Аннотация: Людей, которые тебе отдали свои знания, помнить надо.
УЧЕБА, ПРЕПОДАВАТЕЛИ.
Не вспомнить о своих преподавателях, которые в тебя вложили свои знания, передали свой опыт, учили жизни и простейшим приемам, которые тебе ранее не были ведомы, было бы несправедливым.
Основными предметами были, конечно, марксизм-ленинизм, диалектический и исторический материализм, История ВКП(б), а потом, уж специальные, которые определяли нас, как специалистов бронетанковых войск.
Курсанты больше всего любили и обращали внимание на специальные предметы, такие, как устройство танка и самоходной установки, материальная часть вооружения, многим нравились занятия по тактической подготовке. Но взвод, в котором мне пришлось учиться, почти весь уделял особое внимание общеобразовательным предметам, иностранному языку, с удовольствием изучали противохимическую дисциплину и с большим удовольствием осваивали азы практического обслуживания боевых машин. Как после их вождения, так и после стрельб. Для обывателя удовольствие сомнительное, но для будущих специалистов важное и определяющее, хотя и среди нас были скептики.
Командир нашего курсантского взвода, старший лейтенант Щупушкин Николай Александрович, прилагал все силы к тому, чтобы у нас были лучшие преподаватели , хотя самому ему, кроме внутренних вопросов порядка и распорядка решать было нечего. К воинскому порядку и дисциплине наш взвод, почти сто процентов, относился сознательно, и достаточно было командиров отделений и помощника командира взвода, назначаемых из нашей среды. В конце первого года нашего обучения Николай Александрович поступил в бронетанковую академию, мы слышали, что после академии его направили служить в одну из Примосковских дивизий, вроде в Таманскую, дальнейшие следы этого уважаемого человека для нас потерялись . Жаль, но жизнь устроена так, что мы начинаем вспоминать и интересоваться другими членами общества, уже по прошествии значительного времени. И кто больше повлиял на твое будущее, подчас уже и не определишь.
Историю партии преподавал старый, убежденный коммунист, полковник Иванов, которому от роду было более шестидесяти лет, небольшого роста, лысый, всеми силами старался соблюсти строевую выправку, требований к нам по форме обращения и внешнему виду не предъявлял, но очень любил пространные выступления обучаемых, на которые наш взвод был горазд.
Мы диву давались , слушая его лекции. Он выходил на средину аудитории, становился в проходе между столами, поднимал голову, закрывал глаза, и декламировал давно заученную им тему, и шагал, и далее читал, шагая между столами вперед-назад. Ни разу за годы своего нам преподавания не споткнулся ни в шагах, ни в мыслях. За ним еле успевали записывать, лекции были содержательные, изобиловали цитированием классиков Марксизма, он прекрасно знал и толковал труды Маркса, Энгельса, Ленина, по его лекциям хорошо было готовиться к зачетам и экзаменам. Но с таким упоением он рассказывал содержание истории партии, так был влюблен в каждого революционера и соратника Сталина, что многие из нас проникались этой любовью, и когда Сталин умер, то некоторые не могли сдержать слез. И лишь немногие, прошедшие горнило оккупации и следующие за ней преследования, восприняли эту смерть, как нечто закономерное. Ведь даже по теории Марксизма все старое отмирает, чтобы уступить свое место новому, с более прогрессивными и положительными качествами. Имею , и имел подозрение, что наш славный преподаватель, обладая жизненной мудростью, отнесся к этому событию с должным спокойствием. Во всяком случае, он на следующей лекции по своему предмету словом о событиях, вызванных смертью вождя и его похоронами, не обмолвился. Теорию предмета преподносил с прежней четкостью. Вскоре мы с полковником Ивановым распростились, он ушел на заслуженный, давно заслуженный отдых. Его так долго держали на службе за заслуги в Великой отечественной войне и личное желание продолжать преподавательскую работу. Самому Петрову Ивану Ивановичу, начальнику училища было тогда шестьдесят четыре года, и , очевидно, ему было удобней и уютней опираться на старые кадры, прошедшие революцию и великую отечественную войну. Ныне генерал- лейтенант, он в гражданскую войну командовал у Щорса полком, Богунским, кажется, а может и Таращанским. Давно это было, а в исторических справках прописано- Командир полка.
Общеобразовательный цикл (кафедру) возглавлял еще более старый чем генерал Петров военнослужащий, полковник Кривоносов, из потомственных дворян, перешедших на сторону революции и сумевший избежать гонений и репрессий, прошедший войну в должности руководителя бюро военных переводчиков. Он был одним из участников Нюренбергского процесса, знал, вернее владел, почти всеми европейскими языками, прекрасно разбирался в искусстве, мог часами рассказывать о биографии и концертах Шаляпина, которого слушал и до революции и после, вплоть до эмиграции, был в курсе всех спектаклей Киевских театров, явился инициатором нашего посещения оперы на абонементной основе, и мы ходили с удовольствием, часто с ним встречались. Холостяк. Всегда был холостяком. И неоднократно, напутствуя нас на служебную карьеру и дальнейшую службу, на первое место ставил нашу женитьбу, создание семьи, наличие детей. Он говорил, что только семейный человек в армии мирного времени будет успешным и не будет у него препятствий к карьерному росту. И когда мы задавали себе вопрос, почему он никогда не женился, он, предвидя этот вопрос, и, учитывая нашу деликатность, отвечал сам. Его объяснения звучали убедительно. Пока был молодым и красивым, всегда считал, что " На мой век женщин хватит", и эта мысль им владела до пятидесятилетнего возраста. А в пятидесятилетнем возрасте, вкусы к молодым женщинам остались, но его уже воспринимали , как старого и неперспективного для семейной жизни. Красоту во всех ее проявлениях, он любил и с каждым годом все с большим вкусом к ней. Так он и остался членом семьи своей сестры. Но мы его любили. Очень жаль, что его лекций и выступлений было очень мало. В его распоряжении были преподаватели математики, иностранных языков, военной администрации, секретного и несекретного делопроизводства, и другие, не имеющие широкого военного применения.
Преподавательница немецкого языка Белецкая Александра Семеновна, пользовалась симпатией всех курсантов, с которыми приходилось ей работать, но отдельные донжуаны переходили все границы дозволенного, даже, невзирая на двойки по языку они упорно пытались поразить ее женское воображение своей мужественностью и нескончаемыми комплиментами. Однажды, один из наиболее настойчивых кавалеров пригласил ее в оперный театр, его неопытность допустила это приглашение в присутствии всей обучаемой группы, намечался культпоход, и она дала согласие, с тем, только, что ей будет предоставлено два билета, а встретятся они в театре. И в фойе театра... она подходит к группе курсантов, с молодым человеком, красавцем под два метра ростом, черные усики, и представляет, как своего сына, а сыну: " Это моя любимая группа курсантов, все за мной ухаживают. Ты доволен внешним видом своей сорокатрехлетней мамы?". И элегантный поступок преподавателя снял всякое напряжение, и вызвал массу последующих шуток. И вечное уважение. Эта история стала достоянием многих, передавалась из уст в уста, но была, в основном, правдивой и поучительной.
Тактику вели несколько преподавателей. Во главе тактического цикла стоял молодой, тридцатитрехлетний полковник Баролин. Занятий не проводил, нам было неизвестно его предназначение, пристрастия и занятия. На службу приходил чуть - ли не в средине дня. Имел собственный автомобиль "Победа", и это, пожалуй, единственное отличие от других, не загруженных по работе офицеров. Очевидно, он в период войны наслужился и погеройствовал вволю. В таком молодом возрасте звание "полковник" в пятидесятые годы уже становилось редкостью.
Его подчиненные преподаватели, наоборот, были значительно загружены.
Тактику преподавали интересные, порой замечательные люди. Во-первых, старейшина тактического цикла, полковник Дьяков. Человек в зрелом сорока пяти, может немного старше, возрасте , старше других преподавателей на цикле, вел тактику современного боя, участвовал во всех наших малых и больших учения, не ведя никаких записей делал разбор занятий с точным определением поведения и действий каждого. Будь то занятия "пеший по танковому" или на боевой технике. И все знали требовательность и справедливость этого небольшого усатого дядьки. Он нас учил выживать в условиях, близких к боевым. Это на этапе первого курса. В те поры с ним случилась большая беда. После учений он явился домой, приведя себя в порядок, лег отдыхать, а в это время его сыновья , которым не было еще и десяти лет, близнецы, решили полюбопытствовать его оружием, вытащили пистолет, и брат застрелил, по неосторожности , брата. Это была травма , не совместимая с понятиями диктованными уставами, наставлениями, здравым рассудком. Для Дьякова это была еще и психическая травма, от которой он не оправился до конца своей жизни. Все училище об этой трагедии знало, мы старались не расстраивать преподавателя по пустякам, а помочь ему в случившемся не мог никто. Ребенка похоронили, уголовное дело прекращено за неимением состава преступления. Оружие через небольшое время директивой Министра обороны во внеслужебное время офицеры должны были сдавать на хранение в часть. За исключением отдельных случаев, связанных с постоянной боевой готовностью. И в воинских частях, дислоцированных за пределами государства. Там личное оружие было всегда при офицере. И даже во время поездок в ССР в отпуск.
На втором, третьем курсе тактическую дисциплину у нас вели другие преподаватели, не менее замечательные. Братья близнецы, подполковники Андроновы. Никогда нельзя было понять, кто из братьев пришел на лекцию. Хорошо, что в армии форма обращения начисто лишена была имен и отчеств. Они оба были высокие, стройные, и на одно лицо. На парадах выступали, как ассистенты знаменосца. Было оригинально и красиво.
Основным преподавателем, который вел тактические занятия у нас на втором и третьем курсе был только что прибывший из академии майор Юрий Сервианов. Недавний слушатель военной академии, он умел с нами поддерживать не только официальные но и дружеские, при том , отношения. Учитывая, очевидно, ошибки в преподавании своей дисциплины преподавателями в академии, он занятия вел интенсивно, часто прибегал к контрольному опросу слушателей, и всеми способами добивался не механического запоминания предмета, а умения применять знания на практике. О таком преподавателе можно только мечтать, и мы с сожалением с ним расставались, заканчивая курс обучения. И, думалось, что уже никогда с ним не встретимся, ведь разъезжались по всему Советскому Союзу. Однако, встретиться, мне, например, с ним было суждено. Через долгие годы. В Хабаровске, я был уже несколько лет директором военного завода, полковником, по вызову начальства приехал в штаб Дальневосточного военного округа и подымаясь по лестнице, вдруг, услышал фразу, старый, знакомый голос: "А ты что здесь делаешь?". Смотрю, навстречу мне идет генерал . Сервианов. Встреча была радостной и теплой. Я его пригласил к себе на завод в любое удобное для него время. Позвонил он мне через пару часов, извинился, что приехать не сможет. Срочно вылетает в Уссурийск. К новому месту службы, заместителем командующего пятой армией. Через недельку должен быть военный совет, вот тогда может быть удастся увидеться. Так и произошло. На Совете присутствовал мой друг по училищу, Матвей Безиновер, и они оба были у меня в гостях, на обеде, долго, до самого поезда мы обедали в банкетном зале заводской столовой. Они все нахваливали и зал, отделанный Амурским бархатом, и блюда, приготовленные для этой встречи замечательным шеф поваром Фаиной Ивановной.
Матвей в те времена был начальником укреп. района на Советско- Китайской границе, в непосредственной близости от Уссурийска, и в плане оперативно полностью подчинялся командованию пятой армии, с Сервиановым они виделись довольно часто. В процессе встречи обменялись сведениями о своих семейных делах . С Матвеем мы и так дружили семьями и знали друг о друге все, а генерал похвалился, что теперь он легок и свободен, обеих дочерей недавно выдал за муж, квартирами обеспечены, одна- в Киеве, другая- в Харькове.
Всех преподавателей описывать не имеет смысла, тем более , что по ряду предметов они часто менялись и особенно ярких воспоминаний о себе не оставили. Например, по устройству боевых машин. Один вел занятия по общему устройству двигателя, другой, подробное описание всех систем двигателя, третий- обслуживание и ремонт, и так далее.
Очень серьезно в те времена изучалась противохимическая подготовка и оружие массового поражения. Этот предмет велся преподавателями во главе с полковником Ивановым -2. Он , Иванов, требовал, и не зря, чтобы мы знали все отравляющие вещества, стоящие на вооружении вражеских армий и способы преодоления зараженной местности, способы и умение проводить дегазацию и дезактивацию и газообразных и жидкостей, и капельных и радиоактивных веществ. И все это с большим количеством тренировок, в противогазах, противохимических костюмах, во всех условиях местности и зданий. Неоднократно бывало, что возвращаемся с перерыва в классы, а в подъезде перед этим сгорела адамситовая шашка. И все кашляем и плачем, это правда, те, кто во время не сориентировался и не одел противогаз, или оставил противогаз в классе. Часто на путях наших передвижений разбрызгивался хлорпикрин, или другие гадости, после которых долго кашлялось и плакалось. В этих случаях, после одного-двух раз мы уже реагировали быстро и правильно. Несмотря на все эти шутки мы понимали, что научить можно только такими способами... Через реальные ощущения неприятностей и опасностей. Иванова-2 уважали, что не мешало нам проявлять максимум изворотливости, чтобы провести его на многочисленных зачетах и экзаменах.
Огневую подготовку и артиллерию вело на нашем курсе два преподавателя. Устройство и обслуживание артиллерийских орудий (систем) преподавал подполковник Кононов, стрельбу из них майор Чумаков. Чумаков был очень эрудированный артиллерист. Серьезный. Шутил без намека на улыбку. Его выражение "Правила стрельбы знаете, стрелять умеете, но не попадаете. Пока оценка двойка". И мы все старались , чтобы подобная фраза не прозвучала. Стреляет каждый за себя. Независимо от вида стрельб, то ли с остановки, прямой наводкой, или с короткой остановки, или с закрытых позиций. Правда, при групповой стрельбе оценку получает подразделение, и здесь уж все зависит от стреляющего, который находится на одном углу треугольника батарея- цель- стреляющий ( корректировщик). Для стрельбы с закрытых позиций мы все тренировались и были готовы работать в любой роли, от командира танка или САУ до механика водителя, от стреляющего до заряжающего, но всегда в групповых упражнениях старались протолкнуть наиболее оперативного и способного решать тригонометрические задачи стреляющего. Чумаков не возражал, правда, иногда высказывал мысль, что уклонистам в жизни будет нелегко. Стреляли мы, обучаясь на тяжелом профиле из самоходных установок со 122-мм пушкой или из ИСУ-152. Оба случая не из легких для заряжающего, поскольку снаряд при раздельном заряжании весит прилично. У 152-мм под полцентнера. У 122 миллиметровой пушки немного легче, но в обоих случаях надо снаряд швырнуть в казенник так, чтобы он врезался в нарезы ствола, за ним дослать гильзу с порохом, и закрыть затвор, клиновой или поршневой. Все по секундным нормативам времени. И доложить командиру орудия-"готово". В один из последних тренировочных заездов перед годовым, за второй год экзаменов наш одногруппник Шмавон Газанчан, зарядил пушку, не поставил рукоятку клинового затвора на предохранительную защелку, доложил- "готово" и во время отката рукоятку сорвало. Ему раздробило нижнюю челюсть. Я его самолично вытаскивал из боевого отделения, удачно, что это была первая короткая остановка и самоходка отошла от начального рубежа недалеко. Командир машины доложил по радио о несчастном случае, мне удалось прибежать раньше врача. Лицо Шмавона представляло собой ужасное месиво из костей челюсти, зубов, мякоти щек. Врач наложил на эту рваную открытую рану много ваты и бинтов, Шмавона положили в кузов грузовой машины, ГАЗ-53 и помчались в Чернигов в госпиталь. Шмавон без сознания. Дышит. Его окровавленную голову положили мне на колени, врач следил за общим состоянием . Сделал какой то укол. Домчались до госпиталя за минут тридцать. Вносим в приемное отделение, а дежурный врач хочет долго и обстоятельно поговорить. Благо, пробегал по коридору подполковник, вроде начальник, скомандовал - немедленно в операционную. Спасибо врачам. Были опытные в челюстно лицевой хирургии. Видно не потеряли навыков еще со времен войны. Челюсть восстановили. Изготовили одиннадцать искусственных зубов, это за период трех месяцев, наш товарищ вернулся в строй, и домой съездил в отпуск после второго курса с нормальным лицом. Не без того, что родные попереживали, но сам он был парень мужественный. Не знаю, а хотелось бы знать, как распорядилась его жизнью судьба в дальнейшем. Он был из Карабаха, из тех армян, которые разговаривали на азербайджанском языке лучше, чем на армянском, но безгранично любил Армянскую культуру. Пел армянские песни высоким тенором.
В училище было две учебных библиотеки, одна художественная, одна научная. Из учебных одна была несекретная и одна секретная. Ежедневно, перед началом самоподготовки от каждого взвода курсант со специальным допуском получал литературу для всего взвода. Один -в секретной библиотеке, другой - в несекретной.
Несекретную литературу получать было поручено мне, а секретную - моему другу, с которым мы все три года сидели за одним столом в учебных классах, в столовой, наши койки в казарме были рядом. Учебные столы в аудиториях были рассчитаны на три человека. Третьим другом среди нас был Матвей, которого я уже упоминал. В некоторых общественных должностях имеются свои положительные стороны. И здесь мы с Виктором использовали свои обязанности в личных целях. Мы могли в учебный корпус перед началом занятий ходить без строя, несколько раньше всего взвода, Чтобы к началу урока книги были у каждого, кто их заказал, а возвращаться с самоподготовки со значительной задержкой, так как секретную литературу и литературу для служебного пользования библиотекари обязаны были принимать полистно. Так, что и в столовую на ужин мы часто приходили чуть позже. С некоторых пор Виктор стал задерживаться и мне приходилось его подолгу ждать, чтобы идти на ужин вместе. Один раз он слишком задержался и я решил за ним зайти. Захожу в библиотеку, а книги уже сданы, но Виктор стоит у окошка и о чем-то увлеченно разговаривает с библиотекарем.
Библиотекарь секретной библиотеки, Инна. Интересная, с греческим профилем блондинка, завсегдатай всех наших экскурсий, танцевальных вечеров, артистка в драматическом кружке, вообще общественница. И он увлеченно с ней воркует, пока его приходится ждать. Я с ней раскланялся. С ней знакомы были все, даже незначительно активные в общественной жизни курсанты. Виктор сразу же откланялся и мы пошли далее шагать по распорядку дня. Далее я знал, что его ждать не имеет смысла, дошло до того, что он приходил в столовую уже когда рота возвращалась в казарму. Все списывалось на тщательную приемку секретной литературы работниками библиотеки. Виктор со мной пооткровенничал, что ему очень интересна эта особа, и он готов на углубление отношений, но мало бывает в увольнениях, а ей надо большое внимание. Тем не менее, в скорости была общая вечеринка, организованная, уже не помню по какому поводу, участвовали все свои, кроме нас, еще два курсанта, две девушки лаборантки с явными планами найти курсанта своей судьбы и выйти за муж, и Виктор с Инной. В частном доме в Святошино. Закончили за добрый час до окончания вечерней поверки, пошли провожать дам. Жили все недалеко от училища, или в училищном городке, или в Святошино, в двух остановках трамвая. Инна жила за забором училища, ее отец в былые годы был преподавателем и находился на пенсии. Никто на поверку не опоздал. "Отбой", и все моментально уснули. Через часок слышу подозрительное шевеление со стороны койки Виктора. Смотрю - он делает под одеялом "куклу", из одежды и шинели, вроде спит, и, в трусах и сапогах вышел из казармы. Было тревожно за товарища, я спал , много раз просыпаясь, а утром, когда прозвучал подъем, народ выбежал в туалет, во время построения Виктор встал в строй, не заходя в казарму. И бежал кросс вместе со всеми. И делал вольные упражнения. Когда была команда: "зайти в расположение и приступить к туалету", он вскочил в помещение быстрее всех, чтобы разрушить куклу. В течение дня он рассказал, не мог не рассказать, что родители Инны с ее трехлетней дочкой уехали в деревню к родственникам, и что она пригласила его к себе во время вечеринки, и учила быть мужчиной, он оказался способным учеником, И пока дней десять родители были в деревне, Виктор каждую ночь, уже с нашего с Матвеем ведома, и при нашей тактической поддержке убегал из казармы учиться на мужчину. Нравилось и ему и Инне. Со своим мужем она развелась уже более двух лет тому. За мужчиной соскучилась. За эти дни и ночи Витя измотался и потерял в весе килограмм пять - шесть. Так, что это заметил и командир взвода, теперь уже лейтенант Владимир Шутов. Который был после Щупушкина.
Шутов закончил наше училище и нашу роту в год, когда мы поступали. Прекрасно владел всеми операциями служебной деятельности любого члена экипажа тяжелой самоходной установки или танка. Получил первичное воинское звание и его оставили командиром взвода учебных машин, где служили инструктора, сорока - пятидесятилетние механики, прошедшие войну и не очень нуждавшиеся в том, чтобы ими командовал молодой лейтенант. Все они были на положении преподавателей, с высокой долей серьезности и ответственности. Но таково штатное расписание, и порядок требовал, чтобы с людьми кто нибудь занимался политической и другими, неотъемлемыми от армии подготовками.
Отец Владимира Шутова, почетный гражданин города Киев, дважды герой Советского союза, потерял одну руку во время освобождения Киева от немцев. Тоже танкист. Неоднократно бывал в училище, выступал со своими воспоминаниями о Великой отечественной войне. Конечно, карьера сына была не без оглядки на заслуги отца.
За что мы уважали своего взводного, так за готовность всегда и везде переносить трудности подчиненных совместно с ними. Он легко справлялся с задачами физической подготовки, охотно тренировал отстающих. И у него во взводе никогда не было неудовлетворительных оценок ни по одному предмету, требующему практических навыков и натренированности. На марше, в дальних забегах, кроссах он всегда участвовал с нами и, подгоняя отстающих, поддерживая их, в конце этапа всегда умел рвануть и прийти к финишу первым или среди первых. Нормативы по заряжанию пушки, посадки и высадки из боевой машины, элементы гимнастики мы тренировали себя сами.
Он занимался , как видом спорта, фехтованием. Любил эспадрон (саблю) и шпагу. Мы были с ним в одной команде. Я занимался эспадроном и штыковым боем. Сейчас штыковой бой уже много лет выведен из фехтования, как вид. Но тогда был. И я тренировался в одной команде со своим командиром взвода и неоднократно вступал с ним в единоборство, по сабле. Он выигрывал чаще. Был выносливее и физически сильнее. На окружных и республиканских соревнованиях мы занимали достойные места. Однажды, некто Островский, чемпион Киевского военного округа по штыковому бою, после того, как мне проиграл бой со злостью, держа карабин за шейку приклада, размахнулся, я уже стоял и ждал решения судей, и ударил по еще не снятой маске. Сетка маски впечаталась в левую щеку, голова получила хорошее сотрясение. Его дисквалифицировали сроком на год, а я ходил с лицом "в арифметику" более месяца. Но я отвлекся от воспоминаний о своем командире взвода.
Лейтенант Шутов очень умело сочетал командирские и дружеские отношения со всем взводом. Никто из курсантов не мог на него обидеться за несправедливость. Когда мы выпускались из училища, он был замечательным наставником, что касается первых офицерских шагов. После выпуска мы, к сожалению, не пересекались, как и с другими своими сокурсниками. Но через сорок пять лет, в двухтысячном году, когда все отставные, и я в том числе, искали себе применение в новой жизни, я встретился с одним неординарным человеком. Генералом от авиации в отставке. В те поры, чтобы обеспечить своей семье нормальное существование, он вынужден был торговать любыми товарами. Начиная от тушенки и кончая турецкими овощными консервами. Мы разговорились о прохождении нами воинской службы в Советской армии. Когда я обмолвился, что был знаком с почетным гражданином Киева, дважды героем Шутовым, его сын был у меня в училище командиром взвода. Этот генерал сказал: " я Владимира Шутова знаю. Мы с ним вместе заканчивали академию генерального штаба. В те поры, в восьмидесятых годах, он был генерал-лейтенантом и командовал большим соединением в центральной Сибири". Значит, лейтенант Шутов Владимир, сделал карьеру.
Вторым взводом нашей роты тяжелых машин командовал старший лейтенант Иван Кутний. Высокий, стройный, до состояния худобы, всегда в сапогах и приремне с портупеей, он чрезвычайно сухо обращался с подчиненными и не отказывал себе в удовольствии длительных нравоучений любому курсанту, попавшемуся ему на глаза. И своего, и других взводов и рот. Служака. Встречаться с ним было не очень желательно и все мы старались обходить его стороной. Под стать пастуху и стадо. Люди его взвода отличались некоторой ограниченностью, и, теперь сказали бы зашуганностью. Хотя, были среди них и ребята с весьма критическим отношением и к нему, и к другим командирам и преподавателям. До курсантов доходили сведения о сложностях в семейном положении Ивана Кутнего, о постоянных болезнях его жены и детей, и о том, что он умело вызывает жалость к своей личности и семейному положению со стороны руководства.
30 августа 1977 года я был в командировке из Хабаровска в г. Киев, на заводе, который был удачно расположен через забор с нашим бывшим училищем. На Железнодорожном пересечении. В курсантские времена мы на этой, тогда еще рембазе несли службу противопожарного патрулирования. В ночное время. Очевидно по договоренности между командованием базы и Училища. Сейчас это стал наиболее передовой завод в Вооруженных силах.
Захотелось вспомнить и места, где служил мальчишкой, и казарму, и дорожки, по которым ходил, и командиров. Самоходное училище было давно расформировано, но на его месте дислоцировалось Училище Ракетных войск СССР. Зашел в казарму, и носом к носу столкнулся с полковником Кутним. Он здесь, на своем месте, даже в одной казарме, прослужил более двадцати лет и вырос по службе с лейтенанта до полковника. Стал командиром батальона курсантов. Несмотря на время, прошедшее со времени нашей совместной службы он меня узнал. Мы часок посидели у него в кабинете. Вспоминали курсантов нашей, шестой роты. Обо многих он знал, по причине своей недвижности с этого места, многих встречал я. Думаю, он так и ушел на пенсию, не увидев службы в линейных частях армии. Но, каждому - свое.
Иван, Иванович Петров. Личность, без преувеличения сказать, легендарная, в кругах большого количества выпускников Киевского краснознаменного училища самоходной артиллерии, революционеров, боровшихся за независимость Украины в 1-й Украинской дивизии, которой командовал Щорс Николай Александрович, в 1918 году, общественности Киева.
Царский офицер, как и Щорс, перешедший на сторону революции. После того, как Щорс, организатор отряда им. Богуна, стал командовать корпусом, состоящим из Богунского и Таращанского полка, Богунским полком командовал И.И.Петров. Петров был ранен в том бою, в котором убит Щорс в районе г. Коростень. После излечения вернулся к командованию полком, впоследствии служил на различных должностях в РКК вплоть до начала Великой отечественной войны. В войну получил квалификацию танкового командира, закончил войну в звании генерал-лейтенанта. Его высокий культурный уровень и общая эрудиция были замечательным аргументом в пользу того, что он занимался воспитанием молодых офицеров для Советской армии.
Мы его любили, ему подражали, к его мнению прислушивались и преподаватели и cтроевые командиры и курсанты. Среди нас он насаждал лучшие офицерские качества, присущие русским гусарам из древних времен. Очень часто в рамках общеобразовательного цикла проводил занятия о порядке поведения офицера и человека в различных обстоятельствах. Вплоть до поведения на вечеринках, банкетах, приемах, балах, за столом. Его жизненная школа, для тех, кто хотел усваивать, была единственной и неповторимой , в своем роде. В училище училось до тысячи человек, и к концу первого курса он знал всех по - фамильно. И странно было слышать перед строем всего училища, когда он мог сказать: " Командир шестой роты, у курсанта Огородникова фуражка одета набекрень!"
Детей, в связи с ранением а пах ,у него не было. Но каждый выпуск, он брал одного курсанта, и, не выделяя его из общей массы, при полном соблюдении устава и правил, вел парня по жизни, как своего сына. Особенно, если у последнего не было родителей, или отец погиб на фронте. Наше время не было исключением. Он выбрал курсанта Бетехтина, отличника учебы, спортсмена, скромного здоровяка. И довел его до генерал-полковничего звания с соответствующим продвижением по служебной лестнице.
Иван Иванович, жил на Крещатике, систематически по вечерам гулял с женой по городским улицам и Первомайскому парку. В 1956 году подготовил и участвовал в открытии памятника своему командиру и сослуживцу Щорсу. На пересечении улиц Коминтерна, которая идет стрелой от главного вокзала, и Бульвара Шевченко.
Его первый заместитель, генерал Красноголовый, был , не в пример командиру, солдафон, грубиян и не признавал никаких этикетов и условностей, кроме того, что написано в армейских уставах.
Этот начальник был грозой для всех, кто был ниже него в своем звании и жестко расправлялся с каждым, кто посмел "свое суждение иметь".
И если Иван Иванович, приглашал из оперного театра или народного ансамбля танцовщиц, чтобы танцевать на училищных вечерах в первой паре полонез, то генерал Красноголовый, после отъезда Ивана Ивановича домой проходил сквозь танцевальные залы с патрульными, отбирал сверхсрочниц (так мы называли девушек, которые уже танцевали три года, сделали один или два выпуска, за муж не вышли но еще надеялись найти здесь женихов), и приказывал: "Товарищи курсанты, отведите этих блядей на гауптвахту". Начальнику караула по телефону приказывал, отпустить этих дам не раньше, чем они помоют полы во всем караульном помещении. Накормить ужином обязательно. И так каждый месяц, по известному ему одному графику. Некоторые дамы мыли полы по нескольку раз в год.
Однажды он услышал, как кто то крикнул : " Красноголвый идет", на что он во всеуслышание громко, заявил: " У меня хуй красноголовый, а я генерал Красноголовый!". С таким воспитателем все равно было интересно и весело. Мы любили контрасты и, понимая нюансы, выбирали лучшую середину.
Другие командиры и преподаватели приходили и уходили, не оставив в наших головах и душах частички своего существа, но в общем и целом училище оставило след в каждом из нас, как лучшее время нашей жизни, как время, которое определило и наши характеры, и наши надежды и наше отношение к служебной карьере.