Когда умереть стало можно всем, я вдруг передумал это делать. Я отправился отдыхать.
Струсил? Не подумайте - до сих пор смерть казалась мне праздником, "который всегда с тобой". Называть причины незачем - скажу только, что готовился я долго. Даже больше - я всегда был к ней готов. Слишком затянувшийся отдых не самым лучшим образом сказывается на рассудке и состоянии карманов. Наверно, поэтому я и купил из-под полы плохонький китайский пистолет - из тех, у которых обойма без всякого основания выпадывает после нескольких выстрелов. Потом снял в дешевой гостинице на окраине комнату и предупредил вахтера, что никого не хочу видеть, если даже они будут говорить, что я нужен им срочно и без меня не сможет состояться конец света. Я не стал ему говорить, что конец света и без того не сможет состояться без меня, а небольшой и индивидуальный, важнее которого нет - я устрою сам.
Но в тот самый день, когда я окончательно разочаровался, они меня перехитрили. А вместе со мной - и целую армию идейных самоубийц.
Июльский закон "О свободе граждан распоряжаться жизнью и здоровьем" был принят во втором чтении единогласно. Федеральная Дума, поначалу вставшая на дыбы, перестала брызгать слюной и ошеломленно примолкла после того, как Президент в прямом эфире, на глазах у миллионов вставил ствол ружья в рот и разнес себе голову. Операторы центральных новостных каналов, кем-то заранее предупрежденные, не отвели объективов своих "дивикамов" от забрызганного кровью стола. Безликий преемник Президента произнес короткую и энергичную речь, рубя ладонью воздух в окружении мрачных личностей в одинаковых серых костюмах. Потом на экранах с калейдоскопической быстротой промелькнули врачи-психиатры, социальные работники и педагоги, которые в один голос уверяли, что новый закон преследует только одну цель - стабилизацию общества.
После этого общество и вправду стабилизировалось, если так можно назвать сорвавшуюся с цепи страну. Эвтаназия сначала стала модной, потом - привычной, а после этого - обыденной. В отведенных властью местах можно было взять в краткосрочную аренду пистолет, нож, бритву, или единовременно позаимствовать - яд. Первое время попадались и те, кто в обход закона хотел распоряжаться вместо своей - чужой жизнью. Но таких быстро повывели - вписали в графу "Неопределенные самоубийства" и закопали на бесплатных кладбищах под жестяными номерками, не выдавая тела родственникам.
А потом я взял свой поганый самодельный пистолет и пошел, закрыв квартиру на ключ, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Перехитрили, лишили исключительности - пусть. Ключ я спустил в решетку ливневой канализации и сел на троллейбус, который шел на самую окраину города.
В салоне было немноголюдно. Но "темный взгляд" (так я называл свой нюх, чутье на самоубийц) меня не подвел -таких здесь было не меньше троих. Первым на остановке вышел худой, обросший реденькой бородкой юноша с тяжелой черной сумкой через плечо. От сумки разило керосином. Понятно. Этот устроит самосожжение у себя во дворе и обязательно перед тем известит запиской пожилых соседей, как будто и без того им просто ночью уснуть после того как единственная дочь взорвала себя на площади перед университетом, протестуя против отчисления. Вообще-то, подобные "акции" караются по закону. Но кто и как покарает удачливого самоубийцу и его родителей, которым и без того недолго осталось?
Потом троллейбус покинула моложавая женщина с обесцвеченными добела волосами, уложенными в модную прическу. Эта умрет спокойно - ляжет дома на кровать и примет из граненого флакона одобренный законом экстракт опиумной настойки или пахнущую миндалем синильную кислоту. Ни агонии, ни мук - лишь легкая синева лица и улыбка, устремленная на портрет того, кому эта смерть, собственно, и на черта не нужна.
Третьей...
Третьей стала девушка. Рыжие косички и сумка, расшитая бисером. И пистолет в сумке.
Как я узнал? Проклятая тяжелая железяка у нее в сумке стукнула об никелированный поручень на повороте. Только у заряженного автоматического пистолета калибра девять миллиметров бывает такой тупой, злобный, безнадежный звук. Восемь патронов в обойме. Восемь гильз, снаряженных бездымным порохом. Восемь поводов умереть. Восемь лживых ключей к окончательному освобождению.
Я почувствовал, что должен держаться к ней поближе. Переложил пистолет, завернутый в платок, поглубже в левый карман и шагнул, хватаясь за поручень, прямо к троллейбусной двери. Девушка оглянулась коротко и я наткнулся на ее отчаянный взгляд - еще не все понявшей, но уже все решившей. Троллейбус затормозил и мы оба вывалились прямо в огромную грязную лужу, которую было не обойти.
Она и не стала ее обходить. Шагнула прямо в воду, черпая ботинками. Я последовал за ней. Девушка шла, внимательно вглядываясь под ноги, словно что-то потеряла - долго, целый квартал, мимо деревянных домов с покосившимися заборами, обломанных кустов сирени и скамеек с внимательными старухами, опиравшимися на самодельные палки. Я шел следом, шагах в десяти и глядел на перекосившиеся, вросшие в землю дома, на окна с немытыми стеклами. Поэтому и проворонил момент, когда она вдруг заговорила.
- Зачем ты за мной идешь?
Солнце уже садилось. Красное, как кровь. Кровь. Такое же свежее сравнение, как распятие Христа, но больше ничего и не приходило в голову.
- Зачем ты за мной идешь?
- Н-ну... - я вдруг понял, что девушка стоит и внимательно смотрит на меня. - Я совсем не за тобой иду. Я... я здесь по своим делам.
- Не надо меня обманывать. Я видела, что ты всю дорогу смотрел на меня в троллейбусе.
- Ладно. Хорошо, - мне вдруг стало все равно. Зачем оправдываться? Ясно, что я шел именно за ней.
- Ну да, я шел за тобой. Ты же вышла здесь, чтобы умереть в ближайший час, правда?
Рыжая беспомощно смотрела на меня. А я продолжал, улыбаясь.
- И в сумочке у тебя пистолет. Спорим? Тяжелый автоматический пистолет, калибра не меньше чем девять миллиметров, который дает такую отдачу при выстреле, что ты рискуешь промазать мимо виска. Зато в случае удачи голову он разнесет тебе на славу - вряд ли приехавшая на место команда кремации сумеет собрать все осколки, которые разлетятся по ближайшим заборам. Эффект примерно как от этого, - тут я достал свой китайский "Стечкин", - только еще похуже, потому что фирменный.
Я заглянул прямо в широко раскрытые зеленые глаза.
- Чего тебе надо? - вдруг крикнула она, доставая из сумочки как раз тот самый девятимиллиметровый пистолет и направляя его на меня. - Иди к черту! Я не нарушаю закон!
- Конечно нет, - засмеялся я, хотя смеяться мне хотелось меньше всего. Вот выпить коньяку - хотелось. Как ни странно. Но тут рыжеволосая девчонка подняла свой пистолет и направила его мне точнехонько в центр лба.
- Уходи, - попросила она дрожащим голосом.
- Уже нет! - широко улыбнулся я и вскинул свой китайский пугач. Так я и знал - тугой спусковой крючок фирменного пистолета иногда хуже, чем шаткий балансир азиатской подделки. Когда рыжая набрала поближе воздуха в грудь и схватила пистолет второй рукой, я уже спустил курок. Раз. И два. И три. И... обойма вылетела и, ударившись об мой ботинок, утонула в грязи. Но все было уже кончено. Рыжие косы - красная пыль в воздухе, бисерная сумка отлетела к забору.
Мир вокруг меня, как всегда, стал тягучим, словно кленовый сироп - гильза, кувыркаясь, зависла в воздухе, багровые капли неподвижным веером разлетелись вокруг. Я подставил ладонь - и фирменный никелированный "Кольт", еще теплый и хранящий влажность живой руки, плавно лег на нее.
Я улыбнулся еще раз и пригладил растрепавшиеся рыжие волосы.
- Не бери в голову. Если самоубийц становится слишком много, Смерть уходит на отдых и теряет квалификацию. Ей обидно, - сказал я, опуская пистолет в карман плаща.
- Такие законы оскорбляют меня, - сказала я, возвращаясь к привычному облику.