Район у нас, вообще-то, спокойный. Нормальный район. У железной дороги, начинается прямо за пешеходным мостом, который от вокзала перекинут через пути. Старые деревянные дома, пропитанные неистребимым духом много раз переклеенных обоев, соседствуют здесь с многоэтажками, да и зелени всякой хватает во дворах и вдоль дорог. Гудки поездов вообще такое привычное дело, что местные жители - хоть люди, хоть кошки с собаками - на них совершенно никак не реагируют ни днем, ни ночью. Привыкли мы, чего уж там.
Конечно, о нашем замечательном районе всякое говорят, плохое тоже. Но я вам так скажу - если знать, по каким улицам ходить вечером, а по каким не надо, то ничего этакого с вами не случится. В крайнем случае, отнимут что-нибудь ценное, но, если хорошенько подумать - зачем вечером это ценное с собой носить? Тот, кто это знает, тот и не носит, а просто идет себе спокойно домой и ничего не опасается. Или несет с собой пачку чая, только чтобы непременно у бабушки Поли купленного. Тогда можно хоть обвешаться золотом и зубы себе золотые вставить в три ряда, как у акулы - никто и пальцем не тронет.
При чем тут чай, спрашиваете? Ну, это долгая история.
Как раз на две-три кружки побольше.
* * *
С магазинами в Железнодорожном микрорайоне была беда. Не совсем беда, конечно, потому что имелось несколько маленьких продуктовых, в которых крупный взрослый мужчина развернуться мог с трудом, а двое уже просто не помещались. Здесь можно было купить хлеб, колбасу, соль и сахар, пряники детям и пачку плохонького чая домой. А если хотелось чего-нибудь хорошего, то за этим хорошим и разнообразным нужно было ехать в город. "В город" - эти слова все местные произносили так, как, наверно, какие-нибудь жители Бескрайнего Севера говорят "на Большую землю". Потому что с городом микрорайон соединял один старый автомост, который примерно семь месяцев в году был закрыт на ремонт. А пешком - много ли утащишь на своем горбу?
Аборигены привыкли и не жаловались, потому что жаловаться было бесполезно. В администрации таким жалобщикам показывали план застройки, где был нарисован красивый новый мост. И с честными глазами обещали непременно возвести его. Как только, так сразу, а может быть, даже чуть пораньше. Это ведь совсем недолго, правда?
Зато здесь было тихо. Старые улочки, сонное царство которых не нарушали даже гудки поездов, утопали в зелени кряжистых тополей и лип, а во дворах многоэтажек гоняли в футбол местные пацаны. А еще - чужих здесь не любили. Каждый пришелец "из города", которого по каким-то делам заносило в Железку, чувствовал себя, как немецкий солдат в белорусских лесах, не меньше. Вроде бы, все на месте, и даже светофоры на перекрестках работают, и троллейбусы ездят, целых два. Но все равно как-то неуютно, потому что прохожие смотрят с прищуром, и рука невольно тянется проверить, на месте ли бумажник. А вот этого делать нельзя ни в коем случае, потому что если выяснится, что у пришельца еще и бумажник при себе, то все остальное не будет иметь никакого значения, будь он, этот пришелец, хоть семи пядей во лбу и чемпион по бегу с препятствиями.
Не хватало во всем микрорайоне только одного. Вслух об этом не говорили, потому что - какой толк? И только местный "смотрящий", суровый мужик лет пятидесяти, выглядящий как смесь экскаватора с несгораемым шкафом, которого все звали просто Ракита, местную тоску озвучил коротко и ясно.
Ракита, имевший за плечами большой тюремный опыт, человеком, тем не менее, был начитанным и выражаться мог вполне культурно. Но в тот раз он выражался совсем по-другому. Случилось это однажды летом, когда смотрящий, сидя за грубо сколоченным столом во дворе деревянной двухэтажки, хлебнул чая из огромной алюминиевой кружки, скривился и выплеснул заварку в кусты сирени.
- Ну и солома, бля! - огорченно прогудел он голосом, похожим на лязганье вагонной сцепки. - Да чтоб им всем там ни дна, ни покрышки, кто это чаем называет!
Дальше Ракита красочно и выразительно описал участь производителей соломы, случись им попасть в его руки. Участь была страшна, и я, сидя напротив и внимательно слушая, даже невольно поежился. Ракита мельком взглянул на меня, тяжело вздохнул и спросил:
- Ну что, я неправ, что ли, а?
Вопрос был, скорее, риторическим, так что я промолчал, впрочем, мой ответ смотрящему был не очень-то нужен. Культурно, вполголоса матюгаясь, чтобы не потревожить покой сидящих на соседней лавочке старушек, чинно вяжущих что-то на спицах, Ракита встал и ушел в дом, а я отправился по своим делам. Дел у меня хватало.
А потом, в один теплый и безоблачный майский день, все вдруг изменилось. Потому что в микрорайон приехала бабушка Поля. Была она крепкой, веселой старушкой, круглой, как мячик, и так же, как мячик, везде каталась своей быстрой, семенящей походкой. Не успел никто из местных сообразить, что это такое, как бабушка Поля уже освоилась и нашла со всеми общий язык. Первым делом она подсела к угрюмому Раките и рассказала ему что-то такое, отчего смотрящий остался за столом, задумчиво подперев голову рукой и с какой-то неопределенной полуулыбкой на лице. Такого за ним не водилось.
- Я, милые, офицерская жена, - скороговоркой рассказывала Поля любопытствующим на скамейке старушкам, стоя у распахнутого настежь окна квартиры на первом этаже, успевая при этом еще показывать грузчикам, носившим мимо нее в подъезд коробки, что брать и куда это ставить. - Муж мой, милые мои, Степан Фомич, полковником в отставке был, да не просто полковником, а ракетных войск стра-те-ги-чес-ко-го назначения! Жили мы с ним душа в душу, на Дальнем Востоке, в гарнизоне. А потом помер Степа мой, и решила я поехать, куда глаза глядят...
- Куда глаза? - хором ахнул женский батальон с лавочки. - Это на старости-то лет?
- А что - на старости? - подбоченилась бабушка Поля. - Милый, ты вон ту коробку сперва занеси, вон ту, зеленую! А что - на старости, я вас спрашиваю? Бодрости у меня еще ого-го! А дело, которым заниматься хочу, в любом городе потребуется.
- Дело? - старушки заплескали руками и завертели головами - ну чисто стая голубей, теснящихся к тому, кто сыплет им хлебные крошки. Я сидел на соседней лавочке и слушал все это, делая вид, что мне совсем неинтересно. Но мне было интересно.
- Дело! - подтвердила бабушка Поля и ткнула в небо указательным пальцем. Старушки, все одновременно, тоже посмотрели ввысь, как зачарованные, будто ожидали, что оттуда сейчас упадет это самое дело.
- Такое дело, что одной мне ни в жизнь не справиться, - весело продолжила кругленькая бабушка. - Без помощника не обойтись. Только помощник мне нужен не простой, а особенный. Вот, например...
Она оглянулась по сторонам.
- Вот, например, такой, как он!
Я в эту секунду как раз зевал - солнце, знаете, припекает, хорошо... и пропустил слова бабушки Поли мимо ушей. Но гробовое ошеломленное молчание, воцарившееся на старушечьей лавочке, меня насторожило, и я посмотрел в ту сторону.
Бабушка Поля показывала прямо на меня.
- Как он? - удивленно прошамкала Беатриса Сергеевна, вредная старушенция из шестой квартиры.
- Именно! - уверенно подтвердила новенькая. И спросила у меня без обиняков:
- Хочешь ко мне в помощники? Дело интересное, обещаю. Да и я не обижу, договоримся.
Я подумал - и согласился. Почему бы и нет?
* * *
Что за дело -выяснилось очень скоро. Через несколько дней бабушка Поля выкатилась из местной администрации и вынесла с собой несколько проштампованных круглыми печатями листов бумаги, заполненных печатными строчками. Потом я ради интереса заглянул в них, но все эти "согласно заключенному договору аренды", "нежилое помещение площадью... с подведенными коммуникациями" - никогда в этом не разбирался. В общем, бабушка Поля открыла свой магазинчик. А потом на этом магазинчике появилась вывеска.
Вывеску подвесили на растяжках те же самые мужики, которые разгружали вещи. Я прочитал то, что написано, и очень удивился. Перечитал еще раз.
- Красиво? - хозяйка магазинчика стояла рядом и тоже смотрела на вывеску. Я поглядел на нее, а она искоса и очень весело глянула на меня. "А главное - оригинально", - хотел сказать я, но сдержался. От нашего брата вообще редко ждут пустых слов, так что нечего зря трепаться. Но вообще-то, мне понравилось.
"Чай со всего света".
Да, точно, вывеска была что надо. Но самое главное - в магазинчике было полно товаров, и стоило взглянуть на них один раз, как становилось понятно: действительно, со всего света. Какого только чая там не было! Черный, зеленый, белый, красный, бирюзовый... В банках, коробках, пачках, мешочках, плитках и таблетках. На развес и упакованного. Дорогого и дешевого. Чая было так много, что у меня разбежались глаза, и я пару раз растерянно прошелся вдоль прилавка и витрин туда-обратно.
- Выбирай, - серьезно сказала мне бабушка Поля. - Ты теперь мой помощник, а у помощника должно быть свое место.
Я немного поколебался и для виду задумчиво потоптался возле порога. Хотя на самом-то деле я уже знал, где в этом магазинчике самое лучшее место. Нет, плохих мест тут не было совсем, потому что там, где много чая, плохо быть не может. Но мне-то нужно было именно самое лучшее!
Я уверенно подошел и показал - хочу сюда. Хозяйка лавочки рассмеялась.
- Молодец! Уж выбрал, так выбрал, самое царское местечко. Ну, располагайся. Будем ждать первого покупателя...
Долго ждать не пришлось. Звякнул дверной колокольчик (ума не приложу, когда бабушка Поля еще и его успела подвесить?), и на пороге, хмуро, по своей привычке оглядываясь, встал Ракита. Его огромная сутулая фигура заняла собой почти весь магазинчик.
- Чай есть, хозяйка? - пробасил он.
- Чай-то? - весело откликнулась та. - А вот сейчас и посмотрим. Здесь торопиться не надо, здесь особый подход нужен. А у нас, чтоб вы знали, для каждого покупателя подход самый особенный.
- Да мне... - начал было смотрящий, но договорить ему не дали, потому что маленький ураган "Полина" закрутил Ракиту и увлек за собой.
Через полчаса я сидел и смотрел, как первый покупатель, нагруженный пакетами, посмеиваясь, откланивается и выходит из магазинчика. Выглядел при этом Ракита таким довольным, чего я за ним не припомню все время нашего знакомства. Уже открыв дверь, он повернулся и посмотрел на меня.
- Помощник? - спросил Ракита у бабушки Поли. Та усмехнулась:
- Еще какой! Вы, Николай Степанович, таких помощников и не видели.
Надо же, Ракиту звали Николай Степанович! Я удивился и пригляделся к нему во все глаза. Он, в свою очередь, внимательно смотрел на меня.
- Толковый помощник, - проскрежетал Ракита одобрительно. - Ну, желаю не хворать. Загляну на днях, вдруг чего понадобится. Доброго дня.
Звякнул дверной колокольчик, и бабушка Поля рассмеялась.
- С почином нас, Родион! Теперь все будет хорошо.
Нет, ну как она узнала-то? Своего имени я ей точно не говорил.
В первый день покупателей было всего несколько человек. У нас так всегда - присматриваются, прислушиваются, даже принюхиваются, наверно. Новый человек в Железке - ишь ты! Но бабушка Поля рассчитала все стратегически точно. Раз первым покупателем стал сам Ракита, то все пошло, как по маслу.
Хм. Нет. Все пошло как по маслу, когда Ракита вернулся через два дня.
Хозяйка как раз закончила надраивать старинный медный чайник ("От мужа достался, а тот его из Китая привез, когда они туда офицерской делегацией ездили, еще в конце семидесятых, когда у нас с ходями все наладилось после Даманского", - рассказывала она мне), когда звякнул колокольчик. На пороге снова стоял Ракита.
Но это был какой-то совсем другой человек. Я так удивился, что забыл свое очень важное дело - показывать бабушке Поле места на чайнике, где он блестел не так ярко, как надо.
Ракита был в пиджаке, отглаженных "в стрелочку" брюках и начищенных туфлях. К белой рубашке прилагался изящно, но с долей нарочитой небрежности повязанный галстук, подобранный просто идеально. Смотрящий был выбрит, хорошо подстрижен, а одеколон, которым от него пахнуло, даже на мой придирчивый вкус был безупречным. В руке Ракита держал букет цветов.
- Это вам, - мужчина протянул ей букет. Потом помолчал и сказал серьезно:
- За такой чай памятники надо ставить. При жизни. Бюст на родине героя. И чтобы с ногами и во весь рост.
- Ой, да что вы! - отмахнулась было бабушка Поля, но первый наш покупатель укоризненно покачал головой.
- И не спорьте. Честное слово, я, когда дома открыл, да по старой памяти чифирь... ну, то есть покрепче заварил, да отхлебнул потом... Думал, что помру.
- Да отчего ж так? - всполошилась хозяйка.
- От восторга неземного, - по-прежнему серьезно пояснил Ракита. - И от всего, что к нему прилагается. Будто помолодел лет на тридцать сразу. Ревматизм меня замучил, с Нарьян-Мара еще. А сейчас - нет того ревматизма. Нету! Как рукой сняло. И одышки нету, я в девяносто втором легкие застудил в Лабытнангах, доктора говорили, что это навсегда. А теперь нету...
На грубом, с дубленой кожей лице Ракиты появился какой-то детский восторг. Он обернулся по сторонам, словно бы удостоверившись, что никто его не услышит, кроме нас, и протянул вперед руки.
- Во как... Сказал бы мне кто, что такое может быть, да я бы брехлом того посчитал. У меня ж на каждом пальце по наколке было. "Перстаки", по малолетке еще, самодельными чернилами били. Намертво. Расплылись все, только синева оставалась. А теперь вот... нету.
Его пальцы были чистыми, без единого пятнышка.
- И это что же? - спросил он у бабушки Поли. - Это чай?
- Чай, - ответила она. - И не только. Еще и тот, кто этот чай пьет. И чай для этого не всякий годится. Дурному человеку не поможет.
- А я что, выходит, добрый человек, что ли? - криво усмехнулся Ракита, двинув своей челюстью, похожей на ковш экскаватора.
- Вот как шелуха всякая с вас слетела, то и оказалось, что добрый.
- Ишь ты, - неопределенно высказался Ракита и крепко стиснул ладонью подбородок, задумавшись. Потом тряхнул головой.
- Спасибо, - просто сказал он, поглядев на хозяйку чайной лавочки. - Теперь от покупателей у вас отбоя не будет. Пророк из меня так себе, но уж это-то я напророчить могу. Ну, я пошел. Тебе, Родион, тоже хорошего дня, кстати.
А он откуда узнал? Я ведь и ему не говорил!
* * *
Покупатели пошли один за одним, так что иногда я даже удивлялся, как они все помещаются у нас перед витриной. Большая часть из них, конечно, покупала чай самый простой, главное, чтобы свежий и крепкий. У нас вообще народ неприхотливый, я это заметил. Зимней ночью в одних кальсонах на лавочке у подъезда спят - и ничего, но только если перед этим не меньше литра на грудь приняли. Богатыри.
Постепенно, конечно, нашлись в Железке и те, кто ценил китайский улун и пуэр, кто мог обстоятельно потолковать с бабушкой Полей о том, в какой районе Поднебесной делают самый хороший Тегуаньинь или "красный халат". Прятались они раньше, что ли? Хотя, чему я удивляюсь, если раньше здесь кроме "Принцессы Дарьи" никакого чая не было. А "принцесса", как известно, заваривается и дает устойчивый цвет даже в холодной воде. Всего и делов-то - добавить к соломе анилиновый краситель.
Пару раз у нас на пороге возникали какие-то бандитского вида личности в кожаных куртках, но так же быстро исчезали. Однажды утром я с интересом наблюдал из окна, как Ракита объяснял таким посетителям правила поведения в Железке. Для начала, он оторвал бампер у их "мерседеса". Впрочем, уехали они своим ходом, и даже почти в целости и сохранности, смиренно благодаря за науку. При этом каждый крепко сжимал в руке пакет чая, с радостью и огромным удовольствием купленный по цене, примерно раз в шесть превышающей обычную. Бабушка Поля пыталась отказаться, но гости были очень убедительны и забрать деньги назад отказались. "На развитие бизнеса", - кривобоко прошамкал один, подволакивая ногу и безуспешно пытаясь открыть внезапно заклинившую дверь машины.
Зима в этом году выдалась удивительно теплая и чистая. Обычно в эти декабрьские дни со стороны сортировочной непрерывно дул ледяной ветер, принося с собой угольную пыль и гарь. Снег чернел и ложился по сторонам протоптанных дорожек грязными сугробами. Но в этом декабре небо оставалось голубым вот уже третью неделю, а ветра почти не было.
Выглянув в окно, я зажмурился от удовольствия, увидев белейшие сугробы. Пора было заняться привычным делом - обойти магазинчик кругом со строгой инспекцией, проверить все окрестности и привлечь покупателей.
Отвернувшись от окна, я вдруг понял, что это все ерунда.
За стеной, в зале, кто-то плакал. Всхлипывал тихо, но горько и так безнадежно, что я почувствовал, как холод пробежал у меня по спине и вздыбил шерсть от затылка до хвоста.
Что?
Да кот я, кот. Вы ведь уже поняли сами, правда?
Но сейчас не об этом разговор.
Я проскользнул в полуоткрытую дверь и вскочил на свое место. А потом стал глядеть во все глаза и слушать во все уши. Как обычно. Бабушка Поля успокаивала покупательницу, которая стояла у витрины, уронив на пол сумку и плакала. Это была худенькая женщина, еще молодая, но уже с первой сединой в темных волосах, выбивавшихся из-под пухового платка. Одета она была скромно, но чисто, а в руке крепко сжимала пакетик чая. Конечно же, я принюхался и сразу узнал - "серебряные иглы монастыря Тяньши", лучший урожай. У нас его брали всего пару раз, слишком уж дорогой и редкий сорт, да и не по вкусу многим. Есть в нем что-то этакое... не могу сказать, что, но особенное.
Женщина плакала все тише, потом несколько раз прерывисто вздохнула и замолчала.
- Извините, пожалуйста, - сказала она еле слышно. - Сорвалась.
- Вот, держите, - моя хозяйка подала ей чашку чая. Английский фарфор, сервиз на шесть персон. Да... дела...
- Я просто... дочка попросила ей именно этот сорт... она очень любит, один раз всего пробовала... А сейчас заболела, - женщина взяла протянутую чашку, ее рука дрожала мелко, и чашка побрякивала об блюдце. - А врачи говорят...
- Я знаю, что врачи говорят, - мягко и решительно перебила ее бабушка Поля.
- Говорят, никакой надежды... - прошептала женщина. Я видел, что она снова готова расплакаться.
- А ну-ка, - хозяйка магазина одним движением извлекла откуда-то небольшую табуретку. - Садитесь. Садитесь, я сказала! Надежды, говорят, нет... Все бы им говорить только...
Женщина послушно села и отхлебнула из чашки.
- У вас очень вкусный чай, - сказала она. - Вы извините...
- Хватит уже извиняться, - оборвала ее хозяйка. - Не мешайте, я кое-что вспоминаю.
Она прошлась за прилавком, бормоча себе под нос: "Ну куда же я его задевала-то? Ох, глаза мои, глаза, памяти никакой не стало..." - потом вдруг всплеснула руками.
- Вот старая кошелка! - и повернулась ко мне. - Родион, друг мой, позвольте вас побеспокоить. Вы как раз на нем лежите.
На нем? Я-то думал, это подо мной прилавок такой, только покрытый красным шелком. Всегда тут лежу, ни разу ничего странного не замечал. А что...
Бабушка Поля улыбнулась мне, и я немедленно встал с належанного места. Разумеется, с чувством собственного достоинства, всем своим видом демонстрируя, что мне, коту, просто надоело тут лежать, и я решил перейти чуть левее. Хозяйка взмахнула канцелярским ножом, вжикнула по шелку, и тот с тихим шипением разошелся, обнажая темную, почти черную плиту.
"Чай?" -вот тут я удивился по-настоящему. Дело в том, что плита ничем не пахла. Вообще ничем. Никакого, даже чуть уловимого чайного духа не различал мой чувствительный нос. Плита как плита.
Тем временем в руке у бабушки Поли оказался небольшой молоток. Нет, я точно чего-то не знаю о нашем магазине. Молоток-то откуда взялся? Бережно, даже ласково она постучала молотком по краю плиты и подхватила отколовшийся кусочек. Небольшой, примерно с ноготь большого пальца руки. Руки Ракиты, например. Очень большой ноготь очень большого пальца.
Еще один взмах канцелярского ножа, и вот уже кусочек завязан в красный шелк.
- Дома надо заварить целиком. В чашке, - сказала хозяйка женщине. - И дадите дочке. Только пусть выпьет все сразу. У него такой... сильно смолистый привкус, но это нормально. Может горчить. Чем сильнее горчит - тем сильнее действует. Но обязательно выпить все. До капли.
Она говорила отрывисто, непривычно резко, и я притих на прилавке. Женщина ошеломленно посмотрела на нее и взяла протянутый красный мешочек.
- А... что... - начала было она, но бабушка Поля прервала ее:
- Идите быстро. Некогда уже, совсем некогда! Идите прямо домой и заварите плитку.
Колокольчик звякнул, а я уставился на хозяйку. Она тоже посмотрела на меня, вздохнула и сказала тихо:
- Вот и пригодился. Мужу он от его деда достался. А тому - от прадеда, еще в русско-японскую. Откуда взяли - никто не знает. Я сначала думала, по молодости - ну плитняк и плитняк... Так еще в царские времена кяхтинский чай прессовали, только там плитка по пять кило, а здесь все двадцать будет. А оказалось, чай не простой. Вот только муж мой выпить его не успел, все откладывал до последнего, а потом у него сердце-то и прихватило, когда на встречу однополчан летал в Москву... А я - успела.
Она помолчала и взяла с полки телефон.
- Надо Николаю Степановичу позвонить. Чтоб присмотрел.
Ракита появился через день, вечером, и был он тих и задумчив. Тщательно притворил за собой дверь и для верности повернул на ней табличку, сменив "Открыто" на "Перерыв".
- Вот оно как, - сказал он, уже после того, как допил предложенную чашку настоящего "Эрла Грея". - Удивили вы меня, Полина Францевна.
- Не сердитесь, Николай Степанович, - кротко отозвалась бабушка Поля.
- Да было бы за что... Девочку-то ейную я ведь знаю. Вот с таких лет, - для убедительности Ракита показал своей ладонью-лопатой примерно на пол-метра от пола. - Хорошая девочка, Ольгой зовут. Ей бы жить, да жить, по весне семнадцать исполнилось, в институт поступила. А тут такое... Догорела вся, как свечка, почти до фитилька, я уж думал - до новогодья не дотянет. С матерью живут, без отца, но хорошо живут, чисто.
Он машинально достал из кармана пачку сигарет, но тут же неловко сунул обратно, поморщился с досадой.
- Вот ведь, уже почти бросил курево-то, вашему чайку спасибо. А тут заволновался - и потянуло... Короче, чего я вокруг да около-то? Сегодня днем Ольга сама во двор вышла. Пластом полгода лежала - и на тебе! Вся бледная, аж просвечивает, но ведь улыбается, и идет на своих ногах, только чуть за мать держится. Увидела меня, поздоровалась, а у меня челюсть отвисла, сказать ничего не могу. Я ведь не верил, даже после вашего звонка, Полина Францевна... Ишь ведь как оно...
Ракита успокоился и вдруг взглянул на бабушку Полю острым и жестким взглядом.
- Спасибо за доверие. Я же понимаю, сам я урка, насквозь меченый и клейменый, так что обычные люди шарахаются, а...
- Брось ерунду молоть, Николай Степаныч, - перебила его хозяйка, впервые обратившись к Раките на "ты", и рассмеялась. Помедлив пару секунд, рассмеялся и он.
- Что-то одурел я на старости лет, буровлю всякое. Мать-то никому не скажет, она готова тебе... - он запнулся, потом продолжил, - тебе, Францевна, ноги мыть и ту воду пить хоть целыми днями. Но я с ней политбеседу провел, чтобы никому ни-ни... Людишки нынче всякие, большей частью завистливые. А я уж свое отзавидовал. Пусть эта штука у тебя в магазинчике лежит, на самом виду. Никто и не догадается, я ведь тоже внимания не обращал - ну, прилавок и прилавок, еще и Родион сверху.
Оба посмотрели на меня, а я потянулся и грозно выпустил когти, всем видом показав, что бдительно стою на страже "штуки".
- Понимает, - заметил Ракита.
- Конечно, - серьезно отозвалась хозяйка.
* * *
И все-таки кто-то об этом узнал. Точнее, не кто-то, а один-единственный человек, но какой...! Ракита потом клялся и божился, что не сказал никому, и я ему верил. Как, впрочем, верила ему и бабушка Поля. Скорее всего, сама Ольга рассказала своим подружкам что-то такое, и слух пошел гулять сам по себе, хотя Ольга знать не знала, чем ее напоили, а ее мать молчала, как партизан. На все вопросы любопытных старушек, ахающих и охающих над "выздоровевшей девонькой", мать коротко отвечала, что дала ей обычный травяной отвар, а почему он так подействовал - неизвестно никому. Старушки судили, рядили и сошлись на одном: "Надо в церковь идти и свечку поставить за исцеление". Ну, свечку, так свечку. Нам, котам, до этого дела нет, у нас свои боги, у людей свои.
Был июль, и вся Железка погрузилась в жаркое, сонное марево, когда горячий воздух дрожит над асфальтом, и холодной остается только одна вещь - вода в питьевых колонках на перекрестках узеньких улочек. Детям раздолье, котам уют, а взрослые вяло сидят в тени и пьют пиво, отдуваясь и вытирая мокрые лица платками. Хотя в последнее время у нас больше пили чай. Да... так уж вышло.
На улице у магазина не было ни души, и я как раз закончил вылизывать левую заднюю лапу и принялся за правую. Зачем мы это делаем, вы все равно не поверите, даже если я вам расскажу, поэтому и говорить не стоит. Вылизывал, и все тут.
Мотор у этого "роллс-ройса" шелестел так мягко, что даже я не сразу услышал. Он вывернул из-за угла - большой, черный и сияющий на солнце - и подкатил прямо к дверям магазина. Тяжелая дверь, мягко чавкнув, открылась, и на горячий асфальт вышел Дипрасанд Тилак. Ну, это я уже потом узнал, что он Тилак и что Дипрасанд, а пока что просто увидел смуглого офицера небольшого роста, в военной форме, не похожей на нашу. На голове офицера была шляпа песочного цвета, лихо сдвинутая набекрень. Но выглядело это, почему-то, не смешно, а очень грозно. А еще грознее смотрелся длинный кривой нож на ремне.
Офицер огляделся и увидел меня. Посмотрел прямо в глаза и коротко, уважительно поклонился. Я поднялся на все четыре лапы и мяукнул в ответ, потом пошел к двери и стал громко в нее царапаться. Вообще-то, я мог бы зайти без труда - зря, что ли, для меня там сделана спецдверца? Но почему-то я чувствовал, что сейчас не тот случай.
Бабушка Поля открыла мне дверь, хотела было укоризненно спросить что-то, но тут увидела офицера - и охнула растерянно. Тот снова поклонился и щелкнул каблуками форменных ботинок.
Из "роллс-ройса" позади смуглого выбрались еще двое. Одним был молодой паренек в костюме с галстуком и кожаной папкой под мышкой. А вторым - Ракита собственной персоной. Смотрящий был в своем обычном виде - в стареньких джинсах и клетчатой байковой рубахе с закатанными рукавами. Руки у него были по локоть испачканы машинным маслом.
- Прямо из-под "девятки" выдернули, - пробасил он, подойдя ближе. - Я им талдычу: дайте хоть переодеться, горит, что ли? А они ни в какую - этот кланяется, как заведенный, а Саня, - смотрящий ткнул пальцем в паренька, - переводит: мол, извините, простите, мы все неудобства компенсируем, нам сказали, что именно к вам нужно обратиться по этому вопросу, срочно, прямо срочнее некуда! Ну, я вижу, дело серьезное - ладно, говорю, погнали, раз так. Тем более, что я на этого копченого посмотрел, и сам понял, мужик серьезный, таких зря посылать не станут...
Маленький офицер еще раз поклонился, и сказал по-английски:
- С огромным уважением к вам, я, Дипрасанд Тилак, полковник Королевских стрелков и личный телохранитель Ее Величества Королевы Великобритании, хочу обратиться к вам с просьбой...
Саша переводил исправно, только я все понял и так. Открою тайну - каждому коту при рождении дается знание всех людских (и не только) языков на свете. В основном, конечно, чтобы знать, когда нас зовут пожрать или грозятся кинуть чем-то тяжелым. Хотя, по-моему, люди и так об этом догадываются, какая уж тут тайна.
- Проходите, - бабушка Поля тоже слегка поклонилась и посторонилась, пропуская делегацию. Ракита внимательно посмотрел на хозяйку магазина, потом подумал и сказал:
- Я на улице посижу, в тенечке, под тополем. Понятно, зачем они приехали, чего не понять? Вот и посмотрю, чтобы лишнего любопытства ни у кого не возникало.
Колокольчик звякнул. Я вскочил на прилавок и лег на свое место. Люди говорят, что любопытство, мол, убило кошку, но на самом деле, это только нелюбопытные кошки долго не живут.
Дипрасанд Тилак говорил коротко, очень вежливо и прямо. Да, он послан Ее Величеством, которая узнала, что именно здесь есть некая вещь, малой частицы которой достаточно, чтобы сотворить чудо даже для безнадежно больного человека. Эта вещь считалась утерянной больше века назад. Да, Ее Величество готова заплатить любые деньги, и он, офицер британской армии, уполномочен это подтвердить. И самое главное. Нет, Ее Величество просит не за себя, а за свою правнучку, которой полгода от роду.
При этих словах морщины на лбу бабушки Поли разгладились, и она сочувственно взмахнула руками.
- Расскажите мне все, - сказала она тоном, каким, наверно, могла бы сказать королева. Дипрасанд Тилак, гуркхский офицер, не знающий страха в бою, снова поклонился. И все рассказал.
Он закончил свой недлинный рассказ в полной тишине и вздохнул:
- Врачи ничего не могут сделать. Ни одно светило медицины. И тогда мы решились...
Он выпрямился еще больше, хотя и так стоял прямой как штык.
- Мадам, своей честью и своим кхукри, - Тилак положил ладонь на рукоять кривого ножа, - я клянусь, что ни единая живая душа, кроме Ее Величества, меня и еще троих особо доверенных людей не знает, зачем я сюда направился. Для всех остальных моя поездка - просто блажь Ее Величества, в свои преклонные годы вдруг пожелавшей испробовать редчайший сорт чая, который, по слухам, возможно имеется только в России, поскольку плантацию в Китае уничтожил пожар. Для отвода глаз я заехал еще в несколько городов. И от вас я тоже уеду в большом огорчении, не найдя этот уникальный чай. Но мадам...
Гуркх побледнел так, что его смуглая кожа стала серой. И прошептал:
- Помогите мне.
Бабушка Поля вздохнула и поставила чашку из английского сервиза на блюдце. Потом повернулась ко мне.
- Родион, друг мой...
Я встал. Конечно, как вы уже поняли, с чувством собственного достоинства. Дипрасанд Тилак тоже поднялся на ноги и отдал мне воинское приветствие. Я оценил.
- Саша, подайте мне, пожалуйста, молоток, - попросила хозяйка. Переводчик уже было взял молоток с полки, но тут Тилак отрицательно покачал головой и достал из ножен свой кхукри. Это был настоящий красавец среди ножей, булатная сталь отличной проковки мягко блестела в солнечном свете. Ну что, мне точно надо объяснять вам, что коты и в этом тоже разбираются? Может, потом, а?
- По нашим традициям, кхукри нельзя обнажать, если не собираешься драться с врагом, - сказал Тилак. - Этот нож должен отведать крови, иначе его не вложить в ножны. Но сегодня мне кажется правильным сделать именно так.
- Да пожалуйста, - удивленно вскинув брови, отозвалась бабушка Поля. - Молотком-то просто удобнее...
Кхукри взлетел и молниеносно опустился. Точность удара была изумительной, и откололся только маленький кусочек, как раз там, где был отбит предыдущий. Осколок надежды, подумал я.
Офицер бережно завернул кусочек плитки в чистейший носовой платок и спрятал во внутреннем кармане. Потом задумчиво посмотрел на кхукри и аккуратно провел им по тыльной стороне своей ладони, у большого пальца. Крови выступило совсем немного.
Дипрасанд Тилак поклонился, сложив ладони перед собой.
- Мне пора, - сказал он. Саша перевел. Но тут, не успел я возмущенно мяукнуть, дверь распахнулась, и в магазинчик ввалился Ракита.
- Уф, - сказал он протяжно, - сопрел весь, даже в тени жарища. А вы что? Уже уходите? Не-ет, гости дорогие, у нас так не принято! Часок-два можно и задержаться, вы ведь потом все равно для виду еще в пару мест собирались?
Тилак с сомнением посмотрел на часы. Ракита решительно выставил широченную ладонь-лопату.
- Не-не-не! И не думай! Полина Францевна, ну скажи ты им, пусть уважение окажут... Кстати, у меня для тебя, военный, такой рецепт чая есть - королева закачается!
* * *
Вечер навалился на Железнодорожный микрорайон мягко и незаметно. Жара спала, в темном небе еще только загорались первые звезды.
Мы сидели за деревянным струганым столом во дворе, где жил Ракита, и пили чай. Точнее, чай пили бабушка Поля и сам смотрящий, а я пил воду из миски. Никогда не любил молоко. Кто вообще придумал, что коты должны непременно любить молоко? Чистая холодная вода - то, что нужно.
Гости уехали час назад, взбудоражив и переполошив весь двор. Но под суровым взглядом Ракиты, переполох быстро сошел на нет. Были - и сплыли, эка невидаль, Железка и не такое помнит.
- Ну, а теперь скажи-ка мне, друг ситный, что за рецепт ты ему такой всучил-то? - бабушка Поля с притворной строгостью посмотрела на огромного сутулого мужика и помешала ложечкой в стакане с чаем.
- Да что за рецепт, - пробурчал Ракита, - что за рецепт... Вечно ты, Францевна, спросишь не вовремя...
- Ты зубы-то мне не заговаривай, Николай Степаныч. Тилаку вон, уже заговорил начисто. "От такого чая королева враз помолодеет лет на сорок! Да я отвечаю, да век воли не видать!" Что это было-то?
- Чифир это был, - неохотно сознался смотрящий.
- Чего-о?
- Ну, не совсем обычный чифир! - махнул рукой Ракита. - Меня этому чифирю один китаец научил, на пересылке в Ванино. Два дня объяснял, что и как заваривать и кипятить, пока я понял. С тех пор уж лет тридцать прошло, а я ни с кем не делился. Жадничал, чего скрывать... Хотя чифир-то - да-а... мертвого на ноги подымет.
- Да человек, конечно. Ох, Николай Степаныч, ну ты даешь...
Подул ветер. Это был правильный, нужный вечерний ветер, который приносит спокойную прохладу и крепкий сон. Я спрыгнул со стола и отправился по своим делам. Завтра снова открывать магазин. Кто же, кроме меня, проверит, все ли в порядке?