... "Александр Первый, ... Александр Второй, ... Александр Третий, ... Александр Четвёртый. Это я. ... Что за издевательство? Кому это нужно было? ... Издевательство над именем. ... Кто так называет детей? Нет, само имя обычное. Многим нравится его носить. Носить, не переносить. ... Носить, как вещь? Можно носить, оно носки не боится. ... А кто вообще спрашивает? Появимся не по своей воле. Имя получим, как обозначение на карте. Номер? ... А может номер и лучше? Зачем номер? Для масштаба? ... Для общего порядка вещей. Порядочный человек в порядке вещей. Можно и к номеру привыкнуть, как и к порядку. ... Привыкнут все к нему, к номеру, и будут думать, что они и только они и есть ... это. А что... это? ... Это всё правильно. Но это же нужно придумать! Всех четверых сыновей назвать одним именем и пронумеровать для порядка, превратив таинство создания в конвейерное производство. Мы рождены были по порядку! По расчёту. Слева на право, по одному выходи! Осторожно! Соблюдайте порядок! ... Что ты хотел этим доказать, отец? Упрямый ты был. Расчётливый. ... Смешно. Зачинал нас всех по утверждённому списку. Удивить хотел ... или обмануть кого-то? Но их не так много и было, желающих обмануться. ... Странно. Скромный городской дворик, скучный и обычный в своей серости, где все: и люди, и дома, и даже кошки были похожи. Одно лицо. Родные вы мои. ... Не выделялись и не хотели этого. Тихо жили, скромно рожали, ударно работали, с почётом уходили....Здоровались. Не без этого. Некоторые вслед крутили пальцем у виска. По заведённому порядку. ... Странно. Но в праздник! В праздник - был праздник! Все ждали праздника! ... Эх, мама, зачем ты ему это позволила? Может всё дело в номере?... И что же я сам наделал? Какой я дурак!... Праздник?! Праздник?! Где ты?" ...
... Александр Четвёртый, откинувшись на спинку парковой скамьи, просто пил водку. ... Водка была, а праздника не было. ... Где же ты праздник? Рука поднималась, опрокидывала надежду на праздник. Глоток не обжигал. Проваливался, скручивая гортань, и затихал тихой обидой на всё вокруг. ... А что вокруг? ... Ну, деревья. ... Ну, ... парк. ... А где люди? ... В такое время они, наверное, боятся сюда заходить. ... Ну, и хрен с ними. ... Рука снова опрокинула глоток надежды. ... Поговорить бы с кем: - Эй, луна! Что ты такая важная? ... Постоянно висишь там с холодным укором. Важная? ... За тебя! ... Подари мне лунный камень. ... Талисман любви моей. - Слёзы покатились из его глаз. Пьяные, но слёзы: - Где она эта любовь? ... Она выгнала меня из нашего дома. Не хочет мучаться. Устала. Да, всегда наступает последний момент. Приходит внезапно. Я её понимаю. ... Она права. Слышишь, луна?! ... Я её понимаю. Хотя уже ничего не вернуть. Поздно. ... Но кто меня поймёт?! Я тебя, дура, спрашиваю? Луна? Кто меня поймёт?! ... Мы столько лет вместе прожили. Был же и у нас свой праздник. Много было хорошего. Всего такого. ... Вспомнить только надо. Тяжело просто вот так. ... Сразу. У меня ведь, луна, три высших образования. Три!!! ... Ты себе это, блядь круглая, можешь представить? ... Нет, прости! Прости! Ты не круглая. ... Не то. То есть, не блядь круглая. Хм! ... Смешно. Ха-ха! ... Нет, ты хорошая. Хорошая женщина. Я тебя даже представляю. Ну, как женщину. ... Эх! Сейчас бы и мне женщину. Женщину. Моей ведь нет. И уже не будет. ... Но ты тоже подойдёшь. Ты не обижайся. Я женщин люблю. ... Умею я это делать. Дано просто мне. Да. ... Ну, и выпить я люблю и.... Люблю, что ещё сказать. ... Ты знаешь, что по одному образованию я музыкант? Да. Теоретик - но музыкант! Органная музыка! Да. Это так величественно и вечно. Если ты понимаешь. ... Ты вечна - Луна! ... И орган - вечен! ... И женщины - вечны! Орган - это идеальная женщина. Он отдаётся тебе, таким звуком! Как самая, самая ... вечная женщина. Да. Идеальная. Нежная. Она тебя любого ... любит. Всё прощает. ... С идеальным звуком. А звук очень важен в этом деле. Ты мне поверь. У меня три высших образования. ... И была одна жена. Она меня . ... С истеричным и визгливым звуком. Она сама виновата. Я не хотел этого. Да, и так бывает. ... Ты такая аппетитная. Я бы тебя обнял. Может быть. ... У тебя, наверное, такая грудь? А? ... Прости. Прости. У тебя может быть, кто-нибудь есть? Я не буду приставать. Мне просто очень больно. Я такое сделал! ... Что я сделал? ...Вот ты мне скажи? Как может быть в душе орган, а в мозгу этот истеричный крик. ... Вот скажи? ... А-а-а?! Не знаешь! А я тебе расскажу. Я этого не выдержал. ... Они вот, понять не могут мою душу. А здесь всё просто. Она. ... Она податливая. Эта душа. По-дат-ли-вая. В какую сторону её не потяни. Хоть растяни и .... Она пойдёт. Поддастся и пойдёт. Податливая она у меня. Всему верит. ... Хорошее слово. Жалко её. ... И постоянно сомневается, ... если самой выбирать нужно. Такая вот она моя душа. Веришь мне? Моргни хоть раз. Нет?... Ну, всё! Водки нет ... и мне пора идти. ... Куда идти? Я не знаю. Я пойду. Пойду куда-нибудь. Что же я наделал! Нет. Не хочу вспоминать. Пойду. ...
Александр, пошатываясь, побрёл по тёмной алее к тусклым огням города. С луной разговаривать надоело. Тянуло к человеку. К людям. ...
Город, городок, городишко натягивал на себя одеяло в кружевном накрахмаленном пододеяльнике. Взбивал потомственно-пуховую подушку. Зевал и потягивался перед близким сном. Как прекрасно спится в таких городках. Сон так сладок и неотвратим. Поэтому и жизнь такая. Время между снами и должно быть мучительно-тоскливым, чтобы отдаться сну без остатка. Смыть сном всю мерзость дневного бытия. Заснуть. Заснуть. Но перед этим. ... Последние интеллигенты, умывшись перед сном холодной водой, брали с собою в постель книгу. Старая картонная обложка, выцветшая от смены эпох до непонятного цвета и ...
... Последние, потому что - последние. Уснут. Дочитав, и не пропустив ни одного отступления, и ни одной сноски. Упившись словом. Захмелев от выдержанности фраз. Хотя перечитывали и перечитывали эту книгу не в первый раз. ... И выпадет эта книга из тёплой постели. Обязательно раскрывшись страницами вниз. Упадёт последним надгробием, скрыв под смятыми страницами целое племя бесполезных людей. Книжных героев. ... Мягко придавит, как стёганое одеяло; честь и достоинство. Желание быть лучшим, не обидев ни кого. Критический склад ума, желание честно работать, смешную веру в человека. Просто Веру в добро, любовь, милосердие, дружбу бескорыстную. Природу. Науку. ... Космос и ...
... Хер вам, суки драные! Вы меня так не сломаете! - Александр Четвёртый выбрался из тёмных алей, и сфокусировал взгляд на жёлто-тёмном пятне ночного магазина. Возле него стояли люди. Его последняя мысль, жёсткая и циничная, к ним не относилась. Она была предназначена всем тем, кто лишил его семьи, дома, а ещё раньше работы. И чего-то ещё, чего он не мог сейчас вспомнить и не хотел вспоминать. Сейчас ему нужно было пройти метров двести. И там. ... Там видно будет. Угрюмое выражение лица сменилось на благостную улыбку. У него появилась цель, и кое- какой смысл в передвижении. ... Мимо проходившая женщина отшатнулась от него, чтобы не задеть тяжёлой сумкой с продуктами. А на Александра вдруг напало желание лёгкого флирта, желание жить и любить, и он бросил в след уходящей женщине: - Не убегай! Я бы мог доставить тебе такое удовольствие! ... Постой!
Женщина прибавила шагу, не поверив услышанному. Компания у магазина весело наблюдала за происходящим. Ещё две пары глаз скрытно следили за Александром из-за широких сосновых спин парка. Следили внимательно. ...
Александр же продолжал весёлое движение к знакомой компании, ловя руками девичьи коленки.
- Сашка! - бросилась ему на шею Катька по прозвищу Лошадь. - Возьми меня! Что ты к этим блядушкам пристаёшь? ...
Катерина была когда-то красивой женщиной. ... И что-то и в правду осталось у неё от породистой лошади. Изгиб спины. Поворот шеи. ... Кожа только побагровела. Да глаза и губы припухли от нескончаемого порока.
- Ты не слюнявь бульбаша, кобыла! - ревниво пресёк лобзания Катерины местный авторитет Ляпа. К Александру он относился неплохо, но Катьку он считал своей женщиной. Хотя та и пыталась быть независимой.
Жилистая рука Ляпы тисками сдавила ладонь Александра. Александр выдержал натиск Ляпы под заинтересованными взглядами всей компании: - Да, я бульбаш, Ляпа. И родился я в Минске. Ты, наверное, и не знаешь где это? ... А судьба блядская и жена моя ... бывшая занесли меня в это чудесное место. Где кругом одни трубы, лес и горы. ... Или наоборот? Я уже плохо соображаю.
- Да Минск на Луне, бульбаш. Вон, глянь, - съязвил Молодой. Паренёк лет двадцати, ловивший каждый вздох Ляпы.
Александр шутливо дал Молодому ладонью в лоб: - Купи глобус, парень, и подзорную трубу.
Компания дружно загоготала. Катька ещё теснее обвила Александра за шею, сознательно дразня Ляпу: - Как я люблю умных мужчин, которые не только хером думают.
- А что ты ещё любишь, проститутка? - разозлился Ляпа.
Катерина наслаждалась ревностью Ляпы: - А ещё я люблю шоу - "Звёзды на льду", придурок. Там фигуристы такие котики на коньках. Я бы каждому раз по пять дала.
Ляпа презрительно ответил: - Тьфу ты, Блядь! Так бы они тебя и захотели. Драли бы тебя в подвале, ... не снимая коньки.
Молодой заржал громче всех, хлопая в ладоши и пританцовывая на месте.
- Я бы всех этих "звёзд" отправил в одну ... звезду, - добавил для верности Ляпа.
- Там им и место, братан. - Поддержал его Молодой.
Катька жеманно закрыла ладонями промежность: - Я их всех в свою "звёздочку" не пущу. Пусть сначала заплатят.
Александр несогласно закачал головой: - Как астроном я не могу с этим согласиться. В звезду - это не есть правильное выражение. ... Нужно для этого подобрать другой космический объект. ... Там всего много. - Махнул он рукой в сторону звёзд и покачнулся.
Две пары глаз, следящие за всем происходящим из-за деревьев, заинтересованно переглянулись. Их явно заинтересовали последние слова Александра.
- И какой ты объект нам посоветуешь, бульбасос?
Ляпа вплотную подошёл к Александру и устрашающе выпятил подбородок. Молодой прочувствовав момент, обошёл Александра сзади.
Александр всё понял, но не отступил. Он широко расставил ноги и по-бычьи наклонил свою голову вперёд: - Я посоветовал бы вам, Ляпа - чёрную дыру. ... Есть такой странный объект в глубоком космосе. ...
Александра повело в сторону, слишком длинной и умной оказалась фраза, но Ляпа вовремя удержал его за плечо.
- ...Благодарю, - теперь уже Александр сжал Ляпину руку. - Только чёрная дыра, Ляпа. Туда можно всех послать. ... Но если большой дырки не найдёшь, Ляпа, то посылай всех в маленькую. Ма-а-а-ленькую такую дырочку, - Александр показал примерно пальцами у самого носа Ляпы. - Вот такую чёрную дырочку. Понял?
- Поняли, придурки?! Послушайте умного человека. - Катька демонстративно отставила в сторону ногу и подбоченилась рукой.
- Молчи, блядь! А то ты меня сейчас достанешь! - Ляпа не сдержался и двинул ногой по отвисшему заду Екатерины.
Катька зло посмотрела на Ляпу: - Как смеешь ты, пьянь болотная, бить царицу свою?!
- Тоже мне нашлась, царица! - Сплюнул ей под ноги Ляпа. - Хохлушка беглая. ...
Высокая заводская труба на краю города пыхнула чадящим чёрным облаком. Прокашлялась до сизого цвета, и пошла во всю, подкрашивать лунную ночь. Укутывая, как в саван Уральские горы. Горы стояли непоколебимо, хребтом удерживая всю Евразию. Континентище в полусне подмял под себя подушку. Правая могучая рука его заслуженно отдыхала. Вся - от бугристых мышц спины до тонкого полуостровного запястья. Левая же рука, как всегда не знала и не хотела знать, что творит правая. Утончённые пальцы левой руки ещё наслаждались женщинами в бриллиантах и поднимали в их честь шампанское. Правая рука это чувствовала и нервно подёргивалась во сне от сокращения мускула справедливости. ...
... Александр Четвёртый протиснулся между Екатериной и Ляпой, спасая лицо Екатерины: - Между прочим, Ляпа, - сказал он серьёзно, крутя назидательно указательным пальцем. - Екатерина Первая родилась в Минске. Так что ты не очень. Ты тут не прав. Да! - придал он торжественности. - Она была проституткой обозной. ... Ну и что? Кому от этого было плохо? ... Ты пойми, Ляпа. Мы все ровны. И наша Катька ещё может стать кем-то. Пусть она блядь. ... А историю нужно знать. История она такая. ... Очень сложная. Нужно только знать с какой стороны к ней подобраться, - он хотел что-то показать руками, но сила притяжения неумолимо потянула его к земле и если бы не Екатерина, ударил бы он лицом в грязь....
.... "Грязь. Грязь. Заунывная. Липкая. Перед Уралом и за Уралом. Такая любимая и привычная. Как легко её обсасывать. Наступать. Разминать - грязнее грязного. Сжимать и мазать. Затоптать. Вогнать. ... Её нет на самом деле. Мы не понимаем. Нас же просто обманули. ... Какая грязь? Её нет в природе. В природе нет её. Это же и есть всё - природа! ... Это кто у меня в голове? Что это за мысли, бля?" - Ляпа, подавшись движению падающего тела Александра Четвёртого, опустил глаза на ожидаемое место приземления и, не отрываясь, смотрел на высохшую лужу. Тело не упало, а Ляпа всё не мог оторвать взгляд от чёрной жижи. Молодой не мог понять происходящего. Что-то было не так. Ляпа должен был ударить. Должен. ... И не стал.
Ляпа замотал головой, не понимая, что происходит: - Катька сволочь, ты ведьма! - закричал Ляпа. - Перестань меня гипнотизировать! Ты мне все мозги, сволочь, запутаешь.
- Ну, и история! - засуетился Молодой. Ему было жалко Ляпу, но он не знал, как помочь. Проще было, конечно, дать кому-то в морду. И всё бы встало на свои места. А здесь такая история. Всё как-то перепуталось. Тревога заставила его оглядеться.
Две пары глаз, следивших за компанией, спрятались за деревья. Кроны деревьев зашатались и заскрипели от налетевшего ветра, помогая выдувать из города застоявшийся привкус железа и закисшего дыма.
- Я бы тоже немножко выпил, - скромно поддержал его Александр Четвёртый.
- И я не откажусь от водочки, - радостно рассмеялась Екатерина.
- Сейчас всё наладим! Главное не расходитесь. Я быстро. - К Молодому вернулось привычное понимание жизни. Её ритм и смысл. Он быстро юркнул в темноту. ...
Как ни странно, но принесённая Молодым водка успокоила и отрезвила всех. Разговор вернулся в привычное спокойное русло.
- Ляпушка, ну как твоя головка? Уже не болит? - Катька повисла на Ляпе и нежно гладила его лысую голову.
Ляпе это нравилось, но и строгость нужно было соблюсти. Одной рукой он сильнее прижал Екатерину к себе, а второй грубо схватил её за грудь: - Вот ты, хохлушка, и своим и чужим дать норовишь! А? ... Оторву щас к хренам! Чё делать будешь, Катюня? Без грудей кому ты нужна будешь. ... А, сука? Какое без них удовольствие?
Компания истерично заржала. Вгоняя грубые и дерзкие гласные в окна уснувшей интеллигенции. ... Одно из окон в доме напротив распахнулось, и срывающийся от ветра и возмущения голос простонал: - Уходите все! Уходите немедленно! Я уже вызвал милицию! Как вам не стыдно! Вы же не даёте спать целому городу! Совесть у вас ещё осталась?
- Пошёл на х.., сука ментовская! - авторитетно ответил на весь город Ляпа.
Молодой ответил пустой бутылкой, которая до окна не долетела, а разбилась со звоном о фундамент хрущёвского дома.
Город, как оказалось, совсем не спал. Город быстро вышел из забытья и дремоты. Из ажурного покрывала смога. Вспыхнул сотнями окон света квадратного фонарика. Не боясь, распахнул форточки и фрамуги. Впустил в свои городские лёгкие кисло-сладкий запах отработанного металла. Книжные могилы, были попраны босыми ногами, прильнувших к щелям приоткрытых форточек. ... И город ответил.
- Кто эта сука ментовская? Не будь трусом, назови свой адрес? ... А! Молчишь, паскуда!
- Запомните! Запомните! ... Запомните, из какого окна он кричал! Мы сейчас выйдем! ...
- Люди добрые, вы слышали, что этот подонок удумал?! Да у кого только язык смог так повернуться, чтобы мусоров позвать?
- Да кончать козла этого! Падла! ... Не стрелять! ... Я ща-а-ас! Быстро!
Кто-то через усилитель забренчал на гитаре. И рваные аккорды разорвал хриплый голос: - А на чёрной скамье. ... На скамье подсудимых.... Сидит дочь прокурора ....
И полетела жизнь, щемящая в ночной тишине от одного дома к другому, отражаясь от запылённых окон и, подчиняясь законам акустики, пробуждая души израненные и закопчённые, исколотые жжёным каблуком, верящие в слово жалостливое, верящие больше слову сказанному, обещанному. ...
- Давай, братан! Братишка! - понеслось в ответ на пробуждение из окон распахнутых.
Рвались в приливе чувств соколки грязно-синие. И прыгали с первых, вторых и даже третьих этажей пацаны суровые на землю грешную. ... Ноги ломая и руки, но майки были в лоскуты порваны и слово сказано. ... Вставайте братья! ... И вставали. Поднимались от земли. Кто-то перед тем, как прыгнуть, успевал отбить жиганскую чечётку на подоконнике. И руками и ногами влиться в симфонию звуков отжизненных. От жизни загубленной: - Подожди, братишка, мы сейчас. ... Песня звала. Песня вещая. И ещё что-то. ... Ненасытное. Упрямое. Жестокое ... от земли.
Город зашумел, забурлил, куда только сон делся. Сорвался ошпаренным и понёсся во все тяжкие, веселясь от своего нежданного удальства и несказанной дерзости.
Главное чтобы .... Чтобы? Чтобы ...
... Сусанин занервничал. Не ожидал он такого поворота дел. Всего лишь попытался урезонить хулиганов. И куда это всё повернулось? - "Взбесились они что ли? ... И что я сказал им? ... Может пойти и извиниться? ... Нет. Сейчас это не поможет. Нужно что-то придумать. ... Так. Кому позвонить?"...
- Веничка, что там случилось? Что за шум с улицы? Что там случилось, Веничка? - донёсся из спальни испуганный голос мамы.
- Спите, мама! Ничего не случилось! ... Это, наверное, кто-то свадьбу гуляет, - руки Вениамина дрожали, и он не с первого раза сумел правильно набрать нужный московский номер. Номер центрального отделения партии предательски молчал. ... Тум-м-м. ... Тум-м-м. ... Тум-м-м. ... Тум-м-м. ...
"Вот так всегда. Где же они? Где? ... Когда они позарез нужны народу. ... Что же мне делать? - он бросил трубку. - ... Да спите, мама! Это у меня книга упала.
... "Воронок" подъехал минут через сорок. Медленно проехал мимо пьяной компании Ляпы, нехотя развернулся и, дёрнувшись, заглох. Из машины выбрался грузный пожилой капитан с добрым детским лицом. Пока он приближался, людская толпа окружила их, включая и "воронок". Ляпа дёрнул плечами и ссутулился, напустив на себя всю лагерную важность и авторитет.
- Ляпа-Ляпа. ... Что же ты людям спать не даёшь? - по-доброму спросил капитан.
- Сергеич, мы же отдыхаем, - распушил пальцы Ляпа. - Народ тоже должен это понимать и не допускать беспредела. А так, куда мы докатимся, Сергеич? Ты только не подумай, что я тебя спрашиваю. Это я так просто к слову пришлось. Мы же здесь все свои и чего нам делить? - затараторил привычно Ляпа.
- Правильно Ляпа излагает. Должно ж быть и какое-то понятие, Сергеич? - зашумела толпа.
- Сергеич, ты вот мент уважаемый. И мы к тебе со всем уважением. Мы же понимаем, что всякое в жизни бывает. И у каждого своя работа. Но хватит уже на измене сидеть. Дайте людям вздохнуть полной грудью. Бля буду!
Один выступающий сменял другого. Капитан только успевал поворачивать голову.
- Сергеич, ну раз стукнули, ну два, а что же дальше? Мы же так ваще в животных превратимся! В натуре! А?
- Нужно что-то решать, Сергеич? А?
- За хлеб и воду! И за свободу!
- Кто стукнул, Сергеич? Высвети нам эту гниду, ... пожалуйста? Мы ничего делать не будем. Ты не волнуйся. Только вынесем своё порицание. И всё!
Сергеич аж взмок от такого напора. А может, и ночь была тёплой. Парниковый эффект он и на Урале правит. Парит, подчиняясь вековым понятиям. Попробуй им измени и всё потеряет свой смысл. Горы превратятся в камни. А камни в воду. Вода испарится. И испариной выступит....
Капитан вытер испарину с внутреннего ободка фуражки. И лоб платком промокнул.
- Здесь, ребятки мои, есть одна проблемка. Небольшая, но заслуживающая серьёзного к себе отношения. Подумать, в общем, всем нам надо. ...
Люди слушали внимательно, не перебивая и внимая каждому слову Сергеича.
... Этот человечек. ... Как бы вам это объяснить. Он имеет определённое политическое влияние. И представляет у нас одну очень серьёзную партию. ... Возглавляет их Уральское представительство.
Народ молчал. Ждал куда выведет Сергеич. Это теперь была его проблема. А Сергеич всё тянул время. Он снова принялся протирать фуражку. Тщательно и степенно.
- Ты что, Сергеич, пенсию ждёшь? - не выдержала толпа.
- Не веселитесь, сукины дети. Вопрос серьёзный я вам говорю. ... Политический!
- Ща-а-ас тебе, мусорок, помогут, - весело расступилась толпа, пропуская начальственный мерседес с мигалкой. Машина не подъехала, а подошла спокойной, уверенной походкой, раскачиваясь на неровностях дороги. Подошла. Остановилась. ... В каждом движении важна пауза. Задержка. Необходимо вжиться во враждебное вам окружение и завоевать его. На это обычно уходит от минуты до трёх, чтобы выдавленное вами пространство успокоилось и приняло поражение. Любая оболочка всегда что-то таит в себе и даже больше. То, что не вмещается, всегда самое страшное и поразительное. Всегда вызывает уважение. Причём не важно из чего сделана оболочка. Из металла или из времени. Если из времени, то это история. А если из металла, то там божество. А если все оболочки перемешать, то там будет такое, о чём даже страшно подумать. ... Передерживать тоже не надо. Через три минуты могут забыть божество в оболочке. Время уже не то. ...
... Тяжёлая дверь бронированного мерседеса приветственно разорвала оболочку между народом и божеством. Оболочка разродилась гладким мужчиной в строгом костюме:
- Здравствуйте, дети мои! Здравствуйте! - руки его раскинулись в желании обнять своих детей. - Эх! Сукины вы дети! - по-отечески пожурил он. - Правильно! Всё правильно вы делаете. Народ не обманешь! Народ всегда чувствует и решает сам. И всегда решает правильно! Такой он у нас народ! ... Народище!!! - гладкий папа сжал кулаки до белизны в костяшках. - Главное, что мы вместе! Вот так! ... Конечно, когда заведётся одна поганая овца. Её нужно.... Нужно ... пойти на этот шаг. Только когда мы едины, - костяшки снова побелели, - мы справедливы. И всякая гражданская инициатива должна быть поддержана. ... Я хочу вам сказать, что этот человек, - лицо оратора стало грустным. - Хотя теперь его уже трудно назвать человеком. ... Он ещё на прошлой неделе исключён из нашей партии. Партия вовремя разобралась в этом человеке. И хотя он носит такую фамилию. Нам с ним не по пути. Пусть он сам отвечает за свои мерзкие поступки, - перст справедливости указал на осиротелое окно квартиры Сусаниных. ...
... Вениамин с ужасом отпрянул от окна. Хотя необходимости в этом и не было. С улицы нельзя было ничего рассмотреть. Света в квартире не было. Окно зашторено. Почти зашторено. Вениамин наблюдал за всем через микроскопическую щель и слышал всё через чуть приоткрытую форточку. Ему стало так страшно, что всё услышанное показалось ему правдой. ... Да. Он на самом деле такой. Он явно почувствовал отвращение к самому себе: "Какая же я сволочь! Ой-ё-ёй! ... Как я смог так всех подвести? И партию?... И народ? Что же мне сейчас делать? ... Нужно всё рассказать. Нужно во всём признаться. Мне нужно как-то себя спасти. Но как? ... Мама!"...
Вениамин, сметая всё на своём пути, бросился в комнату матери: - Мама, проснитесь! Проснитесь! Мама! Просыпайтесь скорее! - старый холостяк, сорвав одеяло, тряс за плечи единственного родного человека на всём белом свете. Старушечье тело затряслось в безжизненном танце. Последняя улыбка, застывшая на тонких губах, приветствовала и успокаивала сына, когда аккуратно причёсанная головка на тонкой шее поворачивалась к Веничке лицом: - Мама!? Мама, ну почему вы меня оставили одного? ... Мама, вы меня бросили! Мама! ...
... Когда народ, повинуясь, .... А что ещё ему остаётся делать? В эту оболочку, состоящую из пафоса и лжи, и набиваются в желании сдержанно повиноваться. Некоторые повинуются с достоинством. Некоторые с презрением, но все переступают порог. Порог, за которым повинуются. Повинуются глупым и жадным. Злым и бессердечным. Мерзким и пустым. Тупым и напыщенным. Тем, которые знают, что с этой оболочкой можно творить всё, что вздумается. Она может возмущаться, но всегда оправдает и оболочку, и тех, которые, потому, что - самих себя. ...В общем, народ посмотрел вслед за перстом указующим на окна квартиры Сусаниных. Но решения ещё не принял. ... В каждом движении важна пауза. В образовавшуюся паузу протиснулся меж застывших людей Ляпа. Он бережно, чтобы не расплескать, нёс полный стакан водки. Сам поминутно облизывая пересохшие губы и сглатывая слюну. Подойдя к оратору, Ляпа не глядя на того, поднёс божеству священный дар: - На, браток, не побрезгуй! За нашу свободу!
Гладкий мужчина сразу с недоверием отнёсся к подношению и переспросил: - За свободу?
- За её, суку! - подтвердил Ляпа.
Народ размягчал и возрадовался в предчувствии акта слияния. Акта наделённого всеми чувствами тончайшего восприятия. ... Уловив по поведению толпы, что с ним разговаривает равный, мужчина снял свой безупречный пиджак и с размаха вогнал его в грязь. Притопнув его двумя ногами, под одобрительные крики, он, ослабил галстук и закатал рукава своей шёлковой рубахи повыше локтя и в таком виде лихо опрокинул стакан. Занюхав водку скатанным рукавом он вернул стакан Ляпе со словами: - За нашу свободу! ... Катька Лошадь выпорхнула из-за спины Ляпы и тут же обвила шею партийного босса. Её правая рука ловко легла на его ширинку.
- Эх! Царица моя! - подхватил её на руки московский гость и закружил, осыпая поцелуями припухшие губы. ... Долг того требовал.
Всем это понравилось. ...
... Рухнувший в одночасье мир Венички понемногу начинал обретать утраченные привычные очертания. С улицы доносились радостные и успокаивающие крики людей. Он, оставив маму на кровати, снова вернулся к окну. Толпа на улице всё ещё была многочисленной, но уже не источала той злобы и угрозы, как раньше. Веничка бросился к телефону. Ему пришла в голову одна спасительная мысль. Ловко набрав знакомый номер, Вениамин замер в ожидании. На том конце не спешили. Ночь. Многие уже спали. Наконец-то. Наконец Вениамин услышал в трубке знакомый мягкий голос: - Да?
- Люба? Любочка, это ты? - радостно взорвался Веничка.
- Да, - так же спокойно и бесцветно ответили ему.
- Ох! Люба! Любочка, как же я рад тебя слышать, моя любимая! Радость моя!
- Это вы, Вениамин Борисович? - сонно спросила Любочка.
- Да! Да! Да! Это я! Как же я без тебя соскучился. Как же мне без тебя было плохо. Мне очень плохо без тебя, Любочка. Это какое-то мучение вся эта жизнь без тебя. Все эти серые безрадостные дни. Они, как капли яда изводят меня. Они капают на мою уже лысеющую голову и доводят меня до сумасшествия, до безумия. Только ты можешь вернуть мне радость бытия. Ты. ... Ты понимаешь это?
Любочка ответила не сразу. Было слышно, что она всхлипывает и вытирает слёзы: - Но, Вениамин Борисович, вы же сами сказали, что у нас нет будущего и нам нужно расстаться? ... Я уже ничего не понимаю, Вениамин Борисович. Как же это может быть?
- Любочка! Любочка, перестань! Это такие глупости ты сейчас говоришь! Как же можно всё то, что между нами было вот так просто перечеркнуть? Забыть всё? Да как ты можешь мне об этом говорить, Любочка?
- Но ведь это же вы, Вениамин Борисович? - перехватило от обиды горло у Любочки.
- Да перестань ты, Любочка, вспоминать о прошлом! Не нужно этого! Я может, и наговорил всяких глупостей, но ты же знаешь, как я был загружен работой последнее время. На меня всё сразу как-то навалилось. Нужно было готовиться к местным выборам. И всё другое. Все эти бесконечные партийные дела. Мне постоянно звонили из Москвы. Они же надеялись на меня. ... Ты же знаешь? Ты же сама мне всегда помогала? ... Давай не будем больше вспоминать прошлое? Ты меня ещё любишь?
- А как же ваша мама, Вениамин Борисович? Вы же сказали мне, что она тоже против наших отношений?
- На счёт мамы не волнуйся, Любочка, - голос Венички погрустнел. - Мама. ... Мама больше не будет возражать против наших отношений.
- С ней что-то случилось, Вениамин Борисович? Что с ней случилось? Где она?
- Мама умерла. ... Любочка.
- Ай! Ой! Как же это?!! ... Бедненький вы мой! Как же вы сейчас? - запричитала Любочка.
- Ничего, Люба. Ничего. ... Я с этим справлюсь.
- Я бы пришла, честное слово. Я бы обязательно пришла. Но я сейчас не могу, честное слово. - Любочка перешла на шёпот. - Муж вернулся. Мы с ним. ... Ну, ... мы помирились. Он меня простил. Я же не знала, Вениамин Борисович. Я ничего не знала, честное слово. Как же мне сейчас быть? И ребёнок. Мне же его нужно обязательно с утра отвести в детский сад, - Любочкин голос наполнялся нежностью и любовью. Он изливался из неё потоком ровным и глубоким, заставляя ритмично приподниматься высокую полную грудь. - Но это всё сейчас не важно, вы правы, Вениамин Борисович. Я сама это чувствовала и мучалась. Я мучалась этим. Моё сердце всё время болело. Я не могла вас забыть. Я всё-всё, всё помню. Наш каждый вечер. Каждое слово. Каждый поцелуй. Как же мне было хорошо! ... Веничка! Веничка мой! Любимый! ... Что ты хочешь? Что? Я всё для тебя сделаю. Всё. ... Я. Я сейчас. Где ты? Куда мне прейти?
- Любочка! Любочка! Подожди! - ворвался в поток вернувшихся чувств Веничка. - Подожди, пожалуйста. Всё у нас будет хорошо. ... Только не нужно сейчас никуда идти. Не нужно. ... Пожалуйста. Любимая моя. Я тебя очень прошу. Сейчас сложилась такая ситуация, что только ты мне можешь помочь. Ты одна можешь меня спасти. Я, просто, не знаю к кому мне обратиться! - сорвался на крик отчаяния Вениамин Борисович. - Понимаешь? ... Они. ... Они же сами меня позвали! Когда тогда. ... Тогда, когда я и не хотел. Нет. ... Я не могу тебе врать! Может, я и хотел этого, но они же сами. Ты это сама знаешь. Помнишь, когда мы с тобой только познакомились?
- Да-да, Веничка. Я помню. Я тогда ещё приехала по вызову. Твоей маме было плохо. Ой! Прости меня! Я совсем забыла!
- Ничего, любимая. Уже ничего не изменишь. - У Венички подкатило под самое горло, и он заплакал.
- Ты плачешь, Веничка? Не надо! Я прошу тебя. Я не выдержу этого. ... Я вытру каждую твою слезинку. Ну, что мне делать? Что мне сделать?
- Любочка, помнишь, как мы встречали московских гостей в прошлом году?
- Да! Я помню!
- Любочка, пожалуйста, подойди к окну и посмотри вниз. ... Видишь там много народа внизу на улице? Ты видишь?
- Сейчас. Я ещё не подошла. Я боюсь разбудить своих. ... Вот, подошла. Да, вижу. Внизу много людей. Они что-то делают там. По-моему им весело. Какой-то мужчина в белой рубашке кружит на руках женщину.
- Вот-вот, Любочка, всё правильно. Пусть веселятся, мы им ещё сейчас добавим. Любочка, давай, как в прошлом году, когда мы встречали наших гостей. Ты тогда по моей просьбе показывала им стриптиз. И всё тогда получилось очень хорошо. Любочка, пожалуйста, открой сейчас своё окно и приготовься. Я ещё должен поставить колонки на подоконник и включить музыку. Как только услышишь музыку, начинай. ... Хорошо?
- Я всё сделаю, Веничка, включай музыку. ...
... Екатерина отдалась всем телом волнам радости, закружившим её, подчинилась сильным мужским рукам.
- Ай! Я-яй!!! Как мне хорошо! - закричала она во всё своё прокуренное горло. Немытые волосы её растрепались воздушным потоком и ощетинились ёжиком. - Чувствуется рука крепкого хозяйственника! Такому и судьбу можно доверить! - хрипела на весь город Катька-лошадь.
Ляпа улыбался, как и все вокруг, но было что-то недоброе в его кривой усмешке. Снова покушались на принадлежавшее только ему. Покушался чужой. Ляпа чувствовал в нём зверя намного сильнее себя. Его пространство сужалось. Чужой вогнал когти и вырывал землю из-под ног. ... Год прошёл, как Ляпа освободился в последний раз. А это уже много. Но было ли это в последний раз никто, не знал. И последним, в этой очереди знатоков был сам Ляпа. В миру - Ляпушкин Виктор Петрович. Виктор Петрович точно знал, что это было не в первый и не во второй раз. Дальше он вспоминать не хотел и не любил. Да было такое, о чём и вспоминать стыдно. Стыдно даже такому кручёному волчаре, каким его жизнь вылепила. Ляпа никогда не думал об этом, он научился принимать всё инстинктивно, в натуральном понимании настоящего. Если что-то произошло - то это уже хорошо. Раньше он этого не понимал. Он не был готов. На его планете всё было просто. Люди появлялись в результате чего-то грязного и запретного. И не все были людьми. Много попадалось животных, в основном козлов. От козлов козлы и родятся. А ты, если хочешь быть человеком, то будь нормальным парнем. Витя Ляпушкин и старался быть нормальным парнем, но Вите Ляпушкину это было трудно. Вот другое дело Ляпе. Ляпе это было куда проще. Ляпу больше уважали. И он чего-то стоил на этой планете. Стоил и был нормальным парнем, пока не появилась она. Ляпа никогда прежде не испытывал такого. Первая любовь. У него впервые за шестнадцать лет жизни сжималось горло до сухого спазма, когда он видел эту худенькую девчонку с взглядом зелёных глаз, который убивал развязанного и дерзкого Ляпу и вытаскивал в безвоздушное пространство маленькой планеты маленького Витю Ляпушкина.
- Меня зовут Марина, - первой заговорила она. Так просто и естественно, что у Ляпы даже вывалилась папироска из уголка рта от этих обычных слов. Он бы никогда сам на такое не решился. Первой его реакцией было желание ответить резко, грубо, обидно, но что-то его удержало в тот момент. Удержало. И в первый и последний раз в жизни он посмотрел на женщину, как на божество с другой планеты, чистыми и ясными глазами.
- Виктор, - само вырвалось у него.
- Мне показалось, Виктор, что вы давно собирались со мной заговорить, но не решались? - озорно взлетели её ресницы и заискрились смехом глаза.
Виктор только и смог, что проглотить слюну и закрыть рот. Его удивляло всё, и округлые глаза, и нежные, но упрямые губы, и чуть вздёрнутый носик в веснушках. И как журчал её смех, искренний и чистый, - Если хотите, можете меня проводить, - предложила она. И он смиренно пошёл за ней. Сегодня. Завтра. Послезавтра и во все другие дни. Если бы они были только одни на планете. Только одни. ... Он думал об этом по ночам, долгим и бесполезным. Зачем они человеку? Если он спит и не может действовать? ...
Это произошло как-то само собой. Прошло уже много времени со дня их знакомства, почти год, но это казалось целой жизнью. И впереди было так много всего. Это, наверное, и была вечность, которой нет. Виктор никогда не добивался большего, чем имел. Первый раз не он коснулся её губ. Светила луна и она властно притянула его голову к себе. Этот вкус первого поцелуя он запомнил на всю жизнь. Сладкий, ветреный, пьянящий. Если бы они были одни, и этот поцелуй можно было растянуть на всю вечность. Первую свою ночь, после которой он стал мужчиной, он запомнил не так ярко. Может потому, что сильно нервничал, хотя и не подавал виду. А может и потому, что и это не он решал, а она. Она. Она. ... Всё, что осталось от неё, это татуировка "Марина" на левой руке и первый срок за изнасилование. Самый тяжёлый и грустный. Что там произошло, он до сих пор так и не понял. Его забрали через месяц. Марина уехала в Москву поступать в институт. Она прислала ему всего одно письмо и всё. Потом пришли за ним. ... И жизнь взялась за него. Оказывается, они были не одни на этой планете. Были ещё люди рождённые людьми. Так его слепили, изваяли, вытесали. Одно спасло его тогда. Песня. Марина оказалась дочерью прокурора. И что с песней сделаешь? Статья была плохая, но песня уж больно хорошая. Надрывная и простая. А что ещё нужно? Когда слёзы текут по впалым небритым щекам. Когда кулаки сжимаются сами от обиды и несправедливости. Когда враг подл и хитёр, но зато ясен и понятен. ... Прощай, Маринка! ...
А может это всё и ложь. Всё от начала до конца. Была хрупкая девочка. И Ляпа победил Витю Ляпушкина. И не рождался вообще Витя Ляпушкин, а выродился сразу Ляпа. Кто сейчас эту историю разберёт? Сейчас она сама выбирает. ... Приставили нож к горлу. Девять здоровых переростков. К хрупкой шее - нож и зажали потной ладонью рот: - Не дёргайся, сука! А-то личико твоё порежу! ... Ляпа, сорви с неё трусы! ...
... Вернувшись, последний раз, Ляпа вернулся в пустоту. Пустая квартира. Никто из родных его не дождался. Пустота вокруг. Никого из бывших друзей. Всё незнакомо. Это была уже другая планета. С другой атмосферой. С другой географией. Материки раскололись и почти отошли друг от друга, держась только на тонкой кожице истории. Один Уральский хребет ушёл сам в себя и не хотел смотреть ни влево, ни вправо. Разговаривать тоже ни с кем не хотелось. ... Все достали. Как всё достало! ... Ляпа взял бутылочку водки, пива запить, хлеба чёрного и колбасы варёной. Зашёл за магазин и присел на откос холма уходившего в свалку. А за свалкой открывался такой вид. Такой вид! Видище!!! Всю вечность смотреть, не пересмотреть. Как первый поцелуй Марины. (Ляпа сам больше верил в первую историю. Ведь он сам её придумал.) Ляпа присел в траву, густую некошеную. Примял её слегка и положил свой скромный скарб на согнутые стебли. Отхлебнул первый раз жадно, утоляя обиду и боль. Запил пару глотками пенного тёплого пива и прояснил до такой степени кристальности и чистоты раскинувшийся перед ним горизонт, что понял. Отчётливо понял. Осенило его, что вот она - ПРАВДА! ... Вот она - КРАСОТА! Она же и есть правда! Описать всё это просто не хватало слов. Не было тех слов у него сейчас. Не знал он их. Не знал, как подобрать и какое слово подойдёт к каждому кусту, травинке, холмику, горам строгим и могучим. ...
Не сдержался Ляпа, само у него громко вырвалось, на сколько могло эхо достать: - Да мать твою!!! ...
- Отдыхаете, мужчина?
Услышал Ляпа за своей спиной прокуренный женский голос с игривыми нотками. Так он познакомился с Екатериной, с Катькой Лошадь, с Царицей. Познакомился. Покорил и завоевал. ... После третьего совместного глотка сорвал он с Екатерины её вылинявшие одежды и долго терзал её уставшее от жизни, но ещё хранившее следы дарованной ей породы, тело. Екатерина, отбросив голову назад и ухватив обеими руками большие пуки травы, охала и стонала, наполняя кристально чистый, но застывший горизонт, естеством и жизнью. ...
... Земля уходила из-под ног не только у Ляпы. Московский гость, закружив Екатерину, не удержался и вместе с ней рухнул на землю. Екатерина упала на спину в самую грязь, раскинув руки и давясь от смеха. Звёзды яркие и игривые подмигивали ей с фиолетового купала, и счастье и радость разрывали её изнутри. Глаза Екатерины сияли не хуже звёзд, а кожа на лице разгладилась и покрылась румянцем, как много-много лет назад. ...
... Катенька! Катюшка моя! - Отец могучими и сильными руками подбрасывал её вверх, высоко-высоко, сердце замирало от этого и всё вокруг окрашивалось в ярчайшие краски, такие яркие, что маленькие чудесные глазёнки округлялись в детском восторге. В таком неподдельном и искреннем, что только ради этого и стоит жить. ... В восторженных глазах ребёнка и есть истина. Пусть краткая и мимолётная, но она чиста и неподдельна. ... Кругом столько людей. У них такие смешные макушки голов. Ветер шевелит их волосы. А я выше всех. У меня замирает сердце. И все мне улыбаются. Все радостно кричат: - Да здравствует - Мир!!! Труд!!! Май!!! - У всех в руках такие яркие цветы. Такие большие флажки. И все-все её любят. Только ей и предназначена эта любовь. Странная и непонятная, но такая приятная. И пусть она тоже краткая и мимолётная, как этот захватывающий дух полёт над головой отца, но это она поднимает её вверх, над всеми и заполняет до краёв её только зарождающуюся и формирующуюся душу. ... Она верит рукам отца. Крепким и ласковым: - Смотри, Катюшка! - кричит он. - Этот мир - весь твой!!! ...
Катя любила, обожала все праздники. Дома раздвигали большой круглый стол. Мама покрывала его ещё большей белоснежно накрахмаленной скатертью, расправляла её своими ласковыми руками, от центра стола к краям и каждый раз застывала у стола, мысленно расставляя приготовленные блюда. Удостоверившись, что всё должно поместиться, начинала заполнять комнату такими чудесными запахами, что Катя не могла больше выдержать, а плясала и пританцовывала на месте. Ей вообще трудно было устоять на одном месте. Она кружила вокруг мамы и пыталась что-то выпросить, взять хоть что-то, с таких больших и торжественных блюд, которыми мама уставляла стол, как полководец, расставляет свои войска на предстоящем поле битвы. Нет, Катя была не голодна. Это была такая игра. Она первой должна была нарушить существующий порядок вещей. Гармонию и совершенство, чего добивалась мама.
- Катёнок, если хочешь кушать, то я тебе оставила всего на кухне. Иди там и поешь, пожалуйста, и не мешай мне, я тебя прошу. У меня ещё ничего не готово. А всё нужно успеть. Очень скоро придут гости, - всегда говорила мама и улыбалась.
А Катя начинала просить и канючить с ещё большим напором и усердием, подпрыгивая от нетерпения.
- Хорошо-хорошо, - сдавалась мама. - Возьми вот этот кусочек.
Мама тоже играла в эту игру ещё со своего детства. ... Она выбирала для Кати самый красивый и самый-самый вкусный кусочек, который просто таял во рту. Катюша его даже не пережёвывала. Она долго держала его во рту, смешно раздув щёки и затаив дыхание. Её озорные глазёнки смотрели на то место, которое ещё недавно занимал этот кусочек, не важно чего. Она смотрела с видом победителя. ... А потом, приходило много-много гостей, и каждый гладил её по головке, говорил, какая она красавица и уже так выросла. И обязательно что-то ей дарил. ....
... Потом, через много-много лет. Она никому об этом не рассказывала. Это было только её. И никто не должен был знать об этом. Она боялась рассказать правду. Правда была для неё страшнее лжи. Она была так чиста и невинна, что вызывала у всех только злобу и ненависть. Но она была всегда с ней. Катька Лошадь могла её прокручивать для себя, как кино, по нескольку раз в день. Эта история никогда не приедалась и не надоедала ей. ... Катька Царица падала навзничь от очередного стакана мутного пойла и всякий раз возвращалась туда. ... А для всех она была потомственной алкоголичкой изнасилованной собственным отцом и выгнанной из дома двенадцати лет от роду матерью алкоголичкой, которая всегда её избивала и не кормила.
- А ты что, сучка облезлая, думала? - кричала она на подругу Молодого, Светку, доказывая ей своё превосходство. - Что я, как ты в детстве в мягкой постельке спала? Выдра ты обдолбанная! Да я в этой жизни такого говна насмотрелась и нахлебалась, что вам, сучарам, не на одну жизнь может хватить!!!
Орала Катька так, что слышно это было очень далеко. Горы Уральские только могли остановить этот крик, но и то, отражались эхом. ... Эхом жалости и уважения. Такая она любовь народная. И Ляпа любил её ещё сильнее. Бил и любил. ...
- Кхе! Кхе! Кхе! - откашлялся гладкий мужчина, давясь и смехом и кашлем, всем сразу. - Вставай, красавица! - поднялся он сам и помог подняться Екатерине, вырвав её из мира грёз и воспоминаний. Отряхнув спину Екатерины от сухой грязи, он отдышался и взял окончательно всё в свои руки: - Вот что люди! А не устроить ли нам на самом деле праздник!? А!? Народ!? Гульнём по нашему? А?
Катька завизжала во всю свою неуёмную прыть. - Праздник! Праздник!
Народ тоже возрадовался и одобрительно загудел. Александр Четвёртый попытался на радостях обнять этого приятного мужчину. Он так любил праздники.
- Как вас зовут? Можно я вас расцелую? - приставал к гостю Александр Четвёртый.
- Зовите меня просто Юра, - протянул он Александру руку.
- Нет! - категорично закричала Катька Лошадь. - Мы вас будем звать Юрий Крепкорукий! Я же сама чувствовала мощь ваших рук. Да таких крепких и надёжных рук не было даже у моего папаши пропойцы горького. А он ими мог не одну башку открутить.
- Юрий Крепкорукий! Юрий Крепкорукий! - подхватила толпа. - Юрок, мы тебя любим! - затрещали их рубахи на груди и заблестели народной любовью глаза, сменяя гнев на милость. Так всегда с народом бывает. Не век же ему злобу копить. Народ добро помнит. Просто, ему об этом всегда напоминать нужно, а то помнит он это коротко, в крайнем случае, пока живёт ... своей глупой и запутанной жизнью.
Юрий Крепкорукий благодарственно сделал несколько поклонов в сторону толпы и постарался не выпустить из рук свалившееся на него доверие масс.
- Значит так! - успокоил он толпу. - Сейчас мы быстро изберём комитет по организации и проведению нашего праздника.
- Давай комитет, Юрок! Мы тебе верим! - поддержали его люди.
Александр Четвёртый всё ещё пытался не упустить круглую, мягкую ладонь Юрия Крепкорукого. Он потерял её в темноте и посчитал это самым большим горем в своей жизни, обрушившимся на него. Такая навалилась на него благодать. Вселенское прозрение. Так он полюбил в одночасье этого человека. Так был ему благодарен. ... За что? Он бы этого и не смог никогда объяснить. Слёзы лились сами из его глаз, тёплым потоком и в голове творилось что-то невообразимое. Он глотал слёзы и слова: - Благо .... Благо .... Благодетель наш. - Упав на колени, Александр припухшими, мокрыми губами целовал мягкую ладонь. ... И орган зазвучал в его мозгу. Торжественно, строго, мелодично сопровождая мерцающую в темноте ладонь. Трубные звуки вплетали в реальность нереальность происходящего. Александр Четвёртый, сам не понимая того, просил прощения. Прощение было в самоуничижении. В благодарности за реальность.
... Ещё четыре часа тому назад Александр Четвёртый слышал другие звуки. На маленькой, замасленной кухне, пропитанной временем и устоявшимся запахом наваристого супа, истеричные крики любимой им женщины разрывали ему голову. Хлестали его по щекам, по глазам и выбивали из них совсем другие слёзы, слёзы обиды и жуткой досады от такой невыдуманной реальности. Смысл обидных слов он уже перестал воспринимать, а они всё кололи и кололи иглами, пробивая сердце и мозг. Чтобы заглушить этот крик.... Нет. Ему вдруг очень захотелось хотя бы упорядочить его, превратить в музыкальное произведение, в музыкальное действо. Если его нельзя заменить стройной органной фугой в своём воображении, выстроить, как перелив могущественного и вечного, прийти к какой-то гармонии, то нужно попробовать им управлять, подчинить себе, как дирижер, вплести его, пусть даже и эти истеричные, режущие ухо звуки в своё понимание сущности данного момента жизни. ... Александр легко вскинул руки вверх и мелодично принялся дирижировать. Выстраивать звуки. Она от этого пришла ещё в большее исступление. И ... сфальшивила. Попыталась взять очень высоко, но сорвалась. Звук треснул и заскрипел. Этого Александр выдержать уже не смог. Он бы ей простил всё. Всё бы забыл. Но руки сами потянулись к её горлу. Сжали железными клещами. Пусть у него и не так были развиты кисти рук, как у настоящего органиста. Он был всего лишь теоретиком. Но каждый аккорд он пропускал через себя, проживая его и повторяя своими мышцами, сокращая и напрягая их: - Не смей мне фальшивить, - шептал он ей на ухо. - Не смей. Ты меня слышишь? - Она не могла ответить, а только испуганно хлопала своими большими ресницами. Как он любил эти ресницы. Они напоминали ему крылья фиолетовой бабочки, лениво порхающей с цветка на цветок. - Это не твоя нота. Зачем ты берёшь не своё? - продолжал он шептать. - Ты же не на сцене. Зачем вы все из себя что-то корчите? Вы всё делаете фальшиво. Не смейте трогать наших нот. Это наши ноты. Почему вы не можете быть натуральными? Как эти бабочки, - пальцы сжимали и сжимали её горло. - Бабочки тоже очень красивые. Но они натуральные. Они молча порхают. Порхают. Порхают. Порхают, - сжимались всё туже и туже пальцы. - Научись быть натуральной.
Были последние слова, которые смогла она услышать в своей жизни. ... И, поддавшись магии слов, Алиса, жена Александра, натурально вывалила язык на бок. ...
...- Достаточно! Достаточно! - Юрий Крепкорукий с трудом вырвал свою мокрую от страстных поцелуев ладонь из цепких рук Александра. - Да уберите вы его от меня! - не выдержал Юрий.
Ляпа давно ждал этого, ему просто необходимо было кого-то ударить. Это рвалось из него необузданной силой зверя, превратившись в главный инстинкт жизни. Ляпа, сам не понимая того, среагировал на приказ, хотя он считал себя человеком свободным, но видимо это сидело ещё глубже звериного. Каждый зверь подчиняется более сильному и уравновешивает это болью слабого. Такая замкнутая система с гармонией силы, со своими красками, звуками, историей. Кто управляет красками и звуками - тот управляет историей, продляет её и наполняет гармонией смысла. Кормит замкнутую систему за то, что она кормит его. ... Ляпа рывком за шиворот приподнял Александра Четвёртого и двумя резкими ударами в голову свалил того на землю. Молодой подчиняясь своему инстинкту, добавил несколько раз ногами. ... Для Александра Четвёртого всё произошло неожиданно. Целуя руку Юрия Крепкорукого, он целовал прекрасные глаза своей Алисы. Её большие фиолетовые ресницы, которые простили его, они понимающе хлопали ему в ответ на его страстные поцелую, выпуская сотни бабочек. Бабочки кружились над ними, шурша разноцветными крыльями, толкаясь за право лучшего места. Это был лучший момент в жизни Александра Четвёртого. Он, как будто попал в поток счастья и любви, он вырвался из замкнутой системы и просто парил рядом с бабочками. Он видел себя стоящего на коленях и не жалел о том, что его душа оторвалась от тела и, подчиняясь силе добра, пыталась растечься над всем миром и сгладить все его неровности. Сила его любви была столь велика, что смогла бы сгладить даже горный хребет. ...
... Из разбитого носа и губы у Александра сочилась кровь: - За что? ... За что? Я же готов вам служить верой и правдой! За что вы меня так? Я же люблю вас всех! Всех"!!! - сплёвывал он кровь и слова, пытаясь подняться на четвереньки.
- Да, действительно, зачем вы так? Постойте! - остановил Ляпу и Молодого Юрий Крепкорукий. - Не нужно нам крови. Особенно сейчас. Мы же все договорились, - обратился он ко всем. - У нас праздник! Я прав?
- Правильно базлаешь, Юрок! ... Банкуй, Юра! ... Даёшь праздник! - закричали со всех сторон.
Давайте всё по порядку! ... Сначала праздник и веселье. ... А казнь отложим на конец праздника. На кульминацию. Все согласны? ... Или кто-то думает по-другому? ... Я думаю, вы ещё не забыли, из-за чего мы здесь собрались? - успокоил всех Юрий-крепкорукий.
- Даёшь порядок!!! - заревела толпа.
- Значит, как я уже говорил, - продолжил Юрий. - Нам нужны три вещи. ... Первое! - он поднял указательный палец левой руки вверх. - Нам нужен комитет. В комитет по организации праздника я предлагаю избрать кроме меня, как руководителя ещё троих человек, - Юрий выдержал паузу и обвел всю толпу вопросительным взглядом. Возражающих не было. - На должность моего заместителя предлагаю выбрать вот этого товарища, - и указательный палец упёрся в грудь Ляпы. - Все согласны?
- Согласны! Мы Ляпу знаем! Нормальный кореш! Смотри, Ляпа, не зазнайся! - все поддержали кандидатуру Ляпы.
Ляпа в смущении опустил глаза и спрятал за спину сбитые в кровь кулаки.
- Он справится, - похлопал его по спине Юрий Крепкорукий. - Ещё в комитет я предлагаю избрать вот этого товарища, - палец указал в сторону Александра Четвёртого. От неожиданности Александр размазал свою кровь по щекам.
Толпа была не за, не против. Все безразлично пожимали плечами.
... И последняя моя кандидатура, вот эта милая женщина, - Юрий приподнял руку Катьки Лошади и поцеловал её.
- Ой! Я сейчас обосцусь от оказанного доверия, люди-и-и!!! - завизжала от неожиданности Катька Царица. - Вот попёрло! - и она жеманно, павой обошла вокруг московского гостя. ...
Праздник почти начался. За тем чего не хватало, отправили Ляпу, благо магазин был рядом. Ляпа с помощниками выставили на площадь перед магазином десять ящиков водки и несколько ящиков закуски. Всё открывалось, наливалось, отрезалось, ломалось. Копию чека Ляпа передал для отчётности Юрию Крепкорукому. Александр Четвёртый привёл свою одежду в порядок и по-деловому спросил у Юрия: - Какие обязанности вы возложите на меня?
- Выпей пока с народом, а там посмотрим, - ответил за старшего Ляпа.
- Подожди, - остановил его Юрий. - Не плохо было бы организовать какую-нибудь музыку....
.... - Веничка, ты там не уснул? Что случилось? Я же жду. - Любочкин страстный шёпот прервал Веничкино оцепенение. Ни одно слово, сказанное на улице, он не пропустил. Каждое сказанное слово было очень важно для него. ... Что-то с ним произошло? Что-то очень сильно его напугало? Ему стало невыносимо горько находиться в этой комнате, в этой квартире, в этом пространстве. Это пространство предало его. Он всегда возвращался сюда за помощью, за сочувствием. Закрывал за собой дверь, ставил на пол портфель в прихожей и вешал на вешалку плащ или пальто. Снимал с себя кожу, чтобы оставить всё за дверью. Из комнаты долетал голос матери: - Веничка, ты проголодался? Будешь ужинать? ... Я приготовила твои любимые котлеты с макаронами.
Он не отвечал. Шёл мыть руки, забирал газеты со столика и молча кушал на кухне котлеты с макаронами. Каждую котлету он делил на четыре части. Каждую часть чуть придавливал вилкой, чтобы показался котлетный сок и нанизывал на вилку макароны. Это у него получалось не сразу. Не всё удавалось оставить за дверью. Дождавшись пока его рука успокоится, он всё повторял в том же порядке. Покончив с поздним ужином, Веничка брал свои газеты и усаживался на диван рядом с мамой. Мама внимательно читала книгу, а Веничка встряхивал газету, придавая ей упругость и как бы взбалтывая последние новости, взбадривая их. Мама на секунду отрывалась от романа и всегда произносила одну и туже фразу: - Веничка, как ты можешь это читать?
Веничка не отвечал ей. Мысль его уже блуждала меж газетных строк, пропуская одни и выцеживая другие, до смакования, до сока, как у котлет. Потом, прочитав всё, что было интересно, он переходил к следующему этапу. Веничка выбирал наугад слова и долго думал об их смысле, не поверхностном, о котором Веничка знал почти всё. Ещё отец, когда был жив, всегда заставлял его заучивать в день по три листа из Большой советской энциклопедии. Веничка так и делал. Память у него была хорошая, и большого труда это для него не составляло. Он прилежно, каждый вечер, рассказывал отцу три листа из толстой книги, выученных наизусть, и тут же их забывал. Но потом, повзрослев, он стал сомневаться в словах. Веничке часто казалось, что отец знал истинный смысл каждого слова, но просто не успел его ему, Веничке, передать. А то, что заучивал Веничка, это только прикрытие. ... Вот и сейчас, он пытался понять истинный смысл каждого слова доносившегося с улицы и не упустить ни одной интонации, скрытого смысла. Странно, но ему хотелось туда, погрузиться в простые слова и вырваться из этой враждебной квартиры, где каждый вечер заканчивался тем, что мама задавала один и тот же вопрос: - Ну, что интересного ты сегодня прочитал, Веничка? ...
- Да-да. Сейчас, Любаша, - вырвался из оцепенения Веничка. - Сейчас я включу музыку. ... Приготовься.
Любаша приподняла подбородок. Сосредоточилась и распахнула большие створки окна. Когда из окна Венички полилась вечная "БЕССАМЕМУЧО" и город поплыл в густом мареве баритона, Любаша развела в стороны шлеи ночной рубашки....