|
|
||
Тая приехала в Пермь из Тыгды. Когда её спрашивали – «А где это – Тыгда?», она только махала рукой. Далеко! Почти пять дней на поезде. Ещё частенько спрашивали: «А Тая – это... как?». Тая – это Таисия. Но она была таким миленьким зайчиком, что Кирилл – без пяти минут филолог – как-то сходу переназвал её в Заю. Откуда же он знал, что миленький зайчик – самое что нинаесть бревно! Об этом даже мама не догадывалась. А уж мама всех и каждого насквозь видела. Но здесь была уверена, что Таю-Заю хлебом не корми... да нимфоманка, просто зверь какой-то! «Это ж надо, притащиться с какой-то там... Тындры, жить в общаге, пахать как кореец за растрату – и для чего? Явная маньячка! Чудеса! Фокусы!».
Зая и впрямь занималась какими-то чудесами и фокусами. Пару раз в неделю она приезжала к Кириллу – после работы, получалось, что через весь город. Получалось, что ближе к девяти, только переночевать. А утром – разумеется, опять через весь город – на работу... И для этого она и приехала из своей «Тындры»! Сама приехала – никто её не звал. Кирилл открыл – а там Зая. Улыбается. Вот радости-то... Кирилл, надо сказать, тогда подрастерялся – выгнать её вот так, запросто, он не мог, а пригласить... Куда, зачем? Бред... Улыбается!
– Бррр... Я сплю? – Октябрь. Седьмой час, а ещё не рассвело. Кирилл тоже улыбнулся. – Я сплю, – сказал он. И закрыл дверь.
Три дня её не было. Вечером в пятницу – здесь.
– Зайка-а... Так ты чего, не сон? Ты чего... здесь? – Кирилл полулежал под столом. Он любил что-нибудь этакое. С мамой он разговаривал, глядя в окно, – или в стену, или в пол, – а на визитах «друга детства и вообще соратника» Саныча залезал под одеяло, с головой, – «чтобы он глаз моих не видел, – он же всё про меня знает! Зайка, всё!»...
– Я здесь. Я теперь живу здесь. – Улыбается.
– Где здесь?
– В Перми. Живу и работаю. Меня сразу взяли, санитаркой и...
– А ты... к кому приехала?
– К тебе.
– Вау!.. А как...
– Ты же адрес оставил. Помнишь?
Кирилл помнил. Но плохо. Да и нечего было запоминать! Август. Фестиваль. Ночь, костры, водка. Он пил, пел. Всем нравилось. А вот ему – никто не нравился. Потом, помнится, он вот это Зае и объяснял – что никто не нравится. И ещё там что-то... Про то, как он всё любит, но совсем по-другому, не так, чтобы говорить, что берёзки белые, а тучки синие, – просто всё заливает огнём, всё красное, и просто сил никаких нет, и так далее, далее, всего не вспомнишь. Но то, что он её и пальцем не тронул, – это он помнил точно. Зая была с папой. Папа был серьёзный. Такой... матёрый бардище из Тыгды. Уф. Одного взгляда на него Кириллу хватило, чтобы понять, что если и разговаривать про любовь, то лучше, как говорится, – к родине. Он так и сделал. Любил Вселенную и всех её тварей – за исключением путавшихся под ногами гитаристов, – а потом зачем-то адрес сказал. Зая вытащила блокнот и аккуратно записала – это он тоже вспомнил! Он ещё усмехнулся: аккуратистка!
И вот, теперь Зая жила и работала. Чудеса. И фокусы... И так почти год. Кирилл устал. До невозможности устал – и какая всё-таки глупая усталость бывает... Даже и не расскажешь. Нелепо-то как... Знала бы мама, как она ошибается! В общем, так. Зая... Зая была фригидна.
– Слушай, ну я не знаю... Ну, может, тебе свет мешает? Может, я слишком много говорю?.. Ну зачем-то же ты сюда приехала! Приезжаешь! Слу-ушай... Ты не мазохистка? Я ж тебя, суку, пришибу, – если надо. Надо? Ну что мне сделать-то?! Я ж благотворительностью с тобой занимаюсь – это не секс, ты понимаешь? Это, блин, Гринпис какой-то. Для редких животных. Фригидных, блять, пород... Тебе не интересно? Не надо?
Ей было не интересно. И не надо. Иногда смешно – «Ты как маленький!». Кирилл тогда чуть с дивана не упал. То, чем он на тот момент занимался, маленькие – точно не делают.
– Почему?! Почему я как маленький?
– Играешь.
– Я не играю – я люблю, понимаешь? Я, как взрослый, беру тебя, люблю. Все взрослые нормальные люди это делают. А ты как раз... как маленькая. Ты же... как больная, пойми. Любовь – это огромный мир, оттенки... Миллионы оттенков! А ты ни одного не видишь, не можешь ощутить... Ты меня вообще любишь? В чём это выражается? Ну, ну? Та-ак, задумалась, задумалась... И?
– Кажется... я не могу без тебя.
– Ей кажется! Мне ответ нужен. Чувство. От слова «чувствовать»! А ты ничего не чувствуешь... Я вот сегодня просыпаюсь – а там солнце. Всё малиновое. Чёткое – как... как чёрт-те что! И по мне холодок так пошёл, пошёл, пошёл – и брык! – вниз. Вот сюда. А здесь – жар, понимаешь? Потому что я всё это иметь хочу. Я всё это люблю! А ты чем любишь? Мозгами?
Попытки научить её любить чем-нибудь другим дали голую технику, и вот этой жалкой голой техникой два раза в неделю (почему два? как-то это там в работу её упиралось, в график) они и занимались. Выходные он взял себе. Это принципиально. Студенческий театр, и вообще... И вообще – хватало и этого. Жалкого и голого.
– Да-а... Вот это я попал... – вздыхал Кирилл. Вдобавок ко всему что-то и с песнями не клеилось. – «Твои глаза во тьме зеленовато горят» – вот как надо! А я не могу. Не мо-гу. Для этого нужно, чтобы и правда горели. А у тебя... У тебя прямые глаза.
Что-то в ней было такое, с чем Кирилл ещё не сталкивался. Что-то тупое и упрямое. Он сравнивал, прикидывал – и ничего не мог понять. А сравнивать было с чем. Это ей ещё повезло, что у него сейчас так, свободный полёт, «окно». Из «окна» ещё можно было различить Алёну... Алёна... Алёна была женщина, и этим всё сказано. В Зае просто не было этой кнопки, которая... которыми Алёна, как звёздами, была усеяна. Это были звёздные ночи, настоящие. Может, это и называется совместимость? Именно такой типаж ему и нужен?
Видимо, да. Увидел Ольгу и понял – оно же, то самое. Уже знал, как эта спинка прогнется – и знал, что не скоро. Ох и не скоро, к этому надо идти! И в этом был ещё миллион оттенков, дополнительный миллион! В том, что Ольгу надо было добиваться. Алёну надо было добиваться. Таких завоёвывать надо, это вам не Зая!.. Вот чёрт! Ещё ведь Зая...
Ольга была в шоке – никаких Зай!
Он привёл Ольгу играть в шахматы – чего только люди не придумают! для того, чтобы просто быть рядом, вот так, на расстоянии вдоха. Можно с ума сойти, двигая эти фигурки, двигать – и смотреть, как она их двигает. И делать вид, что ход очень важен, а важно только то, что...
– Здравствуйте, девушка! А я – его мама. Никогда ведь не познакомит, стервец...
– Нет, почему, Кир мне говорил, что вы дома!
– Но не выйду, да?.. А он не говорил, что жениться собирается?
– Я не собираюсь жениться, – сказал Кирилл, глядя в шахматную доску.
– Почти уж год... как ты эту Заю-мазаю свою. Простите, конечно. За выражение. И это всё так, по дружбе?
Ольга ушла. Сумочку вот оставила... Надо было что-то делать. Не с сумочкой (ох что это за сумочка!), а с Заей этой...
Сначала... сначала он думал её обидеть. Так, чтобы уж навек. Расстаются же люди вот так – сталкиваются, как с айсбергом, с обидой, – и всё. Всё! Раскололось и не склеишь, адьё!.. Потом... Ну как, чем можно обидеть человека, которого фригидность не обижает??
Решил по-хорошему поговорить.
– Заюшка, ты хорошая... Ты просто пойми: люди как фигурки... Да мы и есть фигурки! Фигуры, понимаешь? Так вот, наши с тобой фигуры – не совпадают. Это же пытка. Я... вымотался. Не могу больше. Не хочу. Уезжай, а? Уезжай!
– Но я не могу.
– «Гу-гу-гу»! Почему? Ну? Почему ты не можешь? В Тындру... бррр, Тыгду эту свою?
– Так нет никакой Тыгды. Я же тебе говорила, – есть ты. А вокруг темно. Как если бы ничего не было...
– Слушай, ну это несерьёзно! Я же серьёзно говорю!.. Слушай, ты меня не зли. Я тебя, блять... по почте отправлю! Да я тебя ненавижу. Да мне...
– Хорошо, я уеду.
– Точно? Когда?
– Я не знаю. Наверно... может не получиться.
– Почему, почему, почему?
– Потому что. Вокруг...
– ...ничего нет! ничего нет! ничего нет! И один я тут стою. И мои глаза во тьме зеленовато горят!
|