- Мааам! - Машу настойчиво подергали за рукав. - Мааам!
- Что, Яночка?
- Посмотри, Мыш не шевелится!
Под нос Маше сунули крохотного белого зверька. Маша наклонилась, присматриваясь, вздохнула. "Три года... бедный старичок", - подумала она, погладив пальцем чуть смявшуюся шерстку, а вслух сказала:
- Отнеси его пока в клетку, я занята.
Вытесняя тесную кухонную духоту, в форточку бились запахи чуть смоченной ночным дождем пыли и увядающей травы, шелест тополиных листьев, обещание еще одного теплого, доброго дня. Вдохнув горячий гречневый пар из кастрюльки, Маша машинально пошуровала ложкой и присела на табуретку, рассеянно глядя в окно.
Они были одни в огромной коммуналке старого сталинского дома - муж и соседка Вера Ивановна на работе, неугомонный пенсионер Палыч ушел "за газетами" - наверняка уже сидел во дворе с такими же нездорово-румяными седыми толстяками, пил пиво и ожесточенно ругался за политику. Такой хороший день - они вдвоем с Яночкой, никто не мешает, можно валяться в обнимку с разноцветной книжкой в ленивых руках, и, может быть, наконец-то получится складывать буквы в слоги. А потом они бы пошли вдумчиво гулять по пахнущим ранней осенью дворам... Нормальный, расслабленный день нормальных людей. И надо же было Мышу сдохнуть именно сейчас. Маша поежилась, представляя тяжелый разговор. Можно оставить все до прихода мужа - уж Данил сможет объяснить все, не пугаясь и не пугая...
- Мааам! - крикнули из комнаты дрожащим голосом. Вздохнув, Маша выключила газ под кастрюлькой и пошла в комнату, мысленно репетируя необязательные, успокаивающие фразы.
Были жуткие, рвущие сердце рыдания. И жуткие вопросы, и ответы - еще страшнее. Был крошечный, икающий, сопливый, раздавленный горем комочек на руках, и Маша все укачивала дочку, пока рыдания не перешли в тихий плач. И было - "я что-нибудь придумаю, чтобы Мыш снова бегал, вот увидишь, мамочка, и ты никогда-никогда не умрешь, правда?", и Маша не спорила - да, конечно, правда, вырастешь и придумаешь, ты же у меня умничка, Яночка, ну, не плачь, доча, давай я тебе почитаю...
Теперь Яна сидела на полу, молча вперив взгляд в лежащего в клетке Мыша - взгляд тяжелый, неподвижный, пугающий. Маша отложила книжку, пытаясь задавить детский, глупый страх. "Яна, ты не слушаешь?" - тихо окликнула она, но девочка даже не обернулась. Она все смотрела на дохлого Мыша, и Маше это совсем, совсем не нравилось.
Точно так же когда-то смотрела Маша на тело своей бабушки, высокой, зычной, нестарой еще медноволосой дамы - смотрела на восковое лицо, иссеченное резкими тенями бумажных кружев, и пыталась понять - как же так? Вот она лежит - и не встанет никогда больше, не взглянет строго, не поведет за руку в парк... Маша все смотрела, и начинало казаться, что если она сейчас не отвернется - бабушка все-таки встанет... и это будет гораздо, гораздо хуже, неизвестно, почему, но хуже. Холодный страх ворочался в животе, глаза слезились - и бабушкино лицо начало плыть, покачиваться, дернулись брюзгливо брови, шевельнулись веки - и тогда Маша начала кричать.
Первой к истошно орущей, изо всех сил упирающейся ладошками в мертвое холодное лицо Маше подбежала тетя Люда, схватила железными руками под мышки, оторвала, зло, с досадой шлепнула по заду. Заткнись, кричала она, заткнись, маленькая дрянь! но Маша не слышала и все визжала - нет, бабушка, не оживай, пожалуйста, я больше не буду, пожалуйста, не оживай...
А вечером она лежала в своей кроватке и слушала, как тетя Люда наседает на маму. Резкий, металлический голос разносился по квартире, и некуда было спрятаться.
- У тебя очень странная дочка, Лена. То, как она себя сегодня вела... Это же просто неприлично! Ненормально! Она какая-то... с отклонениями, честное слово!
Тихий мамин голос возражал, вплетался слабой нитью в металлический скрежет, бессильно пытался защитить, смягчить. Маша свернулась калачиком, потянула подушку, пытаясь закопаться в душной ткани. Она знала, что такое - "с отклонениями". Это как мальчик Леша из соседнего подъезда: рот у него всегда открыт, текут слюни и сопли, и от него всегда плохо пахнет, а люди отворачиваются с брезгливой жалостью. И точно так же отворачиваются от его мамы, она, наверное, тоже "с отклонениями", хоть и не пускает слюней и очень добрая, вот только глаза у нее грустные-прегрустные. Маша скорчилась, давя рыдания. Но один всхлип прорвался, и на пороге сразу появилась мама.
Они долго сидели в темноте, и Маша все повторяла, что она не такая, не такая, как Леша, она хорошая, и мама говорила - да, да, ты хорошая, - я ведь нормальная, да? - конечно, ты самая обыкновенная девочка, очень-очень хорошая девочка... Мама была теплая и вкусно пахла, и наконец обессиленная Маша заснула.
Маша сжала зубы, пытаясь остановить воспоминания, не видеть снова то, что случилось потом: как она, трясущаяся и зареванная, в мокрых, остро пахнущих трусиках, раздавленная мучительным стыдом, стояла под взглядами - обвиняющим тети Люды и испуганным маминым - потому что ей приснилась бабушка, которая все-таки встала. Ее медные с проседью волосы стояли дыбом, она тянула к Маше руки и кричала - зачем ты это сделала? ненормальная! Ненормальная! - и Маша чувствовала, как ее глаза наливаются бессмысленной пустотой, а из уголка рта течет вязкая струйка слюны.
- Прекрати немедленно! - завизжала Маша.
Яночка вздрогнула и сжалась в комок, жалобно глядя снизу вверх.
- Мамочка, я придумала... - слабо улыбнулась она, но Маша, не слушая, схватила клетку, крикнула через плечо:
- Немедленно ложись спать! - и потащила клетку на кухню, задыхаясь от ужаса и омерзения.
Яночка сидела все в той же позе, стеклянно глядя на опустевший стол. Лоб покрылся капельками пота, на щеках - неровные жаркие пятна румянца. Маша испуганно бросилась за градусником, а потом звонить, упрашивать, да, я понимаю, что надо заранее, ну пожалуйста, ведь тридцать девять уже, девочка только что перенесла потрясение, пожалуйста - Маша уже плакала, и на том конце провода смягчились, посоветовали напоить слабым чаем с лимоном, успокоиться и ждать.
Уложив Яну в постель, Маша старательно подоткнула одеяло и отправилась на кухню. Включила чайник и замерла перед окном, зябко обхватив себя руками.
За спиной зашуршало.
Обмирая, Маша оглянулась. По клетке метался Мыш, сердито пищал, рылся в рваной газетной бумаге. На его белом боку отчетливо виднелась влажная проплешина, облепленная мелкой мусорной дрянью. Сдавленно взвизгнув, Маша метнулась в комнату.
Она мерно раскачивалась в кресле, мучительно хмурясь. Прятаться дальше было глупо. Можно просидеть здесь до прихода Дани... И потом пытаться объяснить ему, что, собственно, произошло. "А ничего такого и не случилось", - прошептала Маша и воровато оглянулась на кроватку. Яна спала, свесив руку, - рыжие тонкие волосы чуть влажны, рот приоткрыт. Маша осторожно повернула дверную ручку. Дочка, потревоженная скрипом, заворочалась, перевернулась на бок и снова мирно засопела, чуть улыбаясь во сне.
На кухне пахло сильнее, чем обычно. К помойному запашку из встроенного в стену мусоропровода, к въевшимся в стены запахам невкусной еды и хозяйственного мыла примешивался новый дух: от клетки Мыша несильно, но отчетливо несло тухлятиной. Маша, кривясь, подошла поближе, и Мыш запищал требовательно, прыгая на решетку - выпрашивал по обыкновению что-нибудь вкусненькое. Она открыла клетку и ухватила Мыша за хвост. Тот недовольно пискнул, и Маша отдернула руку - показалось, что хвост слишком холодный и какой-то склизкий. Присев на табуретку, она долго, заворожено смотрела на Мыша. Резкий звонок в дверь заставил ее вздрогнуть.
- Она заснула, - шепотом ответила Маша, - вы проходите, проходите... сейчас я ее подниму.
Оставив врача осматривать заспанную Яну, Маша снова скользнула на кухню. Открыла клетку, стараясь дышать ртом. Хвост снова показался скользким, и ее передернула от отвращения. Давя подступающую к горлу тошноту, она бегом бросилась к туалету, стараясь не смотреть на Мыша, беспомощно болтавшегося в ее руке. Зажмурившись, бросила его в унитаз и с облегчением спустила воду.
- Мне показалось, - преувеличенно четко сказала она. Слова потонули в грохоте воды.
- Поймите, любой ребенок, сталкиваясь с идеей смерти, испытывает сильное потрясение, - устало объясняла врачиха. - Так что реакция Яны совершенно нормальна.
Маша с облегчением вздохнула, покивала.
- А взгляд, который вас так беспокоит... Думаю, вы просто слишком переживаете за дочку, вот вам и кажется... Попейте успокоительное, пустырника, например...
- Да, нервы шалят, - согласилась Маша. - Она так плакала... Я думала, у нее сейчас сердечко разорвется.
- Ничего-ничего, дети - народец крепкий... Побольше свежего воздуха, дневной сон... Прививки вы уже сделали? Когда в садик?
- Через неделю.
- Вот и чудесно! Это ее отвлечет. Пойдешь играть с детишками, Яночка?
- Пойду, - с энтузиазмом откликнулась Яна, выглядывая из-за маминой ноги.
***
По стене пробежал таракан, огромный, рыжий, и Маша поежилась. В последнее время от пруссаков не стало спасения. Не помогали ни ловушки, ни яд, ни азрозоль с названием, напоминающим о голливудских боевиках. Маша сняла тапок, хлопнула по стене и дернулась, услышав влажный хруст. Беспомощно уронила тапок и расплакалась.
Это Яна. Ты ведь знаешь, что это Яна, говорил кто-то трезвый внутри. Непонятно, как она это делает - но делает. Она смотрит - и кругом видит смерть. Вспомни, как тяжело тебе стало встречаться с ней глазами. Она стала другая. "И это ненормально. Она с отклонениями", - добавил металлический голос тети Люды. Маша скорчилась, зажимая уши, но голоса не отставали. Вспомни Мыша, говорили они. "Не хочу", - прошептала Маша, но пальцы помнили скользкий живой хвост, и глаза помнили недоуменную морду, тонущую в ржавых недрах унитаза. Это Яна. И соседи уже тоже знают. Вера Ивановна перестала заходить. Она не любит тараканов, а ведь ее тоже одолели - Яне все равно, где и кого... А Палыч полюбил цитировать детские страшилки. "Мама сказала - сунь пальцы в розетку..." Палыч вряд ли что-нибудь заметил - просто Яна ему не нравится. Теперь не нравится. Столкнувшись с ней в коридоре, он пытается проскользнуть мимо как можно быстрее, - а раньше с уханьем подхватывал на руки. И Палыча тоже достали тараканы.
И дело не в том, что она теперь всюду видит смерть. Не в том, признайся, - шептал голос. Вспомни бабушку. Маша замотала головой, кусая губы. "Нет уж - нет уж, умерла так умерла", - нервно засмеялась она. Вот видишь, удовлетворенно сказал голос. Никому это не нужно, вот увидишь. Сама ведь понимаешь.
Да, она все понимает. А вот Яна - ничего. Она маленькая и глупая. Она не понимает, что делает. И вообще ничего такого не делает. Мало ли - взгляд. Это у Маши нервы ни к черту. А Яна нормальна, с ней все в порядке. И она послушная девочка. Просто надо запретить раз и навсегда делать... это.
"Никаких отклонений", - громко сказала Маша. По стене пробежал таракан, и она поспешно подхватила тапок.
***
- Машенька, это мой одноклассник, Игорь. Это я раздолбай, а он у нас биолог, кандидатскую успел защитить... Ты нам чайку сделай, поболтайте пока, а я сбегаю...
Игорь смущенно улыбнулся Маше.
- Очень рад познакомиться. Вы извините, что так вторгся... иду по улице - и вдруг Данька налетает. Сто лет не виделись...
- Да вы садитесь, - приветливо ответила Маша, - Яночка, поздоровайся с дядей Игорем...
- Здрасьте, - буркнула Яна, сосредоточенно глядя в стену. Маша виновато улыбнулась и засуетилась вокруг чайника.
Игорь проследил за Яниным взглядом.
- Что это у вас? - удивленно спросил он.
- "Чудо инженерной мысли!" - ответила Маша, явно пародируя Данила. - Боремся с этим чудом, как умеем...
На выкрашенной в унылый зеленый стене вызывающе торчала крышка мусоропровода.
- Хотела бы я поговорить с тем, кто до этого додумался, - мрачно добавила Маша, - надо же - вывести мусоропровод прямо на кухню... Мало того, что воняет, - еще и тараканы табунами лезут... хорошо - не крысы.
- Так это вокруг... - Игорь близоруко прищурился.
- Это Данька вчера придумал. Накупил ядовитой липучки и скотчем вокруг прилепил. "Враг не пройдет!" - снова передразнила она мужа.
Липучки уже не было видно под дохлыми тараканами. Яночка все смотрела, пристально и тяжело. Игорь поежился.
- Интересно? - рассеянно спросил он. Девочка дернула плечом, не оборачиваясь. Игорь снова взглянул на липучку и вздрогнул: бурая масса насекомых медленно, тошнотворно колыхалась. От нее отделилась одна темная точка, другая... И через минуту бодрые, откормившиеся на помойке пруссаки резво побежали по стене, поводя чудовищными усами.
- Яночка, как ты это делаешь? - медленно спросил Игорь.
- Тарашки! - ответила Яночка и рассмеялась. Маша сердито оглянулась через плечо и несколько секунд смотрела на копошащихся насекомых. Лицо ее брезгливо подергивалось. Наконец она не выдержала.
- Яна, немедленно прекрати! - и повернулась к Игорю: - Вы извините, она иногда такая вредная бывает...
Игорь сглотнул.
- И часто она... вот так делает?
- Да нет, не очень, она у нас послушная девочка, правда, Яночка? - Яночка серьезно кивнула. - А теперь доча перестанет пялиться на этих мерзких тараканов и пойдет в комнату, не будет нам мешать...
Яночка, засопев, слезла со стула. Маша потрепала ее по рыжей голове, и, обернувшись к Игорю, трагически развела руками:
- И никакой яд этих тараканов не берет! И не липнут! Мутанты, наверное...
***
Еще в раздевалке Машу накрыло чуть сопящей, неестественной для детского сада тишиной. "Спят они, что ли?" - подумала она, машинально взглянула на часы. Да нет, вроде не должны уже. Заглянула в просторный зал, усеянный разбросанными игрушками. Дочка сидела в центре, печально вертя в руках куклу - поникшая худенькая фигурка в собравшихся складками, чуть великоватых штанишках. Остальные дети сбились стайкой в углу и испуганно поглядывали на Яну. В сердце толкнуло горячим, и защипало в горле.
- И как у нас первый день? - нарочито бодро спросила Маша. Яночка радостно бросилась к ней, но ее опередила воспитательница.
- Я бы хотела поговорить с вами. Яночка, поиграй еще, пока мы с мамой разговариваем. - Воспитательница суетливо отвела Машу в сторонку.
Маша недоуменно задрала брови, а Яна, поникнув, снова занялась куклой.
- Видите ли... ваша дочка еще недостаточно социально адаптирована, - глаза воспитательницы бегали.
- Для этого я и отдала ее в садик, - резонно ответила Маша.
- Рановато. У нее еще недостаточно развиты... социальные навыки... и моторные.
Маша оскорбленно выпрямилась.
- Моя дочь абсолютно нормальна.
Глаза воспитательницы уехали в сторону.
- Да-да, конечно... - воспитательница нервно огляделась, глубоко вздохнула. - Но вы наверняка знаете... Яна смотрит, - прошептала воспитательница, - она смотрит... ну, вы понимаете?
- Естественно, она смотрит!
- Она смотрит... нехорошо. Вы должны знать.
Маша пожала плечами.
- Ничего я такого не знаю.
- Пожалуйста, не приводите ее больше! - лицо воспитательницы пошло красными пятнами, она чуть не плакала. - Она напугала детей. Не приводите ее больше!
- И не подумаю! Вы сумасшедшая. Моей дочери здесь не место! - ноздри Маши раздувались от гнева. - Яночка, идем домой!
Маша волокла Яну за руку, выбивая каблуками сердитую дробь. "Надо было ей еще и не так сказать! - думала она, - надо же - недоразвитой назвала... детей мы, видите ли, пугаем! еще и смотрит ей не так! Как только таких к детям подпускают! Надо сходить к директору". Дочка еле поспевала следом, ее губы дрожали. Наконец она вырвала ладонь и замерла посреди тротуара, глядя исподлобья. Маша возмущено обернулась к ней.
- Мам! Почему дети со мной не играли?
- Потому что это глупые дети. Пойдем, - Маша поймала пухлую ладошку. - Тебе больше не надо ходить в этот дурацкий садик. - "Правильно я ей сказала - Яночке там не место, и вообще нормальных детей сейчас в садик мало кто отдает, представляю, что там за дети..."
- Дурацкий садик... - эхом повторила Яночка и замолчала, сдернутая с места жесткой материнской рукой.
- Дурацкий садик, дурацкий садик, - бормотала Яна на бегу и вдруг снова уперлась: - Ой, мам, смотри - киса!
- Угу, - ответила Маша, - пойдем, пойдем.
- Киса мертвая... - всхлипнула Яна. Маша оглянулась. На бордюре, неестественно изломанный, заляпанный грязью и кровью, валялся дохлый кот. Он походил на когда-то огромную и роскошную, а теперь - старую и никому не нужную игрушку. Из-под задранной верхней губы торчали оскаленные клыки, мертвые глаза смотрели отрешенно. Рядом покуривал губошлепый амбал в спецодежде, сплевывал на тротуар. Маша поежилась, потянула Яну.
- Блин, ну девка у вас на всю голову больная, - ухмыльнулся губошлепый. Маша вздрогнула, сжимаясь.
- Ты чо уставилась? - обратился амбал к Яночке. - Нравится, что ли?
Маша закаменела лицом, ища достойный ответ, но губошлепый уже отвлекся и орал вглубь двора:
- Давай, Леха, лопату тащи, чо заснул-то?
- Не смотри, доча, фу, гадость какая, - тихо сказала Маша и снова устремилась вперед, не глядя на Яну, таща ее на буксире. Все еще поглощенная мысленной ссорой с воспитательницей, она не замечала, как Яна оглядывалась - и смотрела, смотрела...
***
- Кто притащил этого вшивого кота?! - завизжала Вера Ивановна.
Кот был великолепен, огромен и жирен. Кот смотрел на Веру Ивановну наглыми желтыми глазами и остервенело чесался. Из пушистой белой шерсти, подпорченной в помойных боях, с громким стуком сыпались блохи. Блохи были под стать коту, крупные и лоснящиеся. Блохи резво прыгали по неухоженному паркету, неумолимо приближаясь к Вере Ивановне.
- Кто приволок кота? - снова возопила несчастная женщина, загнанно прижимаясь к стене.
Защелкали замки, и из дверей стали высовываться заспанные лица жильцов.
- Что вы так шумите с утра, Верочка? - укоризненно спросил Палыч, поддергивая пижамные штаны.
- Кот. Блохастый, - возмущенно объяснила соседка. - Спите тут до полудня и не видите ничего.
- Так это самохинская девочка притащила, некому больше... И куда только родители смотрят? - риторически вопросил он, делая вид, что не замечает заспанного, встрепанного Данила.
- Не притаскивала Яна кота, Палыч, - ответил Даня и для убедительности строго крикнул вглубь комнаты: - Яна! Ты кота не приносила?
- Ну что ты несешь, - хрипловато со сна ответила Маша, - а то бы я не заметила...
Яна, шлепая босыми ногами, проскользнула мимо отца и с натугой подняла кота, схватив поперек брюха. Кот не возражал, безвольно висел на руках, жмуря разбойничьи глаза.
- Киса, - сообщила Яна Вере Ивановне, - киса вчера лежала, а сегодня пришла.
Вера Ивановна застыла, не зная, как реагировать. Из-за Даниного плеча выглянула Маша, потуже запахнула халатик, ахнула:
- Яночка, брось немедленно, он заразный!
Яна неохотно отпустила кота. Он с наслаждением почесался и с достоинством прошелся по коридору.
- А ведь знакомый-то кот, - вдруг сообразила Вера Ивановна, - это бабы Дуси снизу котик... Этаж перепутал. Кис-кис-кис, - она протянула руку, подманивая, - давай я тебя домой отнесу... Ну и воняет же от него! - воскликнула она, - тухлятиной какой-то... видать, по помойкам шлялся.
- Он мертвенький лежал, - вступилась за кота Яночка, но ее уже никто не слушал.
***
На лавочке у подъезда консьержка неторопливо беседовала с подругой.
- Дусиного-то помойщика вчера иномаркой сбили... Уж она плакала... Хороший был котик, беленький, пушистый, как она без него... А нечего по улицам отпускать шататься, говорила ей - добром не кончится...
- Ездют тут, черти, скоро шагу ступить некуда будет, - ответила подруга, и, обращаясь к еще одной старухе, только что вышедшей из подъезда, с затертым пакетом в руках и в грязно-багровой кофте: - Какой хороший котик был, Дуся, жалко-то как...
- Так ведь не мой котик оказался, похожий! - радостно ответила Дуся, - мой-то просто загулял, подлец! Сегодня верхняя соседка принесла, из семьдесят шестой, говорит, в квартиру забрел!
- Ну слава Богу, а то разъездились здесь, - ответила консьержка и переключилась на парня, жмущего кнопки домофона.
- А вы куда, молодой человек? - бдительно спросила она.
- В семьдесят шестую, - ответил тот через плечо.
- К Самохиным поди? - консьержка гордилась своей проницательностью
- Угу, - парень перепутал кнопки и теперь набирал номер заново.
- К Самохиным, - объяснила консьержка подруге, и, наклонившись поближе, громко зашептала: - Дочка у них странная, у Самохиных... Рыжая. И вот котик этот. Дусин ведь был котик, своими глазами видела, как мертвый лежал...
Парень терпеливо слушал гудки домофона, с безразличным видом косясь на громко шепчущихся старух.
- Вы погубите ее талант, - сказал Игорь.
- Да Бог с тобой, какие у Яночки таланты? Ей три года всего. Она нормальная девочка, не вундеркинд какой-нибудь.
- Данил, не валяй дурака. Ты знаешь, о чем я говорю.
Данил недоуменно пожал плечами.
- Твоя дочь умеет воскрешать из мертвых, - тихо сказал Игорь.
- Извини, но ты какой-то суеверный бред несешь. Нельзя воскресить умершего, это все знают.
- Данил, ты же умный мужик... зачем ты так? - простонал Игорь.
- Ты слишком много пьешь, - жестко ответил Данил.
- Я знаю, что тебе наплевать на человечество. Но подумай о Яне. Что ее ждет? За ней нужно присматривать, ты понимаешь? Слухи уже поползли...
- А ты, как баба, им веришь.
- Я только что слышал про кота.
- Мало ли котов шляется по улицам! Если верить всему, что говорят бабки у подъезда...
- Данил, хотя бы одно обследование. Хотя бы энцефалограмму снять... Я же видел своими глазами...
- Ляг проспись, - посоветовал Данил. - А я, так уж и быть, поговорю с женой. Придумал тоже - воскрешение из мертвых...
***
Даня беспокойно ворочался в тяжелой послеобеденной дремоте. Снилась толпа оборванных, голодных людей, собравшихся у подножия холма. Люди ждали чего-то, и вот на холме появилась белая фигурка. Вокруг закричали, бросаясь к вершине, и Даня узнал Яночку. Он тоже бросился вперед - защитить, огородить от этой странной и страшной толпы, но кто-то рядом истерически крикнул "Вот он!", и вокруг Данила завыли, потянулись к нему сотнями костлявых рук. Горящие глаза вперились в него, в раззявленных беззубых ртах хлюпало, и Даня дернулся назад, обмирая от ужаса, просыпаясь, продираясь обратно в привычную, уютную реальность и чувствуя, как, небрежно раздвигая рев толпы, его догоняет невеселый смех Яночки.
Над ним склонилось испуганное Машино лицо. Жена тормошила его, трясла за руки, и он, с трудом разлепив глаза, пробормотал:
- Ну все, проснулся, проснулся, хватит...
- Даня, там Палыч в ванной... долго... и вода течет! - Маша чуть не плакала. - Даня, сходи посмотри, мне страшно...
С хлюпаньем переминаясь мгновенно промокшими тапочками по тепловатой воде, Даня забарабанил в дверь.
- Палыч, у вас вода льется! Палыч! Виктор Палыч, да что вы, заснули, что ли?
Данил приложил ухо к двери и снова застучал, пытаясь задавить растущий страх, все прислушиваясь, ожидая, что вот-вот за шумом хлещущей из крана воды раздастся сонное бормотание и ворочанье бегемотовой туши.
- Палыч! - снова крикнул он, оглянулся. Маша прижала побелевшие кулачки к губам, глядя застывшими глазами на ручеек, пробивающийся из-под двери. Вера Ивановна крепко держала за руку Яночку. Лицо соседки как будто высохло, седые волосы выбились из строгой прически.
- Да, - ответила Вера Ивановна. - Ломайте дверь, Данил, чего вы стоите?
Даня, зажмурившись от ужаса, ударил плечом по шаткой фанере. Шум воды стал громче, в глаза ударил свет. Данил оглянулся, все еще не веря, ожидая возмущенного вопля человека, к которому так неожиданно и грубо ворвались. Наткнулся на взгляд Яночки, устремленный в ванну, и, сжав зубы, развернулся.
Палыч медленноо колыхался в ванне, неестественно огромный, белый, похожий на толстую снулую рыбу. Искаженное лицо захлестывали мелкие волночки, поднятые струей из крана. Данил сглотнул и, стараясь не смотреть, сунул руки в горячую воду, пытаясь ухватить Палыча за плечи. Пальцы соскользнули, и Данил шарахнулся, задев задом Яночку. Перепуганные женщины толкались в дверях, не давали развернуться.
- Уберите ребенка! - страшно заорал Данил, таща под мышки тяжелое, скользкое тело. - И позвоните же наконец в скорую!
- Яночка, не смотри, не смотри, - шептала Маша, таща дочь из ванной. Но Яночка смотрела, - пристально, тяжело, завороженно.
Скорая уехала, оставив телефон фирмы "Ритуал" и посоветовав найти ближайших родственников. Оставив пахнущих валерьянкой жену и Веру Ивановну копаться в записной книжке покойного, Данил вернулся в комнату. Растерянно огляделся. Разложенный диван, кроватка Яночки, из которой она уже почти выросла. Кресло, письменный стол с компьютером, маленький столик с пустой клеткой Мыша. "Надо бы отдать кому-нибудь, - подумал он, только место занимает". Места не хватало. С тех пор, как родилась Яночка, - места всегда не хватало. Даня включил компьютер, сел, потер лоб. "Бедный Палыч", - сказал вслух. Собственный голос показался ему тонким и зажатым, тесная комната сглотнула звук, и Даня нервно засмеялся.
Компьютер мягко, ласково жужжал, подмигивал монитором, говорил - ну что тут такого? Подключиться к сети удалось на удивление быстро. Данил вздохнул, открыл "Яндекс", набрал в окошке "коммунальные квартиры" и тупо уставился на россыпь ссылок.
За спиной всхлипнули, обхватили за плечи. Данил подергал лопатками, крепче прижимаясь к теплой Машиной груди, потерся щекой об висок.
- Такой славный дядька был... Ему бы еще жить да жить... Набери лучше "законы о коммунальных квартирах".
- Да что ж это такое, - раздался из коридора плаксивый голос Веры Ивановны, - опять телефон занят! Сколько же можно!
Данил поспешно, почти наугад ткнул в пару ссылок. По двери застучали, и он, поморщившись, отключился от сети.
Маша проснулась от бешеных толчков сердца, наощупь потянулась к будильнику. Светящиеся зеленым стрелки показывали начало второго. В замке заскрежетали ключом, вызывающе хлопнула дверь. Теперь в коридоре кто-то ворочался неуклюже и страшно, невнятно бормотал. Маша протянула руку, ища Даню, и почувствовала крепкое пожатие. Муж тоже не спал, прислушивался, всматриваясь в темноту.
Теперь ворчание стало разборчивее. "Ведьма рыжая... - говорили в коридоре, - кто просил? Ну кто просил, спрашивается?" За дверью закряхтели, зашаркали. Кто-то дернул одеяло, и Маша сдавленно закричала.
- Мам, - жарко зашептала Яночка, залезая в кровать. Мостясь между родителями, задрыгала ледяными пятками. Даня обнял дочку, крепко прижал к себе.
- Мам, почему дядь Витя на меня ругается? - спросила Яна дрожащим от слез голосом.
- Ккакой дядь Витя? - обмерла Маша. Яночка только угрожающе засопела в ответ.
- Надо пойти посмотреть, - прошептал Даня, выбираясь из-под одеяла.
Втроем, держась за руки, они осторожно выглянули в коридор.
Узкая полоска света падала из-за двери Веры Ивановна. Сама она стояла в коридоре, - растрепанные седые волосы, ночная рубашка, очки. В руке книжка, заложенная пальцем. Вера Ивановна пристально всматривалась в коридор, туда, где в темноте стоял кто-то огромный, толстый и невозможный.
- Ведьма рыжая, кто просил? - вновь невнятно раздалось из темноты.
Вера Ивановна деловито перекрестилась, не выпуская книги из руки. "...квартиры, законы и акты" - машинально прочитала Маша и сдавленно хихикнула.
- Нехорошо, Маша, с вашей стороны, некрасиво! - возмущенно повернулась Вера Ивановна. - Следить надо за детьми, а не распускать!
Маша, закусив губу, бросилась в комнату.
- Иди спать, Яна, - строго блеснула очками Вера Ивановна, - хорошие дети по ночам спят, а не занимаются не пойми чем!
- Да, Яночка, ложись спать, - согласился Даня и тщательно прикрыл за дочкой дверь. Снова взглянул на Палыча. Тот стоял, расхристанный, в куртке поверх несвежей майки, страшно недовольный, руки в боки. Сверлил Даню взглядом.
- Молодежь нынче пошла, - наконец заговорил он, - ничего святого!
- Надо выпить, - ответил Даня мертвеющими губами.
- Так я уже и сбегал, - охотно отозвался Палыч, вытягивая из-за пазухи бутылку водки, - капитализм, магазины круглые сутки работают!
- Тты пойми, Палыч! - задушевно сказал Данил, наливая, - вот сейчас... ххер с ним, с садиком! Я нормально зарабатываю, пусть Маша дома с ребенком сидит! Но ты пойми, Палыч! Дальше-то что? В школу она как пойдет?
Палыч выпил и, жмурясь, помотал головой.
- Вот и я говорю, - продолжал Данил, - сейчас - ладно! Дети ее шугаются - ладно! Воспиталка эта, дура... А потом? Чем она потом займется? Будет бегать и кричать "Выйди вон, Лазарь"? Да это просто смешно!
Палыч снова со стоном затряс головой, будто отгоняя воспоминания. Данил потупил глаза.
- Ну, извини, извини, сорвалось... А скажи, - глаза Данила сверкнули, он пьяно подался к соседу, - скажи, как оно там? Страшно?
- А пошел ты, - ответил Палыч, наливая, - тебя бы... Давай лучше выпьем.
- Выпьем, - согласился Данил, слепо водя горлом бутылки над стаканами. - Чтоб наши дети нас не огорчали!
***
- Ты просто предлагаешь продать нашу дочь на опыты!
- Да не опыты! Сколько раз тебе говорить - простое обследование... Пойми, Яне - никакого вреда, а заплатят за это очень много...
- Ради денег ты готов позволить экспериментировать с родным ребенком? Ты... ты...
- Маша, ну что ты несешь? Пойми - это огромная помощь науке... а может - и всему человечеству!
- Какая помощь?! Яночка - обыкновенный ребенок, чем она может помочь науке?
- У нее уникальные способности...
- В том, чтобы знать в три года буквы, нет ничего уникального! Некоторые даже читают... не смей перебивать меня! Некоторые даже читают, но отцы не продают их вивисекторам!
- Ту прекрасно знаешь, что Игорь имеет в виду не буквы. Вспомни этих тараканов...
- Бррр... мерзость.
- Кот, воробьи... Может, у Яночки и правда какие-то способности? Почему бы не проверить?
- Подумаешь - воробьи! Из-за какой-то мелочи поднимать столько шума...
- А Палыч?
- Не смей напоминать мне о Палыче! - истерически завизжала Маша. - Яночка - нормальный ребенок, а не урод для кунсткамеры! Так и передай своему Игорю!
Она заплакала, прислонившись к стене и кусая пальцы.
- Ты ее не любишь, - гнусаво бросила она Данилу, - ты думаешь, она какой-то монстр!
- Ну что ты, нет, - Данил обнял жену. - Самая обыкновенная девочка. И я очень, очень люблю. Вас обеих.
- Она нормальная, правда? - всхлипнула Маша в Данилову рубашку.
- Правда, правда.
- А Палыч?
- Ну ты же сама знаешь, какие сейчас врачи... Ну, не плачь.
- Скажи Игорю, чтоб не приходил больше.
- Конечно. Совершенно нечего ему здесь делать. Пусть других детей на опыты ищет.
***
- Так вы говорите - полтергейст? Скажите, - Игорь доверительно наклонился к Вере Ивановне, - неужели вас весь этот... хм, полтергейст... не удивляет? Не кажется странным?
- Всяко бывает... Вот священника же позвала, окропил.
- И помогло? - иронически спросил Игорь.
- Помогло, - упрямо нахмурилась Вера Ивановна.
Игорь пожал плечами.
- Помогло так помогло. Тараканы... Кот... Это, конечно, мелочь. А все-таки! Я слышал - были и случаи... как бы это сказать... более убедительные?
Палыч побагровел и привстал со стула.
- Я понимаю, вам об этом вспоминать неприятно, - поспешно сказал Игорь, - но все-таки! Вы хотя бы в поликлинике были с тех пор?
- Вот еще, - буркнул Палыч, снова оседая на табуретку.
- А ведь надо бы! С инфарктом, знаете ли, не шутят... Я понимаю, в районной поликлинике - и очереди, и качество не очень... А вот к нам? Мы бы и диагностику провели, и подлечили - бесплатно, заметьте! А ведь в наш институт со всей страны едут...
- Вот еще, - буркнул Палыч, - здоров я. Чего мне по врачам мотаться?
- Ну, как хотите, - легко согласился Игорь, - телефончик на всякий случай оставлю... если что - обращайтесь... Машенька! Даня! - Игорь легко сорвался с места, радостно улыбаясь. - А я как раз вас жду, поговорить надо бы...
Маша хмурилась, стоя в дверях кухни. Даня бледно улыбнулся приятелю, но, покосившись на жену, поскучнел.
Игорь тяжело вздохнул, уже зная, что услышит.
- Моя дочь - не монстр и не надежда человечества, - медленно, как будто объясняя умственно отсталому ребенку, сказала Маша. - Яна - обычная девочка. У нее нет этих дурацких способностей, которые вы ей приписываете. Она абсолютно нормальна.
Игорь хотел что-то сказать, но Машино лицо опасно скривилось, пошло пятнами. Оставалось только пробираться к выходу, бормоча извинения и отводя глаза от сочувственной Даниной физиономии.
- И не приходите больше! - хлестнул в спину Машин крик.
***
От мигрени не умирают. От мигрени только хотят умереть. Любой звук - пытка; любое движение - мука. Маша, скорчившись в кресле, пытается вязать. Хочется холодную ладонь на лоб, замереть и не шевелиться - обмануть боль. На полу Яночка рассматривает картинки в детской книжке. Картонные страницы переворачиваются с сухим режущим шелестом. Об окно бьется упорная муха.
- Мама, почитай мне.
- Не могу, Яночка, у меня головка болит. Папа придет - почитает.
- Сильно болит? - глаза Яночки широко распахиваются.
- Очень. Посиди тихо, хорошо?
Яночка вздыхает и переворачивает страницу. Невыносимо гудит муха - как будто уже не об окно она бьется, а об череп.