Когда мы поедем обратно

***

Солнце достигло зенита, погрузив всю округу в сонный полуденный жар. Бывший таким надёжным с утра атласный навес, казалось, иссыхает, истончается с каждой минутой. Молодая графиня дошивала узор, сложный и в точности повторяющий двенадцать вышитых прежде. Временами она останавливалась и смотрела вдаль. Ей это не наскучивало, но иногда она думала о том, почему картины мира не так искусны, как пейзажи художников. Действительность однообразна. Одно похоже на другое, а всё вместе - на собственное отражение в зеркале прошедшего.

- Ингрит, любимая! У нас гость!

Она не ответила, только вздохнула. Если её супруг, тридцатилетний граф де Галасс, вбегает на террасу, как мальчишка, и объявляет о гостях, уж конечно это не шутка. А сколько по этому поводу восторга. По какому угодно поводу...

Впрочем, чему удивляться? Жакри де Галасс - чистокровный кватрок, средоточие восторгов и импульсов, горячее сердце, поток устремлений, - именно так определяет себя Унификация кватроков. Но куда красноречивее каждый жест, взгляд, слово, поступок любого из её представителей. Гость? Сегодня? Сейчас?

Отложив вышивку на белоснежную балюстраду, она устало прикрыла глаза.

- Ну что такое? Ты опять не рада? Ин!

- Он, гость... он в гостиной?

Вопрос мог показаться просто глупым, не будь он сложно дипломатичным - Ингрит пыталась узнать, не направляется ли визитёр прямо сюда, на террасу, или, чего доброго, не стоит ли он где-нибудь в глубине арки, буквально в пяти метрах, что уже бывало однажды. Галасс тогда привёз знакомца-художника, и тот делал портретные зарисовки прямо из арочной засады ("Это сюрприз! К твоему двадцатилетию! Ну почему, почему, дорогая, ты так не любишь сюрпризы?!").

- В гостиной? Ну что ты, Ин! В гостиную ему никак нельзя! Просто никак!

- Почему?

- Он не один! Он с животным!

- С животным?.. Жакри, право же... - еле слышно проговорила она. - Ты вечное дитя... Ты...

Голос её смолк на полуслове, договорить не было никакой возможности: припав на одно колено, Жакри впился своими страстными устами в её, укоряющие, да так, словно видел жену не пару часов назад, а пару недель, и прогуляться выходил не по Торговому Ряду, а куда-нибудь вглубь Драконьих Арабесок, туда, куда не ступала нога человека, будь он кватрок, артак, адерит или нахраат.

Минула целая вечность прежде, чем пылкий граф смог насладиться поцелуем и, наконец, воскликнул:

- Послушай, Ингрит! Только послушай! Это - большая удача, благоволение звёзд, подарок богов! Это удивительный человек, Ин. Удивительный. И он - наш выход!

- Выход? - эхом отозвалась графиня. Как истинная адеритка она знала: выхода нет. Есть бесконечное число ходов, переплетающихся или уходящих в сторону, совсем запутанных или совсем прямых, но выход - иллюзия, лишь новый, замаскированный вход или новый, глуше прежнего, тупик. И всё это, увы, касалось не только мира идей. Увы и отнюдь. Всё это касалось всего. Взять простое и насущное: о боги, гость, опять!

Сразу после свадьбы граф так рьяно принялся знакомить супругу со своим обширным окружением, что вскоре она, тоскливо и вяло, как всё, что делают адериты, запротестовала:

- Нет. Нет, Жакри. Всего слишком много...

- Много чего? - жарко изумился граф.

- Всего. Всего, всех. Я так не могу. Не люблю... Не могу.

- Не любишь что? Беседы? Смех? Людей?.. Может быть - меня? - почти негодовал Жакри. Он слишком обожал свою Ин, чтобы негодовать сильнее. Или ему казалось, что слишком. Вся жизнь кватрока - сплошная горячка. Иногда молодую графиню занимал несложный, но по-настоящему гнетущий вопрос: а возможна ли глубина при такой лихорадочности? Не превращает ли всегдашняя горячка всю жизнь - в карусель, а чувства - в ярмарочные флажки?

Нет ничего плохого в ярмарочных флажках, но ведь любовь - другое. Любовь - это знамя. Знамя, огромное как небо... Милый, милый Жакри. Самый лучший, самый замечательный на свете Жакри. Знает ли он об этом?

Молодая супруга выторговала (когда речь идёт об адеритах, это значит: тоскливо выпросила) не больше одного гостя в декаду и возможность сопровождать мужа только в самых необходимых, этикетом предписанных случаях, благо таковых оказалось куда меньше, чем на её родине, в северных графствах. Здесь вообще всё было чуть свободнее, мягче, гибче. Но и шумнее, пестрее. Ненамного. Одно всегда похоже на другое. Однако даже едва заметная разница утомляет. Привыкала Ингрит тяжело.

Любимым её местом стала терраса, и обязательно пустая терраса - слуги-нахрааты милостиво отпускались, если те мелькали неподалёку, ухаживая за гигантскими цветами в гигантских же каменных вазонах, возились с фруктами на столиках по углам или начищали беломраморный пол.

Графиня вышивала. Адериты - средоточие ровного и повторяемого, оплот созерцательности. Мерность и единообразие, которые убили бы горячечного кватрока за пару дней, были их сутью, нутром, натурой. Изо дня в день, часами, крестик за крестиком, крестик за крестиком, стежок за стежком, стежок за стежком... И долгий пристальный взгляд за долгим пристальным взглядом - на рыжую ленту городской стены, на грязно-жёлтую Песчаную Пустошь за нею, на Драконьи Арабески...

- О чём ты думаешь? - терзался Галасс. - Что ты хочешь увидеть? Драконов? Они никогда оттуда не выбираются! Лет тысячу уж точно!

Ингрит пожимала плечами. Она не знала, что ответить. Она шила. Она жила.

- Ты меня любишь? - изводился граф, подныривая под кольцо её худых рук и перекрывая своей комично взволнованной физиономией монотонный орнамент шитья. Он заглядывал в её светлые прозрачные глаза, обрамлённые короткими ресницами, следил за малейшим движением прямых бескровных губ. Внешность адеритов многие находят излишне специфичной, даже болезненной, но Галасс не считал так никогда, - не начинать же теперь, с началом законного брака! Законного, инициированного Королевским Советом и (может ли быть по-другому, если король - наместник бога?) свершившегося на небесах.

Но небеса лишь расставляют факелы вдоль коридоров наших жизней, а ношу свою мы несём сами. Было трудно. Труднее же и печальнее всего было осознавать, что скорее песок станет просом, чем одна Унификация - другой. Ингрит всегда будет тоскливым осенним озером, а Жакри - мечущимся над этими тягучими водами огнём. Или...

Что за выход ему привиделся? Милый, милый Жакри. Огонь, поток устремлений...

***

Гость был в саду, в восточной беседке. Настороженно вглядываясь, Ингрит никак не могла приметить никакого животного, но подойдя ближе, всё поняла. Не увидела. Учуяла - так плотно окутали беседку непередаваемые миазмы гнилого болота. Сомнений не оставалось: животное - цефалот. Если не самое отвратительное на всём белом свете, то бесспорно к подобному первенству стремящееся.

До сих пор графиня знала о нём лишь по легендам и изображениям, и теперь ей предстояло своего рода боевое крещение реальностью. Учитывая то, что боевые крещения любого толка для любой адеритки - чистая пытка, держалась она славно. Справлялась даже с рвотными позывами, справлялась хладнокровно, как и подобает графине. Галасс же отлучился за ближайший куст.

Незнакомец смотрел на приближающуюся молодую даму со спокойной заинтересованностью. Чуть поодаль от него, на скамье, стояла клетка, но она была пустой.

- Вы прекрасны, и пусть солнце и факелы богов освещают ваш путь до самого конца, - не слишком тратясь на эмоции, однако и вовсе не сухо поприветствовал гость, едва заметно склонив голову. Равновесие в чувствах, экономия в жестах. Артак? В крайнем случае метис...

На вид - около сорока. Обаятелен тем особым, неизъяснимым манером, что обладают люди, которые ничего для этого не делают. Правда, несколько обескураживал его наряд.

Явно не из дешёвых дорожный костюм был заметно поношен. Туфли с мерцающими даже из под толстого налёта пыли кабошонами - потёрты и стоптаны. А вот богато украшенный пояс словно только что куплен, и на нём - новёхонькие ножны сразу двух кинжалов. И это кроме небрежно заткнутого за него топорика на совсем коротком древке.

- Зачем вам столько оружия? Разве вы воин? - спросила молодая графиня, не терпевшая самою мысль об убийстве.

- Оружие не есть зло, моя госпожа. Оружие есть орудие, - учтиво, но ничуть не смутившись ответил он.

Подоспел граф.

- Наш друг, дорогая, - вольный знахарь! Это же Лантэ де Ланже! Сам Ланже, ты можешь себе представить?

Ингрит, поджав губы, кивнула. Представить это ей предлагалось всё то время, пока они шли до беседки, тогда как животное так и не было названо - сюрприз!

- Друзья зовут меня Ми То, - нашёл необходимым уточнить знахарь.

- Не то?! Вот так друзья! - не расслышал не слишком отличающийся деликатностью Галасс.

- Если бы это было горькой правдой, я предпочёл бы услышать её от друзей, - невозмутимо, как о позавчерашнем дожде, ответил гость.

- Ми То, а как зовут вашего питомца? И... где же он? - попыталась сгладить неловкость Ингрит. Кроме того, ей действительно хотелось увидеть живого цефалота. Говорят, картинки не передают всего того безобразия, что являют собой эти несчастные зверьки.

- Цинни! - отрывисто выкрикнул знахарь, и нечто камнем кануло с фигурной крыши беседки в траву. Он перегнулся через бортик и достал это "нечто", определив прямо перед собой. Впрочем, равно как и перед остальными - беседка была довольно небольшой.

Запах усилился, но на этот раз выдержал и граф - видимо, притерпелся. Или же дело было в том, что зрение перебивало обоняние. Видимое было немыслимым, нелепым. Мерзким и жалким одновременно.

Цефалот представлял собой влажный красный жгутик - тельце длиной, наверно, с локоть. От тельца отходили шесть таких же сочащихся влагой, красных, совершенно одинаковых лап - по три на сторону. Всё это "великолепие" венчало идеально круглое, непомерно огромное глазное яблоко - скорее уж "глазной арбуз". И этот "арбуз" был нанизан прямо на тельце, шеи у цефалота не было.

Тщедушное жгутиковое тельце, конечно, не могло поднять такой глаз, поэтому он безвольно лежал на полу беседки, создавая полное впечатление, что туловище с лапками - лишь торчащий из него кусочек стебелька с ветками. Кровавого стебелька. С кровавыми ветками...

- Ужас! - наверняка не в первый раз заключил Галасс. - Теперь он ещё и красный! Был же зелёный! Он кого-то растерзал?

- О, поверьте, все живы. Слухи о его кровожадности сильно преувеличены. Но он действительно пообедал. В вашем саду столько птиц, а Цинни - мгновенная пиявка. Он цепляет всё, что промелькивает поблизости, и успевает всосать порцию крови, так быстро, что... Что нам не представить. Вот здесь, на лапках, у него присоски...

Ингрит отвернулась, судорожно сглотнув.

- Эксцентрика природы и шутка богов, - продолжил Ми То после небольшой паузы, когда графиня смогла совладать с собой. - Цефалот - не только ужас, это ещё и чудо. Ужасное чудо, - усмехнулся знахарь.

- Ингрит! Он показывал это чудо в Будке чудес! - восхищённо подтвердил Галасс. - За баснословную плату, Ин!

- Да. Ведь животное баснословно редкое. Цефалоты - единственные существа, у которых голова - часть глаза, а не наоборот. Вот здесь... посмотрите-ка.

Супруги склонились, разглядывая маленький желтоватый шарик, похожий на что-то чужеродное, волею случая вдавившееся в глаз-исполин.

- Это и есть голова. Занятно, не правда ли? - улыбнулся знахарь, явно довольный произведённым впечатлением. - Об этом мало кто знает. Человек нелюбопытен, если вопрос не касается его самого. Только подумайте: никому нет дела до секрета их передвижения!

- И как же они передвигаются? - скорее с сочувствием, чем с любопытством спросила Ингрит. Не было похоже, что этот грузно лежащий глаз передвигается хоть как-то.

- Как мячик, моя госпожа. Но они этого не любят. Предпочитают неподвижность. И их можно понять: глаз накатывается на тулово, на лапы. Они могут погибнуть, если придётся катиться далеко. В общем... предпочитают неподвижность, - с некоторым усилием остановил себя Ми То. Было видно, что ему приятно делиться знаниями.

- Неподвижность я заметила.

- Ручаюсь, моя госпожа, вы не заметили главного.

- Это вы про амбре? - подмигивая, хохотнул граф.

- Запах гнили - память о доме. Цефалот зарождается и растёт в гнилых болотах, пока жижа не выталкивает его на сушу. Но я говорил о другом. О том, чего не заметишь сразу, а только с определённого угла...

- И это самое важное, это и есть наша удача, наш выход! - встрепенулся Галасс.

- Скорее возможность, - как бы размышляя вслух, поправил знахарь.

- Благоволение звёзд!

- Дело, собственно, вот в чём... Посмотрите на Цинни, скажем, вот отсюда... Что вы видите?

"Вот отсюда" значило ни много ни мало - прямо в его глаз. Так, как она бы смотрела в его мордочку, не сбоку и не сверху, а прямо, попадая взглядом в его тонкий длинный зрачок, окружённый рябым, жёлто-зелёным диском.

- О боги... - прошептала молодая графиня.

В ответ на неё смотрело счастливое существо. Из глубины этого единственного глаза светилась такая радость, такое любование всем видимым и приятие всего происходящего, такие бьющие ключом ощущения... И ещё - жажда. Жажда большего счастья, большего приятия, не ключа, а водопада, лавины. И эта жажда не была мучительной. Она тоже была счастливой. Ингрит и не знала, что жажда может быть счастливой!

- О боги... - повторила она. - Почему он... такой?

Перебивая друг друга (перебивал, разумеется, только один, но тактичное замечание графини относилось к обоим), Ми То и Галасс растолковали графине суть: глаз цефалота снабжён драконьей роговицей. Именно она, роговица, выхватывает из мира яркую, прекрасную сторону, усиливает, увеличивает её, как линза. Если снять эту тонкую, но поистине магическую линзу, бедный Цинни в самом деле станет убогим и несчастным, каким и был раньше. И вряд ли существо, подобное ему, кто-то посмеет в этом упрекнуть.

- Нет-нет. Не снимайте, - поспешила предупредить графиня.

- Я не стал бы этого делать, даже если бы вы попросили, моя добрая госпожа. Для Цинни это было бы болезненно, а для нас бессмысленно. Роговица сохраняет свои свойства только на первом животном, которое надевает её после дракона. Дальше это бесполезно. Даже примерки. Что очень жаль. Примерка бы нам не помешала.

- Примерка?

- Мысль графа де Галасс, вашего уважаемого супруга, заключается в следующем...

Граф приосанился. Мысль принадлежала не ему, но разве мысли - не дети стремлений? Разве не он стремится к счастью и радости Ингрит? Разве не поэтому прозорливая судьба и свела его с самим Ланже? Краткая беседа - и решение найдено!

- Роговица дракона, - продолжал знахарь, - приблизит вас, моя госпожа, к Унификации кватроков. Приблизит в ваших ощущениях и пониманиях. По сути - приблизит к мужу.

- Ингрит! - Возглас графа был просто возгласом. Граф ничего не собирался сказать. Его захлёстывали чувства.

- Драконы... - задумчиво проговорила Ин. - А сами вы когда-нибудь надевали эту роговицу?

- Мой взгляд на мир никогда не причинял мне неудобств, моя госпожа, а роговица - вещица не из тех, что надевают, коротая досуг. Её гораздо легче надеть, чем снять, - отчеканил знахарь.

- И всё же - почему драконы? - продолжала допытываться графиня. Она умела быть дотошной. - Почему не лиаты, не ларги, не альконы? Что такого именно в этой роговице?

- Это проще простого, дорогая! - воскликнул молодой граф так, словно был специалистом в сей области и всё это считал само собой разумеющимся. - Драконы - это драконы! А альконы - это альконы!

Ингрит вопросительно посмотрела на знахаря, но тот молчал, как бы продумывая ответ.

- Вы знакомы с теорией сущностей, моя госпожа? - спросил он после довольно длинной паузы, во время которой Галасс успел порассматривать клетку, коснуться тельца Цинни и отдёрнуть руку, выйти зачем-то из беседки и быстро заскочить обратно.

- Не знакома. Но слышала, что она сложна.

- Не для вас, - улыбнулся Ми То. - Человек как сущность - порождение Логоса, бога Разума. А дракон - порождение Эстеты, богини Красоты. Это, собственно, всё - касаемо нашего случая.

- Всё?

- Почти, - улыбнулся знахарь. - Именно поэтому образ жизни драконов таков - вытачивание из благородных базальтовых скал совершенных по форме, прекрасных Арабесок. Столь прекрасных и сложных, что они не помещаются здесь, в нашем мире, целиком...

- Что же, торчат в другие миры? - хохотнул Галасс.

- Точно так, как вы сказали. И что интересно...

- Мой друг! Нам интересна роговица! - нетерпеливо напомнил граф. - Ингрит, только представь, мы поедем за нею все вместе!

- Не хочешь же ты сказать, что... в Арабески? - одними губами улыбнулась супруга. Её вдруг пробрал какой-то жуткий, нездешний ужас. Как будто ледяной ветер налетел и пронизал насквозь, до каждой косточки.

- Нет, нет, дорогая, ну что ты, - уверил Галасс.

- На свалку возле Арабесок, - деловито пояснил Ми То. - Лошади идут туда плохо, и всё-таки - велите заложить коляску. Какую-то часть пути нам удастся проехать, остальную придётся пройти. К этому легко отнестись как к приключению. Когда ещё вам доведётся побродить по Пустоши?

Молодая графиня, любившая приключения примерно как лиаты застревать в своих же ходах, нервно повела плечом.

- Я предпочла бы остаться. Не пристало графине...

- Мы, в свою очередь, предпочли бы вас оставить. Но ваш супруг, многоуважаемый граф, как всегда прав. Это свело бы наши усилия на нет. Линза роговицы совершенно не переносит пустого перемещения. В пути она тает, как лёд в десятую декаду. Другими словами, её невозможно куда-либо перевезти, можно лишь надеть на месте.

- О боги...

- Ингрит!

- Велите заложить коляску.

***

Возница-нахраат заартачился первым.

На полпути он резко осадил лошадей, спрыгнул на жёлтый в серых пятнах песок Пустоши и застыл изваянием, скрестив руки на груди и опустив голову. Весь его вид говорил: я буду ждать, ждать сколько нужно.

- Что такое, Рати? - забеспокоился граф.

Рати был краток.

- Нельзя, - сказал он, не поднимая головы.

- Но ты нахраат! Не "нельзя", а нужно! Трудолюбие и терпение! - принялся вразумлять его граф.

- Трудолюбие, терпение и тупость, - поморщился знахарь. - Нет, он не двинется дальше. Будет стоять как истукан.

Заржала лошадь, а за нею и вторая.

- Всё. И эти дальше не пойдут. Теперь только пешим ходом...

- Какая досада, что вы не прихватили своего пахучего красавца. Мы бы покатились на нём! - мрачновато пошутил граф. Ему не понравилось, что Рати обозвали тупым истуканом.

- Пешим ходом? По такому солнцу? - уныло спросила Ингрит. Но на это раз её уныние было фальшивым. За ним, из последних сил, она прятала очередной приступ паники. Не умея объяснить даже себе, чего боится, она почла за лучшее молчать об этом. Боязнь неизвестно чего так походит на глупые дамские капризы!

Но всё же - что её пугает? Ведь не драконы, которых сотни лет никто не видел! Существа, бесконечно точащие свой прекрасный базальт и никогда за его границу не выбирающиеся.

Эта граница - изумительно гравированная стена, титаническая гравировка которой просматривается даже из города, диковинный базальтовый ковёр, уходящий под самые облака. И только в одном месте, время от времени, из этого "ковра" вылетают "пылинки": крылья, лапы, хребты, какие-то мыслимые и немыслимые наружные и внутренние органы и конечно же - уши, клыки, глаза.

Ми То говорит, что видимых повреждений на них нет, и предполагает, что драконы заменяют части себя загодя, не дожидаясь, когда те износятся. Ещё он предполагает, что это способ жить вечно. Как, должно быть, прекрасно жить вечно, если жить счастливо!..

- Не люблю солнце!

- Никто не любит. Посреди Пустоши.

..............................

... - И часто вы тут бываете?

- Это тринадцатый раз, моя госпожа.

..............................

- Что значат эти серые пятна на песке?

- Ничего не значат. Тоже песок, только пергалитовый. Пергалит моментально останавливает кровь. Но кто об этом знает? Люди нелюбопытны.

..............................

- Ради чего вы помогаете нам?

- Ради знаний и денег, моя госпожа. Уже чего-то одного хватило бы с лихвой.

Разговоры как будто велись сами по себе, никем, висели, звенели в раскалённом воздухе. И вдруг Ингрит осознала себя бредущей по песку. Сколько времени это продолжается? Арабески явственно приблизились. На самом деле их узоры ещё сложнее, чем казалось до этого. А до этого казалось, что сложнее - некуда.

Знахарь шел чуть впереди, а граф - чуть позади. Ингрит охватил новый, много сильнее предыдущих приступ ужаса. Жёлтый песок вдруг показался чёрным и заходил широкими волнами. Подумалось: "Так вот как земля уходит из-под ног...". Она приостановилась и дождавшись, когда Жакри с нею поравняется, кинулась ему на шею.

- Жакри... - зашептала она ему прямо в ухо. - Обещай, что это будет счастье... Пожалуйста, пожалуйста... Обещай...

- Обещаю, - тихо и серьёзно сказал он. Погладил её по жидким белокурым волосам и повторил: - Обещаю.

***

- Жакри, я счастлива! - крикнула она вверх, словно желая, чтобы не только супруг, но и небеса, в которые уходили бесконечно прекрасные Арабески, как следует расслышали.

На расстоянии вытянутой руки базальтовая стена вовсе не была стеной. Это было нечто непрерывно пульсирующее, вращающее всеми своими бесчисленными элементами, парад невообразимо сложных, совершенно выточенных фигур, утопающий сам в себе и вновь возникающий. И всё-таки это был базальт. Камень, мерцающий на солнце. Скала!

Ингрит коснулась её и рассмеялась.

Стала ли она ближе к кватрокам, к мужу? Тягость плоской тоскливой созерцательности ушла, мир заискрился и заиграл красками и формами.

Она присела на корточки и, зачерпнув пригоршню песка, медленной струйкой высыпала её в подол. Каждая песчинка была уникальна, но так же, как и остальные, ловила частицу солнца - и тут же отдавала. Ей, Ингрит. Всему, что вокруг. Миру.

Песок прекрасен. Мир прекрасен. Но всё, всё на свете может и должно быть ещё прекрасней!

Торопливо, но мастерски она начертила пальцем на песке серию сцепленных звёздчатых многоугольников. Это был изысканный, аккуратный узор-цепочка. Рука приноравливалась всё больше, получалось всё лучше, и она не собиралась останавливаться. Но вдруг ей захотелось делать это вместе с Жакри.

- Будешь помогать? - весело спросила она.

- Да...

Он был потерянным и задумчивым, таким же, как в первые минуты, как они добрались сюда, до большущей пёстрой горы драконьих отбросов.

Шустрым был Ми То. Довольно скоро, хотя и не сразу, он высмотрел в общей куче голубоватый, чуть сплющенный глаз и проворно выхватил его, успев увернуться от начавших падать потревоженных "деталей".

Остриём кинжала он поддел тонкую прозрачную линзу, миг - и она отлетела в сторону. В тот же миг густой голубоватый фонтан брызнул ему в лицо, и тягучие непрозрачные дорожки поползли по лбу, щекам, подбородку.

- Проклятье!

- Что случилось? - ужаснулся граф.

- По-вашему это не очевидно? Глаз лопнул... - Ми То начал вытираться, не забывая, впрочем, о деле. - Не стойте же, надевайте, время дорого! - прикрикнул он на графиню. - Кто его знает, что эта штука сочтёт за перемещение, она ведь уже переместилась, когда отлетела. Растает!

Ингрит подняла линзу и медленно поднесла к лицу.

- Но она же... большая... Надеть как маску?

- И задохнуться!.. Возьмите, - протянул он кинжал. - Вырежьте себе парочку линзочек по размеру. И надевайте, надевайте!

Ингрит взяла. Вырезала. И надела. С тех пор всё стало прекрасно. Всё запылало совсем другим, ярким, ясным, пронзительным светом и красотой. И жаждой, огромной жаждой ещё большей красоты.

Восхищаясь каждой чертой знахаря, Ингрит решила помочь ему отчиститься, но приглядевшись и оценив результаты его предыдущих стараний, она вдруг поняла, что голубоватая липкая масса забилась в каждую еле заметную морщину, в каждую пору, и проще будет избавиться от всего сразу, вместе с кожей. Это было тем более логично, что она точно знала: знахарь станет только прекрасней. Форму лоскута надо будет сделать восьмиугольной, а линию среза - чуть скошенной...

- Потише, графиня! Осторожнее! - отводил он её руку с кинжалом от своего лица. Ингрит вздохнула и сунула кинжал ему в живот по самую крестовину. Знахарь стал оседать, придерживая рукоятку, а она помогала, придерживая самого знахаря.

Подскочил Жакри. Он бормотал "зачем" и, похоже, действительно этого не понимал.

- Подожди. Скоро увидишь, - загадочно улыбнулась Ингрит, опустилась на колени рядом с побледневшим как полотно, лежащим с каким-то изумлённым видом знахарем и вынула из ножен второй его кинжал. - Сейчас... - сделала она короткий надрез у кромки его волос.

Ми То слабо дёрнулся, а Жакри, запричитав, схватил и сжал запястье супруги с такой силой, что кинжал выпал. Граф вдавил его каблуком в песок.

Ингрит всхлипнула.

- Ин... Сними линзы.

- Да, хорошо, - покивала она. - Отпусти руку.

Он отпустил. Она потянулась было к линзам, но вдруг резко выхватила знахарский топорик и саданула графа по ноге, а когда он схватился за алое пятно, тут же поплывшее по колену, - по голове.

Топорик вошёл в его макушку совсем неглубоко и выпал даже прежде, чем упал сам Жакри.

- Я же говорю тебе: подожди...

... - Так ты будешь помогать или нет? - Ингрит раскрыла его ладонь и сама насыпала туда песка.

- Буду...

- Ты такой задумчивый. Мир расцвёл! Расцвёл, как ты обещал. Жакри, говори со мной! Что ты видишь? Что чувствуешь? Этот мой локон - какой он? Я вижу его уходящим в бесконечность - но нет, он здесь. И даже не слишком длинный. Но как же он красив... А песок? Он такой, такой... Почему ты молчишь? Мне так хорошо! У нас ведь всё хорошо? Когда ты молчишь, мне немножко одиноко.

- У нас всё хорошо... Я люблю тебя, Ингрит... И всегда буду любить... Я молчу только потому... потому что... буду рассказывать тебе всё по дороге. Про локон... и песок... про всё... По дороге... Мы будем идти... долго идти... и долго ехать... И я буду рассказывать... и рассказывать... пока мы не приедем... Это будет самая лучшая поездка... Это будет...

- Вряд ли это будет, - заключила Ингрит тихонько, чтобы не разбудить уснувшего Жакри. Как жаль, что его, как и Ми То, сморило на солнце.

Она встала и походила по обжигающему песку - туфли она порвала, когда снимала с них пряжки, чтобы использовать как трафареты для украшения Жакри. Платье тоже было порванным и испачканным, но его снимать не хотелось - так красиво легли пятна! Правда, кусок подола уже начинал путаться под ногами... Как, должно быть, хорошо драконам! Ни одежды, ни обуви.

Внезапно и с необычайной силой её потянуло в Арабески - они даже завращались каким-то приглашающим образом. Может быть, так приглашают драконы? Отсюда, снаружи, их не увидеть, как ни заглядывай. Но они где-то очень недалеко - там, внутри, мелькали тени, оттуда доносились звуки, творилась какая-то жизнь. "Так почему я до сих пор снаружи?!".

И вдруг она вспомнила о лошадях и Рати. Представила, как они стоят и ждут, вспомнила ожидающе застывшую позу нахраата. Как же они прекрасны! И как важно, как нужно, чтобы они стали ещё прекраснее. Как Ми То (его восьмигранно освежёванное лицо с втёртым в него пергалитом выглядело каменным, совершенным) и как Жакри... Милый, милый Жакри, всё-таки он немного глуповат. Как он собирается идти? Кровавые бреши зияют из обеих его колен - этого требовала симметрия, родная сестра красоты. Симметрия же улучшила его лицо. С помощью Ингрит. Ингрит так старалась!

Она отошла от Арабесок, немного постояла и сделала ещё несколько шагов. Туда, где нахраат и лошади. Им надо помочь... Нахраат, лошади - и город! "О боги! - осенило её. А как же остальные? Кто поможет городу?".

Теперь городу было кому помочь. Не нуждалось в помощи одно-единственное существо - Цинни. Идеально шарообразный глаз, безупречная симметрия - по три совершенно одинаковых с каждой стороны...