Константин Калачев прогулочным шагом шел на утреннюю тренировку. Его расслабленность и вальяжность, на первый взгляд не слишком согласовывались со статусом профессионального спортсмена. Собственно, Константин уже опаздывал примерно на полчаса. Главной звезде местного футбольного клуба прощалось многое, в том числе и непунктуальность. Прохожие улыбались футболисту, Константин улыбался им в ответ. Никто из местных уже давно не подходил к нему за автографом. Все, кто жаждал заполучить его закорючку, так или иначе добились своего. Сделать это было совсем несложно, Константин жил в обычном доме, ездил на обычной машине, короче, оставался своим в доску парнем, не зазнавшимся, как другие. Со стороны он выглядел человеком, который полностью удовлетворен своей жизнью и его положительный настрой нередко передавался окружающим. Так было и сейчас. Те, кто успевал заметить футболиста, хоть на секунду, но отвлекались от своих проблем, улучшая таким образом коллективный эмоциональный фон района и квартала. Некоторые считали, что совокупный эффект от пребывания Калачева в болельщицкой среде был ничуть не меньшим, чем от его футбольных подвигов. Впрочем, в режиме генератора счастья Константин проработал ровно до ворот тренировочной базы.
- Иван Николаевич просил вас сразу же зайти к нему, - известил его охранник и футболист поплелся в кабинет президента клуба, не ожидая от предстоящего разговора ничего хорошего. В кабинете, помимо президента и его зама обнаружился еще и чиновник из футбольной федерации.
- Опять вы, - вздохнул Константин.
- Ну а как вы думали, - чиновник развел руками, - время поджимает, надо что-то решать.
- Моя позиция вам хорошо известна.
- Константин, ну нельзя же быть таким индивидуалистом. Я взываю к вашему патриотизму.
- Уж в чем, в чем, а в отсутствии патриотизма меня упрекнуть нельзя, - рассердился футболист, - Вы хоть знаете, какие у меня были предложения?
Чиновник сдулся. Крыть ему было нечем. Преданность Константина родному клубу выходила за все мыслимые рамки. С упорством пенсионера, нежелающим переезжать из насиженной халупы, он раз за разом отвергал любые запросы о трансфере, зарабатывая раз в 100 меньше, чем мог бы это делать в богатом зарубежном клубе. Никто толком не понимал, как можно отказываться от возможности обогатится и поиграть на более высоком уровне. Вместо этого Константин неизменно переподписывал контракт с командой, где он состоялся, как спортсмен. Командой, которая, несмотря на вдохновенную игру Калачева, звезд с неба не хватала, балансируя между высшей и первой лигами.
Неловкую паузу в разговоре прервала трель мобильника.
- Здравствуйте. Увы, пока порадовать нечем, - пожаловался чиновник своему собеседнику, - Отказывается. Может, вы его попробуете убедить? Передаю ему трубочку.
- Да, господин премьер-министр, - Константин давно уже хотел произнести эту фразу из сериала, да все повода не было. С другой стороны, если бы этого повода не было и дальше, футболист огорчился бы не сильно.
- Ну зачем же так официально, - пожурил его премьер, - Обращайтесь ко мне просто, Михаил Андреевич. Константин, от имени исполнительной власти я прошу вас сыграть за сборную. Хотя бы этот матч.
- Михаил Андреевич, но вы же знаете, какие у меня убеждения, - начал оправдываться Калачев.
- Это все отговорки, - раздраженно бросил премьер, - Я не верю в институт сборных команд, поскольку он способствует разделению людей по национальному признаку и усилению вражды между ними. И в конечном итоге не объединяет, а разъединяет прогрессивные силы человечества. Читал, как же. Красивый лозунг, который, совершенно не учитывает политические реалии. Нации и так разъединены. А некоторые так и вовсе находятся на грани войны, как мы с соседями. Мы просто не можем позволить им выиграть у нас сейчас. Если на чемпионат мира поедут они, а не мы, вся страна будет унижена и деморализована. И я использую любые средства, чтобы этого не допустить. Вам все ясно?
"Да у него же выборы на носу", - внезапно понял Константин. Вслух же он произнес:
- Ясно, Михаил Андреевич.
- Я надеюсь, мы другу друга поняли, - голос премьера смягчился, - Мне бы не хотелось прибегать к крайностям.
- Можно мне немного подумать?
- Думайте, Калачев думайте. У вас есть два дня.
Вернув телефон, Константин направился к выходу, не обращая внимания на присутствующих.
- Ну и каким будет ваше положительное решение? - бросил ему вдогонку чиновник.
Калачев не ответил. Спустившись в раздевалку, он плюхнулся на скамью и обхватил голову руками. Выходило так, что его жизнь опять вошла в критическую фазу, которую необходимо было обдумать, взвесить, проанализировать в перспективе и в ретроспективе.
В далекой далекой галактике жил себе простой парень Константин. Жил и не тужил на менеджерских харчах. Ну, почти не тужил. Единственное, что его по-настоящему тяготило, это избыток свободного времени и чувство нереализованности. С подобными проблемами в той или иной форме сталкивается любой завсегдатай офиса. Поэтому методы избавления от них передаются из поколения в поколение. Увы, у Кости с избавлением не сложилось. Ни с хобби, ни выпивкой, ни с волочением за прекрасным полом. В результате в возрасте примерно 25 лет Константин обзавелся весьма неприятным неврозом. Ладно бы дело ограничилось каким-нибудь дергающимся веком или трясущейся рукой. Так нет, Костин невроз требовал от него полноценной двигательной активности на пределе сил. Порою он испытывал острую необходимость то подпрыгнуть, то присесть, то упасть и отжаться. Поддавшись своему порыву, Костя получал взамен мощнейший импульс эйфории, пронзавший его от макушки до пальцев ног. Если же этот порыв отвергался, на душу менеджера тотчас же ложился огромный остроугольный камень, "царапающий" внутреннее я и сужающий кругозор. Эта гадость могла досаждать и несколько часов, и даже несколько суток. Поэтому у Кости имелся неплохой стимул слушаться иррациональных импульсов своей плоти.
Легко сказать, слушаться. А если в момент такого импульса ты общаешься с клиентом? Ну или просто находишься в общественном месте, например, в столовой? Вот то-то же. На первых порах несчастный менеджер старался в таких случаях задержать ощущение в себе и побыстрей уединиться. Иногда это получалось, иногда Костя добегал до укромного уголка уже с полноценным душевным "камнем". Со временем, когда импульсы стали еще сильней, он начал совершать свои "ритуальные" жесты публично, маскируя приседания под завязывание шнурков, представляя свои отжимания результатом неловкого падения. Поучалось, честно говоря, неубедительно. У Костиного невроза была и обратная сторона, выражающаяся в потребности замереть на секунду или на две. Или на пять, или на минуту, что тоже доставляло неудобства, особенно в процессе разговора, но все же меньшие, чем внезапные прыжки.
Костины выходки постепенно сделали его "белой вороной". Сослуживцы начали его воспринимать, как человека со странностями. Вокруг Калачева образовалась зона отчуждения. Кое-какие слухи стали доходить и до руководства. Начальства отдела однажды вызвал Костю к себе и настоятельно рекомендовал тому взять отпуск и сходить к доктору. Константин подчинился, он и сам чувствовал, что нуждается в квалифицированной помощи. От врачей, однако, он ее не получил. Психологические тесты показали, что он вполне здоров и почти адекватен. Двигательные неврозы, на которые аккуратно пожаловался Калачев, врачи сочли разновидностью нормы, посоветовав принимать успокоительное и параллельно заняться спортом. Ни то, ни другое не помогло. Таблетки несколько снизили остроту эйфорических ощущений, но никак не частоту позывов. Бег и упражнения на турнике и вовсе давали обратный эффект. Приведенное в тонус тело начинало само выписывать кренделя, становясь практически неуправляемым. Хорошее еще, что на спортивной площадке все эти художества смотрелись, как некий экзотический тренировочный комплекс.
Ужас ситуации состоял в том, что Калачев, привыкший к волнам блаженства, не мог уже так просто от них отказаться. Подсел, как говорится, на иглу, которая вонзалась в него откуда-то из области сумасшествия. "Я должен научиться этим управлять", - сказал себе Константин. "Пусть все остается как есть, но под моим контролем". И менеджер-психопат отважно ринулся в дебри своего подсознания, вооружившись религиозными доктринами и передовыми философскими теориями. Он даже не осознавал, насколько рискованным был его поступок. Несколько навязчивых идей, попав на благодатную невротическую почву, могли бы сделать его положение клинически безнадежным. Однако Калачеву повезло. Прежде чем его мозг взорвался от взаимоисключающих догм, он успел наткнуться на идею ветвящихся реальностей. Идея заключалось следующем: каждый вариант любого события так или иначе реализуются, но в разных вселенных. Делая свой выбор человек, просто перемещается между этими реальностями, а не создает их. Существуют, например, реальности, где не было ледникового периода, Бразилия стала чемпионом мира по хоккею, монголы завоевали мир, и.т.д. И если ты, скажем, фанат Чингисхана, то тоже можешь как-нибудь попробовать попасть к нему в гости. Теоретически, почему бы и нет.
"Ага", - подумал Калачев. "Может быть, это как раз мой случай? А вдруг мои ужимки как раз связанны с переходами из одной реальности в другую?". Эта теория показалась менеджеру перспективной, и он принялся ее развивать с упорством, граничащим с одержимостью. Допустим, рассуждал он, во вселенной происходит некоторое событие, так или иначе затрагивающее меня. Срабатывает защитный механизм, ход субъективного времени ускоряется или замедляется, и я перескакиваю в благоприятную реальность рывком, волевым усилием, воплощаемым в движении. Стоит промедлить, и равномерный поток времени затянет в болото, разъединит со светлым будущим. А иногда напротив нужно повиснуть в безвременьи, чтобы не быть унесенным мутным потоком перемен. Свет! Вот оно! Я ведь его реально вижу во время своих экстазов. Получатся, что человек- существо вневременное, он живет одновременно и в прошлом, и в будущем. Когда же контакт с этим будущим разрывается, это ощущается, как возникновение на пути камня. Камня, перегораживающего пещеру духовных богатств, сдвинуть который обычно не удается. И тогда ты отходишь в сторону, смиряясь с утратой. Со временем это приводит к тому, что лучшие качества человека оказывается распределенными по разным вселенным. Где ими пользуется или его двойники, или совершенно посторонние силы.
Теория Калачева казалось ему самому непротиворечивой вплоть до того, как он задумался о своих приключениях на спортплощадке. "Сигналы вселенной", получаемые после занятий физкультурой возникали чаще, были гораздой и острее всех прочих. Не могла же вселенная быть настолько территориально избирательной? В итоге менеджер решил согласиться с тезисом "в здоровом теле - здоровый дух". Переиначив его в том смысле, что тренированное тело позволяет лучше ощущать вероятности бытия. С большим запасом времени и более тонко. Калачев вспомнил о шаманских плясках. По его мнению, они служили целям перемещения между реальностями. Константин склонялся к тому, что перемещался не только инициатор обряда, но и все в нем участвующие. Это натолкнуло его на мысль, что внутренний ритм одного человека может увлечь за собой другого и перенести его в духовном смысле туда, куда ему вовсе и не нужно. Что уж говорить о ритме толпы. Только сейчас Калачев осознал, насколько он может, быть разрушительным.
Теперь он понял, зачем люди покупают себе машины. Лучше уж запереть себя в консервной банке, чем случайно синхронизироваться с каким-нибудь придурком и его представлениями о счастье. Бррр! На почве этих рассуждений у менеджера развилась самая настоящая человекобоязнь. В офис он больше не вернулся. Уволился по телефону и начал искать работу на дому, предварительно станцевав получасовой "танец победы". С первого раза танец не помог. Пришлось отплясывать еще и еще, пугая полуночников, выгуливающих собак и вызывая смех у компаний подвыпившей молодежи. Теперь у Калачева была репутация психа не только на работе, но еще и по месту жительства. Однако тот не унывал, продолжая вырабатывать свой собственный уникальный ритм движений, мыслей и поступков. И вскоре он был за это вознагражден. Ему подвернулась неплохая вакансия переводчика. Языки он знал, платили неплохо, кроме того Константин с некоторых пор любил порассуждать о различиях в восприятии времени у разных народов. Некоторые нации обходятся, скажем, простым будущим и прошлым временем. Другие громоздят сложные конструкции, учитывая причинно-следственные нюансы. Зачем? В чем тут суть? В осознании многовариантности бытия? В развитии навыков мышления? В культурной идентификации? Может быть, именно общность в ощущении времени сильнее всего сближает людей. Может быть, именно она обособляет нации, обеспечивая связь с душами предков и в целом с прошлым. Так что новая работа пришлась в масть, ее главным плюсом была дистанционность. Все служебные вопросы можно было утрясти по электронной почти или по Скайпу. Денежный перевод на карточку осуществлялся по факту текстового перевода. Красиво, технологично, символично. У Калачева, наконец, появилась возможность абстрагироваться от общества и сосредоточится на самом себе. Что он и сделал.
Просиживая над текстами, Калачев тренировал свою способность проникать в сюжет. Он старался его увидеть с позиций непосредственного участника, чье будущее и прошлое очерчено в рамках действа. Ему удавалось почувствовать жар просыпающегося вулкана, прохладу тропического леса, ритмичные удары морских волн. С каждым разом такие ощущения становились все более реальными. Впрочем, это было лишь следствием работы над основным проектом, проектом создания карты времени. Собственно, некое ощущение временной оси у него сложилось давно. У каждого десятилетие была своя плотность, свой доминирующий цвет (а также свой резон, свои колокола, своя отметина), оставалось только склеить их воедино. А вот с этим были проблемы. Временные отрезки соединялись почему-то нелинейно, образовывая сложное многомерное пространство. Некоторые декады в сознании Константина наслаивались друг на друга на друга, как ингредиенты гигантского бутерброда. Другие отрывались от своих предшественниц и уходили куда-то в сторону или вверх. Словом, картина получалась та еще. Так и не сумев ее упростить, Калачев сосредоточился на придании ей гладкости и, собственно, на запоминании. Ему хотелось достичь как можно большей точности погружения, хотя бы в пределах месяца. Он рассчитывал таким образом отыскать и вернуть свои способности. Какие именно, Калачев толком не знал. Но был убежден, что таковые у него когда-то присутствовали. Присутствовали, но ушли в параллельные ветки истории, поддавшись чужому ритму, чьему-то деструктивному влиянию.
Путешествия в мир детства и юности приносили свои плоды. Калачев чувствовал, что его интеллектуальные возможности обострились до предела. Он и раньше не жаловался на память, но теперь она стала почти что фотографической. Стоило лишь отмотать "ленту", и событие воспроизводилось на внутреннем "дисплее" во всех деталях. Перемотка давалась легко еще и потому, что Калачев постепенно осознавал себя как существо вневременное, находящееся в стороне от созданного им графика. Выделив из временной ткани светлую субстанцию, знакомую ему по приступам эйфории, он превратил ее в персональный кокон. На первых порах на поддержание кокона уходило довольного много сил, физических в том числе. После длительного погружения в себя мышцы болели, как после многочасовой тренировки. Однако Калачев терпел, считая, что это поможет ему сохранить свою целостность. Это была особая форма концентрации, первой фазой которой было предельное расслабление и отделение посторонних сигналов от внутреннего ядра личности. Переосмыслив древний принцип "все свое ношу с собой", адепт-самоучка старался удерживать себя от непроизвольного контакта с будущим. Будущее в пределах следующего столетия также было нанесено на его карту времени.
Постепенно кокон стал поддерживаться на уровне рефлекса. Вот теперь Калачев чувствовал себя защищенным. Вылазки в магазин и в другие публичные места больше не напоминали спецоперации на территории врага. Константин чувствовал себя выше и сильнее обывателей. Ему представлялось, что он существует в другом, более высоком спектре бытия. Когда же на него накатывало двигательное возбуждение, Константин воспринимал это с иронией: надо же, какая-то жалкая муха покусилась на льва. "Лев" действительно стал толстокожим. Он легко распознавал чужие наводки и сбрасывал их с себя простым щелчком пальцев. Парадоксально, но возвысившись в своих глазах над окружающими, Калачев стал больше тяготеть к общению с ними. Видимо, для полноценного выхода в "большой мир", ему нужен был некий внутренний гандикап. Если "старый" Калачев придерживался девиза "мужики не танцуют", то его обновленная версия охотно посещала клубы и дискотеки, обмениваясь ритмами (и не только) с молодыми симпатичными особами. В одном из подобных мест он и повстречал свою будущую супругу.
Молодости присуща особая пульсация, это известно всем. Молодежью движет импульс, который дает им вселенная в момент рождения личности в материальном мире. Ах, если бы юноши и девушки умели использовать его экономно и разумно. Увы, увы. Как правило, они удовлетворяются банальным переносом себя в пространство предрассудков и скоропортящихся благ, подменяя ощущение вечности хрупким комфортом и самоуспокоенностью. Ограниченность и недолговечность, присущая вещам, постепенно передается их душам. Как итог, души начинают ветшать и разрушаться. Калачева же подобная перспектива категорически не устраивала. Нащупывая контакт с детством, он не гнушался помощью профессионалов, то есть тех, кто этот самый контакт еще не успел потерять. В силу своей предрасположенности Калачев счел, что обмениваться опытом на танцевальных площадках ему будет проще всего.
Молодость оказалась штукой заразной. Когда Калачев признавался своим партнершам, что ему около тридцати, те воспринимали это как шутку. Сейчас он больше напоминал студента старших курсов. Вид танцующих девушек приводил его в возбуждение, а затем окунал в транс. В этом состоянии Калачев отчетливо различал в танце "сигналы" вселенной, улавливал ее стремление расширяться и познавать себя. Подобный ритм был ему по душе. Когда Калачев пропускал его через себя, то чувствовал как тело "перезагружается". Калачев не был неблагодарным потребителем, он тоже генерировал, тоже излучал, тоже подчинял своему напору. Переводил танцы в интимную плоскость, в случаях, когда это было уместно. При этом он выстраивал ритм таким образом, чтобы у двух горячих сердец не образовалось ненароком общего будущего. Впрочем, однажды оно все-таки образовалось.
Алиса сама подошла к нему, начав беседу вопросом: "По-моему я тебя где-то видела". То ли это был банальный подкат, то ли предназначение, то ли Калачев в процессе преобразования действительно вобрал в себя чужие черты (он всерьез рассматривал и эту возможность), факт остается фактом: присутствие Алисы сделало его вселенную более гармоничной и осмысленной. В самых разных ситуациях худощавая рыжая аспирантка умудрялась подстраиваться под его ожидания. Алиса могла быть и послушной исполнительницей, и движущей силой. Вместе они образовывали почти идеальную ритмическую единицу, так полагал Калачев. Алиса, очевидно тоже, иначе она бы так легко не согласилась переехать к нему, а затем и официально оформить отношения. Так в жизни Калачева начался новый этап
Новоиспеченный супруг полагал, что обладает достаточным резервом прочности, чтобы взвалить на себя дополнительную "ношу". Семейные отношения он рассматривал как вызов, проводя аналогию со штангистом, готовящимся покорить рекордный вес. Если вдруг не потяну, рассуждал Калачев, сброшу лишнюю нагрузку, только и всего. Как бы то ни было, Константин всерьез нацелился сформировать новую ячейку общества. Его терпение было поистине безграничным, он натренировал его, усмиряя свои экзотические припадки. Впрочем, Алиса не так часто давала ему поводы для неудовольствия. Она не предъявляла мужу претензий по поводу не самого высокого заработка, была почти равнодушна к статусным вещам. Ее интересы хотя и не ограничивались одной наукой, но так или иначе подчинялись ей. Алиса была по-своему прагматична, любое общественное явление она пыталась подвести под формулу, теорему или физический закон. Калачеву было очень интересно разговаривать с ней о физике высоких энергий. Его дилетантские рассуждения о пределе познания и воплощении философских концепций в элементарных частицах Алиса воспринимала благосклонно. Даже хвалила, за неординарный подход, утверждая, что такие беседы очень помогают в ее работе. Лучшей похвалы для доморощенного философа и придумать было нельзя. Если раньше Калачев всеми силами старался отгородиться от остального мира, то теперь он был совсем не против провести свою вечность вместе супругой.
После женитьбы Калачев на некоторое время забросил свои психологические эксперименты. Решив, что будет довольствоваться малым набором сил, пока его вселенная расширяется столь активно. Трудности, возникшие после возобновления "прогулок" в прошлое, он связывал с тем, что изменения в его жизни еще не "переварились" полностью. У него как-будто появился якорь в реальном времени. Периодически, Калачеву удавалось его отцеплять, после чего возникла уже проблема с возвратом. Прошлое, в которое он так стремился, казалось, не хотело его отпускать в реальный мир. Калачев рассчитывал, что "темпоральный экспресс" вскоре вернется на привычные рельсы. Но получилось иначе.
Когда Алиса сообщила ему, что беременна, первым чувством Константина стало облегчение. Это было облегчение человека, узревшего, наконец, корень своих проблем. Часть его энергии, очевидно, потратилась, создавая новую жизнь. Как скоро она теперь восстановится? Изменятся ли его взаимоотношения с вселенной? Этого Калачев не знал. Какая-то его часть радовалась наследнику, в том, что это будет сын, Калачев даже не сомневался. Алиса аккуратно внушала ему мысль, что целью и смыслом семейной жизни является рождение детей. Долг каждого гражданина, говорила она, воспроизвести себя в потомках. Калачев, в целом, был с нею согласен. Однако он в тоже время боялся нарушить свой хрупкий психологический баланс. Проект самосовершенствования был еще не закончен. Калачев полагал, что появление наследника выведет его из авангарда эволюции, но приобщит к одной из вечных категорий, категории творца. Это как минимум потребует обновления карты времени. Пока же "темпоральный экспресс" буксовал и буксовал сильно. Калачев привык черпать ощущения из детства и юности, они давали ему гораздо больше удовольствия, чем реальные путешествия по экзотическим местам. Путешествовать он тоже любил, однако считал впечатления от поездок вторичными. По его мнению, они давали лишь тень от того восторга, с которым ребенок делает свои первые шаги. Вот этого самого восторга Калачев неожиданно и лишился.
Без морального допинга Калачев стал нервничать и раздражаться, как обычные люди. Они с Алисой начали пререкаться по мелочам. Иногда Калачеву хотелось уйти далеко, громко хлопнув дверью. Умом он понимал, что жена капризничает не в силу дурного нрава, беременным капризничать положено. Однако поделать с собой ничего не мог. Его защитный "кокон" без подпитки из прошлого истончился. Калачев все чаще ловил себя на желании станцевать прямо на улице, чтобы сбросить негативный потенциал. Не желая опять становиться пугалом для соседей, Калачев начал сверх меры разумного раскачивать, ускорять свой межвременной экспресс. И тот однажды не выдержал, и, фигурально выражаясь, сошел с рельс. При этом сам Калачев то ли сошел с катушек, то ли реально застрял в прошлом.
Константин никак не мог поверить в свое перемещение. Но сколько он не пытался повлиять на осязаемую реальность, та ни поддавалась ни в какую. Его ощущения оставались яркими, но сам чувственный спектр сузился довольно прилично. Прощупывание, пощипывание и разглядывание окончательно убедило Калачева, что он "попал". По-видимому, временная ткань не выдержала грубого обращения, и порвалась, перенеся сознание экспериментатора в тело школьника. К счастью, тело было его собственным. В сознании всплыла подсказка, что он недавно окончил третий класс и сейчас пребывает на каникулах у бабушки
Поразмыслив, Калачев решил, что этот вариант не из худших. Он знал о теории вечного возвращения, согласно которой человек обречен был проживать одну и ту же жизнь вплоть до конца времен. Его случай, очевидно, был особым. Обладая знанием будущего и способностью "перепрыгивать" из одной вероятности в другую, Калачев запросто мог отойти от шаблона. Если только вселенная этому не воспротивиться. Степень ее терпимости как раз и предстояло выяснить.
Подходящий случай представился через пару дней. Провожая друга в футбольную школу, Костя позволил себя уговорить, и записался вместе с ним. В своей прошлой жизни он так и не отважился на этот поступок. Теперь же "пожилой мальчишка" опасался, что вселенная как-то выскажется по поводу его самоуправства. Время шло, но ничего подобного не происходило, его импровизация, похоже, так или иначе получила одобрение "в верхах". Тренироваться Косте понравилось. Подобно "пи-человеку", герою известного фантастического рассказа, он мог вилять на игру одним лишь неожиданным жестом или движением. Он, например, знал, что стоит ему в определенный момент наклониться перевязать бутсы, и нападающий вскоре идеально откликнется на его пас. То, что для других выглядело, как суеверие, на самом деле было своеобразным мостом, ведущим в благоприятную вероятность. Неудивительно, что с такими навыками Костя быстро приобрел репутацию диспетчера-вундеркинда.
Ему всегда импонировал футбол. Константин искренне не понимал тех, кто считал футбольные баталии скучными только потому, что удачные действия игроков не конвертируются сразу в набранные очки, как, например, в баскетболе. С точки зрения Калачева, это особенность футбола, напротив, была его преимуществом. Болельщик мог упиваться предвкушением победы, которая складывалась из неочевидных штрихов, верить, что неудачный для его команды рисунок игры, можно "перечеркнуть" в одночасье. Присущие футболу монотонность и механистичность делали его похожим на секс. Который, если рассудить, тоже довольно однообразен, что никак не влияет на его популярность у широких слоев населения. Именно вследствие возможности для "спортсмена" упиваться предвкушением "развязки". Иногда Калачеву казалось с трибуны, что он видит перед собой не две конкурирующие команды, а два гигантских организма, которые ласкают друг друга, стремясь занять доминирующую позицию.
Засветившись в юношеской сборной, Калачев начал грезить о зарубежном контракте и готовиться к карьере миллионера-плейбоя. И вот тут он, наконец, услышал окрик вселенной, сказавшей ему "стоп". Калачеву открылось дерево реальностей, из которого ясно следовало, что глобально влиять на историю ему запрещено категорически. Любые его попытки стать мировой знаменитостью будут пресекаться травмами, катастрофами, вооруженными нападениями и прочими "слепыми" превратностями судьбы. Он мог реально рассчитывать лишь на роль местечковой звезды, феерящей на где-то обочине. Вот Калачев и феерил. Но аккуратно, избегая участвовать в тех матчах, относительно которых у него были плохие видения. Болельщики нередко поругивали его за мнительность и подверженность травмам (эти травмы Калачев большой частью придумывал себе сам, оправдывая свое неучастие в ключевых матчах). Но в целом его любили, считали своим парнем, хотя и с заскоками.
После разговора с премьером, Калачев осознал, что комфортность его нынешнего существования поставлена под угрозу. Идти наперекор пожеланиям власть имущих - это знаете, чревато. Калачев смотрел в будущее, но не видел в нем ничего хорошего для себя. Если он соглашается играть, то через месяц становится жертвой теракта. Если отказывается, то попадает в тюрьму по надуманному обвинению. "Может быть, тело подскажет мне решение?" - подумал Калачев. Сообщив тренеру, что будет тренироваться индивидуально, футболист принялся выполнять свой фирменный "танцевальный" комплекс. И хотя он очень надеялся на откровение, откровение так его и не посетило. Зато посетил кое-кто другой: после тренировки к Калачеву подошел президент клуба.
- Костя, ты должен уступить, - президент сразу взял быка за рога, - Проблемы могут быть не только у тебя, но и у всей команды.
- А что если..., - начал Константин, но президент его перебил:
- Не стоит. Если ты опять симулируешь травму, тебя мигом разоблачат. Не хмурься, я про твои закидоны знаю, но молчу. Ты человек сложный, давить на тебя не в моих интересах. Ты же у нас главная звезда. Я просто хочу защитить свои капиталовложения.
- Тогда, может быть, нужно...
- Не нужно. Если ты попробуешь поднять шумиху в прессе, то эта пресса тебя же и сожрет за личностный сепаратизм.
- Понятно...Разрешите хотя бы...
- А вот это попробуй. Тебе поручено играть за сборную, вот и сыграй. А как оно получится, кто ж его знает. Можешь жаловаться на меня, на тренера, загоняли, мол, заставляли играть с травмами по ходу сезона, вот усталость и накопилась. Уяснил?
Калачев кивнул, хотя ему хотелось с размаху хлопнуть себя по лбу. Такое простое решение, а в голову почему-то не приходило. Наверное, потому, что он слишком долго жил по принципу или делай хорошо, или никак. Смущало еще и то, что будущее после такого его поступка не просматривалось вообще. То есть абсолютно. Взвесив все имеющиеся альтернативы, Калачев выбрал неопределенность.
В сборной его приняли насторожено. Калачев, впрочем, стремился не найти друзей, а просто отбыть повинность. Тренер сборной обещал ему место в основном составе, намекнув, что это решение не его, а вышестоящих властей. Пресса нарекла Калачева "мобилизованным пацифистом" и "нашим секретным оружием". Ему пришлось раздавать кучу интервью, уныло долдоня, что в этот нелегкий час мы обязаны все как один встать на защиту родины. Константин повторял заученные фразы, чувствуя, что от многочисленных повторов внутри него что-то меняется. Он не стал в этом разбираться. И, как оказалось, зря.
Матч начался так, как он и ожидал. Соперник ушел в глухую оборону, удерживая преимущество, добытое в первой встрече. Калачев старался обострять, но так, чтобы его передачи чуть-чуть не доходили до адресата. Выбирать такие "неправильные" вероятности было для него непривычно, но Калачев справлялся. Футболист был собою доволен: никто не сможет упрекнуть его в саботаже или в отсутствии старания. А то, что не получается, так это соперники хорошо играют, партнеры не успевают и вообще. Се ля ви, как говорится. Тем временем, атмосфера на стадионе накалялась. Болельщики неистово поддерживали команду, срывая голоса и отбивая ладони. Когда пошло добавленное время, стадион встал и затянул гимн. У Калачева аж мурашки пошли по коже. "Что же это я", - промелькнуло в его голове . "В этот нелегкий час все должны, как один... А я тут, понимаешь, филоню. А ну, поберегись!". Получив мяч, Калачев присел и укусил себя за запястье до крови. Это был жесткий, но действенный способ расширения сознания. Сквозь боль он нашел-таки вероятность, где пришедший в штрафную вратарь, забивает гол после его подачи с углового. Калачев, не мешкая, скользнул в нее и дальше тело действовало уже на автомате. Через секунд двадцать или тридцать стадион взорвался от криков "гол". В этот момент в глазах у Константина потемнело и он потерял сознание.
Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечо.
- А, что, - Калачев вскочил с дивана и увидел Алису.
- Ну ты даешь, - изумилась жена, - Такой матч проспать умудрился.
- Матч? Какой матч? Так наши выиграли? - Константин все никак не мог прийти в себя.
- Ага. Затолкали на последней минуте. Я смотрела сериал, так его прервали и сообщили радостную новость. Думала, ты уединился, чтобы посмотреть футбол, а ты дрых, оказывается. Эх, Калачев, а я еще считала тебя патриотом.
Хотя последние слова были сказаны в шутку, в глазах Константина видимо отразилось что-то такое, из-за чего жена поспешила выйти. А Калачеву хотелось выть. "Как же я мог купиться на такую дешевую пропаганду?", - недоумевал он. Никакие скандирования болельщиков прежде не заставляли его поступать необдуманно. Чувствуя приближение негативного будущего, Калачев действовал по принципу "ваши ожидания - ваши проблемы" и просто дистанцироваться от него. Так было, пока он играл на клубном уровне и за молодежные сборные команды. На уровне национальных сборных все оказалось гораздо сложней. Волны чужой воли накатывались на него одна за другой, приводя в движение конструкции, заложенные еще в детстве. "Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя, спрашивай, что ты можешь сделать для своей страны". Идиотский принцип, если вдуматься, заставляющий человека воспринимать себя, как одноразовое оружие. Увы, будучи оглушенным чужими эмоциями, незадачливый футболист в какой-то момент смог себя идентифицировать только так.
В принципе, вселенная обошлась с ними довольно мягко. В награду за исполненный гражданский долг его всего лишь отбросило в базовую реальность, правда, на пару лет вперед. В этой жизни у него были жена, сын и непыльная работа. А вот специфических способностей, позволяющих манипулировать вероятностями и путешествовать во времени - не было. Прошлое сложилось с будущим и в сумме дало ноль. Теперь Калачев ощущал себя не гражданином вечности, а обычным смертным. Предсказать его дальнейшую судьбу было несложно: семья, быт, карьера, воспитание детей. Служение обществу на должности рядового обывателя. Осознав свои перспективы, Калачев впервые в жизни захотел напиться. К счастью, в баре обнаружилась водка.
- Что ж, героя из меня не получилась, придется переквалифицироваться в управдомы, - произнес Калачев заплетающимся языком, прежде чем с силой запустить в телеэкран пустой бутылкой.
- Лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся, - сообщил он жене, которая тут же прибежала на шум.
Осколки плазменной панели действительно напоминали льдинки.