Аннотация: Это - предыстория "Саги о Золотой Змее", повествование о прошлом персонажей того произведения, что так или иначе упоминалось раньше или вовсе осталось за кадром. А между тем, в их жизни и раньше бывало немало интересного.
Глава 1. В день Тора
Грозовые тучи собрались в небе над Сванехольмом, нависли, тяжелые и темные, лишь изредка озаряемые короткими вспышками молний. Наползли с севера, со стороны заснеженных гор и встали над самым морем. Похоже было, что могучий Тор дал передышку себе и козлам, везущим его колесницу, и остановился, ожидая чего-то. Конечно, Хозяину Колесницы было угодно самому выбирать себе путь, но только жители Сванехольма - самого большого города Земли Фьордов, в этот день глядели в небо с опаской. Во-первых, зимой редко гремела в небе колесница Владыки Громов, и никто не знал, что означает такое знамение. А во-вторых - и это было ясно каждому, кто при очередной вспышке молнии украдкой поглядывал в сторону расположенной на возвышенности конунговой усадьбы, - сегодня и вообще был особый день, и пока еще никто не взялся бы сказать, праздник или похороны придется вскоре справлять сванехольмцам.
Дело в том, что жена Арнульфа конунга, королева Тюра, готовилась подарить мужу долгожданного сына. Готовилась не впервые, но, увы, после двух мертворожденных детей и двух выкидышей трудно было поверить, что она еще способна родить здорового ребенка. Вот уже второй день несчастная королева исходила криком и стоном, и никто не мог поручиться, есть ли надежда на благоприятный исход, или она умрет вместе с неродившимся младенцем. Женщины перенесли ее в баню, где и пытались помочь ей, чем могли. Кто приблизился бы - почуял острый запах лекарственных трав и услышал молитвы пополам с заклинаниями, отпугивающими злых духов. И вдруг все это заглушал пронзительный вопль роженицы, от которого и неробким делалось не по себе.
То и дело с улицы заглядывали за окружавшие баню заиндевевшие кусты малины местные жители, как бы случайно выбирая дорогу мимо конунговой усадьбы.
- Кричит еще, значит, живая! - сказал молодой парень, сунувшийся было подойти ближе, но остановленный предостерегающим рыком сторожевого волкодава.
- Все равно недолго протянет! - уверенно сказала толстая женщина, по виду жена богатого бонда. - Как только пропоет петух, она отмучается. Мыслимо ли - почти двое суток рожать! Нет, я сразу сказала, как увидела ее: от такой женщины не бывать хорошим детям. Я-то знаю - семерых родила! - она хлопнула себя по мощным бедрам, выдававшимся даже под теплой лисьей шубой.
- Верно говоришь, Свонлауг! - поддержала ее другая женщина. - Видала я таких - тощих и мелких, ну и толку от них было - как от яблони без корней. Зря Арнульф конунг взял ее в жены, я вам всем скажу. Во всем другом он, конечно, хорош, настоящий вождь, спору нет, а вот в женщинах плохо разбирается. Ему бы нас спросить...
- Может, новую жену найдет получше да покрепче...
- Да тихо вы, сороки! - прикрикнул на женщин охотник, тащивший за спиной тушу косули, но приостановившийся послушать разговор. - Королева еще жива, и, да помогут Боги, родит благополучно. Вот конунг узнает, как вы порочите его жену...
Точно в ответ, в небе гулко пророкотал гром, и белая молния ножом распорола тучи. Люди испуганно отшатнулись от заиндевевшего, торчащего сосульками малинника. Тут же послышался новый мучительный вопль женщины. Люди зашептали молитвы:
- Великий Тор, Метатель Молота, Победитель Йотунов, Сильнейший в Асгарде, помилуй нас, отойди прочь! Здесь нет твоих врагов. Никогда ни коварные хримтурсы, ни тролли, ни темные альвы не вселялись в наши тела, в наши головы, в языки, в руки, и нас не за что наказывать... Накажи тех, кто мешает королеве родить, а нас не трогай!
Гром постепенно стих, но небо оставалось все таким же мрачным, и временами слышалось, как вверху перекатываются колеса заоблачной колесницы.
- Нечто важное должно случиться, - серьезно проговорил присоединившийся к собранию кузнец. - Помяните мое слово: Тор ждет, когда родится ребенок. Ведь скоро наступает его день, четвертый в седьмице. Не иначе, и вправду этот младенец будет кем-то особенным, если уже сейчас боги проявляют участие к его судьбе.
Все знали, что кузнецы часто владеют магией. Огонь в горне открывал им неведомое обычному человеку, да и сама возможность превращения твердого, неподатливого металла в мягкую массу, из которой можно сделать что угодно, по общему мнению, граничила с волшебством. Поэтому люди не особенно удивились услышанному предсказанию. Но болтливая Свонлауг, услышав таинственную весть, всплеснула руками и задрожала от волнения, не зная, что ей делать: то ли поспешить домой и оповестить свою многочисленную семью о знамении, посланном Тором, то ли подождать, когда все-таки родится ребенок... Но по доносившимся из бани крикам опытная женщина определила, что ждать осталось недолго, и осталась среди все прибывающей толпы, собравшейся вокруг усадьбы конунга.
А тем временем в большом зале своего дома сам Арнульф конунг метался от стены к стене, не находя себе места. Он отшвырнул ногой медвежью шкуру, обычно устилавшую пол, не глядя, своротил с места массивное резное кресло, точно слепой, наткнулся на один из опорных столбов, и с силой ударил по нему кулаком, так что тот покачнулся. Крыша дома явственно вздрогнула, будто в шторм.
Конунг обернулся к сидевшим на скамье мужчинам - своему младшему брату Харальду, кормчим драккаров и лучшим из викингов своей дружины, что оставались под крышей в этот ненастный день.
- Почему этому нет конца?! - воскликнул он, сам не зная, к кому обращается. - Я обещал Асам двенадцать быков, если они пошлют ей благополучное разрешение. Чего они еще хотят? Кому надо, чтобы она так долго страдала?
Никто из собравшихся мужчин не ответил. Все они вот уже вторые сутки жили дома точно в походе, питаясь чем попало и хозяйничая, как медведи в берлоге, потому что все женщины собрались возле рожающей королевы. Жаль только, что их заботы приносили мало пользы.
Арнульф и не ждал ни от кого ответа. Он подошел к двери - высокий и крепкий, с темно-рыжими волосами и бородой, - накинул меховую куртку и, пригнувшись в дверях, вышел прочь. Не зря в Земле Фьордов говорили о нем, гордясь как ростом и силой своего вождя, так и его отчаянной храбростью: "Арнульф Смелый, чтобы войти в дом, кланяется притолоке, зато уж больше ни перед кем не склонит головы". Направился было по протоптанной в снегу тропинке к бане, сам не зная, чем может помочь. Может, ей хотя бы чуть станет легче, если поймет, что он рядом...
Внезапно тонкий, пронзительный вопль разорвал воздух, будто крик зайца, схваченного совой. Только тот смолкает быстро, а этот так и плыл над притихшей усадьбой, пока у издавшей его не иссякли силы. И долго еще в ушах тех, кто его слышал, звенел этот крик, полный боли и смертной тоски. Конунг даже зажал уши, спасаясь от крика своей жены. Сколько он повидал смертей, ведя своих викингов в богатые земли на юге, сколько слышал предсмертных воплей, - а вот впервые в жизни волосы встали дыбом и мурашки пробежали по толстой шкуре потомка Асгейра Смертельное Копье. Может быть, потому что гибель в бою честнее, и получивший смертельную рану сам прежде имел возможность отправить к богам не одного человека. А вот его жена беспомощна перед страшной болью, ни за что казнящей ее. А как Тюра радовалась, сообщив ему, что ждет ребенка, как старательно выполняла все советы лекарей и сведущих женщин, чтобы на сей раз уж непременно подарить долгожданного сына!..
Вернувшись в дом, Арнульф хлопнул дверью; та закрылась неплотно, и по полу потянулись клубы морозного воздуха, угрожая задуть гудящий в очаге огонь. Тяжело опустился на скамью, вцепившись в жесткие заиндевевшие волосы.
- Ничего? - спросил у старшего брата Харальд, хоть и не сомневался в ответе.
Арнульф отрицательно покачал головой, не чувствуя, как оттаявший иней стекает холодной водой по его плечам и спине. Ему ни с кем не хотелось говорить сейчас, даже с родным братом.
А Харальд посмотрел на него с сочувствием, но без особого удивления. По его мнению, Арнульф сам был виноват, женившись на слабой женщине, неспособной родить сына. И, даже убедившись в этом, не хотел развестись с ней, чтобы позаботиться о продлении рода Асгейра. Отчасти потому что любил ее, отчасти из-за предсказания колдуньи-финки, еще в девичестве полученном королевой: будто она родит величайшего героя Земли Фьордов... На месте старшего брата Харальд позаботился бы о более прочном основании для будущего своей семьи. Он еще не был женат, и сейчас мысленно пообещал себе, что его будущая жена будет крепче Тюры.
В этот миг раздался страшный грохот, будто небо раскололось пополам. Те, кто ждал, затаив дыхание, у ворот усадьбы, увидели, как совсем рядом вонзилась в землю длинная молния, такая яркая, что люди на мгновение ослепли, зажимая глаза руками.
А в бане вместе с очередным задыхающимся стоном женщины послышался звонкий крик младенца, все более усиливающийся, как будто новый человек в Мидгарде хотел сразу же оповестить всех о своем появлении на свет.
- Мальчик, - проговорила старая знахарка с окровавленными по локоть руками, подняв его на руки.
В скором времени послышался стук в дверь и громкий, требовательный вопль младенца. Мужчины, точно подброшенные, вскочили со своих мест. Конунг сам открыл дверь, пропуская старую Лутту, старейшую из женщин в его усадьбе, с меховым свертком на руках. В отблесках пламени очага и плошек с горящим жиром Арнульф разглядел красное сморщенное личико младенца - единственное, что можно было разобрать.
Старуха кивнула, будто посмеиваясь про себя над его волнением, и осторожно распеленала ребенка.
- Сын, сын! Неудивительно, что госпоже пришлось так долго промучиться с таким крупным мальчиком. Настоящий потомок Асгейра, и волосы рыжие, как у тебя, конунг.
Действительно, голова младенца была уже покрыта не редким пушком, как у других новорожденных, а хорошо заметными довольно длинными рыжими волосами... Но не успел отец и другие собравшиеся как следует разглядеть его, как ребенок снова отчаянно завопил, почувствовав, что без укутавших его меховых пеленок стало холоднее.
Арнульф от неожиданности чуть не отскочил прочь, потом подозрительно взглянул на старуху:
- Вы его покормили? И... что с Тюрой? - умом он понимал, что о худшем исходе ему сообщили бы сразу же, но не мог избавиться от грызущего ощущения тревоги; в ушах его продолжал звенеть тот страшный крик.
Старая Лутта, когда-то вынянчившая его самого и его младшего брата, многозначительно покачала головой, не успокаивая, но и не произнося, к счастью, самого страшного:
- У госпожи Тюры нет молока. На первый раз я напоила ребенка молоком козы, но дальше так не пойдет. Надо найти кормилицу, если хочешь, чтобы твой сын выжил.
Казалось, будто очередная молния, пронзившая небо, прошла сквозь Арнульфа конунга - он встрепенулся, немедленно отдавая приказы своим викингам:
- Скорей достаньте кормилицу для моего сына! Обойдите весь Сванехольм, грозите, обещайте, но чтобы она была на месте сейчас же! Скажите - я дам тысячу золотых монет или сто коров. И пару золотых браслетов тому, кто приведет женщину.
Едва он договорил, как с десяток доверенных викингов скрылись за дверью. Брат конунга, Харальд, оставшийся в комнате, удивленно хмыкнул. По его мнению, кормилицу для ребенка можно было найти и без таких чрезвычайных мер. Даже для издавна богатого рода Асгейра тысяча золотых монет или сотня коров значила немало. Похоже, его старший брат совсем ошалел от долгожданного родительского счастья...
А тем временем Арнульф продолжал расспрашивать старуху, пока та пеленала ребенка.
- Что с моей женой? Она жива? Она видела, какого сына родила мне?
Старая Лутта с сомнением покачала головой.
- Пусть пошлет ей Врачевательница Эйр исцеление! Госпожа королева еле дышала после родов, и пока не приходила в себя. За ней ухаживают женщины. Она сильнее, чем кажется, если выдержала роды, так что может еще выжить.
- Спасибо вам, Асы, внявшие моим молитвам! - проговорил Арнульф. - Не стану ее беспокоить пока; перенесите ее в дом, когда очнется.
- А еще должна тебе сказать, конунг, что иметь детей королева больше не сможет, - скрипучим голосом добавила старуха.
Конунг выпрямился, взглянув на нее, как на тролля, сулящего несчастье. При других обстоятельствах это и было бы несчастьем - еще никогда будущее рода Асгейра не повисало на таком тонком волоске, как жизнь единственного ребенка. Но сейчас отец новорожденного не хотел допускать к себе ненужных тревог.
- И не надо мне других детей! Вот мой сын, и в будущем он будет стоить десятка иных! - уверенно произнес он, снимая со стены большой выпуклый щит, выложенный изнутри бычьей кожей, а снаружи окованный железом, украшенный в середине руной "Рейдо" - знаком дальнего пути. - Вот колыбель для моего сына! Пусть с первых дней привыкает расти воином. Бранд, вбей мое копье меж опорных столбов в детской, пусть на нем держится колыбель.
Названный им викинг ушел исполнять поручение. Меж тем ребенок, разбуженный громкими голосами, а может, и успевший проголодаться, проснулся и снова заплакал. Старуха укачивала его и трясла, только что не переворачивала вниз головой, но все было безуспешно.
В это время скрипнула дверь, и на пороге появилась высокая женщина, статная и полногрудая, несущая за спиной ребенка. За ней следовал один из конунговых посланцев, Вульфрик Дурная Смерть, друг и телохранитель конунга. Закрыв дверь, он торжествующе объявил:
- Вот, я нашел кормилицу. Да не где-то, а в твоей же усадьбе, на скотном дворе. Надеюсь, признаешь, что награду выиграл я?
Тем временем женщина, кивком приветствовав хозяина дома, взяла новорожденного из рук старухи и приложила к груди, легким движением спустив платье, вышитое полевыми травами и цветами, так что казалось сплетенным из них. Почуяв молоко, ее собственный сын проснулся и заплакал, так что женщина тут же дала грудь и ему. Так она стояла, освещенная пламенем очага, кормя сразу двух детей, в широком зеленом платье до пят и с обнаженной грудью, ничуть не стесняясь присутствия мужчин. А те, между прочим, не сводили с нее глаз - больно уж хороша была женщина с золотой косой толщиной в руку, сбегающей до колен, с огромными, как у коровы, фиалковыми глазами, пышная, точно хорошо подошедшее тесто, с молочно-белой кожей... Но она не смотрела на них.
- Вот и хорошо, что меня вовремя позвали, - проворковала она, склонившись к сыну конунга. - Подумать только: такого славного богатыря чуть-чуть не уморили голодом... Но ничего, мой рыжий зубренок, я позабочусь, чтобы ты вырос в настоящего быка, самого большого и сильного, сильнее всех в Земле Фьордов и во всех землях, что омываются Морем...
Хотя она говорила, а не пела, но сам ее голос, низкий для женщины, был певуч, и слышавшие ее готовы были поклясться, что она произносит какие-то заклинания. Сквозь привычный запах дыма и жира пробился сладкий аромат молока и ромашки, которой она мыла волосы. В первые мгновения после ее странного появления Арнульф конунг смотрел на женщину как на необыкновенное существо, посланницу богов или еще каких-то сил. Не сразу он узнал Гро, скотницу своей усадьбы.
Впрочем, кем была и откуда взялась Гро - никому в точности не было известно. По крайней мере, в Сванехольме у нее родни не было. Просто два года назад, на Кукушкины Гулянья, когда все жгут костры, помогая весне одолеть зиму, а молодежь, которой солнце пригревает кровь, отправляется бегать по лесам и полям, лесоруб Бели встретил эту самую Гро, да так и привел домой, не спрашивая, кто она и откуда. Соседи было поудивлялись, но со временем привыкли, тем более что девушка попалась веселая и работящая. Поскольку ее муж был беден, Гро нанялась в усадьбу конунга ходить за коровами, и видно было, что такая работа ей знакома. Она легко могла приучить самую строптивую корову отдавать молоко, вернула домой убежавшего быка, сохранила всех телят живыми и здоровыми, даже в самые жестокие холода. А когда три месяца назад у Гро родился сын, она уже на следующий день вышла на работу, как ни в чем не бывало, нося его в мешке за плечами и лишь иногда прерываясь, чтобы покормить. Ни усталость, ни печаль были, казалось, неведомы этой женщине.
Поразмыслив, Арнульф конунг понял, что лучше Гро никто не позаботится о его сыне. И неожиданно сам поклонился ей в пояс, будто почувствовал, что так нужно.
- Я обещаю тебе тысячу золотых или сотню коров, если ты выкормишь моего сына, как своего собственного. Клянусь кольцом Фрейи. Но берегись не оправдать доверия, женщина! Если с моим сыном что-то случится, я прикажу разорвать лошадьми тебя и твоего мужа. А вашего сына брошу собакам. И в этом тоже клянусь, - произнес он не очень громко, но отчетливо, сурово нахмурившись.
Но Гро выпрямилась перед ним, невозмутимо взглянув в глаза, как была, с детьми на руках, и проговорила не спеша, бесстрашно и немного насмешливо:
- Не нужна мне твоя награда, мой господин, и не угрожай наказанием. Очень уж вы, знатные, скоры на решения: или тысячу золотых, или лошадьми разорвать! Я и так не дам пропасть ребенку. Коров же мне и без того хватает. Лучше дай немного денег моему мужу, чтобы он мог подновить дом. Да разреши нам видеться иногда, если мне придется жить здесь.
Арнульф конунг не сразу нашел что сказать женщине, молча кивнул и посторонился, пропуская ее с детьми - своим в мешке за спиной и приемным на руках. Гро проследовала в детскую, где уже оборудовали колыбель для сына конунга.
На пороге ее задержал один из друзей Арнульфа, Регин Девичья Радость, красивый белокурый мужчина, чересчур легкомысленный в отношениях с женщинами, особенно молодыми и красивыми, за что и получил прозвище. Иные, впрочем, неодобрительно звали его Девичьи Слезы, поскольку каждую из своих возлюбленных Регин рано или поздно забывал, не пожелав жениться ни на одной. Сейчас он, как и все, разглядел Гро и не захотел терять времени.
- Позволишь проводить тебя, красавица? Иначе не выпущу, - сладко улыбнулся он.
Вместо ответа Гро толкнула его в плечо, и изумленный викинг отлетел прочь и покатился по полу, никак не ожидая от женщины такой силы. Он готов был поклясться, что его брыкнула одна из вверенных попечению Гро коров.
Все, видевшие его неудачу, дружно расхохотались. Сквозь смех то и дело слышались сдавленные, лающие выкрики:
- Ого, вот это сила! Обними такую, если не боишься!
- Вот такую бы тебе жену, Регин! Она бы тебя отучила заглядываться на красавиц...
- Поленом по голове! А то еще котел надеть может!..
- Да, такой хватит одной на всю жизнь!
Смеялся громче всех и Арнульф конунг. Почему бы ему не радоваться теперь, когда жена подарила ему сына-богатыря, и сама вскоре поправится, а до тех пор о ребенке есть кому позаботиться!
Он оглянулся по сторонам, хмелея от счастья, будто от крепкого меда.
- Эй вы, готовьте большое праздничное угощение! - крикнул он рабам, выглядывающим из своих каморок. - Опустошите все кладовые, зажарьте всю дичь и рыбу, зарежьте сколько надо коров, свиней, баранов! Выкатите бочки пива и меда. Пусть весь Сванехольм празднует рождение моего сына! Оповестите весь народ! - приказал он четырем молодым викингам, своим гонцам.
Те немедленно скрылись за дверью, и вскоре уже скакали по городским улицам, оседлав самых быстрых коней. А Арнульф, не зная, как еще выразить радость, подошел к сидящему на скамье брату, поднял его, ухватив за плечи:
- Ты слышишь, Харальд? У меня теперь есть сын!
- Слышу, не глухой! - усмехнулся Харальд, коренастый и светловолосый, на голову ниже старшего брата. - Но, может быть, подождешь с праздником хоть дней пять? К тому времени ясно станет, точно ли ребенок здоров и останется жить. Не спешил бы ты хвалиться им...
- Я и так знаю, что он будет здоров, как бычок, по словам Гро... Ах, Харальд! Когда у тебя будет свой сын, увидишь, тебе тоже захочется оповестить о нем всю Землю Фьордов! Надо тебя женить, хоть затем, чтобы ты в этом убедился, упрямый ты медведь.. Решено: сперва имянаречение, а потом уже праздник на весь Сванехольм!
К этому времени народ уже начал собираться к конунговой усадьбе. Те, что пришли первыми, оповестили свою родню и знакомых, и скоро весь город знал, что у конунга родился сын. Как обычно в таких случаях, все поспешили, верхом, пешком, на лыжах или в повозках. А известие о готовящемся большом празднестве еще больше воодушевило жителей Сванехольма. Богатые несли подарки, бедные шли с пустыми руками, но с готовностью восхвалять щедрость своего конунга.
А тем временем Гро, покормив ребенка, еще не имеющего имени, принесла его и протянула отцу. Тот впервые взял своего сына на руки и окропил водой с веточки можжевельника, растения, посвященного богам, тем самым признавая родившегося настоящим человеком, имеющим право жить. Младенец открыл глаза, когда ему на лицо попала капля воды. Оказалось, что цвет его глаз уже вполне определился: они были карими, как у Тюры, но более светлыми, как янтарь. Отец улыбнулся ему, осторожно держа на согнутой руке. И уже без всякого удивления услышал новый раскат грома. Воистину, великое будущее ждет его сына, если сам Тор приветствует его рождение!
- Тем призываю к тебе благословение Тора - Хозяина Колесницы, Метателя Молота, Сокрушителя Йотунов; и Тюра, бога справедливой войны, и Ньорда, бога кораблей, покровителя мореплавателей! И нарекаю тебе имя - Торвальд, потому что ты родился в день Сильнейшего из Асов!
Он повернулся к уже столпившемуся во дворе народу, позволяя всем разглядеть сына и наследника рода конунгов Сванехольма.
А в это самое время три величественных женщины в белых платьях, незримо наблюдавшие за обрядом имянаречения через родник с кристально чистой водой, переглянулись между собой.
- Хорошее имя дали этому мальчику, - проговорила старшая из них. - Что ж, пусть носит его, до тех пор, как ему случится завоевать себе другое.
Глава 2. Детство
Первые годы жизни он провел точно в светлом младенческом сне, от которого при пробуждении не остается воспоминаний. Всех забот у него было тогда - есть да спать, да играть с молочным братом Фридмундом, да слушать сказки матушки Гро - а она знала их уйму. Она рассказывала, о чем поют полевые птицы, и почему у каждого цветка свой цвет и запах, почему звезды светят только ночью. Брала с собой обоих мальчиков в поле и разрешала им бегать в скрывающей с головой траве, пока она пасла белых лунорогих коров. Или приводила к морю, туда, где на пологий песчаный берег были вытащены драккары Арнульфа конунга, и рассказывала, о чем говорит каждая волна, называла ее имя и характер. Ведь настоящий викинг никогда не скажет просто: "Волны", он различит по форме и длине, по малейшему изменению цвета, в какую волну можно вывести корабль в море, а в какую - лучше не надо... И рыжеволосый, не по годам крепкий мальчик с наслаждением слушал о тайнах земли и моря. Сколько всего интересного на свете! Вот бы все это повидать!
К этому времени он знал, конечно, что матушка Гро - не настоящая его мать. Была еще бледная, болезненного вида женщина в богатом платье; она каждый день брала его в свои покои, пела ему и целовала, давала играть с мотками цветной пряжи, пока сама ткала вместе с другими женщинами. Пока сын был меньше, она брала его на руки, но быстро уставала, и тогда ее укладывали в постель. Мальчику почему-то было жаль ее. А вот матушка Гро - та никогда не уставала, ей хватило бы сил справиться с проделками еще десятка шумных мальчишек, кроме них с Фридмундом. Она кружила по комнате их обоих, пока не начинало рябить в глазах, и звонко смеялась вместе с ними. И маленький сын конунга охотно называл ее, как и родной сын: "Ма-ма".
При этом матушка Гро никогда не была резкой, ни с воспитанником, ни с родным сыном, даже когда те устраивали потасовки, переходящие порой в настоящую драку, до крови. Растащив драчунов, останавливала кровь, умывала обоих и разводила по разным углам, говоря при этом что-нибудь насмешливое, так что у них пропадала всякая мысль о драке. Но сын конунга рос быстрее молочного брата, и вскоре драки прекратились, так как Фридмунд сам охотно уступал ему. А бороться с тем, кого все равно непременно победишь, оказывалось неинтересным.
Все эти ранние события мальчик не стремился запоминать сознательно. Он просто впитывал их в себя, как земля по весне вбирает капли дождя, становясь с водой единым целым. Но свое первое сознательное воспоминание он сохранил в памяти на всю жизнь.
Прежде всего, в то раннее утро, едва проснувшись, он увидел отца, Арнульфа конунга. Конечно, отец и так часто приходил к нему, когда был дома. Но таким, как сейчас, маленький Торвальд увидел его впервые. Отец вошел в комнату, пригнув голову, и в детской сразу же показалось тесно. Он был готов к дальнему походу - в кольчуге и броне, только без шлема, опоясан мечом, и в алом плаще, рядом с которым тускнели даже его волосы. Мальчик радостно встрепенулся, увидев так близко его сверкающее снаряжение, и, когда отец подхватил его на руки, сразу потянулся к железному нагруднику. Тот оказался холодным и твердым, а стоило ударить по нему посильнее - громко зазвенел.
Отец расхохотался - словно гром прогремел над головой мальчика. И сам он, огромный, рыжеволосый и рыжебородый, одетый в железо, был похож на Тора, бога грозы, сына Одина и богини земли Ёрд, о котором только накануне рассказывала матушка Гро. Она также говорила, что он сам носит имя в честь Тора, потому что родился в его день и во время грозы. И в воображении мальчика отец и бог его рождения соединились в один образ, самый мощный и яркий в его жизни.
- Настоящий викинг, с малолетства тянет руки к железу! - пророкотал Арнульф конунг, взъерошив нестриженные рыжие волосы мальчика. - Потерпи: придет время, и ты такие наденешь. А пока что останешься хозяином Сванехольма, до тех пор как вернемся мы с дядей Харальдом. Не огорчай маму, слушайся Гро и старого Льота, а я привезу тебе подарки.
- Корабль! - воскликнул мальчик. - Настоящий корабль, как твой "Оседлавший Бурю", только маленький, для нас с Фридмундом. Ладно?
- Ладно! - пообещал ему отец. - Будет тебе корабль, вот только осенью вернемся из Земли Франков... До встречи!
Отец передал его Гро, и та стала помогать воспитаннику одеться. Впервые мальчика одели как взрослого, и ему очень понравились пошитые точно по росту штаны и рубашка, алые сафьяновые сапожки, а больше всего - плащ, совершенно такой же, как у отца, только маленький. Правда, куда меньше понравилось расчесываться - несколько зубцов костяного гребня матушки Гро даже осталось в его рыжей гриве, - но тут уж ничего не поделаешь: наследник конунга Земли Фьордов обязан выглядеть прилично.
Потом он вместе с настоящей матерью, королевой Тюрой, ехал в повозке, запряженной смирной серой лошадью. Мать постоянно плакала, и у нее мерзли руки, хотя была уже середина весны. Мальчику, которого она прижимала к груди, будто его хотели отнять, она показалась почти прозрачной, готовой вот-вот улететь по ветру, как пух одуванчика.
У пристани уже качались на волнах десять черных драккаров, пахнущих смолой и китовым жиром. смотрящих вперед звериными, птичьими, драконьими и человеческими головами. Мальчик, как завороженный, любовался ими, глядя, как сильные, ловкие мужчины легко прыгают на борт, занимают свои места, вздымают паруса на мачтах. Вот и дядя Харальд встал к рулевому веслу "Морского Коня", ожидая только приказа двинуться вперед. Арнульф конунг задержался, чтобы заколоть рыжего жеребца в жертву богам и пролить его кровь в море, ради благополучного плавания. Но вот и он направился к самому большому драккару, с крылатой валькирией впереди. Его волосы горели в ярком солнечном свете, венчая конунга огненным ореолом.
- Оте-ец! Возьми меня с собой! - закричал мальчик. Он почти уже вырвался из рук матери, но его перехватила куда более крепкая матушка Гро, не позволяя бежать к кораблям, что его отец поведет в дальние края.
- Подожди! В следующий раз! - долетел до него зычный голос отца с палубы "Оседлавшего Бурю". А в следующий миг длинный изогнутый корпус драккара вздрогнул, повернулся и быстро стал удаляться от берега. За ним последовали и другие, как стая гусей за вожаком. Поначалу их еще было видно, с берега, и мальчик вместе с другими провожающими следил, не отрываясь, как они движутся среди шхер Сванехольм-фьорда. Весла в руках викингов ритмично резали зеленую воду, паруса реяли на ветру.
В этот день сын конунга нашел свою мечту.
Королева Тюра упала в обморок, и ее в беспамятстве доставили домой. Мальчик же не дался в руки Льоту Одноглазому, старому, покрытому шрамами викингу, оставленному управляющим в отсутствие конунга. Лишь матушке Гро удалось увести его от моря. Она повела его окольным путем через город, показывая усадьбы бондов и жалкие хижины наемных работников, ремесленные мастерские и рынок, - все, чем был богат Сванехольм. Встреченные по дороге люди узнавали конунгова сына и его кормилицу, почтительно приветствовали их, а он махал рукой и улыбался, стараясь не отставать от быстрой походки матушки Гро. Прогулка по городу почти утешила его, хоть и не могла затмить корабли на море.
- Расскажи еще раз, сколько имен у моря? - просил он вечером, когда кормилица улеглась на соломенную постель на широкой лавке, положив с собой обоих мальчиков.
- Скальды называют море "кровью Имира", "гостем богов", "мужем Ран", "отцом дочерей Эгира", а их зовут "Небесный Блеск", "Голубка", "Кровавые Волосы", "Прибой", "Волна", "Всплеск", "Вал", "Бурун", "Рябь" - они все вместе родили Одину Хеймдалля, Стража Богов. Еще море называют "землею Ран и дочерей Эгира", "землею кораблей", а также "землею киля, носа, борта или шва корабля", "землею рыб и льдин", "путем и дорогою морских конунгов", а кроме этого "кольцом островов", "домом песка, водорослей и шхер", "страною рыболовных снастей, морских птиц и попутного ветра"*... Но ты не слушаешь меня.
И впрямь, едва дослушав до конца, мальчик закрыл глаза и заснул, утомленный таким количеством впечатлений для одного дня.
Лишь поздней осенью, когда уже задули свирепые бури, предвестники страшных зимних штормов, вернулись корабли к Сванехольм. Девять из десяти. Напрасно было искать среди них "Оседлавшего Бурю", красу и гордость Земли Фьордов. Едва они пристали к берегу, как гонец сразу же прискакал на взмыленном коне в усадьбу и там сообщил страшную весть...
Узнав ее, мать Торвальда крепко обняла сына, вместе с ним осела на пол, застеленный пестрым восточным ковром, и несколько раз повторила сквозь слезы: "Что же с нами теперь будет?" Он же тогда еще не понимал, что значит смерть. Из сбивчивых объяснений матери уяснил лишь, что его отец больше никогда не придет, и что ничего не будет как раньше.
Окончательно же он осознал это, когда во главе вернувшихся викингов в Большой Дом вошел Харальд. Он был в богатых доспехах чужеземной работы, смотрел гордо и властно, всем своим видом являя победителя. Рядом с ним шла молодая черноволосая женщина, тонкая и хрупкая, с глазами лани, настороженно оглядываясь по сторонам, видя себя среди северных варваров с ледяными глазами, огромных и волосатых, как медведи. За спиной Харальда вышагивали не менее роскошно нарядившиеся воины, крауясь захваченными трофеями - Регин, Вульфрик, Бранд и многие другие, что прежде верно служили Арнульфу конунгу. За ними несли завоеванные в походе сундуки с золотом и драгоценностями, оружие и доспехи, редкие ткани и бочонки ароматных южных вин. Вели захваченных рабов и красивых рабынь. Только к вечеру викинги закончили разгружать корабли - так велика была добыча.
Тем временем народ, встревоженный известиями, уже начал собираться на поле возле Священной Рощи, там где стояли святилища богов и где собирался тинг в случае непредвиденных событий.
Оглядывая домочадцев конунговой усадьбы, Харальд объявил, остановившись посредине Большого Зала, возле резного кресла главы рода, но еще не заняв его:
- Это была славная, но жестокая и долгая война. Земли на юге богаты, а недостаток доблести их жители возмещают каменными стенами и хитрыми изобретениями вроде катапульты - ей бросают огромные камни с высоты, вместо того чтобы выйти сражаться в поле, как подобает мужчинам. Один из таких камней и убил Арнульфа конунга, моего брата, вместе с еще пятью викингами. Мы справили похороны, как было возможно, послав его в море на "Оседлавшем Бурю". А потом отомстили за него, взяв ту проклятую крепость после трех месяцев осады. Вы сами видите - такой богатой добычи давно не доставляли в Сванехольм. Все-таки боги оказались благосклонны к нам!
Харальд еще долго что-то говорил, но матушка Гро увела Торвальда в детскую, долго ласкала его и напевала, складывая песню о гибели его отца.
Тем временем из Большого Зала доносились все более громкие голоса, а потом все заглушил гулкий, ритмичный стук рукоятью мечей о щит и дружный крик множества мощных глоток, похожий на шум морского прибоя.
Мальчик встрепенулся и хотел выбежать, поглядеть, что там происходит, но матушка Гро удержала его.
- Сиди, сиди здесь, мой зубренок. Там сейчас не до тебя. Ты слышишь? Это они выбрали твоего дядю Харальда конунгом Земли Фьордов.
Действительно, теперь жизнь маленького Торвальда сильно изменилась, хоть он и не понимал еще, почему. Прежде неизменно приветливые обитатели усадьбы теперь смотрели на него с подозрением, как будто не узнавали или, вернее, не знали точно, как следует себя с ним ставить. Мать теперь болела еще чаще, а весной и осенью исходила нескончаемым, изнуряющим кашлем, и в такие дни сына совсем не пускали к ней. А что до нового конунга, то он как будто не замечал племянника, и другие викинги следовали его примеру. При встречах глядели на мальчика, как смотрит большой пес на путающегося под ногами лопоухого щенка: да неужто он принадлежит к той же породе и вырастет в такого же клыкастого свирепого зверя?
Никто уже не обещал ему построить корабль, не приносил подарков. Прежде, как только летом женщины заготавливали созревшую малину и чернику, кто-нибудь из них непременно приносил им с Фридмундом большую миску толченых ягод с медом или сваренных в меду орехов. Но сына покойного конунга уже не обязательно было баловать сладостями.
Одна лишь матушка Гро продолжала заботиться о мальчике, и, если бы не она и не молочный брат, он чувствовал бы себя совсем заброшенным. Она осталась в Большом Доме, объявив, что вознаграждения от Арнульфа конунга ей вполне достаточно, чтобы заботиться об его сыне, пока тот не подрастет. Ее муж к тому времени погиб под срубленным деревом, и статная волоокая красавица, ничуть не изменившаяся с течением лет, не хотела возвращаться в его опустевший дом. За ней ухаживали многие викинги, но Гро отваживала их, кого острым словом, а кого и тычками, посвятив жизнь воспитанию сыновей, родного и приемного.
Но мальчик рос, и вскоре ему стало недостаточно общества кормилицы. Она открыла ему глаза на то, что мир широк, а теперь он хотел сам узнать мир, о котором пока лишь слышал, обойти его, увидеть все своими глазами, проверить на прочность его и себя. Конечно, таких слов он пока не нашел бы, если бы его спросили, но его все решительнее тянуло прочь из усадьбы, знакомой до последней резной черточки на опорных столбах - дальше, туда, где начинался мир, полный тайн. Море, дробясь о скалы и расплываясь белой пеной, звало к себе будущего викинга. Ветер шелестел летом в зеленых кронах деревьев, а зимой пел таинственные монотонные песни, от которых сладко замирало сердце в груди. Он обязательно ответит на их зов, вот только подрастет еще немного!
В его первых вылазках без присмотра взрослых Торвальду всегда сопутствовал его молочный брат Фридмунд, русоволосый и ясноглазый мальчик, всегда веселый, улыбчивый, как его мать Гро. Он рос не так быстро, как наследник рода Асгейра, и к пяти годам уже доходил ему лишь до плеча, но ничуть не обижался, убеждаясь в его превосходстве. "Все правильно, - говорил он. - Ты будешь вождем, а я - твоим воином".
Но разве с одним воином интересно учиться бегать на лыжах наперегонки, или стрелять перепелов из лука, или лазать на высокую старую яблоню, с которой видна половина Сванехольма и даже море? И Торвальд вызывал на состязание все более-менее подходящих по возрасту мальчишек из усадьбы и окрестностей. Таких набралось десятка два. А так как Торвальд легко укладывал на лопатки и тех, кто был на два-три года старше него, то эта компания мальчишек скоро признала его вожаком. То-то хорошо было во главе своего "хирда" устраивать "набег" в лес, взяв с собой трех-четырех собак и распугивая всех зайцев и лис, а то и оленей! А еще лучше - наслушавшись вечером рассказов викингов в Большом Зале, отрабатывать построение клином, впереди которого неизменно был рыжеволосый сын Арнульфа, или биться отломанными ветками вместо мечей, пока не заболят руки. А то еще кто-нибудь из рыбаков соглашался взять с собой ребят в море на лодке, или конюх - поучить их ездить верхом. Вот это была настоящая жизнь! Часто после таких похождений мальчики возвращались домой с синяками и царапинами, в изодранной одежде. Может, кого-то из них родители и наказывали за непослушание. Но матушка Гро как будто даже радовалась, видя, как стремятся узнавать жизнь оба ее мальчика, и не думала ограничивать их. "Викингу не прикажешь сидеть у материнской юбки", - говорила она.
Что до Харальда конунга, то он, пока его племянник был мал, почти не думал о нем. Разумеется, он понимал, что, пока он не женится и не оставит сыновей, именно Торвальд наиболее вероятно считается его наследником. Впрочем, он собирался изменить положение вещей, хоть и не спешил с поисками подходящей невесты. Во-первых, не так-то просто было найти достойную королеву, во-вторых, у конунга на первых порах было слишком много забот. Следовало разделить богатую добычу, чтобы все остались довольны, да еще заключить новые надежные договоры с ярлами и бондами, которых его беспечный брат созывал лишь на войну, в остальное же время предоставляя им управляться самостоятельно. Харальд же задумал объединить заново Землю Фьордов. А в последнее время еще поднял голову давний завистник рода Асгейра, владетель Южной Окраины, ярл Хильдебранд, которого его приспешники гордо именовали Златообильным, а остальные звали просто Торгаш. Хильдебранд не приехал на выборы конунга, а затем демонстративно объявил конунгом себя. Это грозило навлечь большую войну, а противник и сам по себе был силен, да еще издавна заключил союз с британцами и северными франками, которые не откажутся ударить в спину племени фьордов... Словом, новому конунгу положительно было не до улаживания собственных дел.
Пока же он не успел найти законную жену, ему родила сына черноволосая франкская пленница, которую звали Жизель. К некоторому разочарованию Харальда, ребенок тоже оказался черноволосым. Зато родился сразу с двумя зубами, и потому отец нарек его Ульв - "Волк". А еще через год другая рабыня родила ему близнецов, Гуннара и Освальда. Эти были светленькие, как водится в племени фьордов. Но все равно Харальд не испытал при их рождении восторга, какой ему когда-то обещал брат: "Поймешь, когда у тебя родится сын". Но это были не те сыновья. Ни один из них не имел права стать наследником, пока остается хоть один законный потомок Асгейра Смертельное Копье.
А законный пока еще наследник рос предоставленным самому себе, и был еще слишком мал, чтобы задумываться о том, что утратил вместе со смертью отца. Если бы ему сказали: "Ведь ты мог бы стать конунгом", он лишь удивился бы и ответил, округлив карие глаза: "Но ведь я и так конунг! За мной следуют Фридмунд, и Толе, и Рудольф-аллеман, и Кольскегг, и все другие мальчишки - чего еще мне желать?"
В свою шестую зиму он лишился матери, причем это событие никого не удивило, кроме него самого. Вдовствующая королева болела уже давно, а в последнее время уже не могла вставать с постели, задыхаясь от кашля. Ей никого не хотелось видеть, кроме Жизели, наложницы Харальда конунга. Та стала ей почти подругой, хоть им и трудно было разговаривать. Две женщины, потерявших почти все, что им было дорого, как могли, утешали друг друга, и вместе сожалели, одна - о погибшем супруге, вторая - о навсегда потерянном доме и убитых родных, обе - о будущем своих сыновей... И вот, теперь Жизель, скрыв голову серым покрывалом, украшала тело умершей, надев ей на голову поверх потускневших волос венец с изумрудами, на тонкие запястья - золотые браслеты, на иссохшие пальцы - массивные перстни, свободно болтавшиеся на них. В царство Хель королева Тюра должна была придти, как подобало государыне Страны Фьордов.
Войдя в комнату, чтобы проститься с матерью, Торвальд растерянно остановился в нескольких шагах от ее смертного ложа. Он и представить себе не мог, что она так изменилась! Лежащая мертвая женщина с заострившимся восковым лицом, особенно маленькая и худая в надетом на нее пышном зеленом платье, показалась мальчику вырезанной из дерева, как носовые фигуры на драккарах. Трудно было поверить, что она когда-то дышала, говорила, двигалась. Он к тому времени уже видел мертвых - людей и животных. Но те больше похожи были на бывших живых.
- Мама! - довольно громко произнес мальчик и шагнул вперед, надеясь, что сейчас наваждение развеется, и он увидит то, что было раньше его матерью. Но ничего не изменилось. И он подумал, что его мать исчезла вся, навсегда, как сказочные альвы, а вовсе не осталась лежать тут.
Чья-то теплая рука коснулась его плеча. Матушка Гро, неслышно подойдя, обняла приемного сына. И он охотно прижался к ней, такой сильной, живой и теплой, что, кажется, могла бы быть матерью не только ему, но и всему живому под солнцем. И в самом деле, когда ее сыновья прибегали со своей мальчишеской дружиной, Гро охотно лечила их раны и штопала одежду, своим вместе с чужими. А когда подросшие дети перестали занимать все время, она помогала другим женщинам в усадьбе возиться с их детьми, и те у нее плакали гораздо реже, и даже, вроде бы, росли быстрее.
И сейчас она показалась Торвальду воплощением жизни. Как огромная необъятная сосна, выросшая в ложбине среди скал, что он видел со своей дружиной третьего дня к северу от Сванехольм-фьорда. Стоит себе выросшая на просторе сосна, широко раскинув лапы-ветви, и никакому шторму не под силу опрокинуть ее.
Что и говорить, матушка Гро многому научила подрастающего потомка конунгов Сванехольма!
* - "Младшая Эдда".
Глава 3. Берсерк
Хотя, став конунгом, Харальд и не спешил с женитьбой, зато вся знать Земли Фьордов, казалось, только и желала, что помочь ему с выбором невесты. То и дело к берегу Сванехольм-фьорда причаливали корабли, а по сухому пути приезжали в повозках гости, что по своему положению могли надеяться, на избрание невесты из их семьи. Все без исключения ярлы и даже многие бонды, в чьих семьях подрастали дочери и сестры, привозили их в Сванехольм, спеша обогнать друг друга, чтобы первыми произвести впечатление на конунга.
Принимая их всех точно желанных гостей, Харальд на самом деле был уже не рад сложившимся обстоятельствам. Каждого из возможных будущих родственников следовало встретить с почетом, устроить пир в его честь, вежливо поговорить с будущей невестой, а то и с несколькими, при этом получше приглядевшись, и... суметь расстаться с ее семьей друзьями, ответив отказом. Потому что ни одна из предлагаемых невест не отвечала его требованиям. Одна была слаба здоровьем, подобно покойной королеве Тюре, а Харальд не хотел и впредь ставить под угрозу выживание рода; ему нужна была здоровая, крепкая женщина, способная родить многих сыновей. Вторая оказалась глупой, и он лишь усмехался про себя, слушая о цветах и нарядах. Из такой не выйдет хорошей королевы. Некоторые из предложенных невест были явно бедны, и их родным союз с могущественным конунгом Сванехольма был, конечно, гораздо выгоднее, чем ему самому. Одна из девиц, по слухам, не отличалась строгим поведением, и Харальд сам убедился в этом, предложив Регину Девичьей Радости тайно встретиться с красавицей. Иные невесты оказывались в родстве или союзе с его врагом Хильдебрандом, так что конунг ничего не выиграл бы, породнившись с их семьей... Нет, лучше было не спешить с выбором. Он чувствовал, что совершит ошибку, введя в свой дом негодную королеву.
Все эти непонятные взрослые проблемы, к счастью, не волновали подрастающего конунгова племянника. Он лишь замечал, что в усадьбе становится веселее, когда приезжают гости. Мальчику нравилось вечером слушать рассказы гостей и песни скальдов, повествующих о дальних походах и необыкновенных подвигах богов и героев. Ну а днем он со своей "дружиной" обычно просто не заставал гостей.
Но в тот день, когда в Сванехольм приехал ярл Хакон Щука из Эрланг-фьорда, Торвальд оказался дома. Уже четвертый день лил унылый осенний дождь, и, казалось, ему не будет конца. Город превратился в болото, в саду мальчик увяз до колен, рискнув-таки выбраться. В такую погоду его друзья сидели дома, и даже Фридмунда угораздило простудиться, так что матушка Гро его не выпускала. А в одиночестве играть было скучно, вот он и крутился у дверей Большого Зала, когда приехали гости. Притаившись у стены в приклети, он разглядел гостей очень близко, сам же остался незамеченным.
При первом взгляде на ярла Хокона, высокого, худощавого и бледного человека с длинным узким лицом, становилось ясно, за что его прозвали Щукой. Он прошел в Большой Зал вместе с сестрой, такой же бледной и костлявой, и десятилетним сыном. Торвальд смотрел им вслед, увидел, как его дядя поднялся со своего кресла, приветствуя их, и с недоумением подумал: почему конунг притворяется, что рад этим людям, когда не далее как накануне вечером смеялся, вспоминая о них в домашнем кругу, у очага? Зачем прикидываться другом тем, кого не любишь?
Его отвлек от раздумий бесцеремонный хлопок по плечу. Сын Хакона ярла, оказывается, не последовал за отцом, а остался в приклети, заметив своими цепкими серыми глазками притаившегося у стены Торвальда. И теперь подошел к нему. насмешливо кривя тонкие губы. Он был на четыре года старше, но ничуть не выше рыжеволосого сына Арнульфа, однако, по-видимому, был уверен в своем превосходстве.
- Здравствуй! Значит, ты и есть сын бывшего конунга?
Торвальд хмуро поднял голову. Такое начало знакомства ему совсем не понравилось, Ни один из местных мальчишек не говорил с ним так дерзко, как этот приезжий.
- Мой отец пирует в Вальхалле с Одином, и каждый день рубится на мечах с величайшими героями Земли Фьордов! - гордо воскликнул он. - А вот тебя, я вижу, совсем не учили уважать людей. Катись к себе домой, а то поколочу!
Приезжий мальчик отступил на шаг, заметив его воинственную позу. Но отступить теперь было бы трусостью, а он был слишком самолюбив, чтобы это позволить. И поэтому лишь презрительно щелкнул пальцами.
- Ха! Скоро моя тетка будет здесь королевой. Так что лучше тебе подружиться со мной, тогда я попрошу ее быть с тобой поласковей. У тебя ведь нет ни отца, ни матери... Ты - никто! Бывший наследник! - слово "бывший" он подчеркнул особенно.
В следующий миг Торвальд прыгнул на него, как рысь, и подмял под себя, возя противника лицом по утоптанному до каменной твердости земляному полу. Наглый смех давно превратился в вопль ужаса. Это нельзя было назвать дракой - как у кошки с мышью или у ястреба с голубем. Торвальд не дрался с приезжим мальчишкой - он молотил его, не замечая, что тот давно уже не в силах сопротивляться. Он ничего не видел и не слышал вокруг себя, только перед глазами бешено проносились красные молнии, а в ушах стоял неумолчный пронзительный визг противника, и ему очень нужно было заставить его замолчать...
Неизвестно, чем бы это закончилось, но на шум поспешил Вульфрик Дурная Смерть, один из лучших викингов, служивших Харальду, и его бессменный телохранитель. Он немедленно ухватил Торвальда за плечи, оттаскивая от задыхающейся жертвы. Но тот, будто не замечая его усилий, упорно не разжимал рук. так что взрослый сильный мужчина с трудом смог справиться с ним.
- Что это ты творишь, тролль тебя задери?! - прорычал Вульфрик над ухом у мальчика. - Отпусти его! Убьешь же!
- Убью! - Торвальд дико сверкнул глазами, словно готов был и на викинга броситься с кулаками. - Он оскорбил меня и моего отца!
- За это ты с ним уже расквитался. На всю жизнь запомнит урок, если не свихнется со страху, - проворчал Вульфрик, незаметно шепнув женщинам, забравшим окровавленного, стонущего сына ярла: "Только чтобы Щука не увидел его таким!" - А ты подумал, что чуть не отомстил всем нам? Убей ты сына Хокона - и его отец мигом переметнется на сторону нашего врага, и пойдет войной, чтобы захватить Сванехольм и свергнуть твоего дядю. Ты этого хочешь?
- Зато теперь дядя не женится на этой сушеной рыбине, сестре Хокона Щуки! - упрямо возразил Торвальд, глядя вниз. Он не любил никому уступать.
- Он и так на ней не женится! - заверил Вульфрик, сел на скамью и посадил мальчика перед собой. - Я вижу, ты многого еще не знаешь. И верно, не женщина же будет тебя учить.
- Неправда, я многое умею! - гордо воскликнул мальчик. - Я лучше всех умею плавать и лазать по деревьям, могу подстрелить зайца и сам сделаю лук и стрелы, езжу верхом и могу побороть любого мальчишку.
- Да уж вижу, - воин горько усмехнулся. - Надеюсь, со своими друзьями ты не так дерешься, как с этим несчастным?
- Нет, конечно! Друзья есть друзья, и мы просто играем. А этот... Щуренок!.. Я еще никогда ни на кого так не злился! - мальчик снова густо покраснел и сжал кулаки, в его янтарных глазах плясали хищные искры.
Вульфрик смотрел на него долго и пристально, наконец, тяжело вздохнул и произнес:
- Послушай меня, сын Арнульфа конунга. Ты знаешь, почему меня называют Дурная Смерть?
- Не знаю. Ты никогда не рассказывал об этом, - сразу заинтересовался мальчик, любивший слушать захватывающие истории.
Вульфрик недобро усмехнулся.
- Конечно. История-то не из тех, что охотно рассказывают у очага... особенно если те, кого она касается, еще живы. Так вот, это прозвище означает, что мой род проклят. Мой прадед когда-то оскорбил одного лапландского колдуна, и тот ему предрек, что все его потомки будут умирать не своей смертью, но и не в бою, а таким образом, что их не примут после смерти в Вальхаллу. Мне тоже, должно быть, не доведется погибнуть с честью. Поэтому я никогда не женился, чтобы не передавать проклятья дальше. Оно пало на моего прадеда - и он умер спустя год, уколов руку шипами ядовитой рыбы, попавшей в сети. Моего деда зарезала во сне его собственным кинжалом взятая в плен женщина. А мой отец был берсерком - могучим воином, не знающим страха. И вот однажды, когда он путешествовал вместе с тремя друзьями, им встретилась шайка нидингов-разбойников и беглых рабов. Тех приходилось трое на каждого, и они понадеялись на свои силы. Но моего отца обуяло бешенство берсерка, и он колол и рубил все, что попадалось под руку. А когда пришел в себя, и его взор прояснился - обнаружил себя единственным живым на той поляне. Друзья лежали у его ног, изрубленные на куски. Они, верно, пытались его остановить, да он не отличил их от врагов. Тогда мой отец вернулся домой, собрал народ и признался во всем, а потом пронзил себя мечом. Я был тогда чуть старше, чем ты сейчас, но на всю жизнь это запомнил. Вот что значит быть берсерком.
Мальчик слушал страшную историю, затаив дыхание. Потом все же заметил:
- А матушка Гро говорила, что берсерк - непобедимый воин, человек-медведь, и что это дар, посланный богами, как и любой другой. И что в незапамятные времена, когда людей было еще мало, а Мидгард населяли в основном великаны-йотуны, тролли, злобные духи и опасные звери, берсерки были единственными, кто мог сражаться с ними на равных. Боги вселяли в них нечеловеческую силу, и они сражались, не замечая ран и забыв о смерти. Они побеждали могучих потомков Имира, которых не победить обычному человеку.
- Так и говорит? - усмехнулся Вульфрик уголком рта. - Эх, женщины, они все способны перевернуть вверх дном... Впрочем, как знать, может быть, она и права, и в древние времена берсерки в самом деле были нужны. Но сейчас все иначе. Люди давно уже не сражаются с йотунами и троллями; те водятся теперь далеко на севере, и больше уж не досаждают людям. В наше время, сын Арнульфа, люди сражаются с такими же людьми. И берсерки истребляют обычных людей, а вовсе не великанов и чудовищ. Ведь тебе не хотелось бы однажды, разозлившись, убить свою кормилицу, или ее сына, или своего дядю, да и кого-нибудь из обычных людей, не сделавших тебе ничего плохого, просто подвернувшихся под горячую руку?
Мальчик строптиво фыркнул, как норовистый жеребенок, встряхнул спутанными рыжими волосами.
- О чем ты говоришь? Я не хочу такого, и не сделаю. Не пытайся меня запугать, иначе я пойду!
Он действительно поднялся со скамьи, и Вульфрик с трудом выдержал его пристальный взгляд. В это мгновение мальчик всем своим видом являл непоколебимую уверенность, и опытному викингу, много лет хорошо знающему потомков Асгейра Смертельное Копье, стало не по себе. Перед этим мальчишкой когда-нибудь, возможно, померкнут и Арнульф, и Харальд. Но тем важнее будет дать ему правильное воспитание.
- Ты говоришь: "не сделаю"? Надеюсь на это, если только ты научишься всегда владеть собой. Многие берсерки, не научившиеся этому, в конце концов, сходили с ума и убивали всех, кто оказывался рядом, даже своих жен и детей... Ладно, я поговорю с твоим дядей; может быть, он позволит мне заниматься с тобой. Ты ведь хочешь научиться владеть настоящим оружием? Пора бы уже.
- Хочу! - воскликнул Торвальд, мысленно уже видя себя во главе своих товарищей с настоящим боевым мечом. Нет - лучше топором на длинной рукояти, с лезвием в виде полумесяца - его удар не сдержать ни щиту и доспехам, ни толстой шкуре чудовища, которые, он верил, еще не перевелись в обитаемом мире.
Поздним вечером после отъезда нежеланных гостей, Вульфрик зашел в покои конунга. Тот, к счастью, был один и, позволив войти, с усталым видом поднялся с волчьей шкуры, застилавшей постель. О выходке своего племянника он уже знал.
- Я собирался наказать Торвальда, но Гро не сказала, где он. Боится, что ее любимчик получит трепку!
- Она хорошо сделала, мой конунг! - позволил себе не согласиться Вульфрик. - Как раз о нем я и хочу с тобой поговорить. Мальчиком пора заняться, но не так. Сейчас наказание только озлобит его.
- Ну а сколько мне пришлось сделать подарков, чтобы откупиться от Щуки, ты видел? - Харальд с досадой ударил кулаком по подлокотнику кресла, в котором сидел. - Из-за этого взбалмошного мальчишки я чуть не нажил нового врага - а ведь теперь особенно на счету все силы. Я не могу позволить, чтобы такое повторялось!
- Лучше тебе воспитать в нем друга, а не врага, - заметил Вульфрик с такой интонацией, что Харальд сразу насторожился.
- Что ты имеешь в виду? Говори! - потребовал он.
- Твой племянник, конунг, вырастет величайшим воином Земли Фьордов, клянусь кольцом Фрейи! Он легко расправился с мальчишкой на четыре года старше него, а ведь в этом возрасте сыновей викингов уже учат владеть оружием. Я сам с трудом справился с ним, а ведь меня, вроде бы, никто не считал слабаком, - Вульфрик внимательно оглядел свои руки, как бы проверяя, не подменили ли их: выглядывающие из широких рукавов рубашки мускулистые запястья, широкие ладони, сплошь покрытые темной коркой мозолей... - Тогда у него будто удесятерились силы. Если мы не научим Торвальда вовремя держать себя в руках, придется дорого за это заплатить.
Харальд сурово взглянул на него из-под нависших бровей.
- Торвальд - сын моего брата. Я не хочу, чтобы в Вальхалле Арнульф упрекнул меня: "Почему ты плохо заботился о моем сыне"? Но он растет в моем доме, и до сих пор ни в чем не нуждался. Вернуть ему родителей я не властен.
- Но мальчику нужна мужская рука, пока еще не поздно воспитывать его. Гро очень много сделала для него; она удивительная женщина. Если бы я мог себе позволить жениться, ни на кого не стал бы глядеть, кроме нее, - Вульфрик смущенно кашлянул и опустил голову. - Но викинга может воспитать только викинг. Позволь мне заниматься с Торвальдом. В конце концов, он пока еще твой наследник.
- Именно пока еще! - повысил голос конунг. - Рано или поздно я найду жену, которая мне родит законных сыновей; а уж за мной дело не станет. И, если ярлы и народ Земли Фьордов привыкнут к ним, то после моей смерти выберут их, а не сына Арнульфа, о котором и не вспомнит следующее поколение. И я не хочу, чтобы Торвальд думал, что у него есть какие-то права занять высокое кресло со знаками рода Асгейра.
- Тем более, ты должен воспитать его другом тебе и твоим будущим наследникам, чтобы он с малолетства видел в них братьев, а не соперников. Пока еще не поздно этого добиться. Торвальд чист душой, ему не понять, как власть соблазняет взрослых людей. А между тем, другие мальчишки за ним хвостом ходят. Сейчас он сидит, наказанный, в старой кладовой, так они и туда к нему пролезли, чтобы не оставлять одного. Даже твои незаконные сыновья, как только научились ходить, так и тянутся за ним.
- Боевой хирд из мальчишек? - усмехнулся конунг.
- Мальчишки имеют привычку взрослеть, и, как я убедился сегодня - раньше, чем от них ожидаешь. Так ты разрешаешь мне обучать его? Не дело потомку многих конунгов гонять собак, словно какой-то пастух.
Харальд устало махнул рукой, потянулся, точно засыпая.
- Если хочешь, учи. Ты не стал бы вмешиваться по пустякам... По правде говоря, я даже рад, что он проучил этого Щукина сына. Иначе бы мне куда сложнее было избавиться от навязчивости их семейки. Ну и вымотали меня переговоры с ними! Куда легче грести от заката до заката бессменно, да еще в шторм... Только не передавай Торвальду мою благодарность. Его дикая выходка должна остаться первой и последней.
Вульфрик Дурная Смерть утвердительно кивнул.
- Клянусь молотом Тора сделать все возможное, чтобы воспитать из твоего племянника настоящего викинга, заслуживающего доверия.
С этого времени Торвальд начал обучаться всему, что необходимо уметь викингу. Оказалось, что меч, да и топор тоже, следует держать совсем не так, как он привык к палке, играя в войну со сверстниками, и уж конечно, не надо махать ими в разные стороны. Конечно, ему пока еще давали облегченное, меньшее по размеру оружие, но приемы, что он каждое утро отрабатывал с Вульфриком, следовало затвердить на всю жизнь. Трудные это были уроки, но ему нравилось. Чтобы стать лучшим воином Земли Фьордов, следовало приложить немало усилий. Но Торвальд твердо решил, что, когда он вырастет, никто не сможет сражаться лучше него.
Требователен и придирчив был Вульфрик, в первые дни только что не подметал пол во дворе новым учеником. Но Торвальд в ответ лишь стискивал зубы и еще яростнее наступал в следующем поединке. А наутро, едва начинало светать, первым поднимался чуть свет и, явившись в общую спальню, тряс за плечо спящего на широкой скамье Вульфрика: "Наставник, пора вставать. Мой меч скоро заржавеет от скуки, его давно не точили о такое же доброе железо".
Некоторые викинги поначалу смеялись над его стараниями, но Торвальд встречал насмешки с таким выражением, что даже самые дерзкие острословы думали про себя: "А впрочем, почему бы ему не тренироваться? Толк будет из него... Тролль побери, очень уж быстро растет этот мальчишка..." Однако Вульфрик заметил, что после таких насмешек его ученик кидается в бой злее обычного. Приходилось сдерживать его, заодно наглядно демонстрируя, как важно воину сохранять хладнокровие.
На охоте Вульфрик учил мальчика стрелять из лука и метать копье. Этому учиться было легче, так как Торвальд уже умел немного, но оказалось, что и здесь не обойтись без некоторых навыков. Про себя мальчик был твердо уверен, что и лук, и копье - охотничье оружие, а не боевое, но, когда наставник его заверил, что хорошим копьем можно убить даже Хозяина Льдов - огромного белого медведя, что иногда заходят в Землю Фьордов с севера в самые суровые зимы, он взглянул с уважением и на это оружие. Про себя же молча пообещал, что тоже непременно убьет медведя, как только его возможности сравняются с его замыслами.
Но белый медведь пока не появлялся. Зато сбылась, наконец, мечта Торвальда о собственном маленьком корабле. За зиму Вульфрик перестроил старую рыбачью лодку, так что она теперь повторяла сильно уменьшенную копию корабля викингов, с парусом и десятью парами весел. В ее постройке помогал и Торвальд с друзьями - будущая команда маленького драккара, заодно освоившая и еще одно полезное умение - резьбу по дереву. Топор, пила и целый набор разных ножей учились слушаться их рук, поначалу с трудом, норовя выскользнуть и оставляя шрамы, затем все лучше и лучше. Опилки летели во все стороны, от усердия искры выскакивали из обрабатываемых кусков дерева, грозя поджечь мастерскую. По раскрасневшимся, вымазанным пылью лицам мальчишек градом бежал пот.
Зато весной, едва утихли свирепые шторма, маленький "Оседлавший Бурю" вышел в море, и будущие викинги впервые взялись за весла, развивая мускулы рук и плеч, чтобы в будущем с честью вращать длинные весла настоящего боевого корабля. Конечно, такая лодка не могла выйти в открытое море, но для начала и в узком Сванехольм-фьорде было чему научиться. Гро в свое время открыла воспитаннику глаза на красоту моря и его тайны - Вульфрик давал ему практические советы, необходимые каждому викингу: о характере волн и течений, о направлении ветра, о морских рыбах и прочих тварях, иногда полезных человеку, иногда опасных. Заодно викинг показал мальчику все мели и подводные скалы, над которыми могла пройти лодка, но неизбежно погиб бы большой драккар или круглый корабль. Наконец, он научил Торвальда, в каком месте можно пройти сквозь грозную Собачью Пасть, погубившую много неосторожных кораблей.
В первый же год своего обучения у опытного викинга ребята повзрослели на несколько лет вперед. Они выросли и окрепли, несмотря на жестокие нагрузки. Их руки покрылись мозолями, которым было уж не сойти до конца их дней, плечи заметно раздались, лица обветрились. Торвальду к его восьмой весне на вид можно было смело дать лет двенадцать.
Тогда-то он и услышал вечером, слушая проезжего скальда вечером в Большом Зале, легенду о Золотой Змее, охватывающей кольцом землю и море, об ужасе мореплавателей, о воплощенной Вечности, замыкающей круг.
Глава 4. Легенда о Золотой Змее
- Далеко-далеко, за студеными северными морями, там, где круглый год бушует шторм, где царит вечная ночь, а светлое Солнце не смеет являться на небе; там, где по морю плавают ледяные горы, живет Золотая Змея. Она существует на свете невероятно долго, помнит еще время, когда ее родичи - йотуны правили Срединным Миром. Она не смирилась с поражением своего рода, и до сегодняшнего дня мстит людям. Горе несчастным, заплывшим слишком далеко к северу! Золотая Змея видит все, она жестоко карает дерзких. Сперва заманит золотым блеском своей чешуи, яркой, как волосы Сив, сияющей, как солнечный свет, и губительной, точно соблазн колдуньи Гулльвейг - Жадности к Золоту. Потом сожмет корабль своим кольцом - и это будут последние объятия, что доведется испытать несчастным. Ломается с треском мачта, трещат борта, изломанные Змеей... Отважного не защитит меч, струсившему в последний миг не поможет мольба. Вода окрасится их кровью, и морские чудовища, подданные Золотой Змеи, справят пир, пожирая их. Лишь немногим Золотая Змея позволит спастись; от них-то известны истории о ней. Никому не дано достигнуть Последнего Моря, там, где оно обрывается в никуда и вечным огромным водопадом стекает в Бездну Времен. Смертных, что стремятся постичь больше человеческой доли, погубит Золотая Змея, непреклонная и беспощадная. Она - Вечность, пожирающая все, что живет. Она - Судьба, Замыкающая Круг, ухватив собственный хвост...
Звучал голос скальда, то рокотал как морской прибой, то взвивался пронзительно и резко, как крики чаек, то наполнялся гневом и скорбью, повествуя о жертвах Золотой Змеи. Звенели струны его арфы, точно клич лебедей весной. Все, кто был в тот вечер в Большом Зале, слушали песнь, затаив дыхание.
Сильнее всех поразила эта история Торвальда. Он запомнил ее слово в слово - память у него была прекрасная. Золотая Змея, осколок древнего владычества йотунов, словно вышла из сказок матушки Гро, которая всегда рассказывала о великих битвах прошлого, как будто сама жила тогда и видела все своими глазами. Оказывается, она была права: остались еще на свете потомки Имира, и по-прежнему мнят себя сильнее людей...
Вот было бы настоящее дело - убить Золотую Змею, чтобы не топила корабли, не убивала мореходов, стремящихся на север! Заодно и поглядеть, что там; не может быть, чтобы море обрывалось в Бездну Времен, и все. Не стала бы Золотая Змея стеречь ворота в никуда. Жаль, конечно, что она живет так далеко, но ничего; у него, Торвальда, сына Арнульфа, уже есть самая лучшая команда, а со временем появится и корабль, способный достичь логова Золотой Змеи...
Его пьянили сладкие звуки арфы и голос скальда, отведавшего волшебного меда Квасира. Легенда о Золотой Змее пробуждала в мальчике веру в свои силы. А сомневаться в себе он не привык. Он сможет добиться всего, что пожелает!
Мальчик горячо сжимал кулаки, повторяя про себя, одними губами, слова песни, от которой бушевала его кровь, точно не желая смириться, что приходится так долго расти и взрослеть, прежде чем удастся проявить себя. Глаза его сверкали, как у молодого орленка, впервые вылетевшего из родительского гнезда.
Не сразу он успокоился настолько, чтобы прислушаться к тому, что говорят в зале другие. А они, между тем, вели себя так, словно и не прозвучало ничего особенного. Продолжали есть, пить и беседовать, будто услышали всего лишь забавную историю. Сам Харальд конунг подарил скальду золотой перстень с оранжево-красным южным сердоликом, но затем поинтересовался, пряча в усах улыбку:
- А что, бывал ли ты сам в тех краях, где, по твоим словам, лежит Золотая Змея? Уж не тебя ли она заманивала блеском своей чешуи? Если так, то присядь пока отдохни, а позже споешь нам еще пару песен. Вот тебе золото, не так много, зато оно надежно; а вот и рог золотого меда, - в этот миг по знаку Харальда его новая наложница, беременная очередным внебрачным ребенком, протянула скальду рог, полный до краев пенящимся напитком.
Скальд с благодарностью принял то и другое и, осушив рог, ответил:
- Вот он - Мед Поэзии; после одного его глотка можно петь до самого утра!.. Нет, по правде говоря, бывать там, где кончается море, мне не доводилось, и я о том не слишком жалею. Белые медведи, тюлени и птицы, обитающие там, вряд ли будут такими же хорошими слушателями, как конунг Земли Фьордов со своими людьми... Легенда о Золотой Змее услышана мной от отца, а им - от его отца; тот же, в свою очередь, узнал о ней от одного викинга, единственного спасшегося на обломке кормы с разбившегося драккара... Тот человек, по словам деда, был уверен, что видел Золотую Змею перед крушением, но он вообще-то был немного не в себе после пережитого. Так что Золотая Змея, скорее всего, легенда. Но достаточно красивая, чтобы о ней спеть за столом конунга, не призывая верить!
К этому времени викинги, собравшиеся за составленным из длинных досок столом, уже успели выпить немало, и теперь заспорили азартно, перебивая друг друга, существует ли Золотая Змея.
- Никто ее толком не видел, одни слухи да бабьи сплетни, - фыркнул ворчливый Бранд.
- А я думаю, есть Золотая Змея, - возразил Регин с тонкой улыбкой. - Я бы даже не отказался поглядеть, как это она станет заманивать. Золота мне, слава Асам, и здесь хватает, а змеи мне не по вкусу. Вот превратись она в белорукую деву, еще бы что-нибудь вышло... - веселый викинг мимоходом схватил за бока одну из служанок, разносивших угощение, так что та взвизгнула и едва не уронила блюдо с жареной олениной.
Но на это уже никто не обратил внимания, так как спор о Золотой Змее становился все горячее. Иные отчаянные спорщики уже готовы были делать ставки, их останавливала разве что невозможность в точности выяснить истину.
- Да нет там никакой змеи! Если и была, давно подохла, как Тьяции, Трюм, Гейрред, и другие старые великаны! - басил кто-то из старших викингов.
- А кто знает, может, и есть? - возразил второй, заметно моложе, но тихо, как будто сам не решился доказывать свое мнение.
- Нет! Нет! - загремели сразу несколько голосов.
- Есть! - вдруг прозвучало в ответ, и все замолчали от удивления, узнав звонкий голос семилетнего конунгова племянника.
Наверное, только всеобщее изумление и спасло его от насмешек, для которых теперь предоставлялся такой замечательный повод. Да еще не забытая викингами память об его отце, на которого он все больше становился похож. А более дальновидные, к тому же, сообразили, что мальчик еще остается наследником, и лучше на всякий случай сохранить с ним отношения.
А Торвальд пересек весь Большой Зал - от скамейки в углу, где примостились мальчишки, до опорного столба из ясеня, на котором вырезаны были медвежья голова и летящий орел - знаки рода Асгейра. Он внимательно обвел взглядом собравшихся, как учил Вульфрик оценивать силы противника перед боем. Мальчик смотрел серьезно, с упорством, казавшимся удивительным для его лет.
Только Харальд хмуро взглянул на племянника.
- Что ты себе позволяешь, Торвальд? С каких пор в кругу взрослых мужей говорят дети, которым еще не под силу владеть мечом и вращать весло драккара?
- Мне скоро станет это под силу! - воскликнул Торвальд, встряхнув рыжей гривой волос. - И тогда... я клянусь молотом Тора, моего покровителя, в чей день я родился, клянусь ясенем Иггдрасилем и священными именами всех обитателей Асгарда: я доберусь до крайних пределов моря, если они есть, и найду там Золотую Змею, или выясню доподлинно, что ее нет. И я убью ее, если она существует. Я отомщу ей за всех, кого она убила! - одной рукой мальчик держался за железный оберег-молоточек, который ему повесил на шею отец, второй обхватил резной столб, в эту минуту означавший для него само Мировое Древо. Его еще невысокая по меркам взрослых фигурка в это мгновение выглядела воплощением решимости, а глаза бешено сверкали.
Повисло молчание, тяжелое, неловкое. Клятвы именами богов и Древом, соединявшим все девять миров, были слишком значимы, чтобы над ними смеяться, даже если их произнесет ребенок. Но, с другой стороны, кто еще слышал за всю историю Земли Фьордов их из уст ребенка, да еще с такой убежденностью?
Харальд первым пришел в себя. Поднявшись со своего места, он взглянул в глаза Торвальду и произнес, не повышая голос, но сурово и веско, чтобы слышали все:
- Ты, видно, сегодня попробовал хмельного меда, и он ударил тебе в голову. Ступай сейчас же в детскую и проспись. И впредь думай, что обещаешь.
Обычный мальчик от такой отповеди заплакал бы или убежал, смутившись. Но Торвальд лишь гордо вскинул голову, под стать надменной осанке конунга. И вышел из зала, ни на кого не глядя. Он-то знал, что его клятва останется святой, сколько бы лет не прошло. Но из всех людей только матушка Гро и его "братец" Фридмунд способны были понять, почему он дал клятву.
А в это время где-то далеко, в море, лежащем севернее Земли Фьордов, колыхнулась волна цвета закаленного железа, пробежала дальше, дробясь сотней холодных струй, как будто несла кому-то весть. В следующее мгновение над колышущейся поверхностью моря поднялась узкая изящная змеиная голова, будто целиком отлитая из яркого золота мастером, подобного которому еще не рождалось; настолько тщательно была прорисована каждая чешуйка, похожая на тонкую пластинку из чистого золота.. Она сверкала, будто солнце теперь не ездило по небу в своей колеснице, а поднималось из моря. Медленно открылись большие холодные зеленые глаза, затем голова медленно кивнула с видимым удовлетворением.
"Интересная новость из мира людей... Надо будет присмотреться к этому мальчику. Таких я еще не встречала в своей жизни. Несомненно, он окажется способен на многое, когда вырастет. Тем важнее не терять его из виду. Кто-нибудь другой на моем месте предпочел бы на всякий случай убить его побыстрее, пока не успел стать опасным, но эта не та победа, что устроит меня. Пусть растет и учится, а я подожду. Рано или поздно он сам придет ко мне", - сказала себе Золотая Змея, вновь погружаясь в море.
Поодаль от жилых строений, далеко за землянками рабов и хлевом для скота, на берегу бурливой горной речки, не замерзающей даже в самые лютые морозы, стояла кузница. Наполовину врытая в землю, с покосившейся крышей, она вся почернела от копоти даже снаружи. В теплую погоду дверь кузницы обыкновенно была открыта, и оттуда доносился неумолчный грохот молота по наковальне, а иногда вылетал целый сноп искр.
Неудивительно, что все мальчишки Сванехольма часто бегали к кузнице, вопреки всем запретам старших. Им было интересно глядеть, как делают оружие и доспехи - в огне и дыму, под стук большого молота, от которого можно оглохнуть. Это не могло их не интересовать!
Но в то утро, едва на восходе заалела еще узкая алая полоска, Торвальд пришел в кузницу один. Он не позвал никого с собой, потому что не хотел пока, чтобы друзья мешали ему смотреть и понимать. Кроме того, здесь могло оказаться опасно для них, так что лучше было сперва разведать самому. И он долго стоял молча, пытливо вглядываясь, как в отблесках пламени работают полуголые, покрытые потом кузнецы. Раз! - и большой молот опускался, выбивая искры до самого закопченного потолка. Но опускался не просто так, а с точным расчетом, так что раскаленная докрасна масса железа постепенно принимала нужную мастеру форму, становясь нагрудной броней или шлемом, клинком или щитом, украшенным по желанию будущего владельца. Потом законченную вещь брали щипцами и опускали в ведро с водой; слышалось жуткое шипение, будто из кузнечного горна выползал свирепый дракон, и все окутывалось белым паром.
Кузница стояла во владениях конунга, и работали в ней, разумеется, его рабы; свободные мастера жили в городе. Чтобы кузнецы-невольники не могли сбежать, их держали прикованными к опорному столбу, так, чтобы длинная цепь не мешала двигаться внутри кузницы. Спали там же, в ямах у стены, устланных соломой.
Лучшим из кузнецов был Бренн, угрюмый черноволосый кельт. Невысокого роста, но коренастый и массивный, весь заросший жесткой черной шерстью, он напоминал Торвальду карлика-цверга, одного из тех, что выковали Тору его молот, разящий великанов. Его друзья побаивались Бренна, но сын Арнульфа, увлеченный разворачивающимся перед ним действом, решился подойти ближе...
Лязгнула цепь, и кузнец стремительно обернулся к нему, как был, с молотом в руках. Попав в плен к викингам уже взрослым, он никогда не мог смириться с неволей. Хозяева ценили его гораздо выше обычных рабов-трэлей, хорошо содержали и кормили досыта, даже дали жену, но неукротимый кельт все равно продолжал ненавидеть их. И вдруг мальчишка из хозяйской семьи сам сунулся к нему! Стоит себе и глазом не моргнет. Что ему нужно? Не понимает, наверное, что рискует, думает, что любой раб обязан целовать ему ноги?
- Не подходи! - тяжело дыша, прохрипел Бренн, с трудом подбирая слова на языке Племени Фьордов. - Я знаю, если хоть волосок упадет с твоей головы, с меня заживо сдерут кожу, разорвут лошадьми, закопают в землю, или еще что-нибудь похуже. А мне хотелось бы явиться к престолу богов на Острове Яблок в пристойном виде. Но еще один шаг - и я за себя не ручаюсь... Держись лучше подальше, мальчик! - он легко взмахнул большим молотом, так что раскаленный воздух кузницы тонко засвистел.
Но Торвальд даже не отшатнулся, смело глядя на кузнеца.
- Почему ты мне грозишь? Мне ничего от тебя не надо. Просто посмотреть, как работают кузнецы. Вульфрик мне говорил, что раньше каждый викинг сам ковал себе оружие. Вот я и хочу научиться.
- Вот пусть тебя твой Вульфрик и учит! - гнев Бренна улегся, и он осторожно опустил молот; на смену пришло странное раздражение, причин которого он сам не мог понять своей огрубевшей в рабстве душой. - Здесь не место хозяйским чистеньким сыночкам, ты понял? Не боишься испачкать руки в саже или обжечься?
- Я вовсе не неженка, и уже многое умею! - гордо ответил мальчик. - Обещаю, я никому не скажу, как ты угрожал мне. А ты мне позволь смотреть за твоей работой. Я не стану тебе мешать. Тебе, конечно, не за что нас любить. Если бы меня взяли в плен, я бы тоже ненавидел тех, кто это сделал.
Кузнец еще некоторое время стоял перед ним, глядя исподлобья, как разбуженный медведь, и не мог решить, как ему быть с этим непонятным мальчишкой. Наконец, махнул черной от копоти лапищей.
- Разве я могу тебе запретить? Приходи, только когда надсмотрщика нет здесь. Но он обычно приходит вечером...
Торвальд кивнул, чувствуя, как радостно забилось сердце. Вот и еще одному полезному и увлекательному делу он сможет научиться! Ведь, чтобы убить Золотую Змею, ему понадобится самое лучшее оружие. Обычным мечом или топором ей вряд ли нанесешь смертельную рану. Значит, надо научиться делать оружие. Может быть, и хорошо, что он узнал о Золотой Змее так рано; у него будет достаточно времени подготовиться.
Теперь каждое утро после тренировок с Вульфриком Торвальд, не объясняя никому, шел наблюдать за работой кузнецов, и смотрел, пока у него перед глазами не принимались мелькать огненные искры. Увлекшись, он однажды сам сложил в лесу из камней и глины маленький горн и, тщательно растопив его сухими ветками, расплавил в нем сломанную бронзовую пряжку от пояса. Но, когда мальчик хотел с помощью молотка вернуть ей нужную форму, бронза расплавилась и утекла красной змейкой. На другой день Торвальд нашел ее, застывшую, в холодной золе, и снова попытался перековать, но, как ни старался, получил лишь сплющенную пластинку неправильной формы, да еще сильно обжег руку. Новое дело оказалось самым сложным из виденных им!
От матушки Гро он, конечно, не долго мог скрыть свою тайну. На его счастье, она совсем не рассердилась, и даже как будто не удивилась, узнав, как он получил ожог. Смазывая его прохладной лечебной мазью, она засмеялась низким грудным смехом:
- Еще не родился тот мужчина, что сумеет меня провести, а если бы и был, так уж не ты! Я всегда знала, что ты далеко пойдешь, и не мне удерживать тебя возле материнской юбки, - пышный подол ее цветастого платья чуть заметно колыхнулся. - Не забывай только моего Фридмунда брать иногда с собой. А то он уже думает, ты его бросил...
- Правда? - спросил Торвальд с раскаянием, потому что, увлекшись обучением кузнечному делу, в самом деле не подумал хотя бы Фридмунда позвать с собой.
Вместо ответа молочный брат, вбежав в комнату, прыгнул на него, и они покатились по полу, хохоча и толкаясь локтями и коленями. К этому времени Торвальд, благодаря урокам Вульфрика, научился рассчитывать силу, так что другие мальчики уже не боялись бороться с ним. Но, даже когда он уложил Фридмунда на лопатки, тот продолжал смеяться, ничуть не раздосадованный поражением. А за ними наблюдала Гро с гордой материнской улыбкой. Вот каких сыновей она воспитала! Что, разве кто-то посмеет сказать, что оба они - не ее дети?
С этого времени Торвальд стал брать с собой в кузницу молочного брата, а то и еще кого-нибудь из своего "хирда". Они с удивлением таращились на работающих с огнем и металлом людей, но даже те, кому было при этом не по себе, должны были держать себя в руках: трус не мог надеяться на дружбу Торвальда, сына Арнульфа...
И вот, в скором времени некоторые мальчики посмелее уже сами пробовали браться за молоток поменьше, другие помогали делать формы для отливки готовых изделий. Их, как и всех мальчишек, привлекало новое, необычное занятие, хоть и мало кто при этом преследовал далеко идущие цели, как их вождь.
У рабов, конечно, не было выбора, пускать ли к себе господских детей, не то они предпочли бы держаться подальше. Впрочем, их присутствие разнообразило жизнь трэлей, навечно прикованных к своей кузнице, до размеров которой ограничивался их мир. Мальчишки с открытым взглядом и прямой спиной приносили с собой солнечный свет и свежий ветер, которого здесь так не хватало. И, если они по какой-то причине долго не приходили, даже Бренн, ворочаясь в своей норе, как барсук, сознавал, что ему, оказывается, их недостает.
Разумеется, теперь, когда в кузницу повадились сразу много мальчишек, скрывать это в тайне от всех становилось все труднее. Они пробирались окольными путями, через лес, но не могли скрыть новых шрамов от ожогов и подпалин на пропахшей дымом одежде. Впрочем, в Сванехольме у всех было достаточно собственных дел, чтобы вмешиваться в чужие, пока они не касались всех.
И вот однажды Вульфрик Дурная Смерть, разыскивая своего ученика, прошел вдоль речки, заметив следы на мягкой земле и поломанные камыши, усмехнулся и, распахнув дверь кузницы, крикнул весело и нарочито грубо:
- Эй, сын Арнульфа, какого тролля ты там делаешь?
- Я делаю... не тролля! - звонко отозвался Торвальд, гордо подняв длинными клещами свою первую, еще не остывшую работу - наконечник стрелы.
Глава 5. Тайна матушки Гро
Наступила и снова прошла зима, как всегда суровая, с продолжительными штормами на море и снежными буранами, иной раз до половины заносящими снегом дома, так что приходилось брать в руки лопату и откапывать себе выход на белый свет.
И все-таки, несмотря ни на что, и зима могла быть веселым временем для тех, кто умел себя развлечь. Ходить на лыжах каждый житель Земли Фьордов учился немногим позже, чем своими ногами, так что глубокий снег не мешал им. Смелые охотники часто уходили в лес, преследуя зверей, которым зимой приходилось куда тяжелее. Их примеру следовал и Торвальд с друзьями. И сколько ликования было, когда им удалось окружить и убить застрявшего в глубоком снегу оленя, а потом всем вместе не без труда дотащить его домой!
Весело, назло свирепствовавшей пурге, справили Зимний Праздник - Йоль, знаменовавший переход к весне, после которого солнце все дольше задерживается на небе. Весь Сванехольм, за исключением дряхлых стариков и совсем маленьких детей, собрался на поле возле Священной Рощи - единственном месте, пригодном для гулянья такой большой толпы. Когда праздник прошел, снег на поле совсем растаял, перемешанный в кашу множеством ног, распаленный большими кострами, на которых жарились целиком бычьи и свиные туши. А потом через костры прыгала разгоряченная молодежь, все юноши и даже некоторые девушки старались превзойти друг друга - этим последним приходилось подбирать юбки, но подобным вольностям во время праздника никто не придавал значения. Некоторые из молодых людей, особенно стремящихся показать удаль, брали своих невест в охапку и прыгали через костер вместе с ними. За такими парами все смотрели особенно внимательно; считалось, что, чем удачнее будет прыжок, тем счастливее сложится семейная жизнь. И, если кто-то из парней не допрыгнет со статной красавицей на руках, приземлится на границе пылающих углей и подпалит себе пятки, а то еще опустит руки и позволит поджечь ей подол платья - никто не осудит девушку, что разочаруется в слабосильном и раздумает выходить за него замуж. Хуже, если его недостатки выяснятся позже, когда уже есть жена и дети.