Аннотация: Завершающая часть романа! Думаю, многих удивит концовка произведения...
ГЛАВА11
Безмолвие и покой редко заглядывают в военные лагеря. Особенно это касается тех биваков, где проходят предвоенное обучение новобранцы игаравийской армии. Солдаты и офицеры словно не видят особой разницы какое из двух светил владычествует в небе. Скрежет точильного камня о металл, лошадиное фырканье, окрики часовых, громкий смех и армейские песни в часы отдыха, - именно так звучит военный лагерь Строк днем и ночью.
Эрик наслаждался каждым мгновением пребывания в приграничном стане и старался, во что бы то ни стало, обратить на себя внимания командиров. И надо сказать в этом он преуспел. За три дня, что Эрик пробыл в лагере, он завоевал уважение со стороны других новобранцев и пристальное внимание старших по званию. За отличную технику стрельбы из лука и безупречное фехтование командующий лагерем капитан Дрейд посвятил Силача в десятники. Вечером того же дня Эрик уже разрывал глотку, прикрикивая на вверенный ему десяток людей, соревнующихся в тренировочном поединке с представителями других отрядов.
В Строк отряжались исключительно те новобранцы, которые не нуждались в начальном обучении военному делу. Здесь проходили дополнительную, главным образом тактическую подготовку перед отправкой на фронт. Лагерь был основан во время гражданской войны, затеянной бывшими вассалами короля Сагром и Волентом Одноглазым, и представлял из себя обустроенный военный городок площадью в десять акров, окруженных невысокой стеной. Двадцать три года назад лагерь использовался для снаряжения трирем с последующей переправкой военных судов в тыл мятежников. Вот и сейчас в просторной бухте близ лагеря на прибойных волнах нетерпеливо раскачивались восемь боевых кораблей, готовые в любой момент принять на борт до двухсот пехотинцев и в считанные дни доставить ратников в зону военных действий.
Эрик, направлялся в столовую, непринужденно насвистывая веселую мелодию особенно полюбившейся ему армейской песни "В клинке живет моя душа". Сегодня его люди победили в состязаниях по бегу, а сам Эрик финишировал первым, за что был освобожден от ночного патрулирования. Силач чувствовал, что становится не просто известностью, а настоящей легендой! Правда, пока только в пределах лагеря. Но и это было немаловажно. Эрик не без удовольствия замечал игривые взгляды молодых прачек, целительниц, поварих и прочих женщин, обслуживающих военный лагерь. Более того, сегодня ночью его ожидала встреча с самой прекрасной девушкой в Строге - пышногрудой Марли, которая будоражила сердца чуть ли не всех воинов в лагере. Марли была необыкновенная женщина, обладавшая искусством возвращать силу в усталые чресла воинов путем втирания особых видов масел в кожу. Эрик до сих пор ощущал нежность ее длинных пальцев на своей могучей шее и грудной клетке.
К удаче и славе новобранец из Лугового Перевала привыкал быстро. Его буйную голову все чаще посещала мысль, что все лучшее в этом мире должно принадлежать Эрику Силачу.
Десятника игаравийской армии ни сколько не снедали раздумья о завтрашнем испытании. Он знал, что он лучший из лучших, и если это необходимо доказать десять тысяч раз, то Эрик это проделает на один раз больше - дабы никто не сомневался.
Утром капитан должен определиться: кто возглавит сотню обученных новобранцев и уже вечером завтрашнего дня отбудет во главе отряда на остров Мирный. Сегодня в лагерь прибыли новые призывники, прошедшие семидневную подготовку в стане Пустоголовых. Как поговаривали, среди них есть некий деревенский житель, сумевший безошибочно ответить на все вопросы о стратегии ведения боев в различных условиях. Его находчивости и оригинальности принимать решения изумлялись видавшие не одну битву ветераны, настаивающие, чтобы именно этот юноша повел с собой сотню молодых бойцов. Однако у Эрика имелось свое собственное мнение относительно будущего сотника. Вряд ли какому-то дровосеку или каменотесу удастся одолеть самого Эрика Силача! Он был уверен в собственной непобедимости. Во время учебных боев он видел в глазах противников страх, а страх, как известно, сродни поражению. Единственным, кто при виде возвышающейся фигуры бородатого гиганта не испытывал ни боязни ни смущения оставался односельчанин Эрика пастух Дор. Но сына старейшины и хромого юношу разделяют тысячи верст, а недавнее соревнование по стрельбе из лука, где Эрик впервые в жизни вкусил горечь поражения почти не оставило следа в памяти Силача. Дух победителя не уживался с печальными воспоминаниями. Но к счастью Эрика никто из присутствующих на том злополучном для Силача турнире, так и не получил распределения в Строг. Здесь все новобранцы хорошо усвоили одну вещь - Эрик несокрушим. И завтра на очном испытании он с удовольствием утрет нос очередному выскочке.
На пороге столовой Эрик столкнулся с верзилой Хесом, состоявшим в его десятке.
-- Господин Эрик, -- как-то оторопело произнес высокорослый детина, наклонив голову, избегая удара с верхним краем дверной рамы. -- Я как раз шел за вами.
-- Что случилось?
-- Только что в трапезную вошел прибывший в лагерь новичок. Я слышал, завтра один из вас станет командиром целой сотни. Вот и подумал: моему десятнику, господину Эрику не помешает увидеться с соперником накануне. Так сказать, лицом к лицу.
-- Молодец, -- Эрик с силой хлопнул Хеса по плечу. -- Скажи-ка, кого ты видишь во главе сотни, высаживающейся на Мирном?
-- Я полностью уверен в вашем превосходстве, командир. Признаться, я даже поставил на вас двадцать золотых...
-- Правильно и сделал. А теперь покажи мне этого наглеца и отправляйся в казарму.
Хес указал на дальний от двери стол, где спиной к входу сидел темноволосый юноша, занятый поглощением ужина.
По многочисленным складкам измятого черного плаща вряд ли можно было получить более или менее достоверную информацию о его хозяине. Поэтому Эрик решил познакомиться поближе.
В просторной трапезной царила привычная атмосфера: гул голосов, стуки ложкой о лубяное дно тарелок, шарканье ног и не выветриваемый запах перебродившего кваса.
Получив свою порцию овощного рагу, Эрик направился к столу, за которым кроме его завтрашнего соперника никого не было. Силач ощутил жгучее желание заглянуть парню в глаза, надеясь отыскать в них признаки страха. Но, заслышав тяжелые шаги, новичок резко обернулся.
Эрик едва не выронил разнос.
-- Аскольд? Ты что ли?
Новичок широко улыбнулся, вставая с деревянного табурета
-- Эрик! Вот так встреча!
Аскольд уже сделал шаг навстречу односельчанину, всем своим видом выказывая намерение заключить земляка в крепкие мужские объятия, но Эрик отступил.
-- Неужели ты и есть тот самый храбрец, одолевший остальных по части тактики?
-- Он самый, -- без тени смущения ответил Аскольд. -- Не хочу хвастаться, но за последние тридцать лет безошибочно ответить на все вопросы удавалось лишь Криттену, ставшему в последствии маршалом, и мне, простому крестьянину. А сейчас присаживайся и раздели со мной трапезу, земляк.
Чувствуя пристальные взгляды сослуживцев, Эрик сел за стол, предварительно поправив болтающийся на поясе меч. В столовой стало заметно тише. Многие солдаты позабыли об ужине и теперь старались выхватить как можно больше слов из беседы двух уроженцев далекого, мало кому знакомого селения под названием Луговой Перевал. Оказывается, будущие соперники знакомы друг с другом чуть ли не с рождения. Это придавало завтрашнему очному испытанию дополнительную интригу.
-- Не знаю как ты там исхитрился угадать с ответами, -- произнес Эрик, ковыряя ложкой в тарелке, -- Но против меня у тебя нет ни малейшего шанса. Да и сам посуди: ну, какой из тебя командир? Завтрашнее испытание - это не дурацкие ответы на вопросы. Оно будет заключаться в умении грамотно распределить свои учебные отряды и поразить противника. Что бы ты ни выкинул, а я предугадаю каждый твой шаг. Я побью тебя, Аскольд.
-- Может случиться и такое, -- невозмутимо отреагировал новоприбывший, поглаживая усы, плавно переходящие в аккуратную бороду. -- Но в любом случае, мы этого не узнаем раньше утра, не правда ли?
-- Уверенность в себе - хорошее чувство. В Луговом Перевале я ничего подобного за тобой не замечал.
Аскольд, напрочь позабыв о приеме пищи, серьезно взглянул на Эрика. Силач к своему удивлению не обнаружил даже тени страха в могучем взгляде односельчанина.
-- Ты стал другим, -- в тайне Эрик был немало удивлен переменой в характере земляка, но по-прежнему не видел в этом причин для беспокойства. -- Что на тебя повлияло?
-- Ты слышал песню "Умереть за черный плащ"?
-- Конечно. Мы на плацу ее каждый день распеваем.
-- Там поется о человеке, возжелавшем стать великим. Позже он посчитал, что игаравийская армия самое подходящее для этого место.
-- Я знаю слова. Ну и что?
Аскольд легонько пожал плечами.
-- Я подумал, что это песня про меня...
Эрик не выдержал и громко рассмеялся, находя в сентиментальном признании Аскольда нечто забавное.
Смех Эрика довольно длительно вибрировал меж четырех стен, и неизвестно, сколько бы еще продолжался, если бы Аскольд не разбавил хохот земляка одним-единственным словом:
-- Трус!
Почти все присутствующие посмотрели на Аскольда как на безумца. Слыханное ли дело разбрасываться в присутствии Эрика такими словами!
-- Что ты сказал? -- Эрик опешил не менее любого другого находящегося в здании.
-- Трус, -- с прежней выдержанностью повторил Аскольд. -- Да, трус. Поскольку унижение и запугивание - это и есть проявление трусости. Ты уже заранее объявляешь себя победителем? Еще в поселке я слышал от Жораха Арны, что главная причина не страх, а рьяное стремление к победе!
-- Да что знает твой спившийся магистр-неудачник о победах? -- взревел Эрик. -- А за труса ты мне завтра ответишь!
Силач небрежно оттолкнул в сторону тарелку.
-- Глупец. Ты бы больше времени уделял не песням, а оттачиванию ратного мастерства, -- сын старейшины вышел из-за стола и посмотрел на односельчанина сверху вниз. -- Хотя о каком мастерстве может идти речь?
Считая инцидент исчерпанным, Эрик повернулся к порогу.
-- Ты ищешь страха в моих глазах, -- спокойно произнес Аскольд, и Эрик невольно замер. -- Жаль, что ты не можешь обратить взгляд в глубь себя. Уверен, там бы ты его отыскал.
-- Вот завтра мы и узнаем кто из нас больше подвержен страху, -- намного тише ответил Эрик, в очередной раз отмечая проницательность Аскольда. -- Молись, чтобы тактические занятия не заменили фехтованием. Ибо я убью тебя, щенок!
Остальные воины, видя заметное превосходство Эрика, мало-помалу возвращались к своим остывшим порциям. Они нисколько не сомневались в успехе рыжебородого бородача и теряли интерес к перепалке устроенной самоуверенным новичком.
-- Если бы победу присуждали за болтливость, то ты и впрямь был бы непревзойденным, -- на лице Аскольда заиграла дерзкая улыбка. -- Но вся беда в том, что о человеке судят не по словам, а по делам его. В свое время наш общий знакомый Дор доказал тебе это, не так ли? Или ты предпочитаешь не помнить о том уроке, преподнесенном простым пастухом?
Десятки пар глаз вновь обратили свои взоры к бранящейся паре.
-- Заткнись! -- воздух трапезной сотрясся от наполненного яростью рева Эрика. Силач при этом с силой ударил по столу, заставляя подпрыгнуть лубяные тарелки. -- Еще одно слово и ты пожалеешь, что вообще появился на свет, бастард!
-- А не то, что? Позовешь своего отца, и учините надо мной суд?
Глаза Эрика округлились от гнева.
-- Нет, придется все же не откладывать на завтра, -- Силач в мгновение освободил меч от ножен. -- Дожить до утра, паренек, тебе вряд ли посчастливиться.
С этими словами он накинулся на Аскольда, не предоставив тому возможности оголить свой клинок.
Аскольд откинулся на стол и, проделав кувырок назад, уже стоял на ногах, держа меч наперевес. Удар Эрика пришелся в поверхность стола, превративший деревянный кубок в горсть опилок.
Краем уха Эрик услышал редкие выкрики других новобранцев, призывающих зачехлить мечи. Но сделать это Силач не мог. Отступить - значит проиграть, а Эрик никогда не проигрывал ...Или почти никогда.
-- Дуэли запрещены, -- процедил сквозь зубы Аскольд, с трудом отражая атаки Эрика. -- Нас ждет гауптвахта...
-- Тебе это уже не грозит! -- прикрикнул Эрик, продолжая теснить односельчанина к стене.
Справившись с сокрушительными выпадами противника, Аскольд предпринял несколько контратак, но для Эрика не составило никакого труда отразить их. Тогда Аскольд попытался несколькими стремительными взмахами навязать более быстрый темп, надеясь на свою скорость, но длинная рука Эрика не позволяла Аскольду сократить дистанцию. Новичку ничего не оставалось, как только обороняться, что само по себе было делом не из легких, и уповать на оплошность соперника.
Эрик сделал очередной выпад, нанося множество прямых и косых ударов, один из которых оставил глубокий порез на груди Аскольда. Из рваной щели легких кожаных доспехов потекла узкая струя крови. Воодушевленный Силач вновь ринулся вперед. На этот раз он сделал ложный замах справа, а затем быстрым поворотом кисти изменил направление и уже предвкушал, как сносит голову своему спесивому земляку левым боковым.
Подавшись на уловку, Аскольд понял, что не успеет предотвратить основной удар слева, и поспешно присел, ощущая как смертельная сталь Эрика срезала несколько волосинок.
Меч Силача ураганным свистом рассек воздух, увлекая за собой самого Эрика. Потеряв равновесие, десятник попытался сделать быстрый оборот кругом, рассчитывая таким образом остаться на ногах. Но Аскольд именно этого и ждал. Предугадывая движение соперника, он сделал шаг вперед и ударил наотмашь. Меч Эрика отлетел в сторону, секундой позже все осознали, что вместе с клинком Эрик потерял и кисть, которая все так же сжимала рукоять оружия.
Из поврежденной культи раненного Эрика хлынула кровь, оросив жидкостью нескольких находящихся поблизости сослуживцев.
Солдаты пребывали в шоке. Они с трудом верили своим глазам. Еще минуту назад большинство новобранцев мечтало служить под началом Эрика, а теперь их кумир превратился в калеку! Несколько совсем еще юных воинов удивленно таращили глаза на тихо стонавшего Силача, сложившегося от боли пополам. В его виде уже не было ничего героического.
Первым пришел в себя Аскольд. Вложив окровавленный меч в ножны, он сорвал с себя черный плащ. На его лице было написано сожаление о случившемся.
Кто-то позвал за лекарем, кто-то отправился доложить о происшествии лейтенанту Дрейду.
Сорвав с воротной части армейского плаща ременные петли, Аскольд бросился к Эрику, стремясь остановить кровотечение. Но Силач здоровой рукой грубо отпихнул Аскольда. Повернув к нему искривленное болью лицо, он простонал:
-- Убирайся прочь, сучий сын! Ты испоганил мне всю жизнь!
Аскольд отстранился.
-- Свою жизнь ты испортил себе сам, -- тихо сказал он.
-- Немедленно доставить пострадавшего в госпиталь! -- раздался вдруг бас капитана Дрейда.
Заслышав слова командующего лагерем, солдаты вышли из состояния оцепенения. Никто и не заметил как он оказался в столовой. Наиболее проворные из воинов подхватили обессилевшего Эрика и потащили к выходу. За ними нестройными пунктирами тянулась кровавая линия,
-- Рядовой Аскольд, -- Дрейд повернулся к впавшему в уныние новичку. -- До выяснения обстоятельств вы будете содержаться под стражей. Арестовать его.
Аскольд безо всяких возражений кивнул и, понурив голову, отправился вслед за конвоирами. Проходя мимо лейтенанта, Аскольд исподлобья взглянул на статного широкоплечего командира и промолвил:
-- А мне так нравилась песнь "Умереть за черный плащ"...
-- О чем это он? -- поинтересовался Дрейд у стоявшего рядом с ним лейтенанта, едва Аскольд покинул заведение.
-- Не могу знать, -- развел руками офицер.
-- Ладно, разберемся... Завтра у меня на столе должен быть контракт Эрика, -- распорядился Дрейд, и немного подумав, добавил. -- А также бланк о расторжении контракта.
-- Вы хотите сказать... -- замешкался лейтенант
-- Я хочу сказать, -- громко произнес Дрейд. -- Что служба для Эрика окончена.
Фарука одолевал озноб. И хотя двадцать пять последних лет он прожил в этой северной стране, все равно не мог привыкнуть к ее суровому климату. Однако в настоящий момент его неважное состояние не имело никакого отношения к погоде. И Фарук это знал. Укутавшись в плед и забравшись под одеяло, чародей все так же содрогался от стужи. Более того, он испытывал невообразимую доселе ломоту в костях, отчего не в силах вынести неприятного ощущения, протяжно кряхтел. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, и махадец не на шутку испугался за свою жизнь.
Ну уж нет! Сейчас, когда его самые заветные мечты стали воплащаться в жизнь, он просто не мог позволить себе умереть!
Охваченный тревожными мыслями, верховный советник послал прислугу за придворным лекарем Мейреком, разумеется, даже не догадываясь о том, что главным виновником его недомогания был именно королевский врачеватель.
Мейрек не заставил себя долго ждать. Оказавшись в опочивальне махадца, лейб-медик осмотрел чародея, измерил пульс, заглянул в зрачки, расспросил Фарука как тот провел день, и что принимал в пищу.
-- Ничего серьезного быть не должно, -- сделал свое заключение Мейрек. -- Однако насколько могу судить, в организме бродит инфекция...
За многие годы своей практики Мейрек впервые солгал. Перешагнув через врачебную этику, лекарь добавил в жаркое, предназначенное Фаруку, несколько капель экстракта шерстистой наперстянки. Это лекарство Мейрек использовал для лечения сердечных заболеваний, но и прекрасно знал о побочных действиях в случае передозировки.
Первая часть задуманного Мейреком плана пока складывалась благополучно. Конечно, его мучила совесть, но, твердо веря, что таким образом он помогает королю, лекарь раскрыл свой футляр и извлек оттуда хрустальную шкатулку с несколькими белыми капсулами внутри. Моля Небожителей, чтобы те придали ему уверенности, он протянул одну капсулу чародею. Непомерное волнение проявлялось дрожанием рук, но с этим Мейрек уже ничего не мог поделать. Не каждый же день он нарушает врачебную клятву!
-- Глотните и вам станет легче, -- лекарь постарался придать голосу твердость, но знал что его слова прозвучали фальшиво. -- Вы много времени провели в обществе короля, мало ли...
-- Не вы ли заверяли Совет, что болезнь его величества не заразна? -- напомнил Фарук, и по бодрости его голоса Мейрек понял: действие экстракта заканчивается.
-- Все верно, но вы не должны рисковать. Эта капсула избавит вас от процедуры кровопускания.
Услышав последнее слово, чародей вздрогнул. Он всегда недолюбливал подобные методы лечения и по возможности старался избегать их. Испустив глухой стон, махадец принял из рук врачевателя капсулу.
-- Я побуду с вами, покуда вам не полегчает, -- с этими словами Мейрек бесшумно опустился на резной стул, стоящий у кровати.
Фарук наполнил ротовую полость слюной, и уже собрался было глоточным движением переправить капсулу в желудок, но, встретившись взглядом с лейб-медиком вдруг насторожился.
По вискам Мейрека струилось несколько капелек пота, а зрачки метались как перепуганные рыбки в королевском аквариуме.
"Что-то здесь не так", -- заподозрил Фарук, ворочая языком капсулу.
-- Вам непременно станет лучше, -- от нетерпения добавил врачеватель, отводя глаза в сторону.
Примерно через четверть часа Мейрек покинул покои чародея и быстрыми шагами направился к широкой мраморной лестнице. Он все еще пребывал в возбужденном состоянии.
Поднявшись до королевского яруса, он остановился у бархатной портьеры. Из темноты вышел Криттен. На лице маршала застыло ожидание и тревога.
-- Все в порядке, -- прошептал Мейрек. -- Можете действовать.
-- Почему так долго? -- негодовал военный. -- Я уже подумывал, что все наши усилия напрасны.
-- Не нервничайте. Чародей вне сознания.
-- Вы уверены?
-- Как и было задумано, я дал ему капсулу с измельченными семенами дурмана. -- Мейрек передернул плечами. -- Он пробудет в бессознательном состоянии несколько часов.
-- Почему же сразу вы не всыпали этих семян в его ужин? Я здесь торчу уже больше часа! Вы представляете, что было бы, если на меня вдруг нечаянно наткнулся летописец Сван? Он здесь весь день носится...
-- Я не мог рисковать, -- рассердился Мейрек, -- Мне надо было лично удостовериться. Вы все-таки военный человек, вам ни к лицу проявление опасности. Идите и вызволите короля из лап махадца.
-- Чародей и раньше спал, но Трорхард от этого ничего не выигрывал...
-- Сон и бессознательное состояние далеко не одно и тоже, -- в шепоте лекаря появились нотки раздражения. -- Если король и в самом деле под колпаком Фарука, то больше шансов спасти Трорхарда нам не представится...
Еще раз заверив маршала, что все в порядке, Мерйек удалился.
Криттен негромко выругался и устремился к королевской спальне.
В это же время несколькими ярусами ниже, махадец Фарук открыл глаза. С отвращением, выплюнув капсулу на пол, он встал и, добравшись до кувшина, сполоснул рот питьевой водой.
Ощущение озноба и головной боли все еще довлело над чародеем, но уже шло на убыль.
Визит лекаря заставил Фарука позабыть о собственном состоянии и переключиться на состояние короля. Не надо было быть магистром Вечного Университета, чтобы сделать несложный вывод: появилась проблема.
Фарук наморщил лоб, превозмогая головную боль. Неизменно считая собственные мыслительные способности незаурядными, чародей все же видел как его "безукоризненная" идея трещала по швам.
Вдруг в его мозгу промелькнуло чуть уловимое движение, - Трорхард пробудился ото сна. Это уже интересно! Чародей отставил мысли о Мейреке в сторону и не преминул подключиться к зрительным, слуховым и обонятельным ощущениям короля.
Глазами Трорхарда верховный советник видел как в спальню вошел маршал Криттен и, отвесив легкий поклон, подошел вплотную к королевскому ложу. Королева Мэрилин по просьбе Трорхарда, через которого выражал свои желания Фарук, проводила ночи в западном крыле дворца и не могла воспрепятствовать разговору двух мужчин.
Маршал был единственным министров во всем Совете, обладающим правом входить в королевские покои в любое время дня и ночи. Особенно сейчас, когда разгорается война с соседней Гулунией. Но Фарук был уверен: вовсе не ситуация на фронте привела Криттена в столь поздний час к королевской постели.
В тусклом свете свечей, лицо Криттена приобретало зловещее выражение и походило на лик бога войны Вармака.
-- Ваше величество, я знаю как вам тяжело, -- тихим басом начал маршал. -- Однако знайте, что среди ваших подданных есть, по меньшей мере, два человека, которым достоверно известно, что с вами происходит на самом деле, -- Криттен на секунду замешкался, а потом продолжил: -- Ваш верный лейб-медик Мейрек советовал мне записать свою речь на бумаге и вручить вам. Но вы же знаете, что мы - военные и с пером обращаемся намного хуже чем самый никудышный стихоплет... Поэтому, я все изложу устно. Зная как дорого время, я начну с самого главного. Нам с Мейреком известно, что ваша болезнь - дело рук придворного чародея Фарука...
Находящийся двумя этажами ниже махадец едва не задохнулся от неожиданного заявления маршала. Он с неимоверным усилием поборол сиюминутное желание броситься в бегство. Но логика подсказывала, что будь маршал уверен в своих словах, то местом вечернего посещения избрал не королевскую спальню, а покои чародея. Одновременно Фарук почувствовал напряжение Трорхарда и без особого труда подавил его отчаянный порыв выкрикнуть "ты прав, помоги мне..."
В дальнейшем, внимая рассказу маршала, Фарук неоднократно ощущал шевеление редких волос и спазм в горле. Страх сковал сердце чародея.
Маршал поведал обо всем. О подозрениях Мейрека и о его изысканиях в магических книгах, о странном течении болезни и о внезапном назначении махадца на ответственный пост, о странном указе относительно приглашения лекарей со всей страны и прекращении отношений с королевой Мэрилин.
Фарук был обескуражен и сбит с толка.
Он постарался придать Трорхарду удивленное выражение, а сам терялся в догадках: как же противостоять маршалу.
-- Голова махадца сидит на его шее только по одной причине, -- продолжал меж тем Криттен. -- Мы не можем вершить самосуд. Я присягал повиноваться вам, ваше величество, и мой ятаган не покинет ножен без вашего приказа. К тому же Мейрек опасается, что со смертью чародея мы можем потерять и вас. Я ничего не смыслю в магии, но Мейрек, оказывается, увлекается чтением колдовских книг, и уже сделал заказ на доставку всех работ некоего Сулеймана. Сейчас Фарук находится в бессознательном состоянии - дело рук всего того Мейрека. Мы ждем ваших указаний, ваше величество.
Мобилизовав все свои душевные и физические силы, Трорхард постарался выкрикнуть: "убейте чародея!", но заклинание цепко держало его в своих оковах. Превозмочь силу Фарука было невозможно. Все что удалось сделать королю без мысленных наставлений чародея - так только совершить тяжелый вздох. Все равно что плюнуть в бурю.
Вновь ощущая как махадец готовит приемлемый для себя ответ, король в отчаянии зажал зубы, но тщетно: слова легко и мягко слетали с его языка:
-- Мейрек и ты, мой друг Криттен были и всегда останетесь надежнейшими из моих людей, -- устами короля произнес Фарук. -- Зная, как вы радеете за своего короля, я не могу вас винить за ваши подозрения. Вы искренни в своем желании помочь вашему государю. Но почему вы решили, что если король болен, то в это есть чей-то злой умысел?
Криттен ничего не ответил. Он наклонился к королю, наивно полагая, что чародей не расслышит его тихой речи.
-- Ваше величество, я понимаю, -- еле слышно произнес маршал. -- Я понимаю, быть может, вы и сейчас находитесь под влиянием махадца. Можете не отвечать. Достаточно будет если вы подадите какой-то знак. Ну там, подмигнете мне или еще как-то...
Фарука даже позабавил оригинальное предложение Криттена. Человеческий мозг, лишенный магический знаний - весьма примитивный орган, - подумал чародей, а голосом короля произнес следующее:
-- Учитывая сложность ситуации, вы с лекарем видите в каждой тени врага. Мне не хотелось, чтобы мои лучшие люди сражались с тенями, когда в наш дворец пожалует настоящий враг. И имя ему - гулунцы, -- Фарук решил также, что хорошо и покритиковать себя, для вящего отвода подозрений. -- Поверь, я также не доверяю этому чужеземцу, как и вы с Мейреком. Да и можно ли верить чародеям?
-- Почему же вы поставили его во главе Совета? -- Криттен недоуменно вскинул брови.
-- Это был единственный возможный выход, -- Фарук заставил короля слегка усмехнуться. -- Фарук - иноземец и по игаравийским законам никогда не займет престол. К тому же, по-моему, он не властолюбив и кроме своей магии больше ни в чем не понимает толка. Но зато игаравийские советники - дело другое. Любому из них в голову может прийти мысль - "а что если король скончается, и я так и останусь на троне?" Поэтому верховным советником я назначил именно того, у кого меньше шансов захватить власть. Будь в Совете свинья со шляпой на голове, клянусь, тогда она бы и стала верховным советником.
-- Откуда ж взялась эта непонятная болезнь, ваше величество?
У Фарука был готов ответ и на этот вопрос:
-- Если об этом не ведает мой личный лекарь Мейрек, то может ли в этом смыслить человек, никогда не понимавший медицину? Даже если этот человек король... Но буду откровенным, я чувствую некоторое улучшение. Сегодня меня лечил какой-то шаман, используя фруктовые отвары. Вроде как стало лучше...
И все же Криттен не унимался.
-- Хотелось бы поверить вам, но меня все также одолевают сомнения. Кто знает, вдруг вами и сейчас руководит чародей? -- маршал нервно шмыгнул носом. -- Я оставлю вас и махадца в покое только услышав правильный ответ на мой вопрос.
Фарук заинтересовался. Он отметил, что схожие чувства возникли и в уме Трорхарда.
-- Во всем дворце никто кроме вас, мой король, не знает верного ответа, -- Криттен прищурил левый глаз. -- Назовите мне имя той девушки, ради которой я посвятил себя армии. Ее ничем не выдающаяся жизнь и трагическая смерть стали для меня смыслом пребывания в этом мире. Об этом я говорил только с вами, государь... -- грудь маршала тяжело вздымалась, было видно как нелегко даются ему эти слова. -- Никакой чернокнижник не назовет имя той прекрасной и беззаботной девчонки. Скажите одно только слово, и я поверю вам. В противном случае Совету придется подыскивать нового чародея.
Криттен красноречиво погладил рукоять ятагана.
Фарук прыснул от смеха. О, Небожители, как же скудоумны эти военные! Они вдолбили в свои пустые головы лживые идеи о превосходстве меча над всеми видами оружия, напрочь позабыв о магии. Глупо!
Чародей решил преподнести показательный урок военачальнику. Погрузившись в память Трорхарда, Фарук без труда отыскал в ее кладовых образ милой скромной белокурой девушки с большими голубыми глазами - так представлял Трорхард возлюбленную Криттена. А имя девушки и вовсе лежало на поверхности королевских мыслей.
-- Изольда, -- произнес король стараниями чародея. -- Ее звали Изольда...
Криттен без слов направился к высоким двустворчатым дверям. На пороге он неуклюже обернулся.
-- Позвольте мне завтра отправится на Мирный, ваше величество. Здесь мне больше делать нечего.
В десятках футах ниже королевских покоев Фарук позволил себе радостный вопль. Маршал сам предложил блестящую идею ликвидацию проблемы! Останься он во дворце - опасность разоблачения не исчезнет, а скорее наоборот возрастет в несколько раз. А вот отправить Криттена на войну - дело верное!
-- Я и сам думал просить тебя об этом, мой друг -- озвучивал король мысли чародея. -- Дух солдат в упадке. Как-никак король бессилен повести их в бой, а враг торжествует. Измени это положение, Криттен. Сдается мне, что только победа над гулунцами сможет излечить меня от хвори.
-- Слушаюсь, ваше величество, -- Криттен опустился на колено.
-- Остров Мирный ни в коем разе не должен оказаться в лапах царя Эгета... Кстати. Кто еще кроме вас с Мейреком подозревает махадского чародея в измене?
-- Это была тайна только двух человек, -- сказал маршал, полагая, что кухарка Ровена не в счет.
-- В таком случае - спокойной ночи, маршал. Завтра у вас будет трудный день.
Как только маршал удалился, Фарук ослабил контроль над Трорхардом и ослабевший король моментально уснул.
Чародей призадумался. Недуги, вызванные лекарским снадобьем, уже полностью отступили, и ничто не мешало махадцу мыслить ясно.
С Криттеном все оказалось очень просто. Как и предполагалось, маршал отправится на фронт, а там произойти может всякое... Например вражеский меч отыщет прорезь в его доспехах...
С лекарем будет посложнее. Кто бы мог подумать, что Мейрек увлекается магией? Фарук знал: лейб-медик без борьбы не сдастся. Уж очень близко он подкрался к разгадке тайны. Без срочных мер, основная задумка чародея грозила лопнуть.
Ну что же, - подытожил свои раздумья Фарук. -- Теперь мне известно о неких познаниях лекаря в области магии. Пусть и он испытает, насколько чародей способен разбираться в медицине.
ГЛАВА12
Дождь, ливший бесперебойно всю ночь, наконец-то прекратился. На востоке оранжевый диск солнца с явной неохотой взбирался на небосвод, лениво вонзая свои лучи в свинцовые туши туч. Однако воздух оставался сырым и холодным.
Каждый раз, когда колеса телеги вязли в глубоких болотистых лужах, Георг источал громкие ругательства, кляня все на чем зиждется мир. Дору то и дело приходилось спешиваться и, топчась в дорожной грязи подталкивать арбу. Купец также не отсиживался. Но больше всех страдала лошадь. Стоило ей только остановиться, как бедное животное получало хлесткий удар плетьми и целую тираду проклятий.
-- Нет, я все же прирежу эту скотину! -- бранился Георг, после того как они с трудом выбрались из очередной колдобины. -- Вот доберусь только до дому, как сразу же отведаю свежей конины... Н-но-о-о! Чего артачишься, полудохлая кляча? А ну пошла, черепаха подкованная!
Дор молчал. Его ноги до колен облепляли комья серой грязи, а одежда не просохла еще с ночи. Он постоянно икал и слегка покашливал.
"Похоже, сперва придется лечить не короля, а самого себя", -- промелькнуло в уме пастуха.
Над верхушками мачтовых сосен поднялась радуга, напоминая чудесную арку, в которую въезжала телега Георга. За свою жизнь, Дор не единожды наблюдал подобное явление, но тем не менее залюбовался этим прекрасным проявлением величия природы и в этот раз. Вдруг ни с того - ни с сего он подумал о Кэтрин. С чего бы это? Ах, да! Радуга! Ведь разноцветная дуга, украшавшая небосвод была точь-в-точь как красивые брови Кэт! Интересно, справляется ли она с хозяйством и скучает ли по нему? А что делает неподражаемая Ингрид? Что скрывается в ее мыслях, словах и чувствах?
Все дальше удаляясь от Лугового Перевала, Дор, совсем по иному воспринимал свое поведение в отношении Ингрид. Ему казалось, он большей частью вел себя по-мальчишески и там, где надо было проявлять гордость - изъявлял мягкость. Все его поступки совершались по велению сердца, но ответных чувств со стороны дочери харчевника они так и не возымели. Наверное, именно поэтому он избрал единственный способ завоевать любовь Ингрид - совершить подвиг, и сейчас он трясется в купеческой телеге, вместо того чтобы гнать коров на пастбище.
Впереди замаячила одинокая фигура монаха, стоящего в придорожной грязи. Вылинявшая ряса была почти одного цвета с длинным посохом, который слуга Небожителей сжимал в руке. Судя по всему, монах рассчитывал воспользоваться телегой Георга.
-- Подберете его? -- поинтересовался Дор у бородача.
-- А как же? -- неважное настроение не воспрепятствовало купцу улыбнуться. -- Не ты ли, Дор, говорил мне: "видеть и не помочь, что может быть хуже"?
Поравнявшись с монахом, Георг остановил лошадь.
-- Приветствую, святой отец. Не промок, часом? Залезай к нам. Здесь дорога одна, значит нам по пути.
Монах оказался довольно крепким мужчиной, лет сорока - не больше. Он ткнул посохом в ближайшую лужу, измеряя ее глубину, и посчитав ее приемлемой, ступил в грязь. Так он добрался до телеги, а там Дор помог взобраться внутрь.
-- Что возьмете с меня за проезд? -- грубым и осевшим из-за прохлады голосом спросил монах.
Купец обернулся через плечо.
-- Я где-то слышал, что брать плату со святых отцов - грешное дело, -- Георг огрел плеткой спину лошади. -- Но кошель доставать не спеши. Оплачивать придется не звонкой монетой...
-- Чем же? -- удивился монах.
-- Да видишь ли, отче, мы то и дело попадаем в ямы и ухабы. Дороги-то не на шутку размыло. Если что - будешь наравне с нами пыхтеть, вытаскивая телегу из рытвины. Это и есть условие оплаты. Идет?
-- Договорились, -- с безразличием ответил монах.
Святого отца звали Йон. Он избрал для себя "высокую цель", - так монах называл скитания с проповедническими лекциями от одного селения к другому. Поначалу пылкий слуга Небожителей поддерживал разговор, но то ли устав с дороги, то ли потеряв интерес к беседе, вскоре умолк. Положив посох вдоль борта, он уставился на хвойные кущи, мимо которых тащилась арба.
Так они ехали какое-то время. Дор сидел напротив монаха, Георг что-то насвистывал, Йон созерцал окрестность, а уставшая лошадь к своему счастью огибала все выбоины, попадающиеся по дороге.
-- А ты часом не сын купца? -- нарушил вдруг свое молчание Йон, отчего Дор резко вскинул голову.
Вопрос монаха вывел его из задумчивого состояния, навеянным мерным поскрипыванием колес.
-- Нет, я такой же попутчик как и вы, святой отец. А направляюсь в славный город Брандест.
-- Так ты родом из столицы?
-- Нет, моя родина - Луговой Перевал. А в столице я должен навестить короля. Позарез нужно.
-- Короля? -- изумился Йон. -- Так ты, стало быть, из семьи какого-нибудь вельможи?
-- Я - пастух, -- признался Дор, ничуть не стыдясь своего ремесла. Но заметил как Йон немного разочаровался услышанным.
-- Первый раз вижу пастуха, едущего на прием к королю, -- монах недоверчиво хмыкнул.
-- Вот и я об этом, отче! -- раздался голос Георга. Купцу наскучил его же собственный свист, и он решил присоединиться к разговору.
-- Я понимаю, -- попытался объяснить Дор. -- Походы по деревням занимают много времени, и вы, должно быть, не слышали о болезни нашего государя...
-- Все понятно, -- лицо Йона на миг озарилось улыбкой. -- Ты один из тех чудаков, решивших излечить Трорхарда? М-м, надеюсь, грамота о составе имущества при тебе имеется?
-- Полно тебе, святой отец, -- вновь вклинился Георг. -- Паренек далеко не дурак. Поверь мне, купцы знают толк в людях. Точно говорю! В мальчишке определенно что-то есть.
-- Да, -- согласился монах. -- И половина этого достанется королю.
-- Ты бы лучше благословил его.
Йон пожал плечами.
-- Как скажете, добрые люди. А что? Дело доброе, не разбой ведь, в самом деле.
Прочитав молитву, Йон вновь погрузил взгляд в лес.
-- Кстати о разбое, -- не унимался Георг. -- Известно ли тебе, что где-то в этих краях обитают разбойники? Мы пока, слава Небожителям, доподлинно об этом не знаем.
-- Я же говорил, что служу высокой цели, -- с некоторым недовольством напомнил Йон.
-- Да, да. Миссия, проповеди и все такое, я помню. Но даже служение богам не исключает возможности встречи с грабителями.
-- Разбойники - такие же сотворения, как и мы с вами пред очами Небожителей, -- монотонно промолвил Йон. -- В лице Творцов наших все равны. К тому же даже разбойники, преступившие закон королевский, имеют право услышать о великих деяниях Отцов Небесных.
-- Ты так говоришь, отче, будто только что проповедовал в их стане.
-- И что с того?
-- Так это что, правда? - Георг, пораженный ответом, обернулся, словно ужаленный.
-- Я не посмел бы и надеяться облачиться в скромные одежды монаха, если б с моих губ срывалась ложь, -- Йон слегка привстал, но глаз от лесной чащи так и не отвел.
Дор нащупал свой деревянный меч. Какое-никакое, а оружие.
-- И они вас совсем не тронули? -- спросил он.
-- Как видишь, нет. Даже кошелек не отобрали, -- Йон определенно что-то выглядывал.
-- Кого же тогда грабит эта шайка? -- Георга также взволновал вопрос о разбойниках.
-- Как кого? Купцов, конечно!
-- Если так, -- спокойно произнес Георг. -- То они, наверняка, засекли мою телегу. Почему же не нападают? Неужто отпустят с миром? Что скажешь, отче?
-- Не так все просто, -- Внезапно утратив интерес к пейзажу, Йон занял прежнее положение. -- Их нападение отличается от действий прочих шаек.
-- Ого! -- воскликнул Георг. -- Так ты выведал и об их тактике! Чудные деньки в моей жизни! Надо же! Со мной разделяют дорогу пастух, возомнивший, что только ему под силу исцелить короля и священник, наставляющий разбойников на путь истинный! Ну и как же орудуют грабители?
-- Сначала они следят за арбой, вычисляя сколько в ней человек и чем вооружены, -- Йон встал во весь рост, сохраняя равновесие спомощью посоха. -- Затем их предводитель наряжается в старую рясу, снятую с убитого им же монаха и просится в попутчики. Ну и, наконец, дает знак своим людям о нападении.
Тут Йон издал пронзительный свист, и из леса по направлению к арбе выскочило около дюжины вооруженных всадников.
Сам лже-монах проворно распахнул грязную рясу, отбросил в сторону посох и выдернул из-под монашеского платья длинный нож. Острие тут же уперлось в шею Дора. На довольном лице Йона играла ухмылка. В ней не было ни капли святости, свойственной священникам.
-- Сдается мне, визит к королю придется отложить, -- съязвил Йон, наблюдая как другие разбойники спрыгивают с лошадей в телегу.
Эрик с ненавистью взирал на родной поселок, стоя на веранде отцовского дома. Еще месяц назад он считал себя самым могущественным и сильнейшим человеком Лугового Перевала, а сегодня он превратился в калеку, перед которым уже никто из односельчан не благоговел.
-- Чего нос повесил? -- из двери, ведущей в дом, показался старейшина Карен.
Эрик раздраженно покачал головой.
-- Перед уходом на службу дочь харчевника отказалась стать моей нареченной, на соревновании стрелков меня опозорил какой-то пастух, а, едва оказавшись в военном лагере - тут же лишился правой руки! И ты спрашиваешь своего сына - чего он повесил нос?! Действительно, есть ли повод для грусти?
-- М-да, -- вздохнул Карен. -- Не долго же продолжалась твоя служба, сын мой. Но я благодарен Небожителям, что ты вообще жив. Как подумаю, что Аскольд мог зарубить тебя до смерти, то дурно становится.
-- Я же тебе говорил, -- озлобился Эрик. -- Ему просто повезло.
-- Да, конечно, -- кивнул Карен. -- Как и Дору, угодившему в твою стрелу.
Эрик с укоризной посмотрел на старейшину, но ничего не сказал.
"Отец прав. Ведь во всех этих ситуациях клятым крестьянам не просто везло. Нет, -- размышлял Эрик. -- Это мне не счастливилось. Одним словом я - неудачник. Однорукий неудачник. И весь сказ".
Но сын старейшины не сетовал на свою долю. Даже если бы имелась возможность пережить еще раз день, когда он потерял правую кисть, то Эрик, не задумываясь, опять-таки обнажил меч против Аскольда. Однако бросить новый вызов судьбе он уже не решался.
Эрик хотел было опереться на перила веранды, но вовремя спохватился об отсутствии кисти. Досада еще крепче сжала его сердце. Боль почти угасла. Лишь изредка в культе ощущался жар и жжение. Иногда он забывал о своей неполноценности, но отрубленная кисть неумолимо напоминала о себе: почти каждую ночь Эрик просыпался в холодном поту, ощущая невыносимый зуд в области ладони. Но вся беда заключалась в том, что никакой ладони уже не существовало. Поначалу Силач даже плакал, но с днями привык и к фантомной боли. Теперь он разрабатывал левую руку. Приходилось заново учиться держать ложку, водить пером по бумаге, одеваться и даже справлять нужду.
-- Пойми, сын, -- вывел его из горестных дум Карен. -- Твое призвание - отнюдь не армия. Хотя не спорю, боец ты отважный. Но ты - сын старейшины, и в будущем, уверен, займешь мое место. Фехтовать, может быть, ты уже не сумеешь, но руководить селением - вполне.
-- Хороший же подвиг я преподнес красотке Ингрид, -- пробурчал Эрик, пропустив отцовские слова мимо ушей.
-- Ты все еще думаешь о ней? -- удивился Карен. -- Забудь. Сейчас, когда Фили открыл превосходный трактир, харчевня Ингрид уже не представляет того интереса, что раньше. Я вот подумал, куда более удачным оказался бы брак с Кэтрин, дочерью мельника. В будущем, ты сможешь регулировать цены на единственной в селении мельнице...
-- Мне не нужен никто кроме Ингрид! -- повысил голос Силач.
-- Будь благоразумен, сын. В свое время твой дед заставил меня позабыть обо всех девицах и настоял на моей свадьбе с твоей матерью. Она оказалась прекрасной женщиной, и я полюбил ее. Не спорю, не сразу... Но все таки - полюбил и люблю до сих пор! Благодаря дедовой строгости мы владеем крупнейшей фермой в округе. Вот так то! Поэтому для начала было бы неплохо пригласить девушку на ужин.
-- Я никогда не полюблю Кэтрин, -- отрезал Эрик.
-- Очень жаль, -- старейшина подошел к ступеням. -- Когда у тебя родиться собственный сын - ты меня поймешь.