Хороший нюх необходим на любой охоте. Кого бы ты не ловил. Я почуял этот запах издалека, и, к счастью, успел вовремя. Девушка стояла за полосой безопасности, у самого края платформы. Типичная ЭМО, с первого же взгляда: короткие волосы выкрашены под вороново крыло, ядовито - розовая помада, черные джинсы, антрацитовая куртка, розовые кроссовочки а-ля кукла Барби.
В темном дуле тоннеля заблистал желтый отсвет прожектора. Через несколько секунд на простор станции с драконьим ревом врывается грязно - зеленая громада поезда. Девушка ЭМО подается вперед... И замирает. В ее затылок влетел посланный мной импульс. Я быстро подхожу, подхватываю девушку под руку. Ее тело парализовано, может потерять равновесие в любую секунду. Шепчу ей на ухо:
- Не ново. Лев Толстой в позапрошлом веке Аню под паровоз бросил, последовательниц было много. И не эстетично. Думаешь дорожникам интересно твои раздавленные кишки надцать метров оттирать?
Она с трудом поворачивает заторможенную импульсом голову, в мыслях страх и подростковое упрямство.
- Я все равно...
- Дура.
- Да ты кто такой?
Вместо ответа я врываюсь в ее глаза и подчиняю волю:
- Иди за мной.
Она с покорностью автомата топает следом.
У эскалатора нас останавливает милиционер. Надо же, глазастый, заметил странности.
- Ваши документы.
Я молча подаю паспорт, он внимательно изучает его, сверяя взглядом фото с моим лицом.
- А девушка? - спрашивает он.
- Моя ученица, - теперь я протягиваю пластиковую карточку, внушая, что это удостоверение учителя. Поясняю:
- У нее нервный срыв. Понимаете, у подростков такое бывает. Весна, гормоны, несчастная любовь...
- Ты в какой школе учишься? - спрашивает мент девушку.
- Скажи, - даю я команду.
- В сто двадцать шестой... - медленно отвечает она.
Милиционер колебался, но у него ничего нет, кроме догадок и моего легкого гипнотического давления: "отпустить".
- Ладно, идите, - он отдал документы.
Я увлекаю девушку за собой. Мы поднимаемся, минуем турникеты, я вывожу ее на улицу. Вот моя машина, послушно откликается брелоку сигнализации, моргнув габаритами. Я вталкиваю девушку внутрь, на заднее сидение, сажусь следом. Никаких сомнений, запах отчетливый, тот самый. И кое что из ее мозгов я уже выудил. Частично расторможиваю несостоявшуюся самоубийцу. Сразу же проявляется любопытство, смешанное с страхом:
- Вы у нас в школе не преподаете, откуда у вас удостоверение?
Обрываю ее довольно резко:
- Спрашивать буду я. Макс Лиходеев. Где он?
- Я такого не знаю...
Краснеет. Еще не научилась обманывать, честно глядя в глаза.
- Врешь.
- Вы из милиции?
Бедняга, а мыслишки то как вертятся. И сердце в пятках.
- Хуже.
- Не надо его трогать...
- Это почему? - с усмешкой спрашиваю я.
- Он прикольный... хороший...
Да... Щедра Россия на влюбчивых дур.
- А ведь ты из-за него под поезд собралась.
- Неважно... А откуда вы знаете?
- Важно! Чего ради то? Молодая, здоровая...
- А что мне делать... - сдали таки у нее нервишки, плачет, - Я некрасивая... Он только раз на меня посмотрел, и все потом... - она уже рыдает, закрывая лицо ладонями, размазывая потекшую тушь.
- Так он, наверное, каждую неделю девчонок меняет. Ведь так? Знаю я этих "кросавчегов".
Она еще больше рыдает, но кивает головой.
Все это время, пока мы шли к машине, и потом словесно общались, я перебирал информацию в ее голове, откладывая нужное. В общем, что было необходимо, я уже нашел. Дальнейший разговор требовался лишь для логического завершения.
- Так все таки, где Макс? - спрашиваю я.
Девчонка отворачивает от меня лицо, уставившись в дальний угол, куда то за передние кресла. После недлинной паузы говорит:
- Он у Нинки... на даче. Они там ночевали и... переспали... Нинка час назад похвасталась... - она шмыгает носом, но больше не плачет, это хороший признак.
- Знаешь адрес дачи? - спрашиваю я. Она называет. Все, формальности выполнены.
- Тебя куда отвезти, домой?
Она вздыхает, бросив на меня взгляд покрасневших от слез глаз.
- А вы не боитесь, что я еще раз попытаюсь?
- Нет. Ты этого теперь не сделаешь. В ближайшее время точно не сделаешь.
Еще бы, думаю про себя, всю твою дурь я только что вычистил.
- Домой... - просит она.
Я высадил ее в полусотне метров от дома, на прощание еще раз проникнув в сознание и ликвидировав лишнюю информацию о нашей встрече, вроде моей внешности, номере машины и тому подобного. Только отъехав, понял, перерыв девчонке все мозги, я так и не полюбопытствовал как ее зовут. Что-то становлюсь совсем бесчувственно - прагматичным. Минут через пятьдесят я притормозил у ворот дачного кооператива. Собственно, можно было обнаглеть и просто проехать - решетчатые ворота из арматурных прутьев распахнуты, и шлагбаум, перемотанный полосатой пластиковой лентой, какой огораживают опасные места на стройке, поднят. Но я дождался, пока из облезлой, когда-то зеленой будки приковыляет дедок сторож, в старой, линялой гимнастерке и синих трикошниках "чайна адидас", растянутых на коленях.
- К кому? - строго спрашивает он меня, подслеповато щуря глаза, цвета заплесневевших маринованных огурцов, то есть, неопределенного серо - зеленого. Выцветшего от протухлости. Проникшей, видимо, и в душу.
- К даче Шлюшевых как проехать? - отвечаю я вопросом.
- Шлюшевы? Это где хозяин такой плотный мужик, лысоватый? - до машины докатывает волна свежего перегара, день у дедули начинается продуктивно в кайф.
- Да, - подтверждаю я.
- Так их сейчас нету, - старик мотает головой.
- Да я только чубуки смородины на веранде оставлю, Семен Михалыч меня сам так попросил.
- Смородины? А вы мне оставьте, а я уж передам, - дед явно знал про дачу больше, чем показывал.
- Нет, я обещал до места доставить, - твердо возражаю я. Дедок кряхтит, кашляет, морщит и без того морщинистое лицо, но потом говорит отрывисто, запинаясь на каждом слове:
- Ну, ладно, обещал, значит, обещал. Налево, третья улица, Кабачковая называется, дом пятнадцать, - через небольшую паузу дедок добавляет, - Ты только с улицы покричи, когда заходить будешь, а то, там бывает, молодежь погулять приезжает, напугаешь их еще...
- Спасибо, - благодарю я. Ай да дедок, другой бы родителям сообщал, про аморальное поведение подрастающего поколения, а этот... секьюрити хренов.
Я останавливаюсь, не доехав два дома. Запах, особенный запах дичи доносится даже сюда. И тут успел, не слиняли еще, удачный день. Не пугать, говоришь? Раньше времени не буду. Я осторожно крадусь вдоль дощатого, разнокалиберного забора, у каждого участка свой дизайн и покраска. Вот и ворота, на рассохшиеся доски которых желтой аэрозольной краской нанесена цифра: "пятнадцать", окруженная ореолом разбрызгавшихся за трафарет капель. С помощью таксофонной карты, просунув ее через щель, поднимаю крючок на калитке. Пригнувшись, проскальзываю по мощенной красным кирпичом дорожке к крыльцу. Замер на секунду, вслушиваюсь, вроде тихо, толкаю фанерную дверь в веранду. Тут, нос к носу, сталкиваюсь с босоногой, тощенькой девицей в кружевных трусиках и лифчике. Ниночка Шлюшева, успешная соперница, вот ты какова. Увидела меня. Ее глаза, большие и карие, как у коровы, округляются, она открывает рот, что бы произнести:
- Вы кто такой?
Но я замораживаю ей язык, шуметь рано. Читаю ее мысли:
- Нет, не родители... Откуда узнали? Дед сторож бутылку взял и все равно стуканул?.. Где же Макс застрял?...
Некогда с ней возиться, короткий импульс в голову, как гвоздь забил. Теперь Ниночка будет спать часа два. Понимаю, что в одном белье на голом полу это холодно, жестко и неудобно, но заслужила. До чего подругу довела своими сексуальными откровениями!
Я заглядываю через открытую дверь, в прихожей пусто. Быстро пересекаю ее, дверь в спальню тоже открыта. Сидя на смятой постели, вяло натягивает гламурную футболку на развитую мускулатуру мальчик - красавчик. Блондинчик, кудрявенький, миленький и, наверное, очень обаятельный для слабого пола. Почуял меня, обернулся. Увидел, испугался. Пищит тоненько. Хотел метнуться к окну, но поздно. Я уже рядом, парализующими импульсами протыкаю ему колени, он падает. Все же Макс не человек, он пытается сопротивляться. Однако, инстинкт плохой советчик, когда надо мыслить. Классический ядовитый плевок, как и у сотни ему подобных прежде, я его ждал и легко уворачиваюсь, в ответ делаю точный укол в нервный центр. В момент опасности налет человечности и интеллекта у этих тварей куда-то испаряется. Животные как животные. Впрочем, и в любое время человеческая у них только оболочка. Вот передо мной корчится пока еще живой образец зрелого, матерого, эмоционального вампира. Сытого, замечательно откормленного. Но он травоядное, всего лишь тля. А я хищник. Санитар городских джунглей. Опытный и сильный. Еще не очень голодный, одного такого сосальщика мне хватает на месяц, а последнее время развелось их... Душить, не передушить. Но едят не всегда от голода, иногда чтобы просто полакомиться. Или позабавиться. Был бы я волком, слюна уже капала бы из моей пасти. Я удаляю "Максу" внешнюю человеческую личину, разрываю чешую защитных пластин. И высасываю его, до последней капли.