Аннотация: вот, сочинил за десять дней январского бездействия.
ДЕЛО БЫЛО В ГУЛЬКЕВИЧАХ
Дорога эта знавала и лучшие времена. Ездили когда-то по ней колхозные "ЗиЛы", шустрые мотоциклеты с колясками сновали туда-сюда, и даже черная райкомовская "Победа" проскакивала, шелестя каучуковыми шинами. Не было, скажаете? Было, было, чего уж... И свадьбы на "Жигулях", и кавалькады "ЛиаЗов" со студентами, брошенными на "картошку"... Эх, было времечко, было, да прошло. Разогнали райком, а следом как-то тихо скончался и колхоз. Заросли пыреем поля, многочисленные деревеньки сошли на нет, и сама дорога, официально перекочевав в разряд грунтовых, навсегда исчезла со страниц автодорожных атласов.
Поторопились, поторопились картографы. Вот он, асфальт, никуда не делся. Да разве ж на грунтовке микроавтобус "Тойота" так бы трясло? О как прыгает: даже японские рессоры не спасают. Стажеру Ивану Босоногову это ясно, как божий день: за час езды прожектор набил на его лбу изрядную шишку. Прожектор этот в конце концов доканал его совершенно, у-у, проклятое казенное имущество! Да вот ноги еще втиснуты между тяжеленным аккумулятором и ресивером, затекли, ноют, но лоб ноет сильнее, и стоит ли удивляться, что после очередного кульбита с прикушенного босоноговского языка сорвались нехорошие слова? Простим ему эту слабость. Простим и поймем.
Тем более, что чувства Босоногова разделяет по крайней мере еще один человек. Человек этот - водитель Гриша, он же и оператор.
-Говорят, мерикосы свои тачки в Долине Смерти испытывают! - мычит он, подмигивая в зеркало Босоногову, - их "Форды" сюда бы! Фильтры у них то еще фуфло! Законно!
Григорий - патроиот своей страны, он состоит в рядах блока "За Родину!", и пьет водку - из принципа. Он не любит американцев и не любит американские товары.
Слова эти, кажется, привлекли внимание еще одного человека. Он свысока смотрит на Гришу, цедит сквозь зубы:
-Нашел чем гордиться: дорогами дрянными...
Водитель Гриша краснеет. По напряженной шее его видно, что он хочет возразить, но что-то его останавливает.
-Да нет же, Андрей Николаевич, я не о том! - не выдерживает он.
-Да нет же! Именно о том!
Гриша спорить отказывается: как-никак, а Казарин руководитель группы. Но главное, Казарин делает свою передачу. Шутка ли, полстраны "Анналы" смотрит! Казарин, размноженный на миллионах экранах, сильнее Гриши. Всем известно: гендиректор с его пиджака пылинки сдувает! Кто такой Казарин, и кто такой Гриша? И водитель молчит обиженно, вцепившись исцарапанными пальцами в баранку. Ну его к черту, этого Казарина!
А Казарина ни с того ни с сего начинает нести. Склонность к мрачным разоблачениям сделала его популярным: он любит срывать покровы. "До самых печенок достал! - восхищенно говаривал в таких случаях гендиректор и показывал большой палец, - Во репортаж!"
-Квасной патриотизм! - говорит Казарин голосом, исполненным трагической горечи, - Что может быть хуже квасного патриотизма? Он отвратительнее даже немецкого! Даже американского,а уж хуже этого ничего нет! Немецы носятся со своей кровью, американцы со своей воинствующей демократией. А мы? С разбитыми дорогами! Минусы меняем на плюсы. Гордимся самой крутой в мире мафией и умением хлестать водку!
Доводилось вам когда-нибудь бывать в театре на Таганке? Тогда, может быть, вы помните Гамлета, опутанного цепями, помните, как швырял он в партер жаркие слова. Так же и Казарин говорит сейчас, и так же дрожат мускулы его лица и так же срывается на сип голос.
- Ковыряемся в дерьме и еще имеем наглость болтать о русской духовности! - заканчивает он.
-Надо же чем-то гордиться, - тихо говорит стажер.
Его растерянные глаза сталкиваются с буравчиками Молчаливого - и отваливают в сторону. Молчаливый молчит (роль у него такая), выставив навстречу дороге немного скошенный подбородок. Босоногов искренне тщится вспомнить его фамилию, вспоминает - и не может. Фамилия такая, непонятная, то ли немецкая, то ли еврейская.
-А что плохого, если наши бандюки пару ихних буржуинов укокошат? - говорит ассистентка Вера, гоняя во рту сладкий чупа-чупс, - Я бы даже экспорт наладила: от нашего стола - вашему.
Глаза Казарина блещут, как два прожектора:
-Ты понимаешь, что говоришь, дура?
Вера фырчит потревоженной кошкой, отверачивается. Есть у Веры одно ценное качество: не умеет она обижаться на Казарина.
Казарин раскрыл было рот, но очередная яма, нырнувшая под колеса, помешала ему. Микроавтобус тряхнуло, и тряхнуло основательно: все подпрыгнули в креслах, как на пружинах, а щиток проклятого прожектора врезался Ивану в правую бровь, и тот замычал, мотая головой.
-Самые махровые патриоты - это люмпены, - произносит Казарин, немного успокаиваясь, - Даже не знаю, почему. Но нигде, нигде не встречал я такого патриотизма, как среди бомжей. Одно из самых почетных умений их жизни - умение опустошить поллитровку за один глоток, у них там даже тотализатор есть, кто больше глотнет. Один меня удивил чрезвычайно, хоть удивляюсь я редко. Так вот, этот парень говорил, что русский человек - самый живучий человек в мире. В качестве примера приводил себя. Он говорил, что вся его жизнь есть научный подвиг, и он пропитал себя спиртом только ради того, чтобы доказать свою теорию. Запад ненавидел лютой ненавистью, как я понимаю, за сытую жизнь. А между пьянками охотился на псов, и мясо потом шашлычникам сдавал. Это у него называлось "бизнес". В своей халупе устроил вялильню: нарезал филей тонкими ломтиками, натирал солью, золой, и так подвешивал сушиться. Это у него называлось "заготовки на зиму".
Фу ты, ну и Казарин: Ивану Босоногову даже жарко сделалось. Тайком оттягивает воротник свитера, глотает спертый воздух кабины. Косится на Молчаливого, но того такими разговорами не проймешь. Молчаливый каменен: смотрит в лобовое стекло, узлы мускулов катаются под желтой, обтянувшей скулы, коже. Твердый человек.
А весна за окном накачивает воздух соками, и поют скворцы, и сережки на березках висят гроздьями. Солнечные зайцы струятся по капоту, и с него сигают на лысину к Грише, с лысины на ресивер, с ресивера на круглые коленки Веры, и Босоногов нет-нет, да и поглядывает на них украдкой. Да, друзья мои, за окном весна!
-Останови-ка! - вдруг говорит Казарин, хлопая Гришу по плечу.
"Тойота" тормозит, мягко оседая на задние шасси. Казарин выпрыгивает из кабины и отходит на десяток метров. Гриша и Вера недоуменно переглядываются: чего он там нашел? Босоногов тянет тонкую шею. Но вот Казарин возвращается:
-Выгружай аппаратуру! Будем снимать! - и первым тянет из багажника треногу.
Дохлая корова на обочине. Кое-где на костяке сохранились клочья шкуры, сквозь пустые глазницы пробивается нежная весенняя травка. Желтые одуванчики. Оба рога спилены. И синее, синее, бездонное небо.
...Когда микроавтобус отъехал, повеселевший Казарин сказал Босоногову:
-Это дело мы финальной сценой с титрами пустим! Очень емкий образ: коровий костяк и русская деревня.
-А мотылек, отдыхающий на зубах - просто здорово, Андрей Николаевич! Как у Ремарка! - поддакнул Босоногов.
-Да-да... - рассеянно отозвался Казарин, - Музыку надо какую-нибудь народную подобрать. Что скажешь, Верун?
-Может, "Русское поле"? - жалобно откликнулась ассистентка, заранее зная, что знаменитость ни за что не примет ее вариант. Так и есть.
-Ты еще хор Пятницкого предложи! - буркнул Казарин, - Нет, мы... мы "Коробочку" поставим в исполнении Руслановой, вот что! Нина Русланова в хрипящем патефоне, свист ветра, падшая корова, титры... Всё!
Он откинулся на спинку кресла, задрав кверху острый подбородок и закрыв глаза. Босоногова предупредили, что когда Андрей Николаевич закрывает глаза, его беспокоить не надо. В такие минуты знаменитость должна быть одна. Она где-то там, в высях, и спускать ее на землю с этих высей крайне неразумно. И поэтому дальше стажер страдал молча, сражаясь с прожектором и весенними соблазнами. Когда доехали до Гулькевичей, он понял, что бой проигран, причем проигран безнадежно и на всех направлениях.
Вы спрсите - что такое Гулькевичи? Что ж, отвечу. Гулькевичи - это еще одно место, которого не найдешь ни на какой карте, разве что на самой крупной стометровой, построенной на основе модного в наши времена спутникового мониоринга. Но даже на этой подробнейшей карте вы увидите только россыпь невзрачных кубиков, взятых в кольцо лесом с одной стороны и речной жилой - с другой. Так что если всерьез хотите узнать побольше про Гулькевичи - поезжайте и спросите в Администрации N-ского района. Девушка в должности секретаря расскажет вам, что когда-то была такая деревня на полсотни дворов, но после переписи, ее, деревню, убрали из всех реестров, потому что там никто не проживает. Но потом, несколько помедлив, спросит:
Именно так и ответил Казарин, и девушка сообщила, что вообще-то живут в деревеньке двое, живут нелегально, самовольно заняв пустующие избы, потому ни по одной книге не проходят, а именно, живут: Гулькевич Никанор Капитоныч, бывший колхозник, Герой Социалистического Труда, да бабка Сухотная, ранее судимая по статье "мошенничество". Имя и отчество бабки девушка вспомнить не смогла, хотя очень старательно морщила лоб.
-Сухотиха, иначе ее и не называют, - добавила она, как бы оправдываясь, - А судили ее за колдовство и тунеядство, сроду она не работала.
-Колдовство? - быстро переспросил Казарин.
-Ну да, лечит она. Травами, заговорами... - пояснила девушка, - В восемьдесят четвертом при Андропове народный суд ее на семь лет с конфискацией приговорил по статье о мошенничестве. Да только какая она мошенница? К ней из Твери люди приезжают... Из Москвы приезжают лечиться! А я так считаю: почему бы и не полечить, когда тебе талант богом даден? Правильно? Она и меня на ноги поставила - мама ведь меня на седьмом месяце родила, непутевую, а Сухотиха выходила, пареной репой обкладывала. Вот я и живу! - улыбнулась секретарь и попросила, мило покраснев, - Андрей Николаевич, можно ваш автограф?
Казарин вытащил "Паркер", криво расписался на визитке и пошел на улицу, где стоял невиданный в этих краях микроавтобус с параболической антенной на крыше. Решено: они едут в Гулькевичи. И хотя телевизионщики прибыли сюда, чтобы осветить судьбы деревень Нечерноземья, Казарин не был бы журналистом, упусти он такую выгодную линию.
-Едем? - деловито спросил поджидавший у "Тойоты" Гриша.
Казарин молча забрался внутрь. Он любил потянуть паузу - это придавало ему весу. И только когда завелся мотор, сказал, махнув рукой:
-В Гулькевичи!
И вот они, Гулькевичи! Босоногов глядит во все глаза, расплющив нос о стекло. Обширная пойма, излучина реки, на косогоре - густой ельник, как в сказках о бабе-яге. Деревья пока не расправили листья, но чувствуется: еще чуть-чуть - и зазеленеют. И синее-синее небо, и ветерок, и речка! Ах ты боже мой, какие же налимы там должны водиться под корягами!
Чего скрывать, места живописнейшие. Босоногов не живописец, но он из тех людей, которые матерятся, глядя на закат, и в том, что он вначале не заметил запустения, царящего вокруг, виновата весна. Зато от Казарина ничто не скрылось, не спряталось. С профессиональным любопытством смотрит он на завалившиеся заборы, дворы, заросшие бурьяном, забитые мусором, дома с выбитыми окнами и дымами - крыши, зеленые от мха, иные дома вовсе без крыш, раздетые. Клуб, в котором когда-то происходили партийные собрания и парни по воскресным дням дрались из-за девчонок, являет жалкое зрелище: одни потемневшие бревна в рассыпавшейся вязке. Церковь правда стоит, но бога в ней нет; одни сычи. Смотрит Казарин в окно, наполняется впечатлениями, и вот с его губ срывается одно лишь слово.
Гниль.
Гниль кругом, но произносит Казарин это слово с явным удовольствием.
Что касается Молчаливого, то этот смотрит только вперед и ничего, кроме дороги не видит. Только вперед!
"Тойота" останавливается у избы, имеющей обжитый вид: вот и сизый дымок над трубой вьется. В окнах занавески в горошек.
-Верун, пойди со стариками потолкуй, а мы пока подготовимся, - предлагает Казарин, и когда она уходит, оборачивается к Молчаливому, - Ну что, будем распаковываться?
Вдвоем выволокли через боковую дверь пластиковый бокс; помощь, предложенную Босоноговым, гордо отвергли. Казарин выпрямился, посмотрел вдаль, за речку, и что-то такое появилось в его лице, знакомое и неуловимое, от Мефистофеля. И вспомнил Босоногов.
Мертвый город на голубом экране. Груды битого кирпича, ветки, срезанные осколками, расщепленные вдоль стволы акаций и тополей. Трупы в бушлатах, псы около них - крупным планом. И живые, оглушенные действительностью, жадно тянут "Приму", лица закопченные, грязные. Востроносый генерал что-то объясняет, звезды на погонах. Это Казарин берет интервью: вопросы вежливые, но голос дрожит от ненависти, и лицо вот такое, как сейчас, и всем сразу ясно, кто тут главный преступник.
Налетел на Ивана вихрь - и сгинул. Потому что Молчаливый, приложив к экранчику на загадочном боксе большой палец, и затем отщелкнув замки, извлек на свет штуку совершенно фантастическую, с хромированными панелями, с верньерами, стрелками, лампочками. И ноутбук, между прочим. Молчаливый подключил к штуке провод от ноутбука, склонился: побежали по экрану в бешеном темпе зеленые буквы. Смотрит Босоногов на штуку круглыми от любопытства глазами, и Казарин тоже смотрит, но с сомнением.
-Работает? - спрашивает.
-Нет пока, - отвечает Молчаливый, и как будто спиной.
-Ну-ну... Идем! - это уже Ивану.
Хочется Босоногову остаться, хочется поглядеть, что же будет с загадочной штукой, но не смеет, топает следом за Казарином по тропинке, и зимняя жужелица визжит под ногами.
Представлялась Сухотиха Босоногову завернутой в тряпье, гнутой старушонкой с кривым носом и глазами-бусинами, и непременный кот на горбу. Одним словом, актер Милляр в роли бабы яги из фильма "Морозко". А оказалась Сухотиха больше похожей на Солоху в исполнении Дорониной. Во-первых, никакая это была не старушонка. А была это женщина с гладким и еще красивым лицом и - вот чудо, - умело наложенным макияжем. Во-вторых, одета не по-деревенски, платье правда простое, но опрятное и ладно сидит на фигуре. И коса! И этакая чертовщинка в глазах! И веселая! Вот тебе и Сухотиха, вот тебе и бабка!
-Гости дорогие! - журчит Сухотиха, - А у меня как сердце чуяло: встала на заре, дай, думаю, гуся зарежу, разговеюсь! С чего бы?
Казарин несколько ошеломленный таким приемом, скупо улыбается, любезничает:
-Должно быть, оттого, что сердце у вас чуткое, Анна Поликарповна. Нынче большая это редкость, чуткое сердце.
-Девочка ваша просто золото, - говорит Сухотиха, - Не дочка вам?
-Это Верун, что ли? - спрашивает Казарин, а ассистентка фаркает.
-А я видала вас по телевизору, очень вы мне нравитесь, настоящий мужик!
И случается невероятное: Казарин, проженный, прошедший огонь и воду, и медные трубы - смущенно краснеет! Кашляет в кулак:
-Какая же вы непосредственная!
Сухотиха машет на него рукой:
-Да ну вас, ей богу! Лучше идемте в горницу!
Вчетвером заходят в горницу, и Сухотиха рассаживает гостей за круглым столом, покрытым тяжелой плюшевой скатертью. Тикают часы, от печи вкусно пахнет. Хозяйка садится напротив Казарина, благообразно складывает руки на коленях.
-Спрашивайте! - говорит.
-О чем же?
-Как о чем? Вы ведь обо мне репортаж делать приехали? Ну и спрашивайте! Да вы не стесняйтесь, ей богу, я уже опытная! Ко мне тут приезжал один в очках с магнитофоном, из самой Твери репортаж делать!
-Хм... - Казарин повторно кашляет в кулак, - Видите ли, Анна Поликарповна, я не следователь, чтобы спрашивать. Может, мы тут поживем, ну... дня три, а?
Но Сухотиха качает головой:
-Нельзя. Ко мне клиенты приехать могут. Приедут, а у меня тут кодла... Если желаете, у деда можете пожить. Он на это всегда согласный. У нас тут вроде кооператива: я лечу, а он квартиру сдает.
Казарин встает:
-Вот и отлично! Поживем у деда, а к вам мы вечером на огонек заглянем. Идет?
-Идет! - важно кивает Сухотиха, - Я и гуся успею приготовить.
Втроем уже спускаются с крыльца. Казарин чиркает зажигалкой, закуривает.
-Недалекая баба, - ворчит, - Простая, как валенок.
Кажется, он разочарован.
-Кодла! Это же надо ляпнуть такое! - фыркает Вера, - Сразу видно, что сидела!
Босоногова же Сухотиха заинтриговала чрезвычайно. Чертовщинка в глазах не дает ему покоя. И не то,что он какой-то там геронтофил, ну а так... весна, в общем.
Никанор Капитоныч охотно согласился пустить к себе жильцов. Изба у него просторная, в пять комнат, и сразу видно, что четыре из них предназначены для сдачи. Такой вот отель на деревенский манер. Все комнаты пустовали.
-Не сезон, - объяснил предприимчивый дед, - Я на осень наплыва жду, а сейчас пусто. Пусто!
-Ага, - сказал Казарин, и распорядился, - Заносите вещи!
Пока то, да се, пока располагались, Гриша выяснил у деда, что самогон, закуску и строительный динамит можно раздобыть в соседней деревне, прыгнул в "Тойоту", и был таков. Три свободных от баранки дня - этим стоило воспользоваться. И решил Гриша устроить себе праздник на лоне природы, праздник с самогоном и шашлыком из налима, добытого нечестным браконьерским способом. Казарину он ничего не сказал, а зря.
Казарин же, перепоручив хлопоты по обустройству ассистентке и стажеру, сам от хлопот отстранился, и пошел с аристократическим видом шляться на двор, и там набрел на конюшню, а в конюшне - на дряхлого мерина, по бабки зарывшегося в навозе. Мелкие весенние мухи вились около слезящихся глаз заморенного коняки, и глядя на это, Казарин почти любовно думал: и тут та же гниль, как и везде, и тут умирание. Апокалиптические фразы уже вертелись в его голове - фразы о том, что вся деревня русская как этот коняка... и будет время, и поведут его на бойню, и антихрист приидет в фартуке и с кувалдой, и ударит коняку в лоб, и падет он на колена, подведя к небу лиловые слезящиеся глаза свои, а антихрист снимет с него кожу, а что останется, то уж пойдет на мыло... Любил Казарин лошадей, как всякий аристократ, и считал их не в пример людям тварями благородными и незапятнанными. Надо это на пленку запечатлеть.
Ан Гриши-то и нет! Казарин, осознав это, яриться не стал, а достал рацию и по рации уже сказал водителю, забывшему, что он еще и оператор, несколько слов. И пришлось Грише поворачивать с полпути назад, с начисто испоганенным настроением, и с полной ясностью в голове, что эта выходка - последняя, которую он совершает при Казарине. Приехал Гриша туча тучей, расчехлил камеру и поплелся вслед за журналистом на конюшню.
Ничего этого Босоногов не знал. Ему, как самому молодому, досталось больше всего. Вера в отсутствии начальника, необыкновенно преобразилась, сделалась категоричной и придирчивой. По ее слову Босоногов вооружась тряпкой и шваброй, засучив штаны и рукава, принялся за влажную уборку помещений, а Вера занялась окнами.
-Ну что это, в самом деле? - ныл стажер, - Мы сюда на год что ли приехали?
-А спишь ты в одежде? - отвечала неумолимая Вера.
-При чем здесь это?
-При том. Ты как Незнайка, который в одежде спал. А когда его спрашивали, почему, отвечал, чего себя напрягать, когда утром все равно одеваться.
Босоногов от обиды сделался пунцовый, надулся и замолчал. И молчал до тех пор, пока в комнату не заглянул самый молчаливый из всех.
-Мне куда? - спросил.
-Ваша комната крайняя справа! - сказала Вера.
-Понял.
Пыхтя, он протащил к себе драгоценный свой бокс, потребовал ключ от двери, заперся и затих. Вот тут Босоногов и нарушил свое молчание, и спросил Веру шепотом:
-Кто он вообще такой?
Вера сделала страшные глаза и отвечала:
-Неизвестно! Его Андрей за час до отъезда привел. Говорят... - тут ее шепот сделался свистящим, - что он эксперимент будет ставить какой-то. Фамилия Рейтман.
Босоногов хлопнул себя по лбу: точно Рейтман!
-Ага, ага! - зашептал жарко, - А я о нем слышал! Говорят, изобретатель! Говорят, будто из ФСБ!
Тут нам следует внести некоторую ясность. Молчаливого действительно звали Рейтман Самсон Иосифович, и действительно был он талантливый изобретатель, и действительно имел отношение к ФСБ. Фантастическую штуку он придумал еще в те времена, когда ФСБ была известна под другой аббревиатурой, и была штука в те былинные времена раз в сто больше, чем нынешняя. Называлась ПС-1. То, что видел Босоногов, являлось далеким ее потомком, игрушечным и красивым ПС-5.
ПС-5 - это пси-сканнер пятого поколения. Внутри чудо из чудес - нейронно-пептидный процессор на самой что ни на есть белковой основе. Впрочем, довольно о технической стороне, сути это не меняет.
Вы вероятно спросите, что такое пси-сканнер? Ну это что-то вроде мелафона из фильма "Гостья из будущего".
-Но не мелафон! - возразит Рейтман, - Нечего путать! Мысли читать нереально, это вам не книжка какая-нибудь! В человеческом мозге одновременно протекают тысячи процессов, и чтобы выделить нужный нам, потребовались бы запредельные мощности с пятьюдесятью нулями. Но и в этом случае возможность получить полную картину стремится к нулю из-за сопутствующих погрешностей. Нет, ПС-5 мыслей читать не может. Скорее, он отслеживает мыслеформы, сканируя нервную систему человека по тридцати пяти основным параметрам, плюс сотня второстепенных.
-Наподобие энцефалограммы?
-Энцефалограмма - грубое сравнение, - поморщится Рейтман , - Это как лезть с разводным ключом в механизм наручных часов. Конечно, ПС-5 сканнирует и электрическую активность мозга, но это только один из параметров. Кроме того, учитывается идеомоторика, кровеносное давление, потоотделение и слюноотделение, изменение влажности воздуха около тела, колебания магнитного поля, искажения решетки в пространстве Римана, интенсивность испускания организмом пи-мезонов, позитронов и нейронов, и многое другое. Потом информация обрабатывается и выдается результат. Экран ноутбука разбит на шесть секторов - он отражает сразу шесть уровней вложенности мыслеформы. На самом деле, их много больше, но остальными приходится пренебречь - мощностей пока не хватает. Мыслеформы выдаются в порядке актуализации. Это дальнейшее развитие детектора лжи, с той разницей, что детектор всего лишь отслеживает реакцию мозга на какой-то раздражитель, а пси-сканер именно сканирует этот мозг, никак на него извне не воздействуя.
Вообще-то, Рейтман - отнюдь не тот каменный молчун, который предстал перед Босоноговым. Радости мира не чужды ему. Все то время, пока они ехали в машине, лицо его сковывал страх, и это несмотря на то, что в кармане лежал пистолет. И Рейтману было чего бояться! Все дело в том, что... впрочем по порядку.
За неделю до описываемых событий в кабинетик к Рейтману наведалось Большое Начальство, которое само прежде к нему не являлось, а вызывало к себе, и произнесло, изучая ногти:
-Знаешь, Самсон, пора штучку рассекречивать.
Рейтман от этой новости задохнулся:
-То есть как? Прибор не запатентован!
-Так запатентуем! Ты пойми, Самсон: рынок на дворе! Конторе нужна валюта. А промедлим - джедаи свою штучку рассекретят и останется нам киселя хлебать. Короче, есть одна мысля. Штучке нужна реклама. Выстрелить нужно, ты пойми! Короче, берешь ты штучку и едешь с ней на Первый к Казарину. Выворачиваете вы там всех наизнанку, сдираете все покровы, обнажаете до костей, до самых фрейдистских комплексов. И тебе почет, и прибору реклама.
-А вам деньги! - не удержался Рейтман.
-Самсон, ты каким местом договор читал, когда подписывал? - спросило Большое Начальство задушевно, - Тебе напомнить?
-А у меня был выбор? - сказал Рейтман горько.
-Был. Был выбор... Короче, некогда мне тут с тобой в бирюльки играть. Услышав приказ - запоминать, а запомнив - исполнять!
Рейтман подумал.
-Прошу выделить мне охрану, - сказал твердо.
-А вот это не получится, Самсон. Мы-то с душой, но Казарин категорически против. Пистолет выделить могу. На выбор любой: "беретту", "магнум", "стечкина"...
Рейтма задохнулся вторично.
-Да не кисни ты, все будет пучком! - сказало Большое Начальство и отбыло восвояси.
-Мажор. - сказал Рейтман вслед Начальству, и поехал на телевидение, исполнять приказ.
Таким вот образом оказался Рейтман в Гулькевичах, в отеле деда Никанора в крайней справа комнате. А оказавшись, запер за собою дверь и немедленно проверил помещение на предмет жучков и прочей пакости. Окно прикрыл шторкой. Открыл бокс извлек оттуда ПС-5, кряхтя водрузил на колченогий столик и водрузился сам на стульчик рядом.
-Первым делом, откалибруемся - сказал в нос.
Калибровка заняла немного времени, в качестве объекта использовал себя же, облупленного, изученного вдоль и поперек.
-Теперь дед.
Объект в это время возился в огородике, у окошка, даже не подозревая, чему он подвергается.
-На что же тебя проверить? - задумался Рейтман, - А вот на что. Каким образом ты заработал свою звезду.
Проверка дала неожиданный результат. С уверенностью на девяносто три процента четыре десятых прибор сообщил, что дед никакой не герой, и звезду свою добыл жульническим путем. В способе добычи прибор разошелся сам с собой. То ли Никанор сунул взятку кому надо, то ли нашелся доброхот облисполкоме, то ли еще что.
-Вводной информации не хватает, - вздохнул Рейтман, - А дедуля-то наш непрост, ой непрост! Луковый дедуля, в слоях! Ну ладно, работает, и ладно. К вечернему сеансу готовы.
Сказав так, Рейтман завалился в кровать, прямо в одежде, как опытный Незнайка, пистолет Стечкина сунул под подушку, и с тем заснул.
На вечерний сеанс прибыли в полном составе и, как говорится, в полной выкладке:
-Григорий с камерой, прожектором, треногой, удлинителем, блоками питания и запасными флеш-картами в раздутом кармане;
-Рейтман с прибором ПС-5;
-Вера с пудренницей и косметичкой;
-Иван с ручкой, блокнотиком и распахнутыми настежь глазами;
-Казарин прибыл самолично.
Огонек на крылечке мигал таинственно, и в сумерках возле него кружила мошкара. Серо-полосатый кот длинной тенью улегся на порожке, жмуря желтые глаза. Шелестел ветерок. Тихо скрипнула калитка, и Казарин, как руководитель группы, постучал в ставенку.
-Сейчас, сейчас, только платок накину! - послышалось из дома.
Торопливый топоток по половицам, и вот на крылечке явилась Сухотиха. Босоногов в недоумении потряс головой. Что за ерунда еще? Сейчас в тусклом свете сорокаваттной лампочки Сухотиха показалась ему лет на десять моложе, чем была днем. Должно быть из-за освещения.
Освещение сыграло шутку и с Казариным, ибо увидел он, что Сухотиха подурнела, и странная нездоровая одутловатость проступила на ее лице. И запах от нее распространялся какой-то специфический, и мало того, голос осип, сделался простуженным. Заболела, что ли? - мелькнула шалая мысль.
Остальные ничего такого не заметили.
-А я жду, жду! - пропела Сухотиха, - Милости просим, стол уж накрыт, и самовар закипает.
Гости гурьбой прошли в горницу, где около круглого стола обнаружились уже шесть, а не четыре стула, и ведерный медный красавец-самовар на столе, и кроме того: брусничное варенье в вазочке, сушки в корзиночке, пузатый чайничек, блюдца, чашечки, ложечки.
-А вы же гуся нам обещали! - произнес весело Гриша.
-Гусь улетел.
-Жареный?
-Жареный, - подтвердила загадочно Сухотиха, и добавила, - Да что же вы стоите? Садитесь, садитесь, усаживайтесь, чаевничать будем!
Да она бредит! - подумал Казарин, и сию минуту отыскал в глазах Сухотихи тому подтверждение. Глаза у Сухотихи были совершенно безумные. Жадничает, - решил Гриша, одеваясь разочарованием. Но не уходить же, в самом деле, из-за какого-то гуся! Тем более, что Казарин уже сидит под образами, и остальные рассаживаются.
-Мне чаевничать по должности не положено! - сказал Гриша значительно и расчехлил верную спутницу камеру.
-Я тоже, знаете ли... - покряхтывая сказал Рейтман.
-Не обращайте внимания, люди на работе, - Казарин лучезарно смотрел на Сухотиху. Та покивала, улыбаясь, произнесла "ну что ж", и села напротив журналиста.
Далее случилась дежурная заминочка, сопровождаемая разлитем чая.
-Или погадать вам, что ли на картах? - спросила Сухотиха, спеша развеять неловкость.
-Не стоит, Анна Поликарповна, - сказал Казарин, - Вы нам лучше о себе поведайте!
-Да что же... судьба моя самая обыкновенная, ничем особо не примечательная. Родилась здесь, да и помирать здесь же буду... Отец мой, царствие ему небесное, коммунист, революционер, да я вишь, не в него пошла, верующая с малых лет. Выгнал он меня из дому и проклял как есть за мое пристрастие.
-А говорите судьба у вас обыкновенная. - улыбнулся мудро Казарин, - Необыкновенная судьба. Вы кажется при прежней власти пострадали за свою профессию?
-Было, не скрываю. Много было лиха, но и радости великой было много.
-А какая же радость у вас была, расскажите?
-А болящего на ноги поставлю - вот и радость! А вы вот сами... - сказала вдруг, - Сами вы много радости в жизни знали?
-Нет.
-Отчего же так?
Казарин вздохнул:
-Несправедливости на свете много.
-Ох, это вы верно сказали, - Сухотиха поправила на голове платок, - И много же на свете ее, этой несправедливости! Меня знаете ли, пенсии лишили, а за что, скажите? То, что сидела я, так это что же, и не человек стало быть? Изгой какой? Или как?
-А документы у вас имеются?
-Никаких таких документов у меня нет! - каркнула вдруг Сухотиха, - И чего вы прилипли с вашими документами! Так что ж я теперь, бомжа какая, или человек?
-Успокойтесь, Анна Поликарповна! - сказал Казарин, соображая, где дал он маху, и почему не идет контакт, - Нет документов, и не надо.
-Извините великодушно. Это не про вас. Это участковый замучил меня со своими приставаниями. Ходит, как бес в степи. - в голосе Сухотихи прорезалась ненависть, но она тут же ее погасила и сказала, улыбаясь несколько гнусно, - Давайте же чай пить, заговорились мы совсем.
Вера пропустила последние слова Сухотихи мимо ушей. Ей было жаль Сухотиху, которую злые милиционеры лишили пенсии, и она произнесла тоненьким голоском:
-Как же вы, бабушка, живете? Без пенсии?
Босоногов изумленно уставился на ассистентку. Какая еще бабушка к чертвой матери? Но Сухотиха на бабушку не обиделась, только улыбнулась скорбно:
-А так и живу, милая, так и живу. По миру добрые люди не дают пойти. Я их лечу - они меня благодарят.
Тут Казарин опомнился. Он недовольно посмотрел на Веру, встрявшую так некстати, и сказал:
-Что же это вы верующая, а заговорами лечите... Церковь это как будто не одобряет. И не смущает вас?
-Что ж, церковь, - забормотала Сухотиха, шаря рукой по скатерти, - У церкви дела вселенские, а у нас маленькие, мирские. Да и вы-то сами тоже хороши! Говорили давеча, не следователь, а спрашиваете, как наш кум на зоне.
-Извините, Анна Поликарповна. Я не хотел.
-И не желаю я перед вами оправдываться! Перед богом отвечу за грехи свои, как есть!
Не идет контакт! Да и о чем говорить с этой сумасшедшей?
Рейтман давно уже из-за спины Сухотихи строил рожи Казарину, но тот их игнорировал напрочь. Наконец, Рейтман не выдержал, и сказал вполголоса, но внятно:
-На пару слов, Андрей Николаевич.
На дворе он жадно затянулся горьким дымом, сказал нервно:
-Не понимаю, что с прибором происходит! Словно взбесился. Зашкаливает к чертовой матери!
-Вероятно, расстроен?
-В том-то и дело, что нет! На себе, на других проверял: работает, как часы!
-Вы и на мне проверяли тоже? - колючим голосом сказал Казарин.
Рейтман повернул к нему издерганное лицо. Простонал:
-Да не о том речь сейчас, Андрей Николаевич, пой-ми-те! Тысячи, десятки тысяч экспериментов! - сунулся к уху Казарина, зашептал жарко, - Пространство Римана, того... закручивается спирально. Как вам понравится?
-Так. И что это значит?
-Она как черная дыра, эта тетка! Из прибора явствует, что она как бы вне нашего потока времени. Ее вообще не должно тут быть! Она из другой Вселенной!
-Так.
-Но и это не все! Нейтрино Землю прошивают насквозь, Солнце прошивают, а ее, видите ли, не хотят! Не хотят, и все тут!
-Так.
-И вообще это не одна личность! В ней и холерик, и сангвиник, и меланхолик, и черт знает кто! А такого быть не может, потому что не может быть! И так по каждому из тридцати пяти параметров! И я вам скажу кое что, только вы не пугайтесь, пожалуйста: это не человек!
Рейтман бросил окурок на землю и затоптал его ногой. Красные искры посыпалиь из под пятки.
-Может мы дедом займемся? - спросил пласкиво, - Дедом сколько угодно!
-Нет, - ответил Казарин твердо, - теперь мы занимаемся этой ведьмой, и только ею. Но не сегодня. На сегодня достаточно. Надо это все осмыслить.
Он вернулся в комнату и во всеуслышание заявил, что они тут совсем загостились, просят хозяйку извинить, и прочее, и прочее. Ведьма Сухотиха восприняла эту новость благосклонно, хотя с начала визита прошло всего минут пятнадцать. Кланяясь и рассыпаясь в любезностях, проводила гостей к калитке, приглашала наведываться, и долго еще махала вслед белым платочком.
Группа возвращалась в отель в несколько подавленном настроении. Казарин и Рейтман впереди волокли тяжелый бокс, и горячо беседовали о чем-то, причем Рейтман махал свободной рукой, Гриша, так и не отведавший ни гуся, ни чаю, трусил следом, а за ним шла грустная Вера, склонив к плечу голову. Босоногов, впрочем, приотстал, и сильно приотстал. Была причина.
С Иваном, как только он переступил порог ведьминского дома, стали происходить странные вещи. Показалось ему, что он не один, а как бы его даже двое. И в то время как первый номер скромно так сидел на стульчике и потягивал чаек, у номера второго... как бы это выразиться... завязался с Сухотихой роман. О да, второй номер времени даром не терял!
Сидит Сухотиха, улыбается белозубо, пьет чай с блюдца. Румяная, кожа так и светится молоком, грудь полная, высокая - дышит. И нет никого рядом, только она, да Иван. Прямо как в песне: у самовара я и моя Маша, а за окном совсем уже темно. А за окном и в самом деле темно, и часы тики-так, и будто музыка хрустальная журчит. Глядит Босоногов на Сухотиху, глаза настежь, глядит, распаляется. Сухотиха ему:
-Небось, притомились с дорожки, а?
-Да что вы, Анна Поликарповна, нисколько! - отвечает стажер, и добавляет, подумав, - Прожектор лоб расшиб.
-Бедняжка, - шепчет Сухотиха, - Дай-ка погляжу!
Встает, и к Ивану, полной грудью по плечу, а рука на лоб - легкая, как перо рука проводит по лбу.
-Вот и нет ничего, как не было.
Хочет Иван поймать за талию ведьму, ан не тут-то было: ловкая Сухотиха выкручивается из рук, и вот уже снова сидит на стульчике, потягивает чаек.
-Баловник вы, Ваня, - говорит, а глаза смеются.
Иван смущен. Уши ивановы пылают огнем.
-Весна, - объясняет.
-Да и верно, весна! Вёдро на дворе, хоть бы дождик пылюку прибил! Пыльно на дороге?
-Пыльно, - говорит Иван.
-Душно?
-Душно.
-Взопрели, небось? - допытывается ведьма.
-Есть немного, - признается Иван, и в самом деле чувствует, как от спины столбом идет пар.
-Баньку, что ли, истопить?
-А можно?
Сухотиха кивает, улыбается алыми губами. А глаза-то, глаза! Ах, что за бездна, в этих глазах! Тонет Иван в глазах, тонет безнадежно.
-Баньку истоплю, - говорит Сухотиха, - Только сперва гостей провожу. Засиделись гости. А вы, Ванюша, домой не торопитесь. Как уйдут все, ступайте на двор.
-По-онял...
Тут что-то случилось, и номера воссоеденились. Но Сухотиха осталась той же обворожительной пышной красавицей, и Босоногову невдомек, отчего это остальные так хмурятся, отчего наперегонки спешат покинуть дом. Вышел во двор, а голова кругом, и звезды в небе как большая воронка. Пьян Босоногов, совершенно пьян, хоть и не пил ничего крепче чаю. Однако помнит слова: как уйдут, ступай на двор. Вздагивает Босоногов всем телом, потому как в словах чудится ему обещание.
Как и было уговорено, Иван отделился от группы - никто даже не заметил. Дал крюка, и через кусты, колючки, бурьян, доски какие-то, трижды споткнувшись, все же очутился на ведьмином дворе. Стал, озираясь. Ага, вот и банька! И огонек теплится в окошке, и дверца приоткрыта, словно приглашает войти. Ну, стажер, соберись с духом, и вперед!
Пригнув голову, вошел Босоногов в дверь, и в грудь ударил теплый квасной дух, и тут же дверь позади хлопнула, и рука легла ему на плечо.
-Пришел, Ванюша!
Босоногов проглотил ком в горле: вдруг сделалось не по себе. Голос за спиной:
-Ну, скидывай одежу. Дай-ка помогу!
Тонкие прохладные пальцы проникли под воротник, отлетела одна пуговица, другая, и куртка слезла, как чешуя, а за курткой - рубашка, а затем ремень звякнул бляхой, и джинсы предательски поплозли вниз. Тут уж Босоногов опомнился и уцепился за джинсы, как за последнюю свою надежду, не дал им упасть. Смех:
-Ой, Ва-а-ня, а сперва такой был хра-абрый! Что же, так и будешь в штанах париться?
-Да я что, я ничего! - сказал Босоногов, чертыхаясь про себя. Нагнулся, снял кроссовок, затем другой, и уж после джинсы аккуратно повесил на гвоздик. Только тогда осмелился он обернуться.