советские времена. По отзывам рабочих, можно было подойти к директору комбината и занять 50 рублей, на опохмелку. Не поверю, что он не догадывался, на что дает деньги. В эту историю я поначалу не верил, воспитанный в жестких рамках Средмаша, но ее мне повторил не один человек, значит, это было правдой. А потом, в ЦАНе, я сам видел подобное: нет денег опохмелиться - займем у начальника. И начальник давал! Пишу об этом подробно, потому, что за двадцать пять лет работы не видел ничего подобного, для меня это было дикостью.
  Удивлял меня лишь Толик Сергеев. Выпив со всеми, он шел на свое рабочее место, делал всю порученную работу, и делал хорошо, без халтуры.
  Наступил 2000 год. Такая дата в жизни бывает один раз, поэтому все было интересно: украшенный к празднику город, гулянья. Перед самым Новым Годом я взял видеокамеру и прошелся по вечерней Твери. Теперь приятно поставить диск с записью, и, сидя у телевизора в теплой квартире, смотреть на гаснущее морозное небо, огни новых, только что смонтированных светильников на Советской улице, сверкающую огоньками елку в горсаду. Очень трогает случайно попавшая на ленту видеокамеры песня в исполнении Э. Пьехи "Билет в детство". Она звучала из комбинатовского радио, когда я шел по пустым аллеям "Химволокна", мимо украшенных светящимися гирляндами, елок. Это еще действовала традиция, оставшаяся с советских времен. К Новому Году комбинат ставил и украшал много елок: на территории, и, особенно в парке у площади Гагарина. Перед зданием управления высились пять (!) елок, украшенных игрушками и гирляндами. Кое-как эту традицию пытался поддерживать Н.Н. Мачалаба, а вот Паки сразу покончили с "пережитками". Песня прекрасно дополнила видеофильм, как будто ее специально включили в этот момент.
  Миллениум в городе прошел эффектно. Особенно красив был новогодний салют. Выпив за Новый Год, мы в 00.30 отправились на Волгу. Народ шел через нее, протоптав широкую тропу на волжском снегу в двух направлениях: одно - в горсад, другое - к памятнику Афанасию Никитину. Людей шло столько, сколько раньше ходило на майские демонстрации: на улицу вылезли все - и старые, и молодые. А в небе взлетали и лопались ракеты, выбрасывая разноцветные шары, стрелы, круги. Они тут-же рассыпались миллионами ярких искр. Все сияло! В горсаду играла музыка, жаль, что не было духовых оркестров, как раньше. В первый раз перекрыли движение по Советской улице, и народ гулял во всю ее ширину и длину.
  
  
  
   "Сказки". Ремонт. Смерть мамы. Новая "крутилка"
  
  
  На работе Новый Год начался с "рождественских сказок" директора Мачалабы. Это так их прозвали потом, убедившись в невозможности выполнения, а сначала люди поверили. Наверное, наш директор был большой фантазер, потому, что он сообщил коллективу, что нам обещан кредит в 100 миллионов долларов (!) на реконструкцию "Химволокна", и почти решен вопрос о слиянии трех "сестер". Маркову на цех синтетического волокна должны были выделить два миллиона. Мачалаба собирался развернуть большое строительство. Одним из объектов он наметил достройку цеха полисульфона. Идея была заманчивой: полисульфон - материал для мембран. Они фильтруют, все, что угодно, на молекулярном уровне. Материал можно использовать, например, для создания искусственной почки. Советская власть понимала значение полисульфона. Были выделены деньги, и началось строительство цеха. Но Союз развалился, все, что построили, зарастало кустарником, ветшало (Фото 327, 329, 330 и 331). Мачалаба раструбил везде, что мы начинаем снова строить цех полисульфона, но все осталось, как и было - кусты и развалины. В то время глава "Роскосмоса" Коптев попросил у Ельцина кредит в 140 миллионов на всю аэрокосмическую промышленность, и ему отказали. Денег не было. Какой же частный инвестор мог дать развалившемуся предприятию, оцененному в 20 миллионов рублей такую сумму? Не знаю. Сначала все поверили, потом все стали смеяться. А подобных идей хватало: построить цех полисульфона, авторемонтный цех, собрать все разделившиеся предприятия снова под одну крышу... Наверное в Мачалабе пропал хороший писатель-фантаст!
  Но, дури в нем было еще больше. Каждый раз, когда цеха останавливались на ППР, полностью вставала и котельная. Это значило, что горячей воды для мытья людей после смены не будет! Читатель, представьте себе слесаря, аппаратчика после смены: грязного, потного - это в обычный день. В случае ремонтного дня все грязны в квадрате! И, эту грязь, если не хочешь мыться ледяной водой, неси домой! Оригинально, правда!
  Забегая вперед, скажу, что новые хозяева - Паки - тоже добавили "нововведения". Вместо артезианской воды, они стали качать волжскую, без всякой очистки. Теперь мы моемся не прозрачной, а желтой водой, как китайцы на берегах Хуанхэ!
  Цех разваливался, станки останавливали один за другим, а администрация затеяла ремонт. Решили отштукатурить и покрасить все здание цеха, заменить оконные рамы, а напоследок, отремонтировать кабинет начальника. Для проведения работ заключили договор со строительной организацией. Их рабочие добросовестно начали сбивать старую штукатурку. Наши "старики", не раз говорили, что стены здания насквозь пропитаны сероуглеродом и другими реагентами, новая штукатурка держаться не будет. Но, ни Марков, ни администрация "Химволокна" не обратили на это никакого внимания. Строители заново отштукатурили здание и покрасили его красивой розовой краской (Фото 322).
  Через три месяца вывалился первый большой кусок штукатурки, как раз у нашей мастерской, потом еще и еще. Через год цех стоял грязно-розовый с выбоинами в штукатурке, как будто на нем тренировались в стрельбе артиллеристы. Причем стреляли они видимо хорошо, счет сколов шел на сотни. Строителей заставили переделать, свалив все на качество работы, через год история повторилась. Я не знаю, кто и какую сумму разделил со строителями, но какой-то руководитель хорошо погрел руки, ушло более шестисот тысяч рублей. Тоже было с оконными рамами. Старые рамы прослужили-бы, как минимум, еще десять лет, гнили не было, мы проверяли. Однако последовал приказ: выламывать старые рамы и монтировать новые. Эту работу заставили делать цех. Людей сорвали с ремонтных работ и заставили менять рамы. Высота рам составляла более трех метров, вмазаны в стены они были на совесть. Ничего, даже лесов у нас не было. Сооружали какие-то временные подставки, брали самых высоких ребят (Фото 323), и ломали, ломали... С большим трудом завели в проемы новые рамы. Размеры их немного отличались от размеров проемов, в результате оставались щели, замазывать которые было нечем. Девчонки-крутильщицы, что смогли, позатыкали тряпками, но до верха им было не достать, и по цеху загуляли сквозняки.
  Однако, самой главной работой, почти БАМом, стала переделка кабинета Маркова (Фото 324). Он задумал сделать подвесной потолок со встроенным освещением, смонтировать стеновые декоративные панели. На "стройке века" было задействовано, все, что можно: рабочих снимали с любых работ (цех потерпит), в ущерб технологии. Гончаров с Марковым ездили по магазинам, выбирая светильники, выключатели и розетки. В кабинете все должно было быть прекрасно!
  Особая тема - как завозили новую мебель. Это было что-то! Марков бегал вокруг рабочих, затаскивавших новые кресла и диваны, и лично следил, чтобы, не дай Бог, кто-то не зацепил краем мебели за стенку, или перила лестницы. И, если это случалось, то визг и крики "депремирую" были слышны даже на улице. Кстати, к тому времени, когда "стройка" завершилась, закрыли и цех, кабинет не стал нужен никому.
  Летом, взяв две недели отпуска, съездил на родину матери, в деревню Тараки. Там-же заехал в город Удомлю (Фото 325), благо он рядом. Удомля стала, после чернобыльских событий, вотчиной Министерства атомной энергетики (это был все тот же Средмаш, в очередной раз переиначенный под нового начальника). В городе я ощутил что-то, роднившее Удомлю с Шевченко и Краснокаменском. То-ли люди, то-ли сам город, но что-то настраивало на хорошее, в Твери такого чувства у меня ни разу не было.
  Все крутильные станки, что я обслуживал, были болгарского производства. Самым неудачным узлом в них были цепные передачи, цепи постарели, износились и растянулись, а болгарские стандарты не соответствовали нашим, невозможно было купить новые цепи. Не знаю, почему, ведь в свое время комиссии СЭВа согласовали стандарты в машиностроении стран соцлагеря. За прошедшие тридцать лет все износилось, о замене изношенных узлов никто не думал. Кстати, деятельность инженерно-технических работников бывшего "Химволокна" поражала меня больше всего. Впечатление такое, что ИТР не существовало вообще. Нигде не было видно, что тут присутствовал инженер, и что-то сделал. После долгих раздумий, я решился. Одним из узлов крутильного станка была вспомогательная коробка. По существу это был одноступенчатый цепной редуктор, больше ничего. Если, вместо цепей, поставить две зубчатые шестерни, сделать жидкую смазку - то про вспомогательную коробку ремонтники забудут. Имея ремонтную базу, сделать такую работу - неделя, но Мачалаба ее отдал, и надо было что-то придумывать.
  Сделать расчеты было недолго, а вот найти шестеренки с заранее заданным модулем и числом зубьев (слесарь, или механик меня поймут) из цехового наличия, было практически невозможным. Говорят, Бог помогает смелым! И дружными усилиями эти шестеренки нашли! Это было главное. Далее, Женя Молодцов договорился в РМЦ "Вискозы", и за 200 моих рублей токарь на расточном станке обработал корпус старой коробки.
  Геннадий Григорьевич по моим эскизам выточил все детали. После несложной сборки, мы, прямо в мастерской запустили вспомогательную коробку. В ней я применил все, что сумел, шестеренки вместо цепей, электродвигатель, который можно было отсоединять, не разбирая саму коробку, как раньше, гибкую муфту, жидкую смазку. Электрики подарили два бесконтактных концевых выключателя, один я поставил на коробку. По сравнению со старой коробка стала практически вечной (Фото 332). Она поблескивала новым металлом, цветным пластиком выключателей, все норовили потрогать, покрутить - уже давно в цехе не собирали ничего нового. Рабочим было интересно, что будет дальше, а битый жизнью и опытный Григорьич сказал: "Ничего не будет!" Он оказался прав.
  Узел показали Маркову, тот посмотрел, и ничего не сказал. Несколько недель новая коробка валялась у меня на верстаке. А потом пришла фантастическая мысль: если сделали часть крутильной машины, то, почему не попробовать сделать новую машину полностью, опыт появился. Мои ребята по Краснокаменску скажут, что Абрамов занялся игрушками. Да, если поставить рядом машину и, допустим, насос "Гр 1250-71", то блоха будет сидеть рядом с носорогом. Но смысл любой работы и там, и здесь оставался одним: увеличить длительность работы агрегата между ремонтами и облегчить, насколько возможно, работу крутильщиц. Фантастикой я назвал все из-за того, что, кроме токарного станка и сварки у нас ничего не имелось, в наличии была только-что сделанная пила.
  Средмаш приучил меня к одному правилу: если можешь - делай! Несмотря на любые трудности - все равно делай!
  Я набрался смелости, и попросился через механика на прием к главному инженеру "Химволокна" Белову. Взял с собой все наброски, чертежи, даже видеокассету со снятой работой коробки (снимал сам, как, отдельная история!). Белов выслушал внимательно (мне так показалось), полистал бумаги, взял кассету и сказал, что начальник цеха окажет любое содействие. Я летел в цех, как на крыльях. Приятно, когда находишь единомышленников. Еще бы, серьезное дело, в цехе 16 машин. Но, я, ошибался.
  В цехе меня вызвал Марков и сообщил, что все работы по машине он запрещает! Вот это да, вот это главный инженер! Назвать Белова порядочным человеком я не могу, ведь даже видеокассету он не вернул. Ну, понятно, для него - это мелочь. Долго я сидел, как оглушенный, потом решение пришло само собой. Сделаю назло, и машина, чего бы мне это не стоило, будет работать!
  В декабре 2001 года умерла мама. Зарплату нам постоянно задерживали, и ребята посоветовали мне написать заявление на имя главного бухгалтера Джуры, с просьбой выплатить причитающуюся мне зарплату, в связи со смертью матери. Пришлось снова идти в управление. В большом кабинете, за столом, заваленным бумагами (Кстати, нас учили, если у Вас стол завален документами, то Вы - плохой работник. У хорошего работника на столе их всего несколько), сидела невысокая женщина, вся в золоте: кольца, цепочки, кулон. На меня она посмотрела, как на слугу-негра. Демонстративно нехотя, покрутила мое заявление: "Денег нет. Когда будут, не знаю. Звоните через начальника цеха, может быть, потом дадим". После этого отдала заявление обратно. Все было предельно ясно.
  Следующий этап состоял в изготовлении памятника и оградки. В Краснокаменске я об этом и не подумал-бы, у нас все делалось без участия родственников умершего, автоматически. Тут все пришлось делать самому. Натаскал со свалок труб, обрезков листов, нарисовал эскиз памятника в виде креста и простенькой оградки. Очень помогли Григорьич с Мишей Алешковым и Женька Молодцов. Григорьич выточил набалдашники на столбики оградки, Женя помог порубить листы металла, а с Мишей мы сварили все. Энергетик Гончаров, после нашей ругани, относившийся ко мне хорошо, подсказал, что покрасить детали можно у него в бойлерной. Великое спасибо этим людям! Ребята помогли мне покрасить оградку и памятник, упаковать их в старые полиэтиленовые мешки. Все было готово.
  Осталась последняя проблема: как все вывезти? Марков, сказал, что надо писать заявление и идти к Мачалабе. К его чести, он наложил резолюцию на моем заявлении, с просьбой оказать содействие. Побывав у "рыжего" раньше, больше мне идти туда не хотелось, но деваться было некуда. Войдя в кабинет, я удивился: обстановка была другой, хотя с моего последнего посещения этого кабинета не прошло и полгода. Нищий комбинат изыскал возможность обновить мебель и обстановку директорского кабинета, сделать ремонт! Правда, меня уже ничего не удивляло.
  Прочитав заявление, Мачалаба первым делом спросил, где я взял материалы. Я рассказал про походы на свалки, про "Вискозу", что даже там мне помогали. Видимо это ему не понравилось. "Вот, где делали, там и берите пропуск" - сказал Николай Николаевич и отдал мне заявление назад (Фото 333). С этим я и покинул его кабинет.
  Мужики посмеялись надо мной. "Брось ты замашки честного человека" - сказали Егоров с Мишей. Меня свели с "нужными" людьми, и через две недели, оградка и памятник лежали у меня дома. Обошлось все в 100 рублей, а ведь я готов был заплатить и 1000 за использование оборудования, энергии, вывоз и все остальное. Времена действительно были другие!
  И снова, я продолжил эксперименты над крутильной машиной. В первую половину дня я обходил свой участок, устранял неисправности, а вторая половина принадлежала мне. Однажды Сережа Пирогов с Володей Силаевым (Фото 335) пришли, громко смеясь. Я поинтересовался, почему им так весело. В ответ Сережа протянул мне штифт от ткацкого станка - небольшую круглую детальку. Она была съедена больше, чем наполовину (представьте себе морковь, из которой Вы выкусили кусок - и получите представление о штифте) (Фото 336), но который все равно работал. "Мы смотрим за ним третий месяц, интересно, сколько простоит. Правда, сегодня Вовка не выдержал, заменил" - рассказал Сережа. Да, Россия держалась (и держится до сих пор) на советской технике. Хорошие были тогда конструкторы, какой запас прочности закладывали!
  За два месяца я сделал чертежи на модернизированную машину. Сидел вечерами за кухонным столом, сказывалась средмашевская закваска. Некоторые детали невозможно было сделать на нашем станке. Я приуныл, но тут, Геннадий Григорьевич показал класс! В Краснокаменске у меня работало много асов, но такого я не видел никогда! Задняя бабка токарного станка свисала за торец станины более, чем на треть, смотреть на работающий станок, а особенно на Егорова, работающего на нем, было страшно. Такая работа не предусмотрена никакими правилами, но Григорьич и станок работали. Через два дня, улыбаясь, Геннадий Григорьевич отдал мне готовый вал. "Вот так у нас могут. Это у Вас там были станки, а у нас только головы и смекалка!" - сказал он. В машину я заложил все, что накопилось из опыта эксплуатации. Во-первых: вспомогательная коробка. Потом: жидкая смазка основной коробки, подшипники качения, пневматическое устройство для распрессовки готовых бобин со шпагатом (как радовались потом мотальщицы легко двигая рукоятку. Раньше бобины женщины срывали ломом, а таких бобин за смену набиралось более 500), дверца открываемая тоже пневматикой, новое челночное устройство, облегчающее зарядку, всего не перечислить. Где смог, убрал дефицитную ныне нержавейку и медь.
  Прошло полгода, и станок сверкая новыми деталями на фоне изодранного корпуса (Фото337, 338 и 339), стоял у нас в мастерской; жалко, что покрасить его было нечем. Часто я пишу слово "я", но станок помогали делать все, слесари ждали, что из этого получится.
  Получилось! Сначала машину обкатывали сами, мотая бобину за бобиной, все работало хорошо. Так прошла неделя эксплуатации, затем позвали крутильщицу. Молоденькая девчонка лихо крутила бобины, а в конце попросила побыстрее поставить машину наверх к остальным. Получали крутильщицы сдельно, на нашей машине они могли дополнительно сделать 3-5 процентов нормы. Экономия на намотке бобины достигала 20 секунд, а ведь использовали еще не все резервы. Пришел Марков, опять молча посмотрел и ушел, на этом все и закончилось. Ни станок, ни паспорт и чертежи (Фото 334) были не нужны ни ему, ни руководству комбината. Наверное, и по сей день, машина гниет в остановленном цехе, а может ее уже порезали на металлолом. Ждать чего-либо умного от таких руководителей, как Марков, Белов было нечего.
  В городе росло только жилищное строительство. На создание серьезных предприятий ни у коммерсантов, ни у государства денег не находилось. Зачем строить хороший завод, если можно, как в старину, почти вручную, лепить кирпичи, или выпускать туалетную бумагу. А как Вам выпуск полиэтиленовых пакетов? За жилье взялись потому, что строительство давало быструю и большую прибыль. Строили, как при социализме: такие же коробки, и по тем же проектам. Появилось новшество: стали использовать труд таджиков, узбеков и прочих гастарбайтеров. Специалисты из них никакие: иной раз даже элитные дома рассыпаются, зато дешево. Порой, архитекторы удивляли: они создавали таких уродов, что я диву давался. Особенно меня "зацепил" дом на углу бульвара Радищева и Свободного переулка (Фото 340). В обычном пятиэтажном доме была намешана куча стилей и вариантов отделки. Впечатление было такое, что это маленький ребенок складывал кубики. Они пошли у него вкривь и вкось, но почему-то держатся. Вот на такую детскую выдумку и походил этот дом. Венчал его купол. Я так и не смог понять, то-ли это фантазии пьяного архитектора, то-ли заказ "новых русских" с четырьмя классами образования. Что-то похожее воздвигали на улице Володарского. Среди бывших дворянских и купеческих особняков в стиле классицизма, возникли здания с закругленными крышами и, даже, башни (Фото 343 и 341). И, добро-бы хорошо закругляли, а то выкладывали радиусы какие-то неумехи: вместо плавного закругления получился сектор из хорд! Все это в центре Твери, центре историческом! Но для "новых русских" нет преград. Надо построить банк, но по своим размерам он перекрывает половину улицы - значит, будут объезжать (Фото 342)! Всех купим, но сделаем по-своему! Иногда, я вспоминаю, что история развивается по спирали. Значит, будут новые революции и гражданские войны. Мне жалко потомков "новых русских", их снова будут катать в бочках с гвоздями, вешать, стрелять, а они будут плакать: за что нас, мы "белые и пушистые". За Ваших дедов, господа!
  Несмотря на прожекты "великого кормчего "Химволокна" Мачалабы, оно продолжало разваливаться, никакого прока от его предложений не было, да и сводились они к одному - скорее продать остатки комбината. Но покупатель не шел, дураков не находилось. Перестали покупать смолы и тосол, цех смол влачил жалкое существование. Никому стал не нужен наш дорогой шпагат и мешки, сельские кооперативы, их покупавшие, понемногу закрывались. Еще держался опытно-промышленный цех, или как его называли по-новому - цех арамидной нити. Его продукцию покупала оборонка. А потому, все мы кормились за счет ЦАНа. Обдумав все, я попросил Сашу Ксенжепольского, порекомендовать меня их механику.
  
  
  
   ЦАН. Его рабочие. Приход Паков. "Новая жизнь
  
  
   Саша переговорил с Игорем Ивановым, тот тоже увольнялся, и через три дня я работал в ЦАНе (Фото 344).
  Моим наставником сделали Витю Макеева - ветерана этого производства. Это был маленького роста мужичок, очень добрый и умный. Всю свою жизнь Витя проработал здесь, уходил, снова вернулся. Оборудование он знал до последней гайки. Меня поставили на ремонт комбайнов "ПН-300" (Фото 350). Это были трехэтажные агрегаты выпуска пятидесятых годов, их давно нужно было сдать в металлолом, однако комбайны работали и кормили всех нас. Высота комбайна составляла около 12 метров. Их стояло два: первый - трехсекционный, второй - четырехсекционный. Выпускали они арамидную нить, прочность ее была сумасшедшей, она намного превосходила знаменитый американский кевлар (увы, кевлар выпускается сотнями тонн, а мы можем наскрести только десяток). Полученный на химическом участке полимер пропускался через фильеры, отмывался, наматываясь на ребристые ролики, и потихоньку превращался в нить. Затем шла промывка, сушка и намотка на бобины. Потом следовала вторичная переработка и получалась красивая золотистого цвета нитка. По существу на комбайне осуществлялась почти треть технологического цикла. Интересно было окунуться в пятидесятые года!
  Первым делом я попросил у Сережи Цветкова, сменившего механика Иванова, почитать технологический регламент (проще сказать описание всех технологических процессов от начала до конца); каждый слесарь, не говоря об аппаратчиках, в Средмаше обязан был знать технологию цеха, где он работал. Механик вытаращил на меня глаза: "А зачем тебе это? Крути гайки, и все!" Больше я о технологии не заикался, а потом выяснилось, что сам механик ее не знает.
  Виктор со вторым старым асом Володей Спицыным долго посвящали меня в тонкости ремонта, в какую грязь мы только не залезали. В пятидесятые годы об удобствах ремонта никто не думал. Нужно отвернуть гайку в неудобном месте - свернись в узел, но отверни, и весь разговор! Никакой сложности по сравнению с моим прежним оборудованием не было, освоился я быстро, но была одна страшная (с точки зрения механика) особенность. Практически все узлы изготавливались индивидуально, то есть, чтобы заменить один узел на другой, приходилось обязательно его подгонять, доводить. Есть такая наука: "Основы взаимозаменяемости", на комбинате о ее существовании, видимо не знали. Правда, каждый инженер, в процессе получения высшего образования обязательно сдает, или зачет, или экзамен по этой науке, но, видимо инженеры комбината учились на Марсе! Создавалось впечатление, что все на этом комбинате держится только на рабочих и поммастерах. Инженерами тут не пахло.
  Как, и в ЦСВ, чертежей тут тоже не было, и все тоже делалось "на пальцах". Мне, после Краснокаменска, было дико, цех считался лучшим на "Химволокне", но я прошел школу в цехе синтетического волокна, и уже ничему не удивлялся. Да, через два месяца после моего ухода ЦСВ закрыли, а рабочих и ИТР уволили по сокращению штатов. Многие пришли в ЦАН: Женя Молодцов, Шура Коптелов, Коля Сметанников и другие. Здесь хотя-бы была гарантия работы, от неопределенности все устали.
  Такой мастерской, как здесь, я еще не видел. В ней, неизвестно с каких времен, были еще ДЕРЕВЯННЫЕ (!) верстаки (Фото 351), обшитые уголком. При распрессовке деталей все ходило ходуном, обычно такую работу делали, сидя на полу. Были два токарных станка: один румынский, выкинутый из старого РМЦ (запчастей к нему было не достать), второй - наш, полностью изломанный, как говорил Сережа - "убитый". Стоял сверлильный станок 1964 года выпуска: шпиндель ходил ходуном, при работе мелкими сверлами, они летели одно за другим. Последний токарь уволился за полгода до моего прихода, сейчас на станки ставили слесарей, кто хоть немного соображал в токарном деле.
  Потом нашли токаря - Витю Доброхотова. Работал он хорошо, делал любые детали. Правда, имел одну слабость: мог запить на месяц. Потом три месяца работал, и снова запивал. Таких тут было много. Витьку выгнали, и мы остались вообще ни с чем; при необходимости выточить простой вал, кто-то из "большой конторы" мотался по Твери, пристраивая заказ. Через две-три недели мы получали вал, зачастую бракованный. Но тут "не до жиру - быть-бы живу", вал наклепывали, наваривали - в общем выворачивались, как могли.
  У комбайна внизу тоже стоял верстак (Фото 347), на котором мы с Виктором перебирали ребристые ролики, их кронштейны, шпиндели и другие узлы. Верстак был стальным, работалось на нем нормально, но его постоянно заливало водой сверху. То аппаратчики перельют емкости, то трубы потекут - на верстаке всегда было мокро и грязно. Ребята протирали его ветошью, но этого хватало ненадолго. Работать на грязном верстаке неприятно, качество, конечно падает. О качестве не думаешь, лишь-бы сделать побыстрее и уйти отсюда.
  Посоветовавшись с Витей Макеевым, я решил сделать для ремонта наших деталей хорошее рабочее место, чтобы было светло, сухо и комбайн стоял рядом. Такое место мы нашли на самом верху у окон. Прядильная часть комбайна находилась в десяти метрах. Сереже Цветкову это тоже понравилось, и я начал действовать. Мы выпросили с комбинатского склада последний лист 10-миллиметровой стали. Пришлось врать, что лист нужен для ремонта площадок комбайна, иначе лист не давали. Паша Леваев вырезал столешницу, потом мы с ним сварили сам стол верстака, сделав регулировку ножек по высоте. Это пришлось делать из-за того, что все полы имели так называемую разуклонку, то есть полы были наклонены, чтобы вода и растворы могли стекать и удаляться, а не оставались на полах. К готовому каркасу приварили столешницу, получился настоящий слесарный верстак, по которому можно было колотить кувалдой без всякой опаски, что верстак развалится (Фото 348). Тут-же мы сделали стеллаж под запасные детали и ремонтируемые узлы. Замышляли также сделать самодельный заточной станок и подвести сжатый воздух.
  Комбайн был трехэтажным: первое рабочее место задумывалось для обслуживания второго (промывная часть) и третьего (прядильная часть) этажей. Самые тяжелые детали, которые приходилось ремонтировать: мотальные устройства, главные редуктора, переходники со шкивами (для смены скоростей) - находились на первом (сушильная часть) этаже.
  Посоветовавшись с механиком, решено было убрать склад поммастеров в другое место, а освободившуюся комнату использовать под маленькую мастерскую. Все шло хорошо, но тут произошли перемены. Конкурсный управляющий наконец-то нашел "покупателей" на наше хозяйство. Он долго интриговал с продажей, ссылаясь на интересы трудящихся, их защиту. По всей вероятности его не устраивала "откатная" сумма. За 20 миллионов рублей "Химволокно" продали коммерсантам из Зеленограда Пакам - отцу и сыну. Их фирма называлась "Разноимпекс", занимались они торговлей, в химии были абсолютными профанами. О них мы не знали ничего, за исключением того, что Пак-старший приехал на собрание работников, по случаю смены собственника. На собрании он только орал, через две фразы повторяя, что, если кому не нравится, то они могут уходить. Стоящие в первых рядах женщины рассказывали, что коньяком от него разило, как из бочки.
  Мачалаба тихо ушел, хотя претендовал на место генерального директора нового производства. Его скоро забыли, остались только невнятные лозунги типа "Пьющий работник не мыслит, мыслящий работник не пьет". Висели они там, где давно не ходили люди, постепенно их закрыли разросшиеся деревья (Фото 345). Осталась такая-же заросшая площадка, построенная к 50-летию "Химволокна". Когда-то тут сидели в обед рабочие, на декоративных скамейках. Вокруг были клумбы и газоны с цветами, запах их чувствовался издалека. Теперь осталась выцветшая вывеска "50 лет "Химволокну", все заполонили деревья, кусты и трава. Люди тут ходят редко. (Фото 346).
  Наши новые хозяева считали себя самыми главными на площадке, еще-бы ведь охрана подчинялась им. Первым делом они переругались со всеми: поставщиками энергии, арендаторами. Стиль их руководства виден из заказанной ими-же статьи. "Не даете энергию, не пустим на площадку, отключим телефоны!" - так они приказывали своим подчиненным. Кстати, за энергию все равно, пришлось платить (Фото 349).
  В городе началась очередная "стройка века". На полуострове, в месте впадения Тьмаки в Волгу (там, где раньше была гавань) начали спешно возводить часовню в честь Михаила Тверского (Фото 352 и 353). Мэр Белоусов, видимо предчувствуя близкую смерть, решил замолить свои многочисленные грехи. Организовали сбор пожертвований горожан. Но, что можно собрать с нищих, предприятия Твери, в то время еще многочисленные, практически не работали, зарплата не выплачивалась. "Новые русские" тоже не давали денег, и мэр пошел по проторенному пути. Свои деньги нужны себе и семье, поэтому в строительство мэр вкладывал городские. Неважно, что многие старики и старухи жили на хлебе и воде, неважно, что очередь неимущих на жилье растянулась на многие годы, неважно, что город рассыпался на глазах - важнее всего была часовня!
  Наконец ее построили. К чести проектанта, она была довольно красивой, хотя и стилизованной, открывали ее с большой помпой. Такого обилия иномарок в одном месте я ни разу не видел, они стояли и у часовни, и у дороги, и у суворовского училища. Наверное "новые русские" решили, что за присутствие Бог отпустит им грехи, и все сразу! Обычных горожан было мало, событие было, не бог весть каким. Но, мэр умер, церквей в городе на всех верующих хватало с избытком, и часовня стояла пустая, изредка навещаемая заезжими туристами.
  И пошли голоса новых радетелей - около часовни надо строить памятник Михаилу Тверскому, а на месте памятника М.И. Калинину восстановить существовавший ранее Спасо-Преображенский собор. Идеи очень хорошие, памятник давно нужен. Но, радетели забывают о тверской нищете. Лужков вложил в храм Христа-Спасителя полмиллиарда долларов только московских денег, а Спасо-Преображенский собор хоть и меньше, но сложнее московского. Где в Твери взять, хотя-бы десяток миллионов ? Опять трясти городской бюджет?
  Наши новые хозяева Паки оказались патологически жадными. Как настоящие "новые русские", они хотели все и сразу! Вложили 20 миллионов, их надо вернуть! Кстати, только за одну партию нити, проданную в Китай, они получили более миллиона долларов, а сколько таких партий было! Но я забежал вперед. На переименованном предприятии "Открытое акционерное общество - Научно-Промышленный Комплекс "Химическое волокно" ввели режим строжайшей экономии. Поскольку в техническом отношении папаша Пак был неграмотен, то на работу он набрал себе подобных. У нас сразу ушел Павел Алексеевич Матыцын, не доживаясь увольнения. Начальником цеха он был хорошим (хотя до наших ему было далеко), по утрам в спецовочной куртке он обходил цех, да и в течение дня его частенько видели на рабочих местах. Характер у него был твердый, и, конечно, с новыми хозяевами он не ужился-бы, хотя им именно такой и был нужен. На его место пришел Саша (Александр Анатольевич) Карелов, бывший механик цеха смол. У нас был более подходящий кандидат - начальник отделения Леша Андреев. Он вышел из поммастеров, закончил институт, неплохо знал оборудование. Но Лешка был умным человеком, и отказался от подобной "чести", правда, второй раз ему увернуться не удалось, но об этом речь впереди. Саша Карелов попивал, но на первых порах это было незаметно. Я знал его еще по строительству цеха смол, механик он был слабенький.
  Деньги начали экономить на всем. Фантазер Мачалаба, по глупости упустил ремонтно-механическую базу, Паки-же пошли дальше - разогнали конструкторский отдел (!). Мы были без рук, а теперь остались без головы. Но приключения "на диком Западе" продолжались. Поскольку денег на ремонт практически не выделяли, снабженцы начали скупать на фирмах то, что подешевле. Как-то нам привезли насосы "ВВН-12". С виду новенькие, свежепокрашенные. Мы привыкли, что, если привозят запасной узел, значит он новый. Первый насос, поставленный на позицию, заклинил, проработав меньше смены. Это было ЧП!
  Принесли в мастерскую, начали разбирать - оказалось, что не поставлены контргайки крепления турбинки, а сама она болтается на валу. Когда я посмотрел на табличку, то увидел год выпуска - сентябрь 1991 года. Тогда было не до насосов, все делали революцию! Сейчас стоял 2003 год, где насос валялся столько времени, непонятно.
  Решили выточить новый вал и контргайки, но токарь РТЦ оказался в запое. Пьянство процветало. День, два прогула после выдачи зарплаты считались нормой. Был у нас знаменитый слесарь Саша Кононов, по прозвищу "маршал Конев". Обычно начиная пить, он уходил в загул на месяц, а потом говорил, что ему было стыдно приходить на работу. Таких загулов в год он делал не менее трех, а потом, работая, говорил, что очень "устал", пора идти в отпуск. И его отпускали! Лишь потом я узнал, почему все сходило с рук. Прогульщик платил ИТРовцу деньги, и тот ставил ему рабочие дни. Рабочие рассказали, что это было на комбинате с советских времен! Взамен неисправного насоса поставили другой, третий. История повторялась. До тех пор, пока не выточили детали, насосы лежали грудой (Фото 354). Вот так я снова встретился с памятным 1991 годом! С запасными частями такое тоже было не раз. То купят у армян старые, неизвестно где взятые подшипники, то привезут листовую резину, всю в трещинах. Она долго лежала на морозе, а снабженцы божатся, что новая.
  
  
  
   Новый комбайн. ИТР цеха. Изменения в доме
  
  
  Однажды наши Паки совершили вообще непонятную вещь: они за бесценок приобрели в Питере комбайн. По сравнению с нашими старичками он был картинкой - восьмидесятых годов выпуска. Монтажники, его разбиравшие в Питере, смонтировали и ушли (Фото 355 и 356). Нас послали ревизировать его детали, тут выяснилось, что ЧЕРТЕЖЕЙ на КОМБАЙН - НЕТ! Хозяева сэкономили на комплекте чертежей, пришлось разбираться вслепую. Сколько узлов сломали, никто не считал. Выделенных денег не хватило на вентиляционные системы и КИПовские приборы. Так и стоит комбайн "железкой" по сей день. Читатель, какой капиталист будет ставить оборудование, заведомо не приносящее прибыль? Только сумасшедший!
  В городе выбрали нового мэра - Олега Станиславовича Лебедева. Хозяйство ему досталось - одни долги! Он начал их раздавать. Все его первые решения были непопулярными - он закрывал музшколы, молочные кухни, отменил пенсионерам бесплатный проезд в городском транспорте. Но, потихоньку, ситуация начала выправляться. В бюджете города появились деньги, это при том, что будучи коммерсантом, мэр конечно себя не забывал. Сравните с "честным и неподкупным" Белоусовым. У того были пустой казенный сейф и долги. Вовремя начали выплачивать зарплату бюджетникам, ее даже подняли. Человек старался! В центре города началась реконструкция. Восстановили неработающие фонтаны, отремонтировали сквер на Смоленском переулке (Фото 358), начали строительство тверского Арбата: Трехсвятской улицы (Фото 360).
  Я-бы, правда, начал с окраин, центр мог и подождать, там и так было неплохо, но каждый делает по-своему. Новая пешеходная зона на Трехсвятской улице мне не понравилась. Раньше было сделано хоть какое-то подобие старой тверской улицы - афишные тумбы в духе начала века, мощенная булыжником полоска посредине, старые здания (Фото 359). Такие дороги я застал в своем детстве. По селу Хотилово, где служил отец, проходила дорога "Москва - Ленинград". По булыжнику ехали редкие в то время машины и автобусы.
  Сейчас архитектор города не придумал ничего лучше, как "слизать" пешеходную зону с европейских городов. Наша Трехсвятская нынче это аналог, например, "Лайсвесс -аллеи" в Каунасе, один к одному. Улица стала безликой, стандартной, хотя отделана полированной красной плиткой и стоят новые светильники и скамейки (Фото 361). Но, что взять с архитектора, которого обидел Бог!
  В Твери оставалась последняя улица мощенная булыжником - Медниковская (Фото 362). Ее-бы сохранить для потомков, чтобы представляли, как жили предки. Неплохо также сохранить старые деревянные дома, большинство из них красивы настоящей русской красотой. Но, на Медниковской начали выделять участки под застройку опять-же "новым русским". А в представлении человека с четырехклассным образованием "Мерседес" и трехэтажный особняк - превыше всего! "Мерседес" не может ездить по булыжнику, не смотрится на фоне деревянных домов. Поэтому булыжники закатали в асфальт, понастроили коттеджей, осталось лишь название - Медниковская улица.
  С уходом Матыцына и приходом семьи Пак цех, словно замер. Каждое утро, приходя на раскомандировку, мы ждали чего-нибудь нового (Фото 357 и 374). Зарплату всегда выплачивали с нарастающим опозданием: на десять, пятнадцать, двадцать дней. Однажды механик принес образец заявления, о том, что каждый из нас не против, и подтверждает своим письменным заявлением, что согласен получать зарплату не позднее тридцатого числа следующего месяца! Кто не напишет, может увольняться. Профсоюз, даже такой карманный, как наш, хозяева давно разогнали. Следующей идеей хозяев было требование написать заявление, что каждый идущий в отпуск, согласен получать отпускные (а их итак платили через месяц по окончании отпуска) в два-три приема! Жадность их не знала границ. Экономили на всем: могли не выдавать мыло по два-три месяца (это на производстве "Списка Љ 1"); талоны выдавались, как положено, а молоко начали привозить в литровой упаковке, если в месяце нечетное количество рабочих дней, то один талон у каждого пропадал. Опять экономия! Нового инструмента мы не видели еще со времен Мачалабы, работали еще советским. Перестали менять спецовку мотивируя, что дизайнеры, нанятые Паками, долго разрабатывают образец. Прошло полтора года, начали выдавать обычную "спецу", без всяких дизайнерских изысков. Опять экономия! Так мы и жили.
  Матыцын, работая начальником, ходил по цеху в спецовочной куртке (Фото 354). Новый начальник-Саша Карелов ходил только в костюме, на рабочем месте его можно было увидеть только при большой аварии. Цехом он руководил из кабинета, зачастую его не было и там, он "отдыхал" в комнате отдыха. Цехом командовала Л.В. Охлобыстина, его заместитель (Фото 354). Когда я впервые увидел ее, то удивился: по цеху шла женщина в развевающемся голубом халатике выше колен, и ругала начальника отделения. Человеком она была хорошим, что могла сделать для людей в этих условиях, делала. Но, как технолог, по средмашевским понятиям, "не тянула". Она знала процесс, но без деталей. Один пример: на комбайне есть так называемые ребристые ролики. Мне пришлось заниматься их ремонтом. Смысл работы ролика в равномерной раскладке витков, только что выдавленного фильерой волокна, по его поверхности для промывки. Ролик "слизали", как выразилась начальник ПТО Курылева, у капиталистов. Чертежей, а главное инструкций по его отладке и установке не было.
  Бывало, поммастера вставит отремонтированный ролик в гнездо, а раскладки нет. Ставит следующий, тоже новый, он опять не идет. Бывает, переберет три-четыре ролика, четвертый начинает раскладывать нить. Грешили на нас, ремонтников - но за свою работу я отвечаю, значит, дело в чем-то другом. Я начал интересоваться: оказывается несмотря на простоту конструкции, в ролике можно применять несколько видов деталей - эксцентриков, устанавливать ролик тоже можно по разному, даже шлифовать его рабочую поверхность можно или мелкой, или средней, или крупной наждачной бумагой. Вариантов - множество, а ролик один.
  Эта история тянулась давно, еще до меня. Временами технологи начинали скандалить, обвиняя слесарей в некачественной сборке, потом замолкали, потом все начиналось снова. По средмашевским понятиям, святое дело технолога цеха раз и навсегда разобраться с возникшим вопросом. У нас по команде Телятникова технологи сидели-бы около ролика, пока не найдут причину отказа. Тут-же Охлобыстина самоустранилась от неприятного вопроса.
  В цехе работало много женщин-руководителей: начальники участков Русина, Екимова, Фруктовская, сменные инженеры (аналог начальника смены) . По опыту Средмаша на линейных должностях (от мастера до начальника цеха) полагалось держать только мужчин. И, это не дискриминация, просто работа на линии очень тяжелая. Производство, если им заниматься по-настоящему (это не только мое мнение), не оставляет времени на дом. Проработав двенадцать-двадцать часов, ни готовить, ни стирать нет сил. Женщина, ставшая мастером, начальником смены, а уж тем более начальником участка , разрывается между работой и домом. Тут надо выбирать: работа, или дом, в противном случае толку не будет! Я знал только одну женщину, умудрившуюся совмещать работу и дом - Татьяну Ивановну Екимову (Фото 354), начальника участка регенерации. Она действительно знала свое дело, в отделении ей был известен каждый болт. Была она очень тихой, скромной, незаметной. И с домом она как-то умудрялась управляться. Даже среди закоренелых пьяниц она пользовалась непререкаемым авторитетом. Но, к сожалению, надолго ее не хватило. Подвело сердце. Вечная Вам память, Татьяна Ивановна! Остальные женщины были только бледными ее копиями. Каждому - свое! Пусть наши дорогие женщины работают нормировщицами, конструкторами, бухгалтерами - эти работы полегче, оставляют время и силы на дом, а линией, как и войной, пусть занимаются мужики, каждый должен делать свое дело. Плохо только то, что зачастую зарплаты мужчины не хватает на семью. Но, такова действительность.
  Я привык, что работа любой смены начинается с раскомандировки, в тихой, специально отведенной комнате. Вся смена, собравшаяся перед работой, узнает замечания по предыдущей, знакомится с приказами, распоряжениями, с последними новостями - то есть получает настрой и направление работы. Начальник смены видит всех своих подчиненных, их состояние и настроение. В ЦАН все было с точностью до наоборот. Рабочие приносят свои пропуска и кладут их в комнату сменного инженера, зачастую та не видит их до начала смены. В каком состоянии и настроении пришел человек, и пришел-ли она не знает. Доходило до смешного: человека не было на смене, а пропуск его лежал на столе. Человек числился на смене, в то время как он похмелялся в городе!
  У нас разразился очередной скандал. Задумались о пуске нового комбайна, но для этого нужно увеличить производительность существующего оборудования. В цехе, с советских времен стояла резервная колонна (Фото 369). К ней никто не касался, а тут решили проверить ее состояние. Когда пришли на место, то увидели, что нет ни одного ремонтного люка. Они, как и вся колонна, были из нержавеющей стали, каждый весил около 150 килограмм. Располагались люки на высоте более десяти метров. Снять и вынести их, было можно только через промежуточные площадки и цех. Вопрос: как их вынесли мимо работающей смены и охраны. Ответа нет до сих пор. Больше всех волновался Сережа Цветков, что скажут Паки. А им и не доложили. Заказали каким-то халтурщикам люки из углеродистой стали и поставили на место. Когда-то новая колонна заработает, и заработает-ли вообще? Расчет оказался правильным, колонна стоит до сих пор.
  У нас в доме сменилась обслуживающая компания. Раньше дом был ведомственным, его хозяином был комбинат "Искож". Дом обслуживали хорошо. Меняли трубы в подвалах, квартирные стояки, даже сделали капитальный ремонт дома. Потом ведомственные дома передали на баланс города, хозяином стала ЖЭК, обслуживание стало хуже. Теперь все отдали частникам, капиталист будет заботиться о хорошем состоянии домов (ему надо зарабатывать деньги), лучше, чем советская власть! Сначала мы достались компании некоего Волнухина. Как-то у нас в квартире потек в очередной раз стояк холодной воды (трубе было не менее 25 лет). То, что я сам ставил на него хомуты, меня уже не удивляло. Но, когда их стояло уже пять, мне надоело, я пошел в "фирму" господина Волнухина. Их контора размещалась на Спортивном переулке. Там я написал заявку с просьбой заменить участок стояка (по всем нормам эта работа выполняется бесплатно). Мне любезно сообщили, что работу будут делать только за деньги. Что-ж, судиться с ними в суде? Конечно, нет. Себе дороже!
  Я согласился. И, за мои деньги меня мурыжили два месяца, объясняя, что нет сварщика (оказалось они работали на новом доме), потом в отпуск ушла мастер. После долгой ругани сварщика привезли с другого участка, он долго не хотел работать, пришлось давать и ему. Вот капитализм в действии!
  Когда господин Волнухин счел, что все что с нас можно выжать без риска для себя, закончилось, он отказался от аренды. Нас тут-же взяло "ООО ПЭО "Тверские дома" некоей Эльвиры. Оно не делало вообще ничего. Слесари занимались только халтурами. Для них наступило счастливое время: многие меняли трубы, сантехнику. Приходя к старушкам нашего дома, они в ответ на просьбу отремонтировать кран, заменить прокладку, устранить течь, говорили только одно: "Полтинник". И, все! Не поспоришь, жить-то надо. Правда были и среди них хорошие люди. Работал у нас один слесарь, по имени Володя, ни одного плохого слова про него я не слышал, его только хвалили.
  В подвале нашего дома творилось черт-те что. Все сараюшки жильцов бомжи изломали, все разбросали по подвалу. Только брось спичку, и дома не будет, тем более, что дверь в подвал всегда была нараспашку. Крыша дома текла, вентиляционные шахты разрушались, о ремонтах в подъездах мы забыли. А деньги на счет компании капали, и деньги немалые.
  На территории бывшего "Химволокна" числилось уже 80 (!) фирм. Они производили туалетную бумагу, проявляли и печатали фотографии, делали бетонные блоки, собирали пластиковые окна и железные двери, полиэтиленовые пакеты, добывали драгоценные металлы. Одна фирма начала переработку пластиковых бутылок на сырье для пластмассовых труб. Бутылки собирали на всех свалках Московской области и везли на нашу территорию. Пользуясь тем, что она охранялась ЧОПом, и санитарный надзор сюда не попадал, они по существу организовали СВАЛКУ В ЧЕРТЕ ГОРОДА (Фото 366 и 367). Все здания, что можно было использовать, давно сдали в аренду. Только фирма, существовавшая вместо почившей в бозе "Вискозы" получала в месяц 1 500 000 рублей, ничего не делая. Все остальное медленно рассыпалось. Территория "Химволокна" напоминала Брестскую крепость в 1941 году (Фото 363 и 364).
  Начали резать на металлолом оборудование цеха синтетического волокна. Наш механик договорился отобрать все, что можно использовать у нас. Мы пошли в синтетику. Цеха я не узнал. Все заросло деревьями, кустарником, дорожки затянуло травой (Фото 370 и 371). Некогда розовые стены, осыпались, рядом с розовой штукатуркой везде выглядывал грязносерый, почти черный кирпич. Здание, в котором находился кабинет Маркова (и в который было вложено столько сил) походило на заброшенный сарай (Фото 372).
  Я советовал Сереже взять гидравлический пресс, стоявший в цехе, станции с гидравлическими насосами, заточной станок. Любую распрессовку у нас осуществляли кувалдой. Это называлось "кувалдапресс" (Фото 368). Гидропресс мог заменить физический труд. Но, Сергей меня не послушал. Мы взяли тележки для перевозки катушек со шпагатом. Несмотря на то, что я пояснил, что они не подойдут под наши маленькие бобины с нитью, что тележки не катались уже в ЦСВ. Цветков забрал их все. Потом ребята рассказали мне, что я дурак, а у тележек - алюминиевые колеса, их можно сдать в металлолом, они стоят дорого. Я этого не понимал, а Сережа - даже очень.
  Вообще Сережа Цветков себя не забывал. Жадные хозяева зажали ИТР железной рукой. Им отменили премии, сделали маленькие оклады. Все терпели, а Сереже надоело. Он нашел "заказчика" - хозяина фирмы, выплавлявшей драгоценные металлы из старых радиодеталей. Тому нужно было сделать вентиляцию из помещений. Сережа взял нержавеющие вентиляторы со склада, листы полипропилена, приспособил к работе наших пластмасчиков: Сережу Виноградова и Юру Ворыхалова. Делали они все в рабочее время. Сколько получил Сережа, не знаю, но денег хватило на украинский вариант "Шевроле". Правда, он сдал еще нержавеющий металлолом, хранившийся в цехе с советских времен, и продал "казенные" титановые трубы. Думаю, что он поступил правильно, если к тебе относятся, как к скоту, то ждать чего-то хорошего в ответ не стоит! А, вот, ребят он обидел, дал по несколько тысяч, несоизмеримо мало с выполненной работой. Видимо, тоже стал жадным.
  Я думал, что у нас тяжелый труд, но у рабочих Сережиного клиента, труд был еще хуже. В смеси кислот, они растворяли радиодетали, без каких-либо средств защиты. Потом все переплавляли. Достаточно сказать, что наши нержавеющие вентиляторы простояли два (!) месяца, после чего их привезли к нам в ремонт. Ремонтировать было нечего: корпус и турбина были сплошь в сквозных дырах. Их выбросили, Сережа продал клиенту новые. Вот Вам, читатель, капитализм в действии! Люди сдохнут, но их не жалко, главное - прибыль!
  
  
  
   Дело "ТКС". Канализация. В цехе одни старики
  
  
  В Твери снова начались события. Раньше за тепло и горячую воду мы платили Единому Расчетно-Кассовому Центру ("ЕРКЦ"), созданному городом, не вдаваясь в подробности, кто и сколько на нем зарабатывает. Было удобно, один листок - оплачиваешь на почте - и все. Но недавно созданные "Тверские Коммунальные Системы" ("ТКС") - филиал компании небезизвестного Чубайса, решил, что "ЕРКЦ" их обворовывает, и ничтоже сумняшеся, выпустил свои "розовые" квитанции. Полгода город стоял "на ушах". Всевозможные "представители", журналисты в газетах, говорили по-всякому: одни - что платить надо "ЕРКЦ", другие - "ТКС" (Фото 373). Выступали - мэр, председатель городского собрания, прокуратура, губернатор - а дело стояло на "мертвой точке". Наконец, после шести месяцев неразберихи начальник городского Роспотребнадзора (вообще непонятно, откуда взявшаяся организация, как оказалось с большими полномочиями) заявил, что своей властью возвращает все на круги своя. Все тут-же согласились. Платить стали снова "ЕРКЦ". Единственно, что мне непонятно, куда-же столько времени смотрело "око государево" - прокуратура, если закон нарушался, и почему все решил какой-то неизвестный народу начальник, а не они? Кстати, начальник "ТКС" Боев сейчас под следствием. Этот борец за дело Чубайса всего лишь дал несколько миллионов казенных денег "народным слугам" - депутатам городского собрания, чтобы те утвердили тарифы, заложенные "ТКС". Молодец!
  В цехе началась очередная революция. В свое время, при дележе имущества бывшего "Химволокна" на три компании, кроме цехов каждому досталась мелочь: кому авто- и железные дороги, кому РМЦ и системы водо- и энергоподачи. Три компании распродали часть имущества еще более мелким компаниям. Так и получилось, что наши промышленные стоки шли в системы очистки, фильтрации и канализации принадлежащие другой маленькой, но гордой компании. Наши Паки посчитали, что системы очистки - их собственность, и перестали платить арендную плату. Тогда хозяин маленькой, но гордой компании нанял частных охранников, выгнал наш персонал, и, понимая, что с "большим братом" справиться будет трудно, демонтировал часть оборудования и увез его в металлолом. Цех встал. Каких только решений не предлагали, вплоть до того, что сливать наши промышленные стоки в обычную канализацию, или, даже на рельеф! Подсудное дело, но в запале об этом никто из Паков, не думал. Стрелочником сделали Карелова, ему велели в приказном порядке лить стоки в канализацию. Он отказался, хозяева тут-же отказались от его услуг, но передумали, найти другого человека на такую работу сложно, а в этой ситуации - невозможно.
  Время шло, цех стоял, хозяева наконец поняли, что они не цари мира. Но, даже тут, извернулись. Прежний хозяин бросил разваленную станцию и ушел (Фото 377). Наши решили восстановить оставшееся хозяйство, но денег не дали! Приказали руководству, вывертываться, как могут. Чтобы восстановить очистное хозяйство, нужны были техника, монтажники. В резервуаре отстойного бассейна скопилось более трех метров вонючей грязи, перед монтажом ее надо было убрать. Поскольку технику не заказывали, то согнали всех цеховиков: аппаратчиков, слесарей, электриков и две недели лопатами чистили эту "вонючку".
  Сколько сотен кубов этой фекальной смеси подняли из бассейна наверх, никто не считал. Средств защиты не дали никаких, дышали испарениями, были обмороки. Оплата шла по более низким, чем ранее расценкам. Хозяева считали, что если цех стоит, то можно платить две трети заработка, обойдутся, ведь работа - на свежем воздухе! Действительно обошлись, жаловаться не пошел никто, знали, чем это грозит. По нашим прикидкам, восстановление очистки обошлось Пакам минимум в два раза выше первоначальной стоимости станции (Фото 375 и 376). Но, зато, потешили свое самолюбие!
  Я уже писал о домах-уродах. Теперь, в городе начали появляться и красивые здания. Так на Новоторжской улице построили новый дом (Фото 378), прекрасно вписавшись в старую архитектуру. Как и остальные, он выглядел, как-будто его построили в начале 1900-х годов: такие-же стеклянные фонари-окна, домовые ворота и все остальное. Не знаю, кому принадлежит дом, но видно у человека есть чувство красоты и архитектурный вкус.
  На Советской отреставрировали два многострадальных дома (Фото 379). Их купила какая-то фирма, и, невзирая на то, что оба дома являются памятниками архитектуры, начала их ломать. Слава Богу, вмешался городской комитет по охране памятников и остановил горе-строителей. Потом дома долго стояли, а "новые хозяева" судились. В конце концов, все встало на свои места. Дома отстроили практически заново, привели в почти полное соответствие с первоначальным видом, теперь они радуют тверичей.
  На Трехсвятской улице еще раньше произвели ремонт дома (Фото 380). Я не знаю, таким-ли был его первоначальный вид, но отреставрировали его оригинально. Содрали со стен всю штукатурку, затем шлифовальными машинками отполировали открывшийся кирпич. Дом стал смотреться очень красиво.
  Наступил 2006 год. Как-то я взял фотоаппарат и пошел прогуляться по городу. Погода стояла солнечная, с небольшими облаками. Был морозец, градусов двенадцать. Я забрел к "Белой Троице". Это самая старая тверская церковь. Снимок получился удачным: типичный русский пейзаж - береза, церковь, все это подсвечено неярким зимним солнцем (Фото 383). Гулял я до вечера, напоследок выйдя на Волгу (Фото 384).
  Низкое солнце уже садилось, все вокруг окрасилось в красноватые тона, даже облака стали розовыми. Ветер стих, на льду сидели самые заядлые рыбаки, из тех, которые ловят рыбу до темноты. Открывшаяся картина создавала какую-то умиротворенность, придавала спокойствие. Как будто, все хорошо, нет никаких проблем.
  В городе везде стояли елки. В отличие от прошлых лет, вместо обычных гирлянд город расщедрился на новые, светодиодные. Они светились в вечерней мгле красивым, почему-то синим цветом. Там были и другие цвета - красный, зеленый, желтый, но синий забивал все. Таких елок в Твери еще не было.
  Елки поставили на площади Терешковой, и у нас, на площади Гагарина, в начале парка "Химволокна". На площади Терешковой (там всегда многолюдно, даже ночью) елка простояла с новыми гирляндами благополучно Новый Год, Рождество и Старый Новый Год. А, вот, у нас, гирлянду, стоившую городу 24 000 рублей, украли в ту же ночь. Раньше, когда комбинат "Химволокно" ставил собственные елки, за ними приглядывала наша охрана, теперь же частному охранному предприятию, возглавляемому одним из наших руководителей, было глубоко наплевать на все, что находится за воротами. Правда, руководитель ЧОПа открыл рядом с нами на улице Орджоникидзе новый громадный специализированный магазин "Форум-электро".
  Зато, с каким удовольствием некоторые охранники шарили по сумкам и сеткам рабочих. Идешь с сумкой, в ней термос и бутерброды (такой обед стал нормой на нашем предприятии, на столовую нашей зарплаты, увы, не хватало!), стоит охранник в камуфляже, ему скучно. Да, и показать, что он тоже начальник, надо! А, потому открывай и показывай, что в сумке! В ЦАНе свой пост, там тоже охранник, обычно - женщина. Большинство из них были нормальными людьми, пришедшими в охрану от нас-же, копаться в сумках товарищей им и в голову не могло прийти. Но, среди стада, всегда есть паршивая овца. Такой у нас была Анна Сивунова. Сама работавшая раньше в цехе, теперь она была хоть маленькой, но властью. С каким удовольствием она ковырялась в сумках и пакетах. Женщины прилюдно ругали ее, но это не действовало.
  Но, в принципе, что взять с охранника. Многие - отставники, уволенные из армии, внутренних войск и милиции за пьянство и воровство, а жить-то надо. Делать они ничего не умеют, работать не хотят. Я знал одного такого в Краснокаменске. Он говорил: "Из армии выгнали, пойду в милицию, оттуда выгонят, пойду в пожарные - а работать все равно не буду!" Красноречиво, правда? Но большинство из охраны были порядочные люди. Заботы у них были такие-же, как у нас. Поэтому с комбината можно было всегда вынести изготовленную для дома полочку, и другие вещи. Ребята помогали, чем могли.
  В начале лета Паки "пробили" изготовление заказа для Китая. Как они сумели это сделать, не знаю, продукция цеха экспорту не подлежала. В цехе началась суета. В лаборатории, где испытывалась наша нить, все покрасили, побелили, даже купили (!) новую испытательную машину. На всех входах и выходах поставили охрану. Вскоре приехали китайцы.
  У них была команда: лично контролировать испытания образцов нити. Космосом в Китае занимаются в основном военные, наши гости тоже представляли армию, чувствовалось по походке. Вели они себя тихо и скромно, если-бы мы не знали о их приезде, то ничего-бы не заметили. Приезжали они на маленьком микроавтобусе, и быстро заходили в цех.
  Мы долго ломали голову, зачем везде расставили охрану? Секретного у нас ничего нет, да и китайцы заходили только в лабораторию. Ларчик открылся просто - по лаборатории можно было судить, что предприятие процветает. А охрану поставили для того, чтобы мы в своей рваной и грязной спецовке не попались на глаза китайцам. Если увидеть хоть одного из нас, то вывод можно делать сразу: с таким производством лучше не связываться!
  На днях ушел последний молодой рабочий, сын Паши Леваева Вася. Остались одни пенсионеры. В отдел кадров обращались многие, но, узнав о нашей зарплате, тут-же уходили, даже не заходя на территорию. Устраивались пьяницы и выгнанные по 33 статье КЗОТ, но такие больше одной-двух недель не держались. Их даже не надо было увольнять, просто они переставали ходить на работу, трудовая книжка их не интересовала. Средний возраст, как мы из любопытства посчитали, составил 46 лет. ИТРовцы держались за свои места, как могли. В основном это были женщины, в случае увольнения, в их возрасте о работе можно было больше не думать. Такой смеси раболепия, спеси и гордыни у ИТР, я не встречал нигде, проехав страну вдоль и поперек.
  Работы у них практически не было: в технологическом процессе изменений нет - думать не надо, модернизации оборудования нет - думать не надо, материалов и запчастей нет - тоже думать не надо, главное смотри в рот начальству - и выполняй, все, что прикажут, тогда будешь незаменимым. Сейчас вся работа механика состоит в том, чтобы заставить, уговорить рабочего из ничего сделать что-то. Насос вышел из строя, запчастей нет, изготовить новые некому: токаря нет и станок сломан, однако механик орет - сделайте! Его, обычно, "посылают" и идут... делать.
  Могуч русский человек: пошевелил мозгами, нашел проволочку, две резинки, насобирал старых ржавых гаек - и... собрал насос. Чья заслуга? Правильно, механика!
  Заходишь в кабинет к бухгалтеру, или нормировщице, она смотрит на тебя, как на негра, явившегося к господину: хочу казню, хочу - помилую! За все работу в Средмаше я не видел ни одного случая, когда рабочий, зайдя в кабинет к ИТРовцу, нашел-бы такое отношение. Все мы были товарищами, и, если к тебе обращаются с просьбой, требованиями и еще бог знает с чем, твоя святая обязанность помочь человеку. А иной раз, почти по Чапаеву: сидишь, обедаешь - приходит рабочий, приглашаешь за стол.
  Многострадальный "румын" сломался (Фото 385). Наши электрики, умевшие только менять лампочки и вечно пьяные, заявили, что сгорел двигатель. Как они определили это, ума не приложу: сам двигатель никто не трогал, да и мегомметра у них нет. Карелов долго ругался, наконец, они извлекли двигатель из станка, но на этом все и кончилось. Ребята стали работать на "убитом" станке (Фото 385 справа, 386). Хорошо, что его не успели продать в металлолом. На этом станке нельзя было сделать даже нормальную гайку, шпиндель настолько "бил", что отверстие в гайке смещалось к одной стороне. И все-таки они: Володя Велидов, Паша Леваев умудрялись точить на нем мелочь: фланцы, трубы, все, что не требовало точности. Как-то к нам пришел на работу Дима Кузнецов, переселенец из Казахстана. В Кустанае, на подобном комбинате он работал токарем. Парень поковырялся несколько дней в нашем "ветеране", тот начал выдавать простейшую продукцию: валики, заклепки, гайки (Фото 387). А если восстановить "румына"? Но, главному механику Кокину было не до нас.
  Паки приготовили нам очередную пакость. Под видом повышения зарплаты нас перевели с тарифно-премиальной системы на оклады. Оклады были вроде высокими, но именно в этом и заключалась хитрость подмосковных капиталистов. Раньше, кроме тарифа и премии, были нигде не учтенные доплаты "за отсутствующих на работе". По существу половину зарплаты каждый получал из этих денег. Теперь их, благополучно убрали, остался один оклад. Так, согласно "мероприятиям по повышению зарплаты", каждый из нас лишился 1000-1500 рублей, неплохое решение вопроса для капиталиста, да и в контролирующие органы можно отрапортовать, зарплата повышена. Решения правительства о повышении уровня благосостояния населения новыми хозяевами выполняются.
  Ходить на работу стало очень тяжело. Раньше наши хозяева, пользуясь тем, что внутрикомбинатские дороги находились в их собственности, обложили налогом на ремонт дорог всех коммерсантов, квартирующих на площадке бывшего "Химволокна". Первое время дороги даже ремонтировали, потом практически прекратили. Дороги тут-же начали "сыпаться", а большинство фирмачей, кроме грузовых, ездили по территории на собственных иномарках. Они сразу перестали платить Пакам. Тогда про дороги совсем забыли. Выпавший зимой снег, никто не убирал. Утром идешь на работу (а до цеха по территории 1,5 километра), темно, свет хозяева экономят, и снега по колено. Благодать! Пробиваешь тропу, за тобой идет следующий, потом еще, глядишь к вечеру (если снова не пойдет снег) есть узенькая тропинка. На следующий день все повторяется.
  Ну, ладно, зиму мы пережили, наступила весна, пора собачьих свадеб. Столько бездомных собак, как здесь, я не встречал даже в Казахстане. Началось с советских времен. Какой-то сердобольный хозяин, которому было жалко убивать только что появившихся на свет щенков, притащил их на комбинат. Идею подхватили, и, когда я устроился, у каждого цеха вертелось по 5-10 собак. Они кормились у столовых, их подкармливали рабочие, с каждым годом их становилось все больше.
  Потом все развалилось, цеха в большинстве своем встали, рабочие ушли. А собаки остались.
  Идешь утром в темноте, слушаешь их голодный вой, и даже мужику становится не по себе. Интересно, что будет дальше? Ведь есть собаки хотят постоянно.
  
  
  
   Семья Пак. "Пронунсиаменто". День Города - 2007
  
  
  Старший Пак передал наше хозяйство сыну, двадцативосьмилетнему оболтусу, который толком нигде и никогда не работал. Тот сразу возомнил себя богом и начал "руководить". Единственное, где он хоть что-то понимал, был авторемонтный центр. В свое время деньги, выданные на поддержание ЦАНа, Мачалаба частично использовал на строительство автоцентра. Видимо мысль была простой: при продаже имущества банкрота (а мы и были банкротами), тихо "увести" автоцентр в сторону, и прибрать его к рукам. Но, что-то не получилось, автоцентр со всем остальным имуществом достался Пакам.
  Дима Пак сразу взялся за него. Однажды, пришел наш сварщик Паша Леваев, и рассказал, что ОАО НПК "Химволокно" объявляет конкурс на изготовление... нержавеющих регистров для автоцентра. Чтобы было понятно, на промышленных предприятиях в больших помещениях, вместо обычных батарей (их-то и называют регистрами), делают самодельные из стальных труб диаметром 108-133 миллиметра и длиной до шести метров. Греют они значительно лучше обычных, да и изготовление гораздо дешевле. В Краснокаменске у нас во всех цехах стояли только такие, забайкальские зимы - холодные.
  Дима видимо видел нечто подобное у "новых русских" и решил сделать такие-же на промышленном предприятии. Да, еще объявил конкурс, кто сделает дешевле. Будучи теоретиком, он не понимал двух вещей: во первых, даже после конкурса они будут "золотыми", во - вторых не одна серьезная фирма не возьмется за такую мелочь, ну, а мелкие - поднимут цену в любом случае.
  Вот Вам уровень молодого капиталиста. Я не знаю, чем закончилась эта история, вроде его отговорили. На территории комбината он никогда не появлялся, наверное, боялся встречи со своими рабочими. В общем-то правильно, дороги у нас длинные, заросшие кустами, люди ходят редко, всякое может случиться!
  У нас произошел очередной "пронунсиаменто" (так в Латинской Америке называют переворот). Сережа Цветков купил иномарку, "Шевроле", правда украинской сборки, но все равно красивую. По этому случаю он, вместе с начальником цеха Сашей Кареловым начал пить, сначала помаленьку, потом больше. Сережа был здоровым мужиком, подремлет в кабинете полчаса, и как огурчик! А Карелов, здорово пивший и раньше, начал уходить в запои. Разок появится в цехе, дохнет перегаром, и идет спать в комнату отдыха. А потом вообще перестал приходить на работу. Все дела вела Л.В. Охлобыстина. В один прекрасный момент ей все это надоело, и она предложила Сереже: "Или уйдешь сам, или выгоню по 33-й !" Сережа понял и уволился. Недолго пережил его и Карелов. В один из моментов, когда он появился в относительно трезвом виде, его "попросили".
  Начальником цеха стал Леша Андреев (Фото 388). Первый раз он увернулся от подобной "чести", второй раз не удалось. Паки сказали коротко: "Или идешь начальником, или - за ворота!" А Лешке надо доработать вредность, пришлось соглашаться.
  Механиком пришел бывший КИПовец цеха смол, Саша Клюев (Фото 388). Мест стало мало, и он еще на смолах пошел механиком. Конечно, менять профессию в 40-50 лет тяжело, но иной раз некуда деваться. Мне понравилось в нем, что он старался во все вникнуть, если что-то было непонятно - спрашивал. А когда у человека есть желание, то помогать ему всегда приятно.
  Леша начал с мелочей. Мы долго просили холодильник. Получаешь по талонам молоко, а девать его некуда, стоит оно до конца смены в шкафчике. Приносишь домой - а молоко скисло. На складе лежало много бытовых холодильников. Паки, придя на хозяйство, первым делом заставили цеха сдать холодильники, видимо рассчитывали их продать. Но кому нужно старье еще советских времен! Кто-то обратился к Леше, на всякий случай. Через два дня у нас стоял холодильник. Все, что можно решить на своем уровне, Андреев решал.
  В апреле 2007 года закрыли цех смол (Фото 389). И, раньше спроса на их продукцию не было, несмотря на прекрасное качество. Паки не хотели заниматься малоприбыльным хозяйством, им с избытком хватало денег от китайских контрактов. Так мы остались одни.
  Летом истекает срок контракта Паков с государством. Что будет с нами, не знаю. Наверное, мы будем работать до полной остановки, кто-же бросит курицу, несущую золотые яйца. Но закончить свое путешествие мне хочется все-таки на приятной ноте. Не знаю, как будет в действительности, может и правда, что изменится?
  Двадцать четвертого июня 2007 года состоялся очередной День Города (Фото 390). Везде чувствовалась рука мэра Лебедева. В городе заработали фонтаны: на Пролетарке, в Заволжье, в Центральном районе. Фонтаны везде были сделаны по-разному - на Пролетарке - цветомузыкальный, в Заволжье - напоминали фонтаны Петродворца, в центре фонтан был модерновым, вода изливалась из шарового пучка труб, длина струй все время менялась. В центральной части города стали перекрывать все движение транспорта, люди гуляли по Советской, по Тверскому проспекту, по Старому и Новому мостам. На Советской расположились всевозможные палатки, лотки. Тут торговали товарами народных промыслов. Некоторые вещи делали прямо на месте: художники рисовали моментальные портреты, кузнецы выковывали украшения для домов. На асфальте улиц ребятишки рисовали, кто во что горазд.
  С утра до вечера тверичи стекались в центр города (Фото 391, 393). Утром и днем шли мамы и папы с детьми, бабушки и дедушки. Всем было интересно, чем удивят в этот раз, что новенького покажут. В горсаду, на новенькой эстраде (в этот раз огражденной с трех сторон оградкой) пели народные, и просто старые песни, многие, взяв внукам и внучкам сладкого, сидели тут. А других ребятишки тащили к аттракционам: "чертову колесу", каруселям, автодрому и прочим, коих тут было великое множество. На углу Трехсвятской и бульвара Радищева поставили большого козла - символ Твери. Фотографироваться к нему выстроилась целая очередь (Фото 392). У Волги рабочие спешно доделывали площадку, на которой будет происходить вечерний концерт. Почти все было готово.
  К вечеру в центр пошла молодежь. Каждый второй, и девушки в том числе, на ходу пили пиво, напитки. Некоторые оседали в кафе по дороге, и тоже пили пиво. Народ шел к Волге. Там сначала прошло авиашоу, с выброской обязательных парашютистов, затем соревнования на воде. Вот это было уже интересно, особенно гонки на "драконах". "Драконы" - это лодки с большим количеством гребцов, иначе говоря, каноэ, умноженное на двадцать. Потом начался концерт. Все набережные, берега Волги - все было заполнено людьми. Народ стоял, сидел, некоторые лежали - и все слушали концерт, запивая его пивом и водкой. Всем было хорошо! На улицах горели фонари, создавая праздничную обстановку (Фото 394)
  Наконец, в полночь, началась самая главная часть праздника - салют. Каких только ракет и снарядиков не запускали: шары, стрелы, вертушки, все горело, стреляло разноцветными огнями, шипело, грохотало, взрывалось. Куда-то в сторону отошли все невзгоды, неурядицы, ссоры. Люди на какой-то момент почувствовали себя счастливыми и свободными. Вот, на этой мажорной ноте мне хочется закончить свое путешествие в каменный век. Пусть для будущих поколений все это окажется просто дурным сном, и ничем более!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпилог
  
  
  Впервые в жизни, исписав кучу листов бумаги, я подвел - получилось - итоги не только своей жизни, но и жизни страны. Мне очень повезло, я видел, как на абсолютно пустом месте, волею социалистического государства, создавались промышленно развитые территории. Мало того, мне повезло дважды: сначала это был Мангышлак, затем - Южное Забайкалье.
  Возникал сначала город, потом вокруг росли поселки, затем появлялись села. К ним подтягивались автомобильные дороги, следом их догоняла железная дорога. Край заселялся людьми, в основном молодыми, хотевшими жить в новых местах. Кому-то хотелось иметь собственное жилье, кто-то желал получать зарплату побольше, чем на старом месте, другие ехали за романтикой, за новой жизнью. У молодых появлялись дети, да так, что для них не успевали строить ясли и детские сады.
  Развивалась местная промышленность (на Мангышлаке нашли нефть. Половина доходов нынешнего Казахстана идет отсюда), создавались целинные колхозы и совхозы. Я уже писал, что совхоз "Целинный" в трудные годы накормил своей пшеницей всю Читинскую область и помог соседям.
  Осваивать глухие углы могло позволить себе только мощное государство, каким был Советский Союз. Никакой частный инвестор не рискнул бы вкладывать деньги в пустоту, думаю, что и денег таких он не нашел бы. Расходы были громадными, но они оправдывали себя, и возвращались многократно.
  Увы, нам катастрофически не повезло с руководителями. Сначала это был бывший комбайнер (наверное хороший - при Сталине ордена Ленина зря не давали), потом бывший строитель. А вот про него вообще нечего хорошего сказать не могу - построил несколько домов среднего качества (ни тогда, ни теперь строить качественно строители не умели, да и не хотели. По своему опыту и, по словам других, строителей всегда в ВУЗах считали ниже всех остальных. Пошел учиться на ПГС, значит на большее не способен), забрали в "большую" контору. Вот тут он и развернулся в полный рост!
  Горбачев умел только хорошо говорить; стандартный клерк, и ничего более. Ельцин еще и хорошо разрушал, это было его главное достоинство. Свое умение он показал в Москве, да с таким искусством, что вся страна подумала, вот человек, который поднимет государство до невиданных высот. Оказалось, что создавать он ничего не умеет, а только разрушать, и любит две вещи: водку и власть.
  Два этих существа, не глядя, переступили через миллионы погибщих в Отечественную войну, развалив Союз и социалистическое содружество. Сколько судеб они сломали в соцлагере никто, никогда не считал. Ельцин умудрился за годы своего "царствования" угробить 12 миллионов человек (!), не на войне, хотя и войн хватало, а в мирное время. Они умерли от голода, пьянки, неуверенности в завтрашнем дне, безысходности.
  После того, как Вы, читатель, прочитали "Путешествие в каменный век", думаю, Вам стало понятно, почему "самолеты и пулеметы мы делаем хорошо, а все остальное - плохо". Уровень инженерно-технических работников во всех отраслях промышленности резко упал, многие работали "от сих, и до сих", не стремясь более ни к чему. Про сельское хозяйство и говорить нечего, даже те "специалисты", что работали в колхозах и совхозах, норовили сменить сельскую жизнь на городскую. Закрытые министерства совсем другое дело, рабочих, инженеров и техников растили и лелеяли, отдача не заставляла себя ждать. Мое личное мнение, что если часть инженерно-технических работников и рабочих из Средмаша, Общемаша и Оборонмаша перебросить в остальные отрасли, то за определенный период (лет за пять), то они подняли-бы всех до своего уровня. Страну сохранили-бы инженеры и рабочие, ведь они производят материальные ценности, как ни сухо это звучит. Вечно пьяная богема ничего своего дать не может, у них нет никаких моральных устоев. Пять-шесть жен, поздние дети, "голубизна" - вот все, чем они могут похвастать. В истории останется Л. Толстой, а уж никак не "писатель" Ерофеев, как-бы он не тщился изобразить из себя что-то путное. В ответ на это мне скажут, что из меня писатель, как из верблюда племенной жеребец, а я этого и не скрываю. Цель моих "творений" не литературная известность, а просто сравнение двух эпох, причем с точки зрения инженера.
  С завистью гляжу я на социалистический Китай. Великий (другого слова я не нахожу) Дэн Сяо Пин сумел связать плановую экономику социализма с рыночным капитализмом, и страна резко рванулась вперед. Похоже, скоро именно Китай, а не Америка будет мировым лидером. Америку скоро захлестнет кризис, ее экономика растет, как наша пирамида "МММ", до определенной точки. Потом начнется падение, ударит оно и по нам, так как все наши деньги, полученные от продажи нефти и газа, работают на американскую экономику. В этот раз дефолт будет на несколько порядков страшнее.
  Остается надеяться только на чудо. Что это будет, не знаю. Или придет человек, который встряхнет погрязшую в коррупции и разрухе Россию, или после каких-нибудь испытаний (не дай Бог войны), Россия сама начнет, как всегда, подниматься, но что-то все равно должно произойти. Так дальше жить нельзя!
  Мы пережили татар, поляков, французов, немцев - переживем и собственные дурость и глупость. Страна все равно будет великой!
  Другой Россия просто не может быть!
  
   Тверь. Июль 2007 года.
Оценка: 6.79*11  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"