Аннотация: Говорят, когда писатель начинает писать о политике, он заканчивается, как автор. С другой стороны, если человек перестает думать о жизни, он перестает быть человеком... И как быть?
Мечта идиота
Удивительным было утро в приветливом городе N. Удивительность его заключалась вовсе не в том, что солнце быстрым шагом взбежало и заняло положенное светилу место в центре небосвода, невзирая на то, что с самых ранних часов, когда почти все нормальные жители города, не занятые изнурительными ночными трудами, еще досматривали яркие предрассветные сны, шел мелкий промозглый дождь, накрывший N сплошной сетью мелких серебристых лужиц. В этом, на самом деле, не было ничего странного, обычное утро обычного дня. А вот количество мелких палаток, накрывших одну из центральных площадей, словно грибная поросль аккурат после дождя, воистину, вызывало удивление.
По крайней мере, так казалось молодому человеку, приехавшему в город с северо-западного направления, по усыпанной колдобинами приморской дороге (обещали отремонтировать уже два года, когда проедет мэр, а его нелегкая все несла другими путями, назло отчаянно чертыхающимся водителям, направляюшимися после очередной ямы прямиком на тлетворный для кармана и бюджета ремонт ходовой), по которой его привезла стремительная попутка с необычно совестливым водителем Колей, слупившим всего две цены вместо намеченной расценки за маршрут. Зонтика при новоприбывшем как на грех, не было, как не было и багажа. Молодой человек вступал навстречу наступающему утру города N, солнцу и дождю, налегке, в ослепительно белом костюме, который постепенно покрывался мокрыми пятнами по мере приближения к центральной площади, неотступно манившей путника, как море манит чаек и любителей намусорить. Костюм необратимо терял в своем белоснежном великолепии, набухая влажными буграми, словно изжелтая промокашка в тетради первоклассника. "Впрочем, это все равно костюм с N-километра, по 300 рублей", - мысленно утешил себя молодой человек, хотя утешение, признаться, было слабое. На ногах у него были лакированные коричневые туфли без носков, на одном из которых уже успела отстать часть подошвы (куплено в том же месте, что и костюм), и при движении он напоминал лязгающую пасть маленького крашеного крокодильчика.
Невзирая на это, молодой человек ступал уверенным шагом опытного путешественника, который даже без карты в совершенно незнакомом городе без труда найдет главные улицы, спуск к морю (озеру, лиману, бассейну) и Макдональдс. Последний не надо было искать, он находился прямо на площади, пока еще пустой и безлюдный, под фигуркой приветливо машущего культей оранжевого клоуна с поперечной надписью на груди "Смотри, жираф!" чья-то недрогнувшая детская рука вывела мелом на мокнущем асфальте: "Смотри, кулак!". "Смотрят классику. Уважаю", - вслух сказал путешественник, оглядываясь по сторонам. Дождь потихоньку стихал, солнце все ярче отмечало свое присутствие в зените, наливая светом улицы приветливого города, усыпанного палатками и помпезно возвышающимися фонарными столбами, которые почему-то продолжали гореть, празднуя экономию электричества. "Да-да, ведь на носу выборы", - сам себе напомнил молодой человек, хмуря тонкие брови, отчего орлиный профиль его становился похожим на римский портрет Цезаря на древней монете. Хотя молодой человек отнюдь не обладал богатой родословной (хотя отец его и был турецкоподданным, но в Турцию к себе почему-то никогда не звал) и не намечал себе подобных лавров, как могло бы показаться случайному прохожему, наблюдающему со стороны за прибытием со стороны Новокиевской трассы могучего статного мужского тела, облаченного в белоснежный с иголочки костюм, еще не подпорченный дождевыми каплями.
Нет, планы у молодого человека были намного проще. И все они, точнее, пока всего два плана, были связаны с приближающимися в городе выборами. Он рассчитывал вклиниться в какую-то счетную комиссию и получить законный гонорар в размере 300 американских единиц или же, возможно, начать продавать предвыборные листовки, которые некоторые кандидаты имели неосторожность раздавать бесплатно. Однако, оба плана имели свои недостатки. В счетной комиссии могли запросто побить разгоряченные сторонники того или иного кандидата, а своим внешним обликом, исполненным горячей притягательности для всего женского пола, молодой человек весьма дорожил хотя бы как памятью покойного папаши турецкоподданного Сулеймана-Бендер-бея, прожившего долгую и яркую жизнь и оставившего сына без какого-нибудь приданного за наличием отсутствия такового. Продажа же листовок даже всего по пятьдесят копеек за штуку была занятием довольно хлопотным и утомительным. "Не чистая работа", - решил про себя молодой человек. - "Овес нынче дорог, а время тем более".
Раздумья молодого человека были самым неосторожным образом прерваны облаком пыли, появившегося невесть как перед самым его носом. Сын турецкоподданного мощно чихнул, затем еще раз, чих эхом облетел полупустую площадь, заставив полусонных воробьев встревоженно покинуть насиженные ветки облезлых кустов, по бокам окружавшим площадь в компании с симметричными клумбами.
- И Вам доброго здоровьечка! - отзывчиво воскликнул румяный дворник в ушанке, съехавшей на самый бок и только чудом держащейся на левом ухе, в ответ на невразумительное бормотание молодого человека, содержащее местами элементы деструктивной лексики. Именно его стремительное шварканье здоровенной рыжей метлой по тротуару и возымели пылеобразование в прохладном утреннем воздухе, потревожившее чувствительное обоняние великого комбинатора. - Отак и живем, ни здрасьте вам, ни пожалуйста. А потом голосуй за этих!
- Здрасьте Вам, отец, - отчихавшись, заметил молодой человек. - И, пожалуйста, уймите на время свой пыл в махании этой палкой, отчизна вам этого не забудет, и я лично. Доложите-ка мне лучше, фельдмаршал, настроения в городе нынче какие?
-А черт его знает, - искренне удивился приветливый дворник. - Жрать нечего, какие настроения там? Кому Кукунович мил, а кому и Мулька, сдается, чехлы навострила. Где платят, там и поставим галочку. А где не поставим, так за нас поставят. Поди ж, и разницы никакой. Все одно лучше не станет!
- А что надо, отец, чтобы лучше стало? - спросил молодой человек, внимательно выслушав тираду политически подкованного дворника.
- Так пятьдесят грамм угостишь - и уже жить можно! - почесав в затылке, высказал наболевшее дворник.
- Чего ж хорошего человека не порадовать, - согласился с аргументом молодой человек, после чего оба направились к ближайшему рано открывшемуся винному лотку, который не желал терять своих клиентов, придерживавшихся золотого принципа: "С утра не выпил - и попал". Рядом разворачивалась молодуха на железном окрашенном полинялой желтизной лотке с привлекающей внимание синей надписью: "Яйца от Яйценюка".
Через двадцать минут они уже были лучшими друзьями и горячо говорили за жизнь, причем говорил больше дворник, а молодой человек внимал, вставляя редкие, но очень меткие реплики.
- Вот этот Яйценюк, или как его, там, - возмущался враз раскрасневшийся еще больше дворник, воинственно размахивая снятой с чуда ушанкой на предмет снаряда для метания, который вот-вот грозился уйти в полет для побития нового мирового рекорда. - Придет и всех спасет. Ага, ждите! Это хто? Это что вообще такое?! Ась, спрашиваю?!? Как его жена вообще дома называет хоть?! Это вот... Яйценичишка? Яйценишочек мой?.. Ненаглядный... Яйца он, понимаешь, продает, - он постучал по металлу лотка с означенной надписью. - Чьи?! Народные! А нам яйца зачем? Нам хлеб нужон, колбаса, рыба... А яйца эти что?!
- "Что яйца Гекубе, что она им", - машинально процитировал молодой человек. - Может, человек их сам высиживал, - предположил он. - Старался. Сидел днями, в туалет не мог выйти. А вам все не по нраву. Молодой, перспективный, с яйцами. Чем не кандидат?
- А может и так, - задумался дворник, в душе философ на метле. - Только я тебе что скажу: новое надо. Новое! Новая метла всегда по-новому метет. Не то, чтобы совсем хорошо метет. Но хотя бы работает. Да только где там новые? Нема их там. А старая, - он постучал по своему орудию труда, - не метет. Потому что сразу была поломанная. А что, никто не видел? Видел. Только всучили деду, мне, то бишь - на, грят, мети. А я куда денусь? Я как и все. Заложник Конституции, - повторил явно чьи-то услышанные слова дворник и вздохнул, обдав молодого человека густым винным ароматом с ощутимой примесью чистых спиртных паров.
- Да, - ответно вежливо вздохнул любезный молодой человек, хотя содержание кислорода в окружающем воздухе явно упало до критического уровня, - тяжела ты шапка Мономаха, по Сеньке не пойдет, пожалуй. А любят у вас эту... агитацию? - спросил он, чтоб переменить тему.
- А чего ж ее не любить, когда весело с нею? - простодушно заметил дворник. - Когда накормят, когда напоят под это дела, когда рассмешат. И жизнь уж - эх! - кажется, налаживается, ну вот-вот. А потом все как обычно. Залез тудой и сидит, сосет через трубочку народное достояние. Джипы эти, мартини, картини всякие, понимаешь. И своих этих, как их, спонсоров, привечает. А на нас им плевать. Нам тоже, но им плевать сподручнее получается. Попадают, - пожаловался старик, отирая с оранжевого бушлата нехороший отпечаток, оставленный, очевидно, одним из напуганных утренней жизнью воробьев.
- И вы, дедушка, плюньте, - посоветовал молодой человек. - Как плевали до исторического материализма горбатые верблюды с грустными глазами посреди карадагской пустыни. Чисто и от души. Глядишь, легче станет.
- Легче, скажешь тоже..., - проворчал щепетильный дворник. - Ну, плюнешь. А потом убирать кому, получается? Мене. Народу! - постучал старик по широкой груди, издававшей глухие мрачные звуки, подобные звуку от пустого бидона, при соприкосновении кулака с оной. - А я жить хочу, как человек. А не как эта, бибязяна, что с дерева спустилась. Вот ты бы, мил человек... чтобы ты сделал? Чтоб лучше стало? Сам?
- Я бы... - задумался молодой человек. - Я бы, отец, много чего сделал. Допустим, убрал бы все налоги. И ввел бы пошлины, что взымались бы за кретинизм в особо крупных размерах. Тогда б государственную казну за пару месяцев до отказа наполнили, и людям приятно, и работается легко. Ввел бы премии за труд хороший и производство, а за говорильню, разгильдяйство и пьянство на рабочем месте ввел бы штрафы стократные, чтоб неповадно было лентяям и смутьянам. Заставил бы наши заводы работать, даже если они этого не хотят, но ведь могут же! Посадил бы на центральной площади, здесь, пальмы и переименовал бы город в Новый Орлеан. На одном туризме новоорлеанцев сюда (захотят же посмотреть на чудаков) заработаем больше, чем на всех госпрограммах раньше. А потом они увидят, что здесь жить лучше, чем у них (мы же работать будем, а не что-нибудь!), и переедут сюда. За ними и другие потянутся, дешевая рабочая сила и тугие черные кошельки на заклепках. Все будут завидовать нам и нашему примеру и станут перенимать благой опыт, и тоже станут жить лучше, как люди, а не как эти, мохнатые чудовища, йети, что спустились с гималайских гор. И тогда город N становится центром... - молодой человек невольно замолчал, обратив внимание, что куда-то подевался разговорчивый дворник. Обернулся. И обомлел.
Его окружала многотысячная толпа, которая внимала каждому его слову, ловила изо рта, готовая аплодировать во всю силу тяжелых, потных ладоней. Люди. Они ждали и хотели чуда. Нашли своего мессию. Глаза их светились, озаренный лучезарной верой в приход скорого, лучшего, новоорлеанского будущего. Толпа все прибывала. "Скоро так появятся фотокоры, и тогда...", - невольно подумал популярный в новом городе молодой человек, который очень не любил фотографироваться по жизни. - "Надо что-то делать..."
- И тогда я, - сказал он, как ни в чем не бывало, продолжая импровизированную речь, - выхожу перед Вами, в просторном зале, в ослепительном белом костюме, весь такой успешный и замечательный, рассказываю Вам, как все здорово в Новом Орлеане, то бишь, у нас, все хорошо и просто прекрасно, как вдруг посреди моей речи на всех высыпается огромная бочка с конским навозом. Все, извиняюсь, в дерьме, а я стою один, такой чистый, в лучах прожекторов, и аплодирую, аплодирую, аплодирую...
Молодой человек снова осторожно огляделся вокруг. Увиденное несказанно обрадовало его.
Народ стремительно покидал место, расходясь по разным направлениям, один за другим. Площадь скоро опустела. Всем сразу стало скучно. Привыкли уже за эти годы именно к такому отношению, новый оратор, а нового ничего. Красивые речи, а цель одна - самому возвыситься, а всех смешать с дерьмом. В самом деле, ну что здесь нового?!
Молодой человек с облегчением вздохнул. Нет, не нужна ему эта слава. Слишком много побочных обстоятельств. И осложнений с кодексом, который, как известно, надо чтить. Проще продавать листовки или стать обычным многоженцем. В конце концов, у него еще много интересных планов и красивых городов, где он еще не побывал. В том числе город его мечты, где все, абсолютно все ходят в белых штанах... И горячие женщины в бикини, ванные с шампанским, визжащие коты, разбегающиеся из ванной с горячими женщинами в цветастых бикини...
- Кандидата в президенты из меня не вышло, - весело сказал он вслух, - придется переквалифицироваться в избиратели. По крайней мере, на какое-то время...
Время нормальных людей у власти еще не пришло. Но оно обязательно придет вместе с южным солнцем, что всходило над дорогой, по которой направился наш молодой человек. Хорошо, когда есть мечта, и когда есть целая жизнь, чтобы осуществить эту мечту. Так вперед! К морю, на юг. Навстречу людям и любви. За спиной его развевался белый шарф...