На месте крушения Гинденбурга
едим свой гамбургер,
запивая высокооктановой колой -
мы прогуливаем школу.

Я и Пейдж,
к нам подбегает Роберт Плант,
он тоже сбежал с уроков,
у него бриллиантовый дар жевать попкорн
и быть офигительно громким.

Мы не бюргеры,
жующие гамбургеры
и мы не из Гамбурга,
нам просто жалко Гинденбурга,
пахавшего колючее небо Нью-Йорка
своим толстым пропагандистским плугом.

Обыкновенные американские школьники,
обыкновенные англоязычные шкодники
на кадрах чёрно-белой кинохроники
37-го года.

Мир ещё довоенный,
ещё не придумали жалких военнопленных,
не изобрели душегубок,
миллионы ещё не врезали дуба.
В небе огромные гинденбурги,
как последние динозавры -
ночью выльется маленький дождик и наступит завтра.

- Мама, а кто это упал,
кто это упал, на головы наших пап?
Это ангел, мама?
- Нет, это свинцовый дирижабль.

          *       *       *

- Я не люблю самолётов -
говорит Джимми Пейдж кому-то, 
мудаку какому-то из татаро-монгольской прессы.
Он угодил под прессинг
рухнувшего дирижабля, ему дирижабля жалко;
в небе без дирижабля как-то совсем безбожно -
Джимми смотрит на небо жадно,
давит нашего Джимма жаба.

Что с нами будет со всеми
на пороге свинцовой эры,
за миг до всемирного катаклизма.
Дирижабль не просто упал, он рухнул на наши жизни.

Мы более не будем
никогда, такими, как были раньше,
такими, как были вчера. Дирижабль упавший
изменил ход бытия - наши мысли и души наши.

Не бей нас, эпоха,
мы не готовы к твоим оплеухам,
мы сбежали из школы и только -
да, мы поступили плохо.

Обыкновенные американские школьники,
обыкновенные англоязычные шкодники,
забившие на уроки.
Зачем все эти непонятки,
зачем вам эти тёрки
с директором и учителем физкультуры
за день да гибели всемирной культуры?

          *       *       *

- Я не хочу больше кока-колы -
говорит Пейдж - я хочу больше кокаина,
а ещё лучше - героина,
чтобы нашего времени стать героем
и ухватить славу руками за горло.

А Париж, тем временем,
превращается в готические развалины
и мы бежим по руинам Европы
шмальнуть себе в вену, вмазаться чтобы,
спасаясь от плоских настырных татар,
и шприц в руках Пейджа вдруг превращается в гитару,
а Плант на бреющем полёте
берёт ноты своего ультразвука,
преодолевает барьер и достигает скорости уха.

Но Европа, не удержавшись,
падает на брюхо огнедышащим дирижаблем
и пламя дирижабля охватывает гитару,
ударную установку и волосы Планта -
ясным синим огнём горит, 
полыхает географическая карта.

- Мама, мама, а что с нами будет,
что с нами будет со всеми
в этом холоде осеннем?

Неужели мы не увидим больше 
жирно летящего дирижабля,
как на плакате.
Неужели все мы остались в прошлом
и в будущем всё так плохо.
Мама, мама, я хочу плакать.