Территория в 228 тыс. кв. км - это много или мало? Для сравнения: площадь трех стран (Азербайджан, Армения и Грузия) в сумме равна 186 тыс. кв.км. Или: суммарная площадь трех прибалтийских стран (Литвы, Латвии и Эстонии) равна 174 тыс. кв. км. (Все цифры из издания Geographica, USA, Mynah, 2006). Что за арифметика с географией? Всё просто: территория Кзыл-Ординской области (ныне Кызылординской) в южном Казахстане, где я жил и работал, равна 228 тыс. кв. км. На ее площади можно свободно уложить указанные республики бывшего Союза. Более двадцати стран Европы по площади меньше этой области. Впечатляет?
Кзыл-Ординская (Кызылординская) область, Казахстан. Река Сыр-Дарья
рассекает её на две части.
Кзыл-Ординская область (зона пустынь южного Казахстана), где я работал врачом более сорока лет, была образована 15 января 1938 года. Город Кзыл-Орда в 1926-1929 годы был первой столицей Казахстана. Интересная территория, во многом необычная. Просторы, просторы... От края и до края неоглядные дали... Чтобы пересечь область, скорому поезду требовалось около 12-ти часов. За это время, мне кажется, можно проехать чуть ли не всю Европу. В пределах южного Казахстана, от берегов Каспия до предгорий на востоке страны, почти три тысячи километров с запада на восток, и всё это будет зона пустынь. От северной границы области до её южной от 500 до 700 километров. Песка навалом! Ветру раздолье эти пески по территории гонять.
Пески слабо закрепленные. Ветровая рябь. Кызылкум. Кзыл-Ординская область.
Фото Д. Гениса.
Пустыня - не только песок
Все слышали о песчаной пустыне Кызылкум, что в переводе с казахского означает "красные пески". Вот они и были у нас "главными", занимая южную и юго-западную часть области, доходя до реки Сыр-Дарьи на севере и до Аральского моря на западе.
Географы относят к пустыням территории, где тучи редкие гости, поэтому пасмурные дни тут не часто портят настроение жителям. Осадков за год выпадает не более двадцати сантиметров и воздух сухой. Солнце светит и палит со всей мощью ядерного котла и в отпуск почти не уходит. Но перепады температур очень заметны: если днем не знаешь, куда деваться от жары, то ночью может быть просто холодно.
Многие виды животных и птиц облюбовали тысячи лет назад эти жаркие края. Они живут здесь при "малой" воде и при сумасшедшей жаре. Растения, выживая в условиях крайней скудости влаги, очень хитро приспособились к жизни в песках. Сколько раз я видел на барханах стоящие на "ходулях" кустики или даже большие кусты. Как будто кто-то насосом выдул из под них песок и корни оказались снаружи. Но растения не погибали, их веточки оставались мягкими, сухих листьев и стеблей могло и не быть. Знакомые биологи объяснили, ветры выдувают песок, и часть корешков остается "голыми". Но это только кажется, что они "голые". Природа придумала им защитные покровы. На некоторых из корешков даже можно было увидеть массу налипших частиц песка. Снимать эти песчинки не пробовал, но явно дело тут было "нечисто". Думаю, растение выделяло какой-то клей. Этот чехол и крепкая кожица защищали корешки от высыхания. Значит, программой жизни для растения уже была предугадана опасная "шутка" ветра. А со временем всё равно опять наметет песок и спрячутся "ходули" до следующего раза.
И еще видел довольно часто: стоит куст и как будто кто-то вокруг него насыпал кучу песка. Думаешь - очередной порыв ветра засыпит песком с головой, и - привет. Но опять же, хитрость растения. Песок уже на небольшой глубине в пару десятков сантиметров влажный. И потому начинают нарастать дополнительные корни, вверх устремляются и новые побеги. Нет, не сдался куст, растет, не поддается, не так-то просто его засыпать.
Пески двигаются. Кзыл-Ординская область. Фото Давида Гениса.
Но пустыня - это не только территория, посыпанная песком. Даже в пределах нашей
области можно было встретить еще и лёссовые, каменисто-щебнистые, солончаковые, глинистые пустыни. Точнее было бы сказать - участки. Но пески заметно преобладали.
И всё же - пустыня далеко не только песок. Сайгаки и джейраны - аристократы здешнего животного мира. Своей жизнью живут волки и красная лиса, степная серая лисичка корсак и тугайные шакалы. В давние времена можно было встретить тугайного тигра и тугайного оленя, в камышах - дикого кабана, а в горах и архара. Когда приехал сюда на работу в 1955-м, слышал от охотников, что в степи можно еще было встретить "красавку" (дрофу). Но эту красивую и "мясную" птицу вскоре выбили, думаю, окончательно. В изобилии водились фазаны, ныне тоже уже заметно поредевшие. Надо добавить, что птичий мир в наших краях был далеко не бедный. Но я не очень сильно им интересовался. Все-таки я воспринимал живую природу не просто как кладезь красоты, но и с точки зрения врача, занимавшегося заразными паразитарными болезнями, опасными для человека. До птиц у нас просто не доходили руки в этом плане.
Наступающий песок и полузасыпанные кусты. Кызылкум. Фото Давида Гениса.
...Вернусь к "своим" пескам. Если ранним утром, пока сильно не прихватило солнце и воздух еще прохладно-свежий, побродить по барханам, можно было прочитать богатую книгу ночной и утренней жизни. Следы многих видов ящериц и ящурок, змей и птиц. И грызунами Всевышний пустыню не обидел. В распадках между барханами или на участках более плотного грунта то и дело выглядывают темными "глазками" норы и целые колонии нор. И вблизи них зачастую можно было заметить ямки-копанки, следы деятельности песчанок. Да, нередко увидишь и, как будто пообстриженные, зеленые ветки саксаула, на которых успели покормиться грызуны...
Известный геолог академик А. Е. Ферсман, посетив в 1925 году пустыню Каракумы, писал: "Никто из нас не ожидал, что здесь, в этих безбрежных песках, имеется столько "населения".
И, главное, здесь, в этих жарких краях, в поселках и городах, в чабанских кочевьях и аулах, живут и работают люди. Кто-то обитает в зоне Заполярья, другие живут в зоне пустынь. Так распорядились природа и история.
В мире песчаного безмолвия
Господь мой, оазис в пустыне создай,
Акацию, мирту росой напитай.
Тебя убоявшихся не упрекай,
Ты мир полноводный, как реки, им дай
Дунаш бен Лабрат,
еврейский поэт, Испания, Х век
В горах человека привлекает грандиозность природы. Какими бы цифрами обозначить её колоссальнейшую силу, выдавившую миллиарды тонн породы на многокилометровую высоту. Какими словами описать созданную фантастическую энергетическую картину, влекущей к себе сотни людей, которым не сидится дома?
У моря или в лесу человек, наоборот, ищет успокоения, умиротворения. Здесь глаз радуется и душа отдыхает. Не случайно художники вновь и вновь рисуют морские и лесные пейзажи. Эти картины для души. А что может быть лучше дружеского пикника где-нибудь на укромной лесной полянке? Тут и выпить тянет, и жить хочется...
А что в пустыне? Ровно или холмисто. Песок и песок, ящерица пробежит, да и то не в дневную жару. Лесов нет, моря нет, глазу как будто бы зацепиться не за что. И всё же... Те, кто побывал или работал в пустынях, знают, пустыня, как небо предгрозовое. Тихо, ни ветерка. И вдруг оно раскалывается в пламени и грохоте. Молнии, гром. Еще и еще... Так и пустыня. Это кажется только, что она безмолвна, пустынна, безэмоциональная и однообразная. Здесь своя романтика. И свои приключения. Многие экстремалы рвутся в пустыню на машинах, верблюдах, или еще как. Дабы получить здесь и эмоции на острие ножа и испытать то, что ни в лесах, ни в горах не испытаешь. В горах можно упасть в пропасть, в море - утонуть, в лесах - заблудиться насмерть. В пустыне же можно погибнуть от жары, безводия и безмолвия. Что лучше?
Однажды чабанскими дорогами к северу от горного хребта Каратау на юго-востоке нашей области, в Чиилийском районе, мы около двух часов пробирались через песчаный массив. "За бортом" - разгар дневной жары. В раскаленной чуть не докрасна железной кабине нашего уазика мы, как сазаны на сковородке, только рты раскрываем, пытаясь языком пересохшие губы смочить. Но уже и язык сухой как прошлогодняя щетка. Местный фельдшер сказал, что до следующей стоянки чабана не так далеко ехать, километров двадцать. Но он не учел, что едет на лошади напрямик, а мы, почти буксуя, пробираемся по песку, именуемого дорогой. Песок горячий, солнце горячее, мотор горячий и "не тянет". Вокруг даже природа замерла, в полуденный зной она тоже в летаргии. Только жаркий воздух давит, так и хочется его руками разгрести. Обитатели песков, у кого хоть зачатки ума или какого-либо соображения есть, в такое время по норам прячутся. Одни мы, умники...
И, уже еле живые, увидели посланную судьбой одинокую юрту чабана. Это к ней мы стремились, прорываясь сквозь песчаные заслоны. Задача в таких рейдах чаще всего была как бы простой: добраться до каждой стоянки чабанов, убедиться, что больных нет или оказать доступную помощь в случае необходимости. В чабанах чаще всего ходили люди пожилые. Весь день на жаре, не подремать - овцы разбредутся, не соберешь. Да еще какой-нибудь заблудший волк мог на запах овечий выйти, значит, гляди в оба.
Вечером, овец пригнав к юрте, чабан еще мог дотемна с ними разбираться. Не раз я наблюдал одну и ту же сцену: за юртой шум и галдеж овечий, и из какофонии звуков в юрту вваливается чабан, и без сил садится на кошму, стягивая сапоги и кинув в сторону чапан. Потом посмотрит на нас, гостей, спросит, поила ли хозяйка нас чаем. И только после того, как не осушим вместе самовар, и не придет в себя чабан, начинаются разговоры и распросы. Выспросив о всех новостях, какие мы с собой привезли, он приляжет, дожидаясь позднего ужина. А с восходом солнца опять шум овечий - чабан до утренней жары должен успеть их перегнать к месту выпаса. В общем, нелегка была чабанская служба, потому молодежь в мои времена и не шла в это дело. И ни в какую поликлинику или даже колхозный медпункт времени обратиться у чабанов не было. Вот и ездили медики по отгонам "по медицинскому обслуживанию чабанов и их семей". Так официально звучала цель наших поездок. А если же возникали случаи инфекций, тут уж сам бог велел выбираться туда.
Вот и сейчас "парились" мы в песках отгонных пастбищ, добираясь к очередной стоянке чабана. Хозяин где-то выпасал свою отару овец. В юрте оставалась его жена. Увидев нас, ничего не стала спрашивать. Мы попадали на кошму. Солнце осталось
где-то там. Втроем, мы выдули тут же поставленный для нас доброй хозяйкой большой самовар чая. И отлеживались до вечера.
О том, что в наших пустынях с жарой "шутки" плохи, вычитал однажды в интернете (//www.lenta.kz/news/), где была описана трагедия гибели в 2001 году двух работников Казалинской противочумной станции. Это произошло в Кзыл-Ординской области. Они отправились в дальний путь, видимо, без солидного запаса воды. В дороге сломалась машина. На безлюдных просторах, где они должны были разведать ситуацию по чуме по трассе будущего нефтепровода, помощь им никто оказать не смог... Поисковые группы обнаружили два обезвоженных трупа. Но далеко не о всех подобных случаях сведения попадают в печать. Рассчитывать на "авось" в пустыне очень, вернее, смертельно, опасно. Существует жесткое правило - ехать в пески на одной машине нельзя. За нарушение, легкомыслие - жестокое наказание...
Вот написал выше умную фразу и самому стало смешно. Мы наездили по диким и безлюдным местам многие тысячи километров. И ни разу начальство не давало нам вторую, страховочную, машину. Не было такой возможности... А ведь даже ни рации,
ни сотовых телефонов... Вся надежда была только на наших опытных водителей...
Однажды в дальней степной поездке у нашего грузовика ГАЗ-51 после прокола лопнула шина. Выход один: на себе тащить это чудище. Бросить машину в те времена грозило уголовщиной, машина для страны была дороже жизни человека. Да и нам без машины судьба была бы одна - возможная гибель, куда бы мы пешком? И водитель, наш опытный бывший фронтовой шофер Саша Филатов, сообразил, дав команду собирать и срезать траву и ветки кустиков. Этим мусором забил до отказа покрышку, обул колесо и "хромая лошадь", хоть и тихо, но своих "седоков" до ближнего аула дотащила.
А где их взять, опытных?
Запомнился эпизод с "опытным" водителем. Было это в Чиилийском районе. Позвонил главный врач районной больницы Исмаил Каримбаев:
- Давыд, знаю, что ты сейчас в нашем районе. Прошу тебя и Аллу Семеновну со мной завтра выехать в совхоз "Каргалы". Нужно решить вопрос с вашим участием.
- Хорошо, Саке. Старцеву в исполком вызвали. Придет, передам.
Наутро мы втроем отправились на левый берег Сыр-Дарьи. Не помню уже, что мы там решали, но Старцева, главный врач районной санэпидстанции, должна была выдать для совхозной больницы свое разрешение. Вопрос был спорный, Каримбаев потому и меня попросил выехать с ними, рассчитывая на мое мнение и поддержку. День прошел в трудах праведных. Наконец забрались в наш уазик, двинулись домой. На дорогу надо было примерно два-три часа. Потому мы не торопились, с аппетитом почайковали. Уже к концу дня двинулись в Чиили...
Дороги в песках водителям были божьим наказанием. Наш тоже был из числа тех, кто именно так воспринимал маршрут. Молодой парень, ему бы не песок под колеса, а крылья к кузову машины... И решил он проблему по-своему. Увидел какую-то колею, как ему показалось, более грунтовую. Каримбаев удивился:
- Эй, бала (парень), ты куда свернул?
- Саке, я знаю, так короче и быстрее будет.
Хмыкнул "главный", но ничего не сказал. Доверился водителю.
Да, барханы остались позади. Хоть дорога и более плотная, но колея какая-то несвежая. Вместо разнотравья барханного пейзаж украсил густой саксаул. Попали мы в саксаульник. Корявые, разлапистые, кое-где, видно, стволы когда-то ломали на дрова.
- Мы, что, саксаул ломать едем или домой?
- Нет, Саке, скоро дома будем.
Саке молчит. Паренек-водитель руль крутит...
Проехали еще недолго. И вдруг двигатель что-то засопел, зачихал и... замолк. Наш джигит-водитель погазовал-погазовал, выскочил, капот поднял, смотрит. На дворе уже темно. Смотрит. Опять включает стартер. Не заводится двигатель. Мы пока молчим, без паники.
- Саке, бензин кончился...
- Ты, что, в дорогу не заправлялся?
- Нет, думал хватит бензина.
- Что теперь будем делать, саксаулом заправлять?
- Попутную машину будем ждать, бензин у них надо будет попросить.
Делать нечего. Сидим, в саксаульнике доброго дядю с бензином ждем. Не видно и не слышно "доброго дядю". А часы идут. Уже десять вечера. Уже одиннадцать вечера. Дождались полуночи. Каримбаев команду дает:
- Будем утро ждать. А сейчас спать надо. На дорогу бутылек не взяли, зря... Ни бутылька, ни одеял. Вот такая ночевка...
Так мы на своих сидениях и окунулись в сонное царство. Воздух, конечно, там свежий был, но хоть и лето, а ночью холодно. Ёрзали, ёрзали. Но всё же уснули. Что кому снилось, не знаю, утром уже злые были, не до впечатлениями делиться. Бегаем вокруг машины, ветки наломали. Костерок разожгли. Греемся... Но время бежит, а машин ни туда, ни обратно не видно и не слышно. Пешком идти? Куда? Решили всё же ждать. К обеду на дороге появился человек на лошади. Нас увидел, подъехал. Удивился:
- Что тут делаете? Как попали сюда?
- Хотели дорогу сократить.
- Да вы что. По этой дороге никто не ездит. Осенью за саксаулом сюда будут браконьеры приезжать. Без бензина вам здесь до осени и сидеть.
Оказалось, это лесник объезжал участок и случайно на нас напоролся. Хорошо еще, что он и Каримбаева узнал. Посмеялся над нами, головой покачал, потом уехал машину искать. Сколько-то времени прошло, приехал какой-то грузовик, залил водитель в наш бак бензин. В общем, выбрались мы на нужную дорогу, через час-полтора уже дома были. Водителя того Каримбаев выгнал. Но ночевку в саксаульнике долго вспоминали. Можно посмеяться, даже пошутить, когда всё уже позади. Но когда в переплете и как гордиев узел ситуации разрубить не знаешь, кажется сразу "веселее" жить...
Наплыл еще один эпизод. Мы были у чабанов на дальних отгонных пастбищах. Ехали уже домой.На речке Сарысу, в тридцати километрах от города, увидели грузовик и возле него трех мужичков, с грустным видом обозревающих свою машину. Подъехали. В степи мимо бедствующего никто мимо не проедет. Оказалось, они из областного управления милиции. Возвращаются домой. Но стоят уже с утра. Не могут завести мотор. Бензин есть. Зажигание включается. Стартер гудит. А двигатель молчит, и хоть матом вслух на него ругайся, молчит, и - всё.
Наш водитель, Саша, в армии служил водителем, да и с нами уже более года по "прериям" мотается. Но он еще в категории молодых парней. Николай Иванович, наш пожилой дезинструктор, водитель и мастер на все руки, тоже к ним. Он и стал с теми мужичками в двигателе копаться. Ничего не могут понять. Потеют, высказывают мнения свои, правда, не для данного текста. Тут Саша реплику подает, может, бензопровод засорился? Нет, совет молодого не прошел. На бензопровод никак не грешат наши знатоки-авторитеты. Часа два они честно возились, сдались. Мы уезжаем, обещаем сообщить о них, куда следует. Грустно смотрят вслед.
В городе сразу заехали в областное управление милиции, говорим, там ваш майор в степи скучает. Через несколько дней мы случайно встретили его, ну, что было? Машет рукой от злости, слов не хватает.
- Понимаешь, бензопровод засорился...
Верь после этого "авторитетам"...
Вернусь к нашей юрте
Кстати, казахские войлочные юрты устроены таким образом, что даже в жару в них сравнительно прохладно. Кошмы из овечьей шерсти, которыми покрыты юрты, не пропускают ни летний жар, ни зимний мороз, ни бешеные ветра, горящие сухим огнем летом и жгущие замороженным металлом зимой... Мне рассказывали, что приезжавшие в некие года специалисты международной организации ЮНЕСКО оценили юрты как одно из величайших изобретений людей. Согласен.
Но во времена Никиты Хрущева мне пришлось увидеть и другое. Он был в Казахстане, даже в наших южных местах. Увидел юрты и решил: юрты эти кустарные советскому строителю коммунизма и, по совместительству, жителю пустынь, не нужны. Облегчим им жизнь, поставим производство юрт на промышленные рельсы. И поставил.
Начали завозить в наши места что-то непонятное, среднее между палаткой и "молой". Мола, с казахского, - могила, постройка типа "домика" над могилой. Конструкторы, сидя где-то в далёких городах, соорудили эти "молушки" из... алюминия или чего-то подобного. Зимой - это ледник. Летом - паровозная топка. В них не только жить, туда войти было невозможно. Помню, как один аксакал напал на меня с возмущением:
- Вот ты сидишь в моей юрте сейчас, чай пьешь. Тебе хорошо?
- Конечно, хорошо. Спасибо за вкусный чай.
- Зачем чай? Я другое говорю. Ты видел железный дом, который нам из района привезли?
- Видел.
- Почему ты там чай не пьешь, а в этой юрте чай пьешь?
- Самовар здесь, хозяин здесь, хозяйка здесь. Потому и я здесь...
- На улице жара, сам видишь. Но даже моя собака в том железном доме от жары не хочет прятаться. И ты - не хочешь. Мен шал гой (Я уже старик), я не понимаю. Ты городской человек, галым (ученый), можешь сказать, зачем мне этот темир ий (железный дом) привезли?
...м-м-м...
Но их развезли по аулам, по чабанам. И стояли эти безделушки в роли кладовок рядом с традиционными незаменимыми войлочными юртами. Исчез Хрущев. А с ним и эти памятники бездумью...
Я был частым гостем в казахских юртах
О казахской юрте (кииз ий - "войлочный дом") я вычитал в интернете такую оценку: "...с точки зрения конструктивной не превзойдена ни одним из кочевых народов и является самым совершенным из переносных жилищ". Внешне выглядит как бы просто. На самом деле конструкция достаточно сложная, из очень многих деталей. Когда-то я пытался выяснять их название и назначение, но "не постиг". Многие десятки названий и функций, важные для казаха и сидящие в его памяти с раннего детства, для меня были, понятно, чем-то далеким и потому плохо удерживавшихся в памяти.
Внешняя форма и вид юрты узнаваемы сразу. Чабан ставил ее, учитывая характер местности, наличие водопоя для скота и более или менее приличных пастбищ. Юрты ставили и в аулах, возле своего кирпичного дома, но мне больше приходилось "гостевать" в юртах чабанов на отгонных пастбищах или в аулах на летних джайляу.
Помню, как на второй год работы стал ездить к чабанам во время весенне-летнего перегона. Мы приехали на одну из стоянок, куда только недавно пришел верблюд с поклажей. Оказалось - привезли юрту. Выгрузили какие-то деревянные связки, жерди, рулеты кошм и ковров, тюки. Чабан, две женщины и еще какие-то два парня без суеты стали всё это раскладывать на земле. На моих глазах связки "палок" в руках знатоков превратились сначала в решетки, а потом были растянуты как меха на гармошке до полутора-двух метров длиной. Высота их примерно была на уровне роста человека. Таких решеток может быть несколько и чем их больше, тем юрта получится шире и вместительней. Но этот вариант еще зависит от состоятельности хозяина, да и от места установки. Понятно, что на отгонах не старались устанавливать шикарные юрты.
Затем на остове начали укреплять фигурные жерди и в итоге возник скелет купола юрты. Таких изогнутых кольев было больше десятка. Через отверстия во всех этих деревянных деталях начали пропускать тонкие сыромятные ремешки (мне тогда сказали, что они из верблюжьей кожи, это помню, но почему именно из верблюжьей - уже не помню).
На глазах вырос четкий каркас и контур юрты. Никаких бревен или досок, вся конструкция вроде бы легкая и ненадежная... На самом деле - очень прочная и устойчивая. Вес всех этих "кольев" и решеток может достигать намного больше ста килограммов. Крепления настолько прочные и гибкие, что, говорят, готовый каркас можно поднять и перенести на другое место. Правда, никогда не видел, чтобы это делали. Сразу ставят юрту умельцы там где надо. Если еще учесть тяжесть покрытий (войлочные кошмы) да напор сильных степных ветров, то честь и хвала созданной народом за многие века конструкции.
Дальше войлочной кошмой покрывался каркас. Здесь тоже был целый ряд операций в определенном порядке. Самый верх закрывался в последнюю очередь, причем эта верхняя кошма была "подвижной", ее хозяйка с помощью особой веревки могла сдвигать в зависимости от положения солнца или даже закрывать, например, если шел дождь. Но обычно верх был открыт и как "окно" и как выход для дыма из небольшого очага, который "по-хозяйски" занимал всегда центр юрты. Здесь мог гореть костер для обогрева, здесь же ставили котел для приготовления пищи.
Дверь часто была резной, с украшениями и орнаментами. Могли раскрасить по вкусу хозяина. Снаружи ее прикрывали войлочной кошмой.
Внутри был четкий порядок. Слева от входа - мужская часть: конская сбруя, седло, принадлежности чабана, ружье. Справа - женская часть: стол и шкаф для посуды, продукты, прочие вещи, нужные в домашнем хозяйстве.
Самой серьезной операцией была установка шанырака. Это большой круг на верхушке юрты, который венчал всю конструкцию. Когда был в гостях и надо было высказать пожелания семье хозяина, всегда желал тысячелетие шаныраку этого дома, даже если это был кирпичный дом. Символ долголетия и крепости поколений семьи. А шанырак юрты считался семейной реликвией и переходил по наследству от отца к младшему сыну, который и обязан был сохранить отцовское наследние и обеспечить старость родителей.
Выбора не было...
Случай с нашим блужданием в песках, конечно, был далеко не единственным. Да, было. Когда мы теряли ориентиры, понимая, что в горячих песках одна минута равна часу жизни. Или, если даже и не теряли ориентиры, просто очень долго приходилось добираться до чабанских стоянок и каких-то ненаселенных участков, где могли или существовали природные очаги инфекций.
Есть на свете люди-экстремалы, явно из спортивного интереса покоряющие вершины и пустыни. Мы же лезли в прямом смысле в пекло с простой целью - или помочь больному человеку, или помочь людям избежать болезней. Надо было. Выбора не было... Как в известном анекдоте:
Спросила Ева у Адама:
- Адам, ты меня любишь?
- А что, у меня есть выбор?
Точно так же однажды вдвоем с шофером, Ильей Попандопуло, жителем города Аральска, мы много часов кружили в Приаральских Каракумах. Мы возвращались из далеких чабанских мест. И потеряли не юрту, а... Аральск. Знаем, что нам надо на
юго-запад. Но пески диктуют свою волю, на машине по барханам не очень. Местные дороги казахи называли "мын мын жол" - миллион дорог. Не сосчитать было множество оставленных машинами колей. И в таких случаях водители выходили из машины и изучали колею - давно ли по ней машина проходила. Не учтешь такую деталь, и "спокойно" можно было поехать по многокилометровой "трассе", и упереться в место прошлогодней стоянки чабана. Ищи потом обратную дорогу...
Но вернусь к природе. Перефразируя Джека Лондона, можно сказать - песчаное безмолвие. Оно несет в себе грандиозность и величественность гор, успокоение лесов и морей, и не только. В мире песчаного безмолвия от горизонта до горизонта понимаешь, что ты в этом мире песчинка. И в то же время у тебя разум и воля, чтобы не быть в этом мире песчинкой. Но безмолвие только кажущееся. Везде своя жизнь, свой интерес, свои эмоции и свои опасности. Они могут быть и в песчаных просторах, где жарища или бури песчаные, кстати, не менее страшны, чем обвал в горах или шторм на море. "Каждый, кто хоть раз побывал в пустыне, уносил с собой незабываемые впечатления о ее первозданной красоте и испытывал жуткое чувство затерянности в ее бесконечном одиночестве" (Лотар Штайн, 1981).
Область, где работал, не просто территория
Всевышний, создавая дизайн нашего шарика, обнаружил, что осталось пустое место без всякой флоры и фауны. Что-то там ангелы при проектировании, как бывает даже и "наверху", напутали. Задумался Он глубоко, но потом нашел выход. Взял несколько ландшафтов и растянул за уголки, здесь и сошлись разные природные зоны. Это место позже люди и нарекли Кзыл-Ординской областью. От этого и её необычность.
С севера - степи, пшеничная "целина" центрального Казахстана. С юга - обширные пространства бугристо-грядовых песков пустыни Кызылкум. На востоке уж очень сухая каменистая и глинисто-полынная пустыня Бетпакдала и горный хребет Каратау. С юго-востока - теплынь Чимкентской области. Это оттуда вдруг обрушилась в семидесятые годы невиданная в наших краях эпидемия кожного лейшманиоза, или пендинской язвы. Зато на западе "самое синее в мире" Аральское море, которое в годы моей молодости было еще полноводным морем. И бескрайнее плато Устюрт - глинистая полынная пустыня.
В общем, область в пределах Туранской низменности, о которой в школе мы что-то учили. Это и была "география" обширной Кзыл-Ординской области, где я служил врачом, занимаясь инфекционными и паразитарными болезнями. Последняя моя фраза, спокойная по своему тону, как полупустой арык, думаю, так же далека от истины, как тогдашние благополучные отчеты советских времен от оглавления справочника по заразным болезням...
Река Александра Македонского
Кажется, на Востоке нет ни одного места, с которым бы не связывали имя великого и неуёмного завоевателя Александра из Македонии. Греческие историки сообщают, что в 329 году до нашей эры Александр Македонский основал на реке Яксарт (как называли когда-то Сыр-Дарью) укреплённую крепость Александрию Крайнюю, или Эсхату. Это случилось на территории нынешнего Таджикистана, в Ферганской долине. Она со временем стала городом Худжанд. Разгулялись тут шумные восточные базары, пролегли торговые пути. Новорожденных мальчиков местные жители Искандерами нарекали.
Думаю, помнят высокие горы тех мест, как остановился здесь Александр, сын Филиппа, задрал голову к небу и произнес, глядя на снежные шапки: "А на фига они мне?". И повернул к югу, в благословенную и теплую Индию. Правда, добравшись до реки Инд и его притока Гидаспе, тоже призадумался. Войска-то устали. Вколотил он столб, написал на нем "Здесь остановился Александр", да и двинул домой. Всё верно. Дома лучше.
А наша единственная крупная река Сыр-Дарья с тех пор всё так же течет к себе "домой", то когда-то в Каспий, то ныне в Аральское море. Всех она видела и всех переживет... Течет она с юго-востока на северо-запад области, разрезая её на две неравные части. Истоки её в горах Тянь-Шань. С тех снежных гор и тающих ледников, с заоблачных высот, вниз несутся реки Нарын и Карадарья. На востоке Ферганской долины они сливаются. Буйный джигит Нарын, соединившись со своенравной шумной Карадарьей, как будто бы усмиряется. Так образуется Сыр-Дарья.
Река Сыр-Дарья в конце октября. Разбор воды на рисовые посевы окончен и река стала похожей на реку (Фото С. Цой, 2010 г.).
Я не зря сказал "как будто бы усмиряется". Нет, совсем не тихонравная была наша река. Можно было долго сидеть на ее берегу, где-нибудь под кустом или деревом, а то и просто у воды, и смотреть, и слушать, слушать и смотреть. Особенно под вечер...
Да, к вечеру дневная природа уже начинает замирать, спать укладывается. А ночная ее половина еще только после дневного сна в себя приходит, готовится к вечерней или ночной кому охоте, кому кормежке. Даже ветерок, измотав свои силы за день, исчезает. И в это время особенно слышно как шумит река. То там, то здесь вдруг легко всплеснет она водоворотцем. Долетят до слуха нередкие всплески, будто кто-то позади тебя камень бросил в воду. Оглянешься - нет, никого нет. Понимаешь, это очередной кусок подмытого берега нырнул в воду и понесся, чтобы осесть неожиданной мелью с такими же смытыми "бродягами".
Вода нашей реки постоянно о чем-то шумит, нет, говорит, то бормочет, то почти захлебывается от эмоций. О чем ей так хочется рассказать? Много веков несет она свои воды в Арал. Многих она видела и слышала. Вдруг когда-то вспомнит..?Кто сказал, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку? Добежала волна до Аральского моря, там вознесётся она в небеса, погонит ее ветер назад, туда, на восток. Устанет эта "летящая" волна, упадет на горы, станет снегом. И - опять вниз, опять к морю. Веками и веками, тысячелетиями, всё одно и тоже. Так живет природа.
А мы придумали для этой поэзии скучные слова "круговорот воды в природе". Какой там "круговорот"! Сядьте тихо на берегу, и вновь река к вам вернется, и вновь река будет той же самой, что и при Александре Македонском, или Чингисхане, или Тамерлане. Давным-давно греческий философ Платон писал: "Гераклит(греческий философ, живший в 554-483 годы до н.э. - Д.Е.) говорит, что всё движется и ничто не стоит, и, уподобляя сущее течению реки, прибавляет, что дважды в одну и ту же реку войти невозможно" (Раков 1999).
Не споря с философами, всё же войдите тихо в реку, напоенную временем и легендами, и вы поймете, что можно войти в неё, в ту же самую, дважды, хотя бы мысленно. Для этого нужны только две небольшие вещи в душе: поэзия и фантазия...
Когда я бывал в командировках вблизи реки, любил посидеть на берегу. Небо у нас высокое, шея заболит, пока до него взглядом доберешься. Оно высокое, очень далекое, и начинаешь догадываться, почему многие народы своих богов размещали на небесах. Но отвлечешься от мистики, начинаешь смотреть на быстро несущиеся воды реки и, завороженный, плывешь куда-то вместе с волнами. Мимо несутся палки, сорванные
где-то ветки, камышины, какие-то щепки. И ощущение, что и ты начинаешь нестись вместе с ними. Даже рябит в глазах. Но в душе умиротворение. Всем нервным надо по вечерам у реки сидеть. Успокаивает. И усталости как не бывало.
Дома, в городе, некогда на берегах рассиживаться было... Да и аулы больше в песках кантовались, чем у берегов реки. А вот как о Сыр-Дарье написал кзылординский поэт
Ю. Н. Соломатин:
Мечами солнечными плёс иссечен,
Кровавый, алый, как пожар, закат.
Береговые таловые свечи,
И травяных копёнок жёлтый ряд.
В звериных лазах цепкого подлеска
Гнездится сумрак. Тропка чуть видна.
Ноябрь сковал и шорохи, и всплески -
Над речкою застыла тишина.
Я к Сыр-Дарье стремился на свиданье,
Чтоб подарить букет своих стихов...
Но, оказалось, вдруг её молчанье
Намного поэтичней всяких слов.
С Юрием Соломатиным мы учились в одной школе имени Ленина в Кзыл-Орде. Затем учились вместе в городе Свердловске (ныне - Екатеринбург). Я - в медицинском институте, он - в университете, на историко-филологическом факультете. Получив дипломы, мы вернулись в свою Кзыл-Орду. Я "спасал" народ от инфекционных и паразитарных болезней, а Юрий выбрал стезю школьного учителя русского языка и литературы. Но выявились и серьезные между нами различия: Юрий всю жизнь писал стихи, на мой взгляд, отличные, лиричные и честные, а я только и умел читать чужие стихи...
Было у нас и много общего: тяжелое голодное и трудовое детство военных лет, когда всюду звучало: "Всё для фронта, всё для Победы!". И то, что нас обоих, школьниками, наградили медалями "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов". У меня то время сохранилось в памяти, а у Юрия - еще и в стихах. Оба мы оказались поклонниками природы наших необычных мест, и опять же всё это у меня только в воспоминаниях, а у Юрия - в прозе и в стихах. Как часто бывает, жизнь нас держала вместе, но виделись мы практически раз в сто лет.И вот сейчас, когда нам обоим уже за 80, вновь судьба "связала" нас, хоть и живем мы друг от друга теперь "чуть подальше": он в краях сырдарьинских, а я в колорадских горах скалистых...
