Аннотация: - А ведь он никому ничего плохого не сделал! Только хорошее! А какой человек был... галстук в горошек, скромный, стеснительный, пальта себе нового позволить не мог, не то, что нынешние... срам потеряли.
Лет десять тому назад, когда я стоял на "блошином рынке", пытаясь продать портрет Владимира Ильича Ульянова-Ленина в партийной кепке по цене тридцать рублей, (что по текущему валютному курсу составляло примерно один американский доллар), ко мне подошла дама бальзаковского возраста и долго-долго смотрела на незабвенный образ печальными глазами.
"Ну, - преждевременно обрадовался я, - сейчас точно купит. Эк, она его поедает, точно первую любовь!"
- Сколько стоит? - наконец спросила дама, сощурив густо подведённый глаз.
- Вам, мадам, отдал бы бесплатно! Честное слово, для себя берёг! Но жизненные обстоятельства складываются так, что волею судеб вынужден попросить с вас тридцать пять рублей, - сказал я как можно убедительней, дав для пущего эффекта слезу в голосе.
- Да-а-а, - задумчиво протянула дама, - Такого святого человека обосрали!
- Кого вы имеете в виду? - испугался я. - Если, в смысле засиженности мухами, то не извольте беспокоиться, портретное сходство не пострадало, все какушки я лично оттёр скипидаром! Вот - сами понюхайте!
- Чего мне его нюхать-то? И так вижу... - нахмурилась дама.
- Хорошо, - тут же уступил я, - берите за тридцать рублей и скорее бегите на митинг, а то без вас никак не начнут! Ампиловские активистки уже натянули на головы кастрюльки и только ждут сигнала, чтобы шарахнуть по ним поварёшками "Гром победы"!
Но бальзаковская тётка не приняла моей иронии. На её лице отобразилась обида за III интернационал, Коминтерн и пролетариев всех стран еликие никак не соединятся.
- А ведь он никому ничего плохого не сделал! Только хорошее! А какой человек был... галстук в горошек, скромный, стеснительный, пальта себе нового позволить не мог, не то, что нынешние... срам потеряли. В одном перештопанном костюме всю жизнь проходил, в нём и схоронили!
- Ампилова или Ульянова? - на всякий случай уточнил я.
Дама посмотрела на меня, как на врага народа.
- Берите за двадцать пять! - тут же согласился я, видя такое дело, - Дешевле не могу, честное слово, пустая рамочка дороже стоит.
- Когда какой праздник, я всегда включаю, и Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди! Открываю окно и нарочно динамики на улицу выставляю, чтоб все люди слышали, чтоб не забывали! А портрет-то хорош! Как живой прям... Вот так бы взяла и повесила бы на стену, на самое видное место! - мечтательно сказала дама.
- Ну, так берите - вешайте... целуйте перед сном! Какие трудности?
- Может, ещё уступишь?
- На сколько?
Дама томно закатила глаза, долго шевелила губами и, наконец, выдала чисто - по партийному:
- За пятёрку договоримся?!
Свою любовь к Владимиру Ильичу вождю мирового пролетариата, в добротной партийной кепке, она оценила в пять девальвированных рублей - оплату за проезд в трамвае!
- Да что ж это такое с людьми делается?! - возмутился я искренне, - Да ты посмотри, какая на нём кепка надета! Ведь натуральная германская шерсть! Где ты сейчас такую кепку найдешь?
- Кепка достойная, - не стала спорить дама. - Пожалуй, два рубля ещё накину.
- Пошла ты в жопу, контра недобитая! - сказал я ей в сердцах.
Дама не стала возражать, по-моему, она даже не обиделась, (в первый раз, что ли?). Только, отойдя на безопасное расстояние, обернулась и дерзко погрозила мне кулаком.
- Мы вас всех ещё пережуём, паразитов... - пообещала воздыхательница вождя неопределённо.
Но удивительнее всего оказалась реакция моих соседей по "торговому ряду". Нехитрый их товар, качеством и запахом напоминающий вывернутое содержимое помойных контейнеров, особым спросом у населения не пользовался. Возможно это их (торговцев) и озлобляло.
- А ты, значит, Владимира Ильича не любишь? - с нескрываемой издевкой спросил сосед справа. И было в его голосе столько сарказма смешанного с презрением, как будто я только что публично отрёкся от родной матери. Вероятно в его сознании сам феномен "нелюбовь к Ильичу" изобличал что-то такое в высшей степени аморальное и автоматически приравнивался к наркомании и детской проституции.
- Они щас только себя любят, - буркнула добрая пенсионерка слева.
- Да, я не люблю Ленина. - Честно признался я и широко развёл руками, как бы показывая размеры своей "нелюбви".
Вокруг меня, насколько видел глаз, раскинулся разноцветный табор "блошиного рынка", где люди разного возраста и социального положения пытались продать "сокровища Али-Бабы", всё то, что годами хранилось на балконах и антресолях из-за "выбросить жалко" и "в хозяйстве сгодится". Этот маленький оазис свободной торговли давно уже прикрыли, разумеется, по многочисленным просьбам трудящихся. Слишком резал глаз своим убожеством. Под благовидным предлогом, на месте бывшей торгушки по Коптевскому бульвару, ударными темпами возвели "Детский городок". Прямо под ЛЭП. И теперь под высоковольтными мачтами резвится детвора. Высокое начальство сказало, мол, это не опасно для жизни карапузов. Молодые матери им поверили.
С минуту сосед разглядывал меня, оттопырив нижнюю губу, словно ожидая за такие признания неминучей расправы со стороны Высших сил.
- Крупскую - тоже не люблю! - добавил я, обнаглев окончательно.
Небеса не разверзлись и громы-молнии не уязвили меня на месте в тот же миг, и планета Земля не лопнула под моими ногами.
- Я, между прочим, инженер с высшим образованием! - Не без обиды на провидение заявил сосед. - Я всю жизнь честно трудился, работал на оборону. А сколько мы понастроили, всё для вас, (очевидно, он имел в виду конфликт поколений), какие дороги проложили чёрте куда... какие ракеты поназапускали! И вот теперь, на старости лет, меня обворовали умники, вроде тебя и я вынужден продавать медали!
Теперь уже я оттопырил нижнюю губу, приглашая для посадки местных мух, и даже сделал шаг назад с целью разглядеть визави в деталях.
- Не в ту сторону ты дороги прокладывал! - сказал я ему очень зло, - Всю жизнь в НИИ портки протирал. Что заработал - то и жри теперь!
Инженер ещё долго бурчал про справедливость, про то, что нужно честно нефть поделить, вспоминал цифры "по сравнению с 1913 годом", про Сталина "которого на нас нет" и уповал на товарища Зюганова - несомненного будущего президента.
Я, добряк по натуре, купил у него медаль "Ветеран труда" за пятнадцать рублей. А он, чуть погодя, приобрёл у меня портрет Ленина за тридцатник. Скидки я ему не сделал из-за идейных разногласий. Портрет вождя был ему нужен, как козе баян, он взял его из принципа.
Когда-нибудь, потом, на излёте лет, когда я стану старым пердуном - рантье и обрасту жирком, как видный деятель немецкого рабочего движения Франц Меринг, я обложусь со всех сторон толстыми фолиантами и напишу: "Мой Карл Маркс" - фундаментальный труд полный слёз и скорби, некий: "Плач по международному рабочему движению и социальной справедливости".