Все мужское население Усть-Цильмы с нетерпением ожидало ледохода. Мужчины группами и в одиночку часто выходили на берег реки, садились на бревна, на днища опрокинутых лодок с надеждой и тревогой смотрели на взбухающую с синевой реку. Вздыхали и шептали: "Скоро ли ты, красавица, тронешься, пойдешь?"
Пришел на берег и я, одолеваемый теми же чувствами, что и они. Мужики говорили о предстоящей поездке к своим любимым местам за реку.
Напротив Усть-Цильмы лед взламывался раньше, и раньше река очищалась ото льда. Быстрый подъем воды в реке Ижме и ледоход разрывали Печору от устья Ижмы. Под напором льда Печора делала первый шаг, а потом, ломая лед, распихивала его по берегам на значительное расстояние, иногда на десятки и даже сотню километров. На островах, на берегах после этого, стоят причудливой формы сооружения изо льда. В один год на подводном острове напротив Усть-Цильмы вода выстроила изо льда башню в двадцать метров высотой! Выше села Щельяюр и ниже устья реки Низевой лед стоит. Люди ездят на лошадях почти неделю, а в этом промежутке чисто, нет никакого льда. В этот период заядлые рыбаки охотники уезжают за реку.
Разговор шел о весенней охоте на перелетную дичь. Вспоминали разные случаи на охоте. Кто-то из мужиков вспомнил Дмитрия Васильевича по прозвищу Свистун. Какой он был хвастун и как ловко умел рассказывать! Кто бы из знакомых Дмитрия Васильевича ни спросил, как идут дела, он отвечал: "Хорошо" и начинал охотно рассказывать, сколько убил уток или поймал зайцев. Многие знали его слабость, посмеивались над ним: "Ты, Дмитрий, заливаешь!" Он крестился и говорил, что это истинная, правда. Правда ли, вымысел ли, а может быть, то и другое, сами судите, я просто передаю некоторые из них.
"Еду на лодке по наволоку, что за рекой Пижмой, вижу, куча зайцев сидит, прижавшись, друг к другу, а островок под их задницами вот-вот уйдет под воду. Подплываю к ним, они смотрят на меня как на Христа Спасителя, вылупив свои круглые, большие глаза, сами все дрожат, норовят бежать, а куда - кругом вода. Плавать зайцы не умеют, да и воды боятся. Настроение у меня было хорошее, миролюбивое, жалко мне их стало, если не помочь, пропадут. Стал я их за уши хватать да в мешок пихать - по три головы и в лодку. Один молодой заяц не захотел в мешок, бросился с островка и с головой ушел в воду. Вынырнул, фыркает, бьет передними лапами по воде. Из ноздрей да от лап брызги, как из фонтана, в разные стороны летят, а подачи нет, все на одном месте. Вижу, из сил выбивается, вот-вот на дно пойдет. Жалко мне стало бедолагу, подцепил его за уши, да и бросил на днище лодки. Лежит, не шевелится, чуть-чуть глазами рыскает. Притихли мои зайчата, сидят, только ушами прядут. Хотел, было, мотор завести, "Ветерок", да передумал, от шума и страха еще умрут, поехал на веслах к Остапкову бору. Не: успел развязать мешок, как они у меня сиганули прямо в лес, даже не поблагодарили за спасение.
-Ты, Васильич, как дед Мазай. Так всех и отпустил, не оставил ни одного на жаркое? Я что-то не верю.
- А что не веришь, так и было. Я не могу убивать зверя, если он в беде. Дело другое, когда он на воле.
Заячья лапка
В тот же год был у меня из случаев случай, и смех и грех. Поехал я на охоту в сторону местечка Поделичная. Остановился возле одного островка на Средней Масленке. Вышел на берег, оглянулся кругом. Островок почти затоплен, только и всего от него осталась узкая веретия, уходящая вдаль, с перелесками ивняка да черемухи. Хотел было уже садиться в лодку и ехать в другое место, да запнулся за корягу, ну и загнул, как следует. Смотрю, из кустов выскочили зайцы и, прижав уши к спине, рванули по веретии. Я, долго не раздумывая, подошел к лодке, взял свою двустволку 16-го калибра и пошел вслед за зайцами. Иду тихонько, ружье навскидку держу, зорко всматриваюсь в кусты. Подошел к перелеску, в этом месте ширина веретии не более пятнадцати метров, нутром чувствую, что здесь должны быть зайцы, так и оказалось. Только шагнул, навстречу выскочило до десятка зайцев, даже выстрелить не успел, как они, обтекая меня, промчались. Иду дальше, веретия все уже и уже, вот и конец ее видно, с двумя-тремя кустиками ивы. Иду, ощущение такое, что идешь по зеркалу воды, до того веретия узкой стала. Подошел вплотную к кустам, дальше вода, и никого, ни одного зайца. Я по опыту знал их повадки, когда положение безысходное, они будут лежать или сидеть, притаившись, до тех пор, пока на них не ступишь. Решил проверить и подойти к самой воде, и, представляете, я не успел сделать и шага, как выскочили зайцы и прямо на меня, один даже ударил меня в грудь, остальные меж ног так и просвистели. Ну, думаю, больше вы у меня не уйдете. Иду к лодке, знаю, что зайцы все там. Тот конец веретии. широк, много кустов. Подошел, смотрю, они за кустами, на полянке совещаются, как от меня ускользнуть. Близко, метров пятнадцать, стрельнуть бы дуплетом, да кусты мешают. На какой-то миг посмотрел в сторону лодки, а они в этот момент так гурьбой, как школьники на перемену, и сиганули мимо меня. Выстрелил я им вдогонку дуплетом, но никого не убил, вырвал только клок волос да страху нагнал.
В лодке у меня были сети и фитель. Ну, думаю, шиш, вы меня больше не проведете. Взял я фитиль и пошел по веретии. Не доходя до конца метров двадцать, поставил я фитиль, перегородив всю веретию, и пошел в конец, закинув двустволку за спину. Зачем стрелять, патроны денег стоят, да и пригодятся еще. Подошел к концу веретии, в руках держу длинную вицу. Ударил вицей по кустам, они и шуганули мимо меня, да с такой сноровкой, вихрь поднялся, шапку с головы сорвало. Схватил шапку и за ними бегом. Вижу, моя ловушка ходуном ходит: зайцы мечутся, рвут лапами сеть, три зайца вовнутрь фитиля пролезли. Не стал я в них стрелять, палкой разделался с зайцами, стукну по носу, и конец зайцу, десять штук я убил. Собрал их в мешок и вернулся домой. Зайчатины наелся и про запас засолил".
Рассказывал он эту историю, наверно, многим, весть дошла и до властей. Власть приказала начальнику милиции произвести у Дмитрия Васильевича обыск и наказать за хищническое истребление зайцев. Пришли к нему домой два милиционера с бумагой от прокурора на обыск. Дмитрия Васильевича дома не было, была жена Аграфена Ивановна. Они показали ей бумагу и говорят: "Надо сделать обыск и найти мясо".
-Какое мясо?
-Заячье, отвечают милиционеры, Дмитрий Васильевич на днях убил много зайцев, даже засолил баклажку.
-Господи, и вы ему поверили, этому брехуну? Нет и не было никаких зайцев. Навеку он не приносил зайца. Заячью лапку для подметания печного сожка, и ту у соседа выпросила. Ищите, если мне не верите. Взяла ключи и повела в сарай. Осмотрели милиционеры все в сарае, нигде никакого мяса нет. Составили по всей форме акт и в примечании указали: в доме имеется заячья задняя лапка. Прочитало начальство акт и вынесло решение: Носова Дмитрия Васильевича оштрафовать на пять рублей. Конечно, они знали его, как добродушного, порядочного человека и как неуемного хвастуна. Вот за хвастовство и наказали.
А от земляков он к своему прозвищу получил добавку "заячья лапка" и стал он Дмитрий "Свистун - заячья лапка".
И пленницу на волю отпускал
Осенью, когда повеет зимой и дождь идет вперемежку со снегом, у нас свистят северные ветры. Черная водяная утка, поставив на крыло свое потомство, отдохнувшая на водах северных морей, собирается в небольшие стаи и не торопясь, с отдыхом, поднимается по северным рекам, чуть не касаясь воды, к югу.
В это время, когда я был помоложе и порезвее, я любил на них охотиться. У меня была легкая самодельная лодочка, сделанная из тонких-тонких еловых досок. До того легкая, что я свободно ее мог переносить. Выезжал на охоту рано, до рассвета. Выходил из дома, закидывал за спину рюкзак, а в нем и продукты, и спички, и соль, и веревка, и топорик. У нас говорят: если едешь на час - бери запас на сутки, едешь на сутки - бери на неделю. На грудь вешал старенькую двустволку шестнадцатого калибра, на правое плечо взгромождал лодочку и шел на речку Ижму. А по ней льдинки плывут, на комья ваты похожие, прижимаются друг к дружке, шепчутся, спорят и даже разбегаются в стороны. А речная вода, не умолкая, ведет крепкий спор с ветром северным за право быть сильнее.
Спущу свою помощницу-лодочку на воду, покрашенную в белый цвет, сам тоже оденусь в белый халат, подниму парусок, сшитый из белого сатина, сяду на корму и рулю веслом между льдинок. Ружье на коленях. Таким способом поднимаюсь километров девять-десять, а то и до самой Ласты, когда за выезд три-четыре утки подстрелю, а иногда и одну. Обратно опять парус использую. Река наша в этом промежутке прямая, как труба, с юга на север бежит, хотя течение и есть, да северяга мешает, особенно на участке, где плес реки пошире. Скорость течения падает, лодка, хотя и маленькая, все равно парусит, и ветром гонит ее против течения. Я и приспособил парусок: опущу его через корму в воду, лодочка, как орловский рысак на дистанции, чуть не на крыльях летит, успевай рулить.
Из этого способа охоты запомнился мне один случай. Плыву я на лодочке между льдинок, вижу, кучно плывут темные комочки. Я по опыту знаю, утка, хотя и черная, сильная утка, но тоже ночью спит, и спит прямо на воде, засунув голову под крыло. Прицелился, где темные комочки покучнее, и выстрелил, а они как плыли, так и плывут. Подплыл поближе к ним полюбопытствовать, что меня обмануло, оказалось, обыкновенные головешки. Выругался, даже матерно, и плыву дальше. Минут через двадцать, а может, и больше, опять темные комочки несет. Тут уж я не только глазами увидел, а даже сердцем почувствовал: вот они, миленькие. Выстрелил, утки встрепенулись, и два белых животика показались, остальные улетели. А одна не летит, вытягивается, хлопает крыльями, а улететь не может. Что такое? Даже холодок по спине пробежал, не суеверен я, а тут сразу деда рассказ припомнил: птица бьется к несчастью, а если в избу влетит - к смерти. Не стал я по ней стрелять, подплыл к бедолаге, вижу, лапка ее вмерзла в льдинку, пока спала она. Освободил ее лапку от льдинки, подержал пленницу в руках, погладил по спинке и выпустил на волю. Она стрелой метнулась над водой своих подружек догонять.
Как я да медведь бруснику собирали
В осеннем лесу, как в амбаре у запасливого хозяина, и грибы мясистые, и ягоды сладкие. Не ленись, ходи в эту кладовую и запасай, что надо на долгую зиму.
В эту осень пришел я к Лешачьему болоту. Оно сухое, в некоторые годы морошка на нем бывает, а по опушке голубика да брусника крупная растет. Назвал я его так за то, что целый день блудил возле него. В какую сторону ни пойду, опять выйду к вывернутой ели, своими свисающими корнями похожую на обличье черта, лешего по-нашему.
Любимая моя ягода - брусника. Ее, бордовую красавицу, собираю после первых заморозков, она слаще, сочнее становится. И места, где она растет, примечаю. По весне и лету определяю, где в эту осень она будет, туда и иду за ней. Всем любимым местам я свои названия даю. Повстречалась на бору сосновом белочка с острыми глазенками, видать, смышленая, прыгает по соснам не ради забавы, а шишки да грибы на зиму запасает. Долго я наблюдал за ней, даже забыл, зачем пришел. В честь этой встречи я и окрестил бор Беличьим.
Это лето на удивление было сухим и холодным, на борах полыхали пожары, ни грибов, ни ягод в лесу. А тут, возле болота, выросла брусника. Не так обильно, но все же на веточке по две-три ягоды, зато крупные. Собираю я ее, передвигаясь с места на место, бормочу вполголоса разные песенки, и все кажется, что кто-то есть рядом со мной. Встану, осмотрюсь кругом, послушаю - все тихо, никого нет. Попалась мне низинка небольшая, вся в красной ягоде. Обрадовался я, ну, думаю, сейчас заполню свой туесок, удивлю свою бабку ягодами. Снял вещмешок, достал из него побирушку, маленькую корзинку на веревочке, а вещмешок с едой повесил на березку, стоящую одиноко на бугорке. И так шустро, чуть не двумя руками, беру бруснику, даже на колени присел возле большой кочки. Ползаю вокруг нее, языком прищелкиваю от удовольствия. Вдруг сильно треснуло у меня за спиной. Вскочил на ноги, глянул в ту сторону, а там медведь, стоит на задних лапах, с любопытством смотрит на меня. Я как встал вопросительным знаком, так и стою лицом к нему. Не знаю, сколько минут, а может, секунд прошло. Он, удовлетворив любопытство, стороной обошел меня и стал, не обращая на меня внимания, поедать бруснику.
На меня же страх нашел. Схватил я свой туесок и рванул, что, было мочи, бежал, пока не запнулся за сучок и не свалился наземь, рассыпав половину ягод. Тут я пришел в себя. Собрал ягодки, про вещмешок вспомнил, надо идти за ним, а куда идти, не соображу, побрел в надежде встретить что-то приметное, что я уже видел. Вышел на медвежий след, решил идти по нему, он приведет меня к низинке ягодной и к рюкзаку. Иду и думаю, почему я его не обнаружил, а сам внимательно изучаю следы. След его был извилистый, глубокий, мох местами разрыт, а местами след двойной. Извилистый след он делал, когда ягоды ел, а двойной - останавливался, нюхал воздух и слушал. Умный попался медведь, понимал, что в засушливый год ягоды надо искать возле болот, да и не жадный, по-мужицки рассудил, что места много, и ягода есть, хватит обоим.
Так и шли мы с ним на расстоянии, физически ощущая присутствие друг друга, и делали одно дело - ягоды собирали. Я я году в туесок, он с этой же кочки - себе в рот. Когда меня сильно беспокойство брало, я выпрямлялся, смотрел и слушал, а он замирал на месте, слушал и нюхал.
Нашел я полянку ягодную, рюкзак свой на березке. Хотел идти домой, да желание собрать ягоды пересилило. А Мишка ушел.
Ноябрь 1997 года. Эжва.
Горе-охотники
У каждого охотника есть места, где ему хочется бывать, куда его тянет. Есть такое место и у меня, а вернее, у нас с приятелем. Это бор за Сереговым. Бор большой, сосновый, в стороне от жилья и дорог. Осенью, когда выпадет первый снежок, меня так и тянет туда в смолистый, ядреный, богатый зверьем лес. Вот и в этом году, как выпал первый снег и установились легкие морозцы, я с приятелем отправился в любимое место. До нашей приметки на шоссе, откуда начиналась тропа, довез сын приятеля на "Жигулях", а дальше восемнадцать километров пешком.
Расчехлили ружья, взвалили на плечи вещмешки и двинулись вглубь леса. К избушке шли не торопясь, с перекурами, чтобы подойти к ней, когда рассветет. На подходе к избушке есть ручей с двумя рассохами, по которым водятся рябчики, а по склонам в сосняку любят по утрам бывать глухари, тетерки.
Вот и ручей с полого поднимающимися берегами. Перешли ручей, поднялись на возвышенность, остановились, чтобы оставить здесь вещмешки, а самим побродить вдоль ручья. Ветерок, дующий со стороны избушки, доносит запах гари. Мы забеспокоились, в голову сразу пришла нехорошая мысль: а не от избушки ли пахнет гарью? Одели рюкзаки и энергично зашагали к избушке. Чем ближе подходили, тем сильнее запах гари. Пришли. Избушки нет, на ее месте дымящиеся головешки, да стоят два молодых парня в обгоревших штанах.
Парни обрадовались нашему приходу. Не ожидая наших вопросов и упреков, стали наперебой рассказывать, что произошло. В избушку пришли они вчера, рано утром, сложили вещмешки с продуктами, перекусили и пошли на охоту. Где бродили, толком сказать не могли, наверно, блудили. Вернулись в избушку уже затемно, устали сильно, промокли. Нарубили дров, затопили печку, сняли с себя мокрую одежду и развесили сушить. Покушали, занесли еще дров и накидали полную печь, а дверку на защелку не закрыли, а дрова длинные были. Сами прилегли вздремнуть.
Усталость, тепло сделали свое дело - уснули. Разбудили их от молодецкого сна взрывы: рвались патроны. Огонь охватил всю противоположную стену, где у них висели куртки, портянки, сапоги, ружья, патронташи, а на лавке - вещмешки с продуктами. Выскочили они на улицу, чуть не в чем мать родила. Вот и стоят у догорающей избушки, греются, а что делать, не знают.
Куда денешься, пришлось нам делиться с ними. Было у нас одеяло, разрезали его на части, и сшил я им чулки. Сняли с себя свитеры, отдали им, накормили и отправили домой. На счастье, наружная температура была плюсовая.
А охота у нас не получилась, побродили по бору, рассохам ручья, убили надвоих зайца, да два рябчика. На третий день вернулись домой.
Сижу я как-то вечером, слышу, звонок. Открыли дверь, а там два "моих" парня с подругами. Принесли наши вещи и подарки. Позвонил я своему приятелю, тот сразу же пришел. Сидели мы долго за большим столом, с хорошей закуской, пили чай и что-то покрепче, рассказывали охотничьи истории. Они вспомнили свою недавнюю охоту, избушку и смеялись над собой.
За морошкой
Прохладным ранним утром, когда нет еще комаров и мошкары, мы пристали к каменистому берегу реки, от которого круто начиналась высокая едома - еловый болотистый бор. Поднявшись на бор, пройдя метров пятьсот по толстому, мягкому мху средь угрюмых вековых елей, мы вышли к краю огромного, уходящего за горизонт болота. За свою бескрайность оно и названо было когда-то Океаном. Преодолев неширокий водянистый участок, мы вышли на сухую часть болота, уходящую невысокими гривами, по местному варуями, похожими на грядки, к Круглому озеру, вокруг которого широкой полосой растет наша северная, самая сладкая, самая вкусная ягода - морошка. Поверхность озера, отражая солнечные лучи восходящего солнца, в разные стороны отбрасывала серебристые стрелы-лучи, надевая окрестности в золотистый наряд. Двигаясь к озеру вдоль этих грив, мы проворно, двумя руками собирали созревшую, золотистую морошку. Когда вышли на морошечные места Круглого озера, наши эмалированные ведра уже были заполнены больше чем наполовину. Любимое наше место, с твердой почвой под ногами, покрытое сероватым мхом-лишайником, не обмануло наших надежд. Бело-сероватый цвет был расцвечен янтарными бусами морошки.
Быстро добрав ведра, мы вышли на берег Круглого озера. Оно было круглым, до километра в диаметре, с высокими песчаными берегами. Широкая гладь озера застыла, в холодной и прозрачной воде отражаются наши силуэты, на дне видны камушки и стоящие у коряг окуни и щуки. В зимнее время оленеводы на его берегах ставят чумы, а в озере - сети.
Отдохнув, налюбовавшись красотой озера, довольные, с прекрасным настроением мы тронулись в обратный путь. Время полуденное, солнце стоит высоко, прожигая своими лучами болото. Становится жарко от божественного тепла и тяжести ведер. А комары и мошкара, собравшись в огромные тучи, только нас и ждали. Но мы идем. С каждой пройденной сотней метров наши ноши становятся все тяжелее, пот не только залил лицо, он обволок все тело. Мы уже не идем, а бредем, с трудом переставляя отекшие ноги в сторону реки. Ровное болото, красивое при заходе, сейчас не восхищало нас, онемевшие члены ощущали все его неровности, все кочки с корягами. Как хочется сбросить с себя всю одежду, мокрую от пота, упасть на спину, разлечься и сделать большой глоток прохладного воздуха. Но эта мечта, пока не осуществимая. Останавливаться нельзя. Рой комаров, мошкары, оводов, окружающий нас, сделать это не даст, он выпьет из нас вместе с кровью все наши оставшиеся силы. И мы бредем, бредем с мечтой и надеждой на скорую встречу с рекой, с речной свежестью. Впереди между деревьями блеснула узкая полоска воды. Сил почти не осталось, а до реки еще надо преодолеть крутой спуск. Идти по нему не легче, часто цепляемся за сучья деревьев, запинаемся за коряги, падаем, катимся, поднимаемся, но ползем. Скатившись полулежа с невысокой крутизны, ногами упираемся в галечник берега реки, узким каменистым ожерельем, лежащим между рекой и высокой кручей, за ним широкая с серебристым отливом река, разливающаяся прохлада и наша лодка.
Ополоснув лицо живительной влагой, погрузив ведра в лодку, мы отчалили, оставив на берегу большую часть комарино-мошкариной рати. Завели мотор, лодка стрелой полетела в сторону дома. Встречная воздушная струя освежала тела и души, отгоняя остатки комаров и оводов. Мы вновь смогли мыслить и познавать красоту Печоры-реки.
Утро на реке.
По песочку, возле самой кромки воды, гурьбой снуют речные кулики, поглощают головастиков, водоросли, выброшенные волнами, промытые рекой мелкие камешки. Среди них, как постовые на перекрестке, возвышаются, выпятив грудь в белых воротничках, турухтаны. Делают короткие, стремительные перелеты, чуть не касаясь желтоватыми лапками воды, стайки плавунчиков.
По реке, брюхом вверх, несет заснувшую рыбу. Вот она зацепила хвостом плавунчика, ему не понравилось такое невежество, и он, подпрыгнув, оказался на ее голове. Острым клювом нанес ответный удар. Рыбина от боли проснулась, ударив мощным хвостом по воде. Звон шлепка прокатился по сонной реке и эхом отозвался на круче. Засвистели в разные дудочки кулики. С резким криком закружили над водой, гоняясь за насекомыми, береговые ласточки. Суетливые окуньки и сороги буравят тихие заструги, выпрыгивают, стараясь поймать на завтрак овода или комарика. С ближайшего болота долетает извечный вопрос чибиса "чьи-вы, чьи-вы". Так и хочется крикнуть: "Да свой, тутошний".
В голубой выси завязали состязания воздушные гимнасты, вечные соперники соловьев - жаворонки. Их мелодичные трели, сливаясь с солнечными лучами, благодатно наполняют луга, широкий плес реки, лес свежестью, теплом, музыкой.
Из заречного бора звонко вырвалось "Ку-ку, ку-ку". Я ей в ответ: "Кукушка, кукушка, скажи, сколько годков мне осталось земною красой наслаждаться?". По реке, как вздох, пробежал 0легкий ветерок, сняв остатки сонливости. Реоснулась.
В краю не пуганых зверей.
В то лето много разных экспедиций работало в наших местах. Базы их были расположены в селе, и они с местного аэродрома вертолетами каждый день забрасывали людей, продукты, снаряжение то на Тиман, то на таежные речки, берущие начало с хребта Сосьвинский. Мой приятель познакомился с начальником одной из партий, работающей по речке Низевой, и договорился с ним о заброске нас, его и меня, дня на три в верховье Низевой.
Вертолет высадил нас на небольшой поляне, возвышающейся над окрестностью, вблизи речки Середней и большого озера. В дальнем конце озера, хлопая по воде неокрепшими крыльями, бегала молодая гусиная поросль.
В верховье речка Низевая, что хмель у крыльца, извилиста и вертлява. Ее многочисленные большие и малые притоки с ручейками то бойко сбегают с крутых боков хребта, серебром переливаясь на камушках, издавая хрустальный, мелодичный звон. Там хариусы-торпеды караулят свою добычу. То, лениво петляя средь елок, зарослей ивняка и ольшаника образуют глубокие темные омуты. Течет она в ожерелье многочисленных болот, на которых выводят свое потомство, линяют гуси и утки. И все они полны серой рыбой - сорогами, язями, окунями и щуками.
Было начало августа. Вот уже неделю стояла теплая, солнечная, безветренная погода. Установили палатку, сложили в нее вещмешки, взяли крючки, червяков, ведра и пошли к реке.
Я устроил себе место в устье ручья, а Иван спустился чуть ниже по течению, за изгиб речки, где она образовала водовороты в широком и довольно глубоком омуте. Я его слышу, но не вижу из-за зарослей ивняка и ольшаника. Срезал длинную прямую ивину, привязал к ней леску с крючком и поплавком. Насадил на крючок толстого, жирного дождевого червяка, поплевал на него и со словами: "Ловись рыбка большая и маленькая" - закинул леску. Поплавок, коснувшись воды, сразу ушел под воду. Я выругался, надо же, первый заброс и зацепился. Начал осторожно поднимать удилище, леска натянулась в тугую струну, но выбиралась, таща что-то на крючке. Когда вытащил леску из воды, увидел крупного горбатого окуня, около килограмма весом! Он проглотил крючок с наживкой, и мне пришлось повозиться, чтобы освободить крючок из его чрева. Забросил во второй раз, и опять такой же окунь. За считанные минуты я вытащил семь или восемь таких же потемневших от времени окуней. Потом, сколько ни забрасывал леску, поплавок спокойно лежал на зеркале воды. Солнечный луч выскользнул из-за куста, ярко осветил мою тоню. Взглянув на поплавок, увидел до десятка крупных сорог. Уставив свои выпуклые глаза на жирного червяка, неподвижно, кольцом стояли, чуть-чуть шевеля хвостами и плавниками. Наверно, у них, как и людей, был обеденный перерыв и час послеобеденного отдыха. Только после пятнадцати часов вновь начался клев, да такой, что многим любителям ужения и во сне не приснится. Крючок, чуть коснувшись воды, вытаскиваешь обратно то с окуньком, то с крупной сорогой. За каких-то полтора часа мое десятилитровое ведро было полно. А окуньки, сороги продолжают состязаться в резвости, то табунясь, то разбегаясь, выпрыгивая из воды. Смотрел на их забавы и радовался обилию рыбы в реке. Слышу Алексей, Алексей иди скорее. Оставив удочку и ведро, я поспешил к Ивану.
Иван, увидев меня, бросился ко мне. Подбежал, схватил меня в охапку, заикаясь, путая слова и мысли рассказал о только что случившемся
- Увлекшись вытаскиванием окуней, слышу, за спиной трещат кусты. Не поворачивая головы, кричу: "Ты что ломишься? (это он мне) Все кругом трещит, рыбу распугаешь!" А сам продолжаю вытаскивать сорог и окуней. Шум усиливается, сопение, кряхтение ощущаю телом. Повернул голову и со страху обомлел. Передо мной метрах в трех медведь с протянутой передней лапой почти до моего плеча. Смотрит на меня внимательно, но в глазах злости нет, только в прищуренном глазу усмешка и вопрос: "Эй ты, приятель, зачем без спроса забрался в мои владения?" Так постояли мы друг против друга в застывших позах и разошлись. Он развернулся на месте, ломая высохшие ивовые стволы, подминая кустарник, спокойно удалился.
Медведи любят рыбу, сами неплохие рыбаки и не особо любят в этом деле компанию с человеком, но запах пойманной рыбы и желание полакомиться свежатиной без затрат труда напрочь вытеснили христианскую заповедь не брать чужое.
Охота на гусей с профилями.
Профиля готовят из тонкой фанеры или другого плотного материала, но не очень тяжелого, картона, например. Вырезать профиль гуся и вставить в прорезь профиля груди поперечную планку, конфигурацией схожую с формой гуся спереди. Дальше раскрашивают профиль под цвет гуся. Смотришь со стороны: гусь, да и только. Гуси на Север прилетают рано, еще лежит толстым слоем снег, а они уже прилетели.
Вокруг нашей деревни много болот, больших и малых. Гуси любят большие открытые болота, такие, как Фокино, без конца и края. Живут на них, пока не сойдет снег, а потом каждое утро, часа в три, поднимаются и летят дальше на север, к местам постоянного гнездования. Вот на такие болота и идут любители этого способа охоты.
Мы с Юрием пошли на болото, которое от деревни находилось километрах в десяти, названия у него не было. Юрий на это болото ходит каждую весну, а я шел впервые. Когда вышли на болото, оно сразу же мне напомнило Печорскую губу, на которой я бывал в детстве, своей бескрайностью, ровностью рельефа без единого деревца, и только вдалеке над, голубовато-белым покрывалом темнеют несколько плотно сцепившихся елочек, похожих на парус корабля.
Юрий выбрал место на краю болота. Расчистили от снега до мха большую площадку, убранный снег разметали так, чтобы он не возвышался и не отличался от лежащего. Установили двадцать профилей, головами в разные стороны. Из снега сделали укрытие, удобное для лежания и стрельбы. Ночевать пошли в глубь леса, сделали шалаш под елью, пол застелили толстым слоем веток. У нас было одеяло, и мы спали, не чувствуя холода.
Еще не занялась утренняя заря, мы были на болоте. Поверх одежды на нас были надеты белые халаты с капюшоном, на ногах валенки, приклады ружей обмотали бинтами. Подстелив еловые веточки, мы залегли, договорившись стрелять по команде, он по левым, я по правым гусям.
Пролежали мы так часов до десяти. Замерзли и собрались уходить в шалаш обогреться и перекусить. Слышим, летят, их го-го весной далеко слышно. Сделали облет, и вся стая, как на парашютах, стала опускаться к нашим профилям. Я взглянул на Юрия, он показывает: приготовиться. Гуси еще не приземлились, когда мы выстрелили. От неожиданного огня и грохота гуси часто замахали крыльями, загоготали и начали в беспорядке набирать высоту. В этот момент Юрий успел еще раз выстрелить, а я не успел. На расчистке среди профилей два гуся и подранок с перебитым крылом. Юрий выстрелом добил его.
Второй день мы напрасно прождали, не прилетели гуси на нашу поляну. Вечером на третий день вернулись в деревню. О нашей удачной охоте узнали все.
Перед сном я люблю посидеть на завалинке, посмотреть на вечернюю зорьку, послушать и посмотреть воробушек, мастерящих под крышей свои гнездышки, понаблюдать, как все живое готовится к отходу на короткий отдых, чтобы с утренней зарей снова запеть и зацвести.
На завалинку ко мне подсел Василий, заядлый охотник, о своих удачах рассказывающий только через год, и сразу вопросик: "Ну, как охота?" - "А что, охота, разве не слыхал?" - "Слышать-то слышал, да любопытно..." - "Ну раз тебе любопытно, а любопытно тебе, на какое болото мы ходили, то уж только тебе, Василий, по секрету скажу: на Фокино". Попрощался с ним и ушел в избу.
На озере Нога.
Мой приятель, Иван Павлович, после поездки на заречное озеро Ногу, при встрече со мной всякий раз начинал разговор об этом озере, о богатой рыбалке, о красоте его берегов и звал меня на озеро. Я всегда ему отвечал, что обязательно съезжу, половлю рыбу и полюбуюсь озерными красотами.
Прежде о названии озера. У многих старожилов я спрашивал, почему оно имеет такое название - Нога, но никто так и не ответил. Ответ пришел сам. Пролетая над озером в качестве пассажира самолета Ан-2, глядя в иллюминатор, я заметил, что южная и северная части озера похожи на ноги, раскинутые в разные стороны от середины озера - туловища. Озеро вытянулось с севера на юг примерно на два километра с небольшими островами посередине. Ширина озера в самой широкой части - метров пятьсот. Большая часть берегов - низкая, топкая, заросшая ивняком и ольшаником. Из северной части озера вытекает виска с одноименным названием и впадает в реку Путу. Но есть два участка берега с золотистым песком - это южная оконечность озера и юго-западный берег. Озеро находится на левом берегу реки Печоры, напротив деревни Сергеево Щелья, примерно в шести километрах от реки. На озеро Ногу можно попасть или пешком, или на лошади, в весеннее половодье - на лодке по Шарку и через Путу по виске. Дорога к нему начинается от Палевецких изб и вьется, выбирая места посуше, вдоль Шарка, по веретиям пожен, пересекая несколько раз шар и ручьи, и через ивовый дубняк выводит к южному песчаному берегу озера.
В первой половине сентября, в погожий день бабьего лета я, моя жена Анна Георгиевна и наша приятельница Александра Ильинична, жена Ивана Павловича, собрались на озеро. От Усть-Цильмы до Палевца плыли на лодке, а от реки до озера ехали на телеге-одноколке, впряженной в трудягу-мерина по кличке Сокол. К озеру подъехали, когда уже начало вечереть. Отдавшее тепло солнце красным, остывающим шаром, тихо катилось за отроги седого Тимана, золотя вершины сосен, дубняк, рябоватую поверхность озера. У берега нас ждала лодка с Иваном Павловичем. Вот я и на Ноге.
Я сел за весла, женщины разместились на бети, а Иван Павлович - на кормовом сидении. Ехали по озеру около часа. К тому времени совсем стемнело. Пристали к песчаному берегу, круто поднимавшемуся к домику, в котором жил с ранней весны и до поздней осени Петр Трифонович. Попили чаю и легли спать.
Проснулся я рано, была еще ночь, но я вышел из домика и уселся на скамейку лицом к озеру, стал ждать рассвета. Я люблю утренние часы, следить, как ночь переходит в день. За спиной поскрипывают сосны, перед глазами темная гладь озера, но вот наступил миг: небо как бы вздрогнуло от пробежавших по нему светлых лучей, которые тут же прорвали покрывало темной ночи. Стали видны контуры соснового леса, светлеть поверхность воды. А свет продолжал мощным потоком заливать окрестности, вытесняя остатки ночи. И вот ночи уже нет, кругом светло и четко видно все. Я во все глаза смотрю на противоположный берег озера, чтобы не пропустить мгновение восхода солнца. И вот оно. Солнца еще не видно, но первый луч пробежал по верхушкам деревьев и сразу же на горизонте показался краешек солнца, затем миг - и уже половина, еще миг - и оно все над горизонтом. Молодое, огнистое, щедро дарящее земле, воде, птицам и рыбам, всем зверям и букашкам, добрым и плохим людям одинаково свои живительные лучи, золотя стройно стоящие сосны, рассыпая серебряные зерна по глади озера. В этот момент физически ощущаешь, как наполняется силой и теплом твое тело. Воздух чист, свеж, и ты купаешься в золотистых лучах солнца, вдыхаешь аромат смолистых сосен, прелый запах листвы и грибов, озоновые брызги озера. А какая тишина в этот миг! И только в этот миг восходящего солнца! Потом вместе с подъемом солнца лес, озеро и вся округа заполняются ее обитателями.
Вскоре из дома вышел Петр Трифонович, от души потянулся, взглянул на солнце и сказал: "Будет хорошая погода. А сейчас, пока не налетели чайки, надо ехать смотреть сети". Разбудив всех обитателей избушки, спросил: "Кто поедет со мной смотреть сети?" Поехали Иван Павлович и Аня. Александра Ильинична и я остались на берегу. Она занялась хозяйством по дому и завтраком, я, натаскав воды и заготовив дрова, пошел изучать окрестности. Избушка построена на высокой, узкой песчаной косе, заросшей сосняком, которая тянется вдоль озера. За ней начинается сухая болотина, по которой вдоль косы протекает небольшой ручеек. В том месте, где стоит избушка, ширина косы метров семьдесят. Весенние воды до избы не поднимаются. Меня заинтересовала коса, похожая на конскую гриву. Во-первых, как она появилась и как сумела сохраниться? Кругом ее окружают вода до болотина. Побродив по косе, я пришел к убеждению, что коса эта - материковая, сохранившаяся как осколок далекого прошлого, когда по теперешнему озеру текла могучая река с высокими берегами с неисчислимой ратью стройных сосен. А раз так, рассуждал я, люди, жившие в далеком прошлом, не могли пройти мимо этого красивого и очень удобного места. Еще раз я прошелся по этой косе, зорко вглядываясь во все неровности, в растительность, могучие стволы сосен, спускался к озеру, рассматривал разрез пластов, спускался к ручью, походил по болоту, но так никаких признаков жилья далеких предков не нашел. Но веря в то, что они здесь жили, охотились в этих борах, ловили рыбу в могучей реке. Как-то, приехав в Сыктывкар, я спросил у знакомых ребят из Института истории, не обнаружена ли стоянка древних в районе озера Нога? Они мне сказали: да, там была стоянка.
Петр Трифонович много лет рыбачит на этом озере по договору с Усть-Цилемских сельпо, за сезон сдавая до трех тонн рыбы. Рыбные места озера знал хорошо и на них ставил сети. Сети были разной ячеи, но мельче 30 мм не было. Тридцаткой ловил сорог, самой ходовой сетью считал 45 и 50 мм.
На следующее утро смотреть сети поехал и я. Солнце медленно выкатывалось из стоящего стеной, высокого ивняка, лениво ползло вверх, казалось большим и расплывчатым. Над озером стоял легкий туман, ветра не было, свежо. Пока мы плыли к первой сети, поставленной в небольшом заливчике полузатопленного островка посреди озера, туман рассеялся. Над озером кружили чайки. Мы причалили к колу, за который был привязан веревкой конец сети. Самой сети не видно, она под водой. Подняв верхнюю тетиву, Петр Трифонович выругался: "Ну и нахалки, ну и воровки, уже успели выклевать рыбу". Так он ругал чаек.
Чайка питается рыбой, она превосходный рыбак. Низко летя над водой, зорко всматривается в верхний слой воды и, как только увидит у поверхности рыбу, бросается в воду и хватает ее крепкими когтями сильных ног. Любят они и разбойничать, но делают это не в одиночку, а группами. Чайки ночуют большими стаями, выбирая открытые места. С подъемом солнца по разным направлениям из мест ночевки вылетают как бы на разведку по две-три птицы. Низко летя над водной гладью, они проверяют рыбацкие сети. Как только увидят, что в сети есть рыба, криками извещают стаю. Стая летит на готовый завтрак. Садится чайка на верхнюю тетиву и лапками начинает перебирать сеть. Сорога, окунь, щука ее не интересуют, она ищет белую рыбу: пелядь, сига, чира, нельму, на худой конец крупного язя. Выклевывает самую лучшую и жирную часть рыбы у головы, оставляя рыбаку голову, хвост да брюшную часть с кишками. Вот и посудите сами: рыбак трудился, тратился на рыбацкие снасти, а улов взяли чайки-рэкетиры. Выклевали чайки несколько пелядей, да пару больших язей, но и нам досталось. Высмотрели около десятка крупных язей, нельму и две пеляди.
Подъехали к следующей сети, она стояла на мелководье на сорог и окуней. Самой сети не видно, только конец веревки, привязанный к колу. Мы подняли сеть, а она как живая, во все стороны извивается, кипит от рыбы, по-моему, не было пустой ячеи. Стали выбирать рыбу. Сорога легко вытаскивается из сети, Петр Трифонович делает это ловко руками и зубами, неплохо получается и у нас, а вот с окунями беда. Окунь топорщится, ощетиниваясь своими плавниками, широко раскрывая рот, пыжится, расширяя жабры, не хочет покидать воду и даваться в руки людям, пока достанешь его, все пальцы исколешь. Долго мы возились с этой сетью, только освободили ее от рыбы, а уже в другом конце опять трепещется рыба.
Богатый улов оказался и в остальных сетях. К избушке мы не поехали, а пристали к южному песчаному берегу, к дороге, идущей от озера. Рыбу сразу разобрали по сортам и уложили в большие целлофановые мешки получилось шесть мешков, каждый килограмм по сорок. Один мешок сорог дали мне для вяления.
Только мы управились с рыбой, к берегу подошел трактор "Беларусь" с тележкой, в ней трое человек - две молодые женщины и мужчина, да в кабине трактора два молодых мужика. Выгрузили они из тележки лодку деревянную с неводом прямо в воду. Все три мужика сели в лодку, женщин оставили на берегу, выбросив бережник, отчалили от берега и начали выкидывать невод, делая большой полукруг. Невод оказался немаленький, метров за сто. Выметав весь невод, подъехали к берегу и за веревку, привязанную к сети, стали медленно подтягивать невод к берегу. В это время один из мужчин все время бил по воде длинной палкой, пугая рыбу, не давая ей выйти из невода. И вот к берегу подтягивают мотню, полную кипящей рыбы. Затарив несколько мешков рыбой, погрузили невод и лодку в тележку, уехали. Петр Трифонович сказал нам, что это были косари из сенокосного звена. Собираются выезжать домой, вот и приехали на озеро за рыбой. Они каждый год сюда приезжают. Когда сенокосят, ловят рыбу только на уху в озерах. Озер здесь много, и они богаты рыбой, щук, карасей, окуней полно. Да, ничего не скажешь, богато озеро Нога рыбой.
Я поинтересовался у Петра Трифоновича, любят ли озеро утки, гуси. Он на мой вопрос ответил: "Когда мы ездили по озеру, разве ты не заметил стаи уток, перелетающих с места на место?" Я сказал, что заметил.
- Так вот, они не только любят, они здесь живут, озеро их родной дом. Гуси, любят вон ту сторону, которая подходит к болоту, там много для них корма - гусенца, хвоща. Они прилетают сюда только кормиться, а гнезда вьют, линяют на других озерах, где люди бывают редко, - и дальше продолжал: - За Ситковым ручьем бора еловые и сосновые, там водится дичь боровая, и звери любят их. Когда много шишек в лесу, есть белка, а лосям здесь простор - тишина, везде корм. Долетает до озера и полярная куропатка. В феврале прошлого года их как комарья было, целые тучи. Сядут на заросли ивняка - сплошной белый пух.
- Кроме вас, на озере живет ли кто еще, - спросил я его.
- Нет, никто не живет. Поговаривают в обществе рыбаков и охотников построить здесь базу и продавать путевки на рыбалку и охоту, да когда это будет. Для меня лучше, чтобы не было этого.
Здесь же, на берегу, сварили уху и стали собираться домой, в Усть-Цильму. Петр Трифонович сходил за Соколом, запряг его в телегу, погрузил в нее шесть мешков рыбы. Мы попрощались с хозяином и Иваном Павловичем и тронулись в дорогу. Лошадью управлял его сын Саша, лет тринадцати. Через час добрались до берега реки. Ветра не было, река спокойна. Погрузили в лодку три мешка рыбы, сели в нее Аня и Александра Ильинична, я завел мотор и - до свидания, чудесное озеро Нога.
Прошло года два, я встретил Петра Трифновича и спросил, как рыбалка. Он сказал, что на Ноге охотобщество построило рядом с избушкой просторный дом, виску расчистили, убрали валежник, деревья из русла, подготовили места для караулок и сетей. Сейчас на озеро Ногу можно ездить только по путевке общества, она платная, стоит пять рублей, участникам войны скидка 50%. "Приезжай весной, порыбачим, посидим на манихах". - "Спасибо, постараюсь приехать".
Бывает и не такое.
Работать в жаркий день на сенокосе, ой как тяжело! Пот катится ручьями, перемешиваясь с оседающей на тело травяной пылью, разъедает его. Хочется с головой уйти в воду озера, которое манит, зовет в свои прохладные объятия. Как только повариха прокричала на обед, мы побросали вилы, грабли, косы. На бегу, сбрасывая с себя мокрые от пота платья, рубашки устремились к сверкавшему от солнечных лучей озеру. С ходу, кто с вытянутыми вперед руками, кто, как солдатики в сказках, прижав ножки, закупорив нос и уши руками, ушли с головой в воду. Вдруг из воды, чуть не на метр, с оглушительным криком, сильнее визга свиного, когда его колют, выскочил наш красавец Кузьма, сердцеед и завистник. Вторым виртуозным прыжком он уже на берегу, не стесняясь, сдергивает с себя плавки и вытряхивает на землю небольшого карася. Что ему там, в плавках Кузьмы понравилось, бог его знает! Но смеху, предположений, заковыристых слов было достаточно. Да и прозвище карась, прикипело к Кузьме намертво.
Всякое бывает
Было это в последние деньки лета. После нудных дождей, второй день светит солнце, сушит кормилицу землю. Жарко даже в рубашке. В большом селе, что стоит на холмах широкой северной реки встретились школьные приятели, побратимы по афганской войне.
Первого звали Павел Викторович, Пашка, по прозвищу Попрыгунчик. Попрыгунчиком его прозвали из-за походки. Ходит как на пружинах, то сожмется, то выпрямится.
Второй Денис Романович, по прозвищу Петушок. Уж больно он до девок охочий. Так обворожит девку за какой-то час, та готова сию минуту идти с ним под венец. А через день уже с другой кудахтает. Бабы его бабником ругают, балалайкой, а сами лезут в его объятия.
Третьего величали Влас Гордеевич. Влас мужик серьезный, свое хозяйство в деревне держит, даже лошадь есть.
Влас и Павел приехали в село по делам, а Денис тут живет в селе.
Встретились, расцеловались и. как по команде сказали: Встречу надо обмыть. Решили отметить встречу за дружеским столом в кафе под вывеской "Золотая подкова". В единственном питейном заведении, расположенном в одноэтажном деревянном доме с тремя раскидистыми березами у входа.
Выпили, как принято на Руси еще с купеческих времен, выползли на улицу. Солнце еще высоко стоит, хотя к закату катится, прогревает разогретые водкой души. Ветерок, тянувший со стороны реки, ласково гладит их потные лица. Весело им стало. Песню затянули: "Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому". Как это ни кому, закричал Денис, я к любой девке войду, если захочу.
Пели в разнобой, выхватывая слова из других песен. Перебранивались и постоянно клялись в любви друг другу, а потом в пылу любовных излияний Влас Гордеевич крикнул: "У меня дома самогону полно, Лысан, так звали коня, под телегой стоит, поехали ко мне".
Проехали поле, что за околицей села, дорога пошла по лесу. Едут, поют, анекдоты не пристойные рассказывают, ржут до тошноты. Хохот стоит над лесом, уши режет. А Лысан глянет на хозяина горланившего громче других, пожалеет рехнувшего умом хозяина, встрехнет лысой головой и трусит к дому. Дорога полого пошла в гору. Лысан. напрягая мускулы, вытащил телегу с пьяными седаками на вершину высоты. Остановился по привычке, чтобы дать возможность хозяину полюбоваться великолепной панорамой и маленько отдохнуть самому. Власу не понравилась, Лысана остановка, вожжой хлестнул по спине, Лысан от обиды рванулся рысью, но вовремя опомнился, дорога - то под уклон пошла, кабы чего не случилось, стал упираться, а телега с мужиками тяжелая давит на ляжки ног. Спустил телегу с горы благополучно. В низине прелый запах листьев, смешиваясь с запахом грибов, сладко щекотал его ноздри. Он успокоился и снова посеменил рысцой. Вдруг ноздри коня уловили терпкий, вонючий запах зверя. Лысан напрягся и рванул что, было, мочи. На повороте колесо телеги попало в выбоину, платформа резко наклонилась и Денис полетел в кусты. Пока барахтался в кустах, телега скрылась за поворотом. Встал кое-как, а шагу сделать не может, ноги не держат, падает. Увидел метрах в трех березу толстую, разряженную как деревенская баба в белое и черное одеяние. Придерживаясь за кусты, стал пробираться к ней. Добрался, обхватил ее руками, лижет сладкую кору и орет слова любимой песни, "как жену чужую обнимал березку" Потом, не разжимая объятия, опустился к ее корням и захрапел. Видения пошли. Ярко высветилось давнишнее. Сидит он за столиком с незнакомым парнем. После выпитой стопочки котлеткой закусывает. За столик к ним две девицы, симпатичные такие порхнули. Переглянулся он с парнем и заказал триста грамм водочки в графинчике и закусочку. Налил себе, парню и девицам по маленькой стопочке. Выпили, потом еще по маленькой. Парень попросился в туалет, а туалет на улице. Ушел и следов не оставил. Пришлось Денису все сбережения вытрясти, чтобы рассчитаться за заказ. На храп вышел из леса медведь. Подошел к спящему Денису понюхать, что за падаль лежит, а от него таким перегаром ударило, аж шерсть дыбом встала у мишки и щекотка в нос залезла, чихать захотелось. Чихнул, еще раз чихнул, лес загудел от вороньего карканья, брызги попали на лицо Дениса. Денис вскочил на ноги, напугав до смерти мишку. Медведь бросился наутек, а Денис за ним с угрозой: Стой черт рыжий, пил, ел, а деньги платить не хочешь. Догоняет его и цап за шиворот. Медведь развернулся и сунул ему лапой в лицо. Денис полетел в кусты.
Приятели приехали домой, чуть живые сползли с телеги, а Дениса нет. Обошли вес двор, нет Дениса. Развернули Лысана и поехали искать. Нашли его возле березы навзничь лежащим, без признаков жизни. Тут и хмель покинул их. Очухались. Погрузили Дениса на телегу и отвезли в больницу. Месяц пролежал Денис в больнице пока не покинул его душу страх от общения с мишкой и память вернулась. С тех пор Денис Романович перестал кудахтать над девками.
.
Пират.
Пират, так звали мою собаку, начал рассказ, Иван Федулович, Подарил его мне офицер, из охраны зэков. Лагерей этих с зэками множество было в Микуне и вокруг ее. Лес зэки заготовляли для страны. Страна строилась, потребность в лесной продукции была огромна. Принес мне, Владимир Яковлевич, так звал офицера, маленьким щенком, сказал, что из логова волчицы щенок. Волчицу убили. Убитая волчица мало походила на волка, а больше на овчарку походила, пропавшую из охраны года два назад. Поэтому и взяли всех пятерых щенков.
Недели через полтары дал я ему кличку Пират, за прожорливость и всеядность. Пират рос, меня признал своим хозяином и ревниво оберегал. Не любил курящих и злых людей, рычал на пьяниц. И еще одна отличительная черта была в характере Пирата, никогда не залезал ни в машину, не садился в коляску мотоцикла. Поеду, бывало, к водозабору на речке Шижамка, семь километров до него, а Пират рядом бежит с машиной.
А сейчас об одном случае расскажу.
Моя жена, Аннушка, со своей подружкой Полиной, пошли за морошкой на ближнее болото. Я дома остался, машину решил проверить. Да и некогда было за морошкой идти, в два часа дня, смена моя, в рейс ехать. Машинистом паровоза я работал. Пират на цепи, возле будки своей дремлет. Вдруг вскочил. Подбежал ко мне, жалобно повизгивает и на меня так просяще смотрит. Говорю ему, не понимаю, что тебе надо? Он натягивает цеп и сердито рычит на меня. Я тогда понял , что он просит спустить его с цепи. Отпустил я Пирата. Он бросился в сторону болота.
А на болоте вот что произошло. Набрали подружки морошки, домой пошли. Увидели кочки усыпанные ягодой. побрели к ним. Вдруг Полина провалилась, по плечи в трясине оказалась. Моя половина к ней на помощь бросилась и сама в трясину попала. Ползком ползет к Полине, руку тянет к ней, рука не достает до руки Полина. Срывает платок с головы и конец платка бросает Полине. Полина уцепилась за платок. Жена пытается вытащить подругу, а сама медленно погружается в трясину. И тут появляется Пират. Зубами захватывает куртку хозяйки и лежа, отползая от трясины, вытаскивает обоих. Женщины щедро осыпали спасителя ласками. Выползли на поляну, развесили одежонку на кусты и все трое разлеглись голышом на поляне. А летнее солнышко, не жалея лучей, осыпает их жгучими лучами.
Погиб Пират во время грозы от удара молнии, На цепи он был. Плакали женщины, плакал и я. На могиле Пирата лежит камень плоский серого цвета и выцарапанные на нем мною буквы Пират..
Карась.
Попался мне карась килограмма на два, впервые такой попался. Открыл дверь в избу, кричу бабке: " Иди сюда, смотри. Какого карася я приволок". Бабка увидела широченного, толстого, большущего карася от удивления присела, ойкнула и крестом себя осенила, прошептав: "Чур, меня, чур, меня". А потом сказала: "Приготовь карася, я в сметане его зажарю". Снял я чешую у карася, убрал
внутренности, на тушке надрезал дольки и отдал бабке. Она посолила его и положила на большую сковороду, латку по- местному. Налила молока, сметаной залила и засунула сковороду с карасем в русскую печь, а сама стала хлопотать возле самовара. Вдруг раздался сильный хлопок, словно выстрел из ружья 12 калибра, что-то красное упало на стол, стоящий напротив печи.
Бабка так испугалась, что выпал из ее рук самовар. И только мощные удары карася хвостом о столешницу привели ее в чувство. Взглянула на стол, увидела карася, засмеялась, позвала меня взглянуть на чудо.
А до чего вкусный был карась. Соседка ела, обсасывая каждую косточку, и твердила: До чего вкусный, я такого еще не едала.
Пульку жалко
Давно это было, а все помню. Наш дом стоял на том месте, где сейчас поликлиника-профилакторий ЛПК. Покойный отец, Платон Игнатьевич, рыбак и охотник был. Собак хороших держал. Когда наша Чана ощенилась, выбрал щенка и, подавая мне, сказал: Добрая вырастет собачка, по мордочке видно, и шустрая: проворнее всех к материнской соске успевает.
На другой год летом, когда поспела черника, пошел я в лес, где улица Емвальская нынче и здание рембыттехники стоит. Ох, и черники было там на поляне! И собачка моя, Пулька со мной. Набрал сколько-то в туесок, надоело, стали играть с Пулькой. Весело нам. Бросил я еловую шишку, она за ней. И в этот момент из кустов выскочила волчица, схватила Пульку за шиворот - и в кусты. Я бросился за волком. Бежал до тех пор, пока хватило силы, но напрасно. Разревелся...
Лес густой, высокий, мне не знакомый, куда идти не знаю. Притих. Так поступать, когда заблудишься, приучил отец. Весь в слух превратился и услышал - вроде кто-то молоточком стучит. Стал прислушиваться - звук повторился. Пошел на него, вышел на ту же поляну, где остался мой туесок. На поляне стояла старая, с дуплом сосна, дятел усердно долбил кору, поедая жирными короедами.
Так закончил свой рассказ мой приятель, Дмитрий. Посмотрел на заречный лес, протер платочком повлажневшие глаза и промолвил. А Пульку жалко до сих пор, иногда ночами снится.
Кто там у сети?
Километрах в пяти от нашей деревни течет ручей с названием Еловый. Елок вдоль него давно уже нет, вырубили их мужики на хлевы да на амбары, а вырубки в сенокосы превратили. Правда трава на них растет не густо и не очень сочная. Овцы ее не едят, только коровы, когда запаришь да посолишь.
Любит в этот ручей по весне заходить рыба, особенно язи и щуки. Мы с приятелем ставили здесь три- четыре сетки. Небольшие сетки метров по двадцать пять с ячеей 50 мм. Больше не поставишь, берега сильно крутые. Однажды приехали рано утром проверить сети. Три высмотрели, язи хорошие попались на уху. Подъехали к последней, а сетка на берег вытянута, кучей брошена, рыбы нет, одна чешуя. Расстроились: кто назлил, кто рыбу забрал и сеть в кучу наворотил? Свой деревенский так не сделает, все знают, что мы там рыбачим. Из приезжих в деревне тоже никого нет. Разобрали сетку, где дыры - заделали, поставили на тоже место. На следующий день приехали пораньше. Сетки вытащены на берег, также собраны в кучи, без рыбы, одна чешуя сверкает.
Поехали к четвертой, она самая дальняя. Гребем веслами, по сторонам поглядываем. В кустарнике, где наша сеть стоит, кто- то есть. То наклонится, то руки разведет. Приткнулись к берегу и, крадучись, подбираемся к воришке. Вор хоть и занят был работой, учуял нас и выпрямился: батюшки, медведь! Рыкнул на нас от злости, вошел в воду, переплыл ручей и скрылся с глаз.
Пришлось снять нам сети и перебраться в другое место от беды подальше.
Ярость лося.
Решили мы с соседями съездить за малиной. Недалеко от нашей деревни в конце пятидесятых годов проводились мелиоративные работы. Корчевали лес, копали канавы. Выкорчеванные пни и мелкий кустарник собирали по обочинам предполагаемых полей в длинные высокие валки.
По какой-то причине работа была не закончена. Расчистки вновь стали зарастать .березняком, осинником, а валки заросли малинником. Малина на них росла крупная, чистая, без червяков. Когда созреет малина, кому не лень все сюда идут и едут.
Вот и мы поехали. День стоял теплый, с юга тянул слабый ветерок. Дождя давно не было, и машина легко шла по грунтовой дороге. Мы добрались до второго поля и поставили машину на склоне, полого спускающему к ручью, и пошли собирать малину. Набрав по пятилитровому ведерку, стали возвращаться в сторону машины в надежде по дороге набрать грибов. Не доходя до машины, мы услышали шум, похожий на накаты речной волны в .бурю. Когда подошли по ближе, увидели картину, нас изумившую."Москвич" наш лежит на боку, а по нему яростно, издавая глухие стоны, свирепо бьет передними ногами огромный лось. Миг нашего оцепления прошел, и мы бросились на него с палками, но лось не обращая на нас внимания, продолжал свое разрушительное депо
До машины и разъяренного животного оставалось не более десяти метров. И тут он подняв свою большую голову с красными, налитыми кровью глазами и падающими хлопьями пены изо рта, как бы с презрением посмотрел на нас, не спеша удалился в сторону ручья. Мы подошли к машине. Правые стекла выбиты, на корпусе и дверях глубокие вмятины. С большим трудом поставили " Москвич " на колеса. К нашему счастью двигатель и ходовая часть не пострадали. Завели машину и тронулись домой. Всю дорогу и вечером дома обсуждали случившееся, ища объяснения, что вызвало ярость лося? И решили, что лесному великану не понравился красный цвет нашей машины. К нему многие звери и животные неравнодушны, он вызывает у них ярость. А может быть " виноват" запах бензина?
Соседка наша, Дарья Васильевна, о чем-то глубоко задумавшись сказала: " Может быть мы машину поставили на его любимое место, дорогу ему перешли к чему-то заветному.
Егормыслитель.
Аким Лукич, возраста около тридцати лет, до недавнего времени жил в сельской местности, заведовал совхозной мастерской. Зарплату получал ежемесячно и не плохую, хватало на жизнь семье. Жил скромно. Родители, тетки, дяди рады были за него.
Благополучие его семьи, односельчан работающих в совхозе, рухнуло, можно сказать, в одночасье. Государство перестало давать дотацию совхозу и заявило: Сами зарабатывайте, производите то и столько, что покупают на рынке.
Все обрадовались такой свободе, наконец-то стали хозяевами. Не будут больше указывать сверху, сколько скота держать в хозяйстве и что где сеять. Недели две прошло в хмеле свободы, опомнились. Вначале опохмелье нашло на руководителей хозяйства, начали кричать: Караул, спасайте. Петиции стали писать начальникам: Как, мол, так бросили нас на произвол судьбы, не научив плавать в бурном море рынка. Нет денег на выдачу зарплаты, нет их и на бензин, не на что купить запчасти для ремонта трактора. Тонем, спасайте. В общем, чехарда началась в совхозе. Урезали зарплату рабочим. Выдавать зарплату стали дольками, как дистрофику, по тридцать, пятьдесят рублей. Люди работать стали плохо. Под снег ушли не скошенными луга. Кормов на зиму животным заготовили мало. Во избежание падежа, скот под нож пустили, даже молодых коровушек на мясо забили.
Крепко затрясло и сельпо, главного снабженца, жителей деревни. Как не рентабельные закрылись магазинчики по маленьким деревням. Ликвидировали продовольственные и промтоварные базы в райцентре. Жить стали, как говорят на селе, "с колеса", что привезли то и едим и носим.
Напился с горя Акимушка, так величает его тетка Рая, бросил работу и подался в торгаши. Купит что-то за руп, а продаст за трояк. Когда тетка назовет его спекулянтом, да еще добавит со злости .... живодер, он не обижался. Ответит не спекулянт я, а предприниматель малого бизнеса. Государство сейчас за нас, за средний нарождающийся класс.
За каких то два года нажился Акимушка, разбогател и укатил в город Эжву. Квартиру трехкомнатную купил, имеет два магазинчика, две автомашины, УАЗ фермер и большую крытую машину. На большой машине ездит за товаром в город Киров. Как-то мать его. Мария, сестра тетки Раи, спросила, что ты, Аким, мотаешься, ездишь в Киров и привозишь такой же товар, какой имеется на базах Сыктывкара? Он в ответ: "Близко не всегда дешевле. Я только на транспортных расходах выигрыш имею почти пятьдесят процентов. Да и товар в Кирове дешевле и ассортимент шире".
Тетка Рая уговорила сестру Марию свозить ее на Новый год в Эжву, посмотреть житье-бытье Акимушкино.
Вот и Эжва, не узнать, так расстроилась за десять лет, что я не была в ней, вспоминает тетка Рая.
Дверь квартиры Акимушки открыла внучка Марии, а мне племянница Елена. Расцеловала нас старух до румян. Поздравили мы ее с наступающим Новым годом, разделись, умылись и пошли обходить квартиру.
Большая комната в коврах да в шкафах с хрустальной посудой, под потолком на золотой цепочке висит клетка с попугаем. Отдельная комната у Елены и у них спальня с широченной кроватью. Над кроватью на стене картина с обнаженной женщиной, а сиски у нее, как у дойной коровы.
К вечеру пришли невестка Клавдия и Акимушка с полными сумками и свертками в руках.
Сели за стол, выпили за старый год, а вскоре и Новый год, приход свой известил боем часов над кремлем далекой матушки Москвы. Выпили за Новый год. Здоровья, счастья пожелали друг другу. Ложками да вилками заработали. Вдруг раздался глуховатый с хрипотцой голос: "ПОЖРАТЬ ПРИ ШЛИ". Я жевком поперхнулась. Кашлем исходить. Мария, глаза закатила, не жива, ни мертва сидит. А Акимушка смехом заливается. Подошел к клетке сквозь смех и выступившие слезы говорит: Ты что, Егор, так встречаешь моих родителей, не хорошо, не смей так говорить. А Егор опять завел "ПОЖРАТЬ ПРИШЛИ". Расхохотались мы с Марией, от хохота трясти нас стало. Поуспокоились малость, выпили по рюмочке. Акимушка и рассказал, что попугая Егора купил на рынке. Прежний хозяин обучил его выговаривать много разных слов. Он может сказать дождь, опять пьяна, деньги все и вот эти дурацкие слова. А что еще скажет, знает только он.
Сидим, разговариваем, едим, запивая соками, вдруг опять хрипловатый голос Егора: Ишь разъелись, денег мало, все дорого.
Смешно было и горько, Егор то правду сказал.
Гуси в неволе.
К полудню над бором зависли темные тучи, и все вокруг стало каким-то другим, угрюмым. Замер лес, притихли птицы. Только осины не перестают дрожать оранжевой листвой. Вскоре хлынул дождь. Я встал под крону мохнатой ели, с плотных веток которой уже лились потоки воды. Побежали по земле змейками ручейки, сердито урча, пенясь у препятствий. Дождь кончился, но темные тучи плотно завесили небо, из которого временами, как из сита, сыпался мелкий, холодный дождь.
Натянув на голову капюшон, я ползу тропинкой вдоль ручья, выкладывая последние силы, надеясь засветло добраться до домика лесника. И на тебе, тропинку преградила избушка. Внезапная встреча с избушкой ошеломила меня, я кричу спасен, спасен! Прыгаю, хохочу как филин. Все как в доброй сказке. Но это была не сказка, а настоящая избушка с дверями и окнами и с трубой над односкатной крышей. При виде этого чуда невольно вырываются слова: Избушка, избушка повернись ко мне передом укрой и обогрей меня.
Убрав, сторож - палку, я вошел в избушку. Там было все, что надо путнику: печь, сухие дрова, на полке спички, ведро, чайник. В ведре была вода, а в чайнике еще теплый кипяток. Все говорило о том, что хозяин избушки скоро вернется.
Когда я отправлялся в лес в сторону речки Бревенницы, по берегам которой на несколько километров тянулись сосновые бора, лесник говорил мне, там охотится Яков Демьянович, бывший мастер леса. Сейчас он там, у него своя избушка.
До войны я бывал на этих борах, как сезонный колхозник, заготовлял пиловочник для Нарьян -Марского лесопильного завода. И мне казалось, что я все тропки, дороги, ручьи помню. Но не так все вышло. За годы лес изменился, а я, по сути, заблудился. И безгранично рад был встрече с избушкой.
Затопил печь, снял с себя мокрую одежду и развесил над печкой. Вскоре пришел хозяин, Яков Демьянович. Поздоровался и сказал, что рад гостю. Спросил, кто я и с чем пожаловал. Я назвался племянником лесника, Якова Алексеевича, сказал, что до войны его я знал. Меня он не помнил, но дядю хорошо знал.
Он зажег лампу, заварил чай, поставил на стол мясо дичи. Я достал из вещмешка все, что осталось из продуктов. И мы как земляки и старые знакомые стали чаевничать и вести неторопливый разговор. Яков старше меня на пять лет. Был на войне, ранение имеет. После войны и до выхода на пенсию работал в лесу, мастером по заготовке леса. Сейчас на пенсии. Две пенсии получает: за труд и за раны, полученные на войне. Лес его дом. Любит он эти места, много годов прожито в лесных поселках Бугаевского лесоучастка по Индусу, в Нагорных бараках по речке Бревенница, как до войны, так и после войны. Жил и на участках по реке Низевой. Лес моя стихия, чувствую в нем себя бодрым. Болезни покидают меня, в первые сутки пребывания в лесу, серьезно говорит Яков.
Довоенные вырубки заросли сосняком вместе с дорогами. Сейчас в лесу тихо. Стало много дичи, промыслового пушного зверя. Бобры на речки пришли. Медведи часто встречаются.
Охотится Яков только осенью, до глубокого снега, а потом выезжает в деревню.
Посетовал он на загрязнение реки Печоры, шаров и курьей нефтью. С болью в сердце он рассказал о случае, свидетелем и участником которого был.
Лет пять назад, осенью, потянуло меня на речку Низевую. На моторке добрался до речки Устьянки, впадает она в Низевую справа. Бараки лесопункта были выше по реке километра полтора. Не поехал я туда, смотреть развалины былого, а остановился на устье ручья. Место красивое и тоже памятное. В двадцатые годы здесь был лагерь для "врагов народа", потом его ликвидировали, остались только бугры от землянок. По этому ручью я ходил на охоту и рыбачил. Места знакомые. Выше по ручью болота с озерами, а на них веснами гнездятся гуси и лебеди. На борах много дичи, ягод, на болотах клюквы. Места глухие. Редко кто из охотников бывает в них.
Далеко я забрался в самую вершину ручья. Утки уже улетели, гусиный молодняк поднялся на крыло и сбивался в большие стаи. Гусиные стаи, как бы прощаясь с родиной на долгую зиму, перелетали с одного болота на другое, на реку.
Среди болот было большое озеро, куда, когда я работал, частенько ходил удить окуней в зимнюю пору. Вот и захотелось его посмотреть. Стал спускаться к озеру, почувствовал запах, подобно масла топливного. Подошел к воде увидел маслянистые пятна, по берегу темно - бурые выжженные участки растительности.
От берега, ударяя крыльями по воде, бежали два гуся. пытаясь взлететь, но какая- то злая сила мешала им подняться в небо, ощутить силу своих крыльев, с небесной выси обозреть родные места и вместе со своей стаей, разрезая воздух треугольным клином, пройтись над редкими деревнями с дымящимися трубами и прокричать: До свидания, до встречи весной.
Низкие, мшистые берега озера были в нефтяных заплесках. Образовалась вязкая корка.
Меня озадачило, почему гуси не могут взлететь, и решил я докопаться до сути.
Вначале пришла простая мысль, связанная с охотничьим азартом, убить из ружья. Я стал обходить озеро, пустив вперед собаку, но гуси разгадали мой замысел и плывут вдоль мшистой кромки озера, не подпуская на выстрел. Вот тогда-то и пригодился мой рыбацкий опыт. Сходил к лодке, принес ставную сеть, надувную лодку. Срубил два длинных ивовых кола с рогульками на концах и навесил сетку над водой озера под углом к берегу. А сам пошел вдоль озера с надеждой, что я их убью, или загоню в сеть. Так и случилось, они влетели в сеть. Я не стал по ним стрелять, поймал, связал ноги. Ветошью убрал нефть с густо промазанных крыльев и тушек и засунул гусей в вещмешок, завязал его, оставив маленькое отверстие для воздуха.
Вытирая руки, я думал о наступающих изменениях в наших краях, о людях добывающих нефть, о своих земляках, не вычеркивая из общей массы людей себя. Думал, почему мы такие. Добываем нефть, чтобы лучше, удобнее жить нам стало, и губим матушку природу. Губим лес, озера, реки, болота, а там живут птицы, рыба, ягоды растут. Почему?
Привез гусей домой. Поместил в хлеву, настелив сенную подстилку. Первые дни они не ели. Даже не подходили к корыту и воду не пили. Стал бояться, умрут с голоду, от тоски по воле. Но корыто мыл, и каждый день засыпал свежий корм и воду менял, ласково разговаривал с ними. А они в это время прятались в темном углу, зло, фыркая на меня. И однажды, приоткрыв дверь, я увидел, пьют мои гуси воду. Постепенно они привыкли ко мне, встречали меня радостным гоготанием, терлись у ног, брали корм из рук. Я их отмыл, запах нефти исчез.
Зима подходила к концу. Серое, низкое небо с каждым днем становилось выше и голубее. Чаще и дольше по высокому небу загуляло солнышко. Пришел к гусям разговариваю, они мне го-го отвечают. Взял одного на руки, глажу, заглядывая в его глаза, и слышу шепот: "А ты их на улицу вынеси, покажи божий свет, а то, поди, они и забыли каков он". Выпустил гусей на двор. Ходят по белому снегу, головы вверх тянут, телами трясут, делают взмахи крыльями. Вдруг разбежались и взмыли в небо. Подошедшие дети посмотреть на гусей, как и я, задрав головы, смотрели на полет гусей. Я подумал, а кто-то сказал: Они не вернуться. Гуси, облетев деревню, послав приветствие го-го с высоты, плавно опустились к моим ногам. Как я был рад. Это была самая большая для меня награда, они доверяли мне. С этого случая я еще больше зажелел их.
Пришло время весны. Она заговорила о себе горячими солнечными лучами, капелью с крыш, проталинами и звонкими ручьями.
Беспокойно повели себя гуси, хуже стали есть, чаще курлыкать, задравши головы в небесную высь.
Баским днем, купающим в поднебесье солнцем, выпустил своих любимцев на двор погулять. Прокурлыкали, походили по двору, потерлись о ноги мои и стрелой унеслись в небо. Набрав нужную высоту, дважды облетели деревню, остановились на мгновение над моим и своим домом, прокричали три раза го-го и ушли в голубизну неба.
С тех пор я перестал стрелять по гусям, боясь как бы не убить своего питомца.
Чудак- рыбак.
Как только морозы закрепили лед на реке, и стало возможно ходить по нему, деревенские мужики пошли ставит продольники. Поставил продольники и Миша, по прозвищу Шнурок. На другой день пошел их проверить. Посмотрел один продольник, ни кто не попал. Пустым оказался второй и третий продольник. Сделал проруб у четвертого продольника. Стал поднимать грузило, под грузила он использовал шестерни или диски от старых двигателей, рука почувствовала кто - то попал. Осторожно стал подтягивать поводок с крючками. Из проруби показались длинные усы и выпученные глаза на большом лбу. От избытка радости Шнурок даже воскликнул: Здорово, батюшка налим! Потянулся рукой к чумке за крюком, а крюка нет. В пот его бросило. Что делать, как вытащить налима из проруби? Решил привязать налима к пешне, и сбегать за крюком домой. Где бежит, где ходко идет. Берег уже близко, а на горе дом его и жена Марфа с ведрами воды в гору поднимается. Торося, стал проходить, а в них и крюк увидел. Опять радость осветила потное его лицо. Жене крикнул, воду кипяти в большой кастрюле, уху из налима варить. Далеко, жена не услышала. Прибежал к проруби, а пешни нет, нет и грузила. Налиму надоело смотреть в пустое небо, морозить свой толстый ус и ждать растеряху рыбака, утянул пешню и грузило в воду.
Волк в луче фар.
Работа водителем лесовозной машины не из легких. Не относится к разряду романтических профессий. Лес, вывозим из далека, за сотню, а то и больше километров. Едем вначале по дорогам с твердым покрытием, а потом километров двадцать - тридцать по лесным дорогам, а затем по временной дороге в делянку. Эти дороги по делянке усами называются. А они усы идут по косогорам глиняным, через пеньки да колодины. Иной раз, так намотаешься на этих усах, свет белый становится не мил. Клянешь пеньки, колодины, лес, усы и дорогу. Ругаешь свою долю шоферскую. Клятву даешь, что завтра же уволишься с работы. Выбрался из леса на дорогу, вытер платком испарины на лице, вздохнул глубоко и покатил. Ровное журчание мотора, плавное покачивание, просторы полей и лугов, обвораживающие берега извилистых речушек, через которые перекинуты мосты, снимают напряжение, благодать наполняет душу. Отдохнешь ночь в семье, забылись все неприятности прошедших суток. И снова встаешь в четыре утра, чтобы в пять часов выехать в рейс за тридцатью кубиками леса для Сыктывкарского ЛПК. Леонид Васильевич улыбнулся чему-то, прищурил чуть-чуть глаза, не убирая веселости с лица, рассказал мне одну историю.
Осенью в конце октября, задумался чуть, припоминая, когда точно было, вслух сказал, а может и в середине октября, ездил я за поселок Мандыч, лес пиловочный привести. Загрузился сосновыми бревнами. Довольный поехал, что рано домой приеду, с сыном пообщаюсь, рисунки его посмотрю. Перед самым выездом на основную дорогу забуксовал. Чем больше нажимал на педаль, тем глубже погружались в глину левые колеса заднего моста. Побежал в делянку за трактором. Часа полтора прошло, пока вытащил машину из ловушки. А день уже кончался, сумрачно стало, а вскоре и ночь нашла. Включил фары. У КАМАЗА мощный луч, далеко прорезает темноту ночи. Вижу кто-то впереди машины по световой дорожке бежит. Прибавил газ и стал нагонять. Близко стал от бегущего зверя. Сначала подумал собака, хотел остановить машину. Но увидел морду с оскаленными зубами, понял, что волк. Волк делает длинные прыжки. Когда ногами прикасается к дороге, как пружина сжимается в комок, отталкивается задними ногами, расстилается и летит птицей. Но куда ему тягаться с машиной. Я в раж вошел, еще газу прибавил, до волка метров пять осталось. Волк почувствовал свой конец, бросился в последнюю схватку. Резко развернулся и прыгнул на кабину машины, лязгнув зубами по радиатору. Я нажал на тормоза. Машина юзом прошла несколько метров, остановилась. Вышел из кабины, под машиной лежал мертвый волк. Попытался вытащить его, не смог. Завел машину и аккуратно проехал вперед. Большой, матерый волк лежал у моих ног. Попробовал поднять, тяжелым оказался, не под силу мне. Решил оставить на дороге. Отъехал метров тридцать остановился, жалко стало трофей. Попятил машину к волку. Вытащил из ящика лебедку, подтянул тушу волка к опорным стоякам, прочно привязал. В гараже снял с волка шкуру. Знакомый дед выделал ее. Сейчас она лежит на полу в комнате вместо ковра, греет мои ноги.
Вороны с чайками и совами сражались.
С высокого берега реки Вычегды тоскливо смотрят на реку, на лесные заречные дали оконцы трех дряхлых от времени и не ухоженности домов, некогда шумной и веселой деревни, с мягким, ласкающим слух названием Вежденка. Никто там сейчас не живет. Но как говорит Библия и жизнь - свято место, пусто не бывает. Так оно и случилось. Люди переехали в скучные серые коробки, а их место заполнили птицы и звери.
Лес, что за домами понравился воронам, он стал им ночным домом. Днем вороны орудуют на свалке, иногда в пригородном лесу, куда частенько коммерсанты сваливают испорченное мясо, рыбу.
На свалке летом шумно. Полакомиться, порыться бегут сюда собаки, идут не очень богатые, и не очень сытые люди, сюда же летят, забыв о гордости, воспетые в стихах чайки. С сороками, собаками, людьми вороны уживаются, а вот с чайками, сложнее.
Наглостью, нахальством чайки превзошли всех пернатых. Свалку объявили своей вотчиной и пытались выжить с территории свалки ворон. Вороны не хотели устраивать бойню, пытались усовестить чаек. Напоминали им о речных просторах, о глади озер, что за рекой Вычегдой, о чистом воздухе и вкусе рыбы, ничто не помогло. На все вороньи доводы чайки отвечали: В красавице Вычегде рыбы нет. Иногда за целый день выловишь одну полуживую сорогу и та в мазуте нефтебазы, или пахнет ЛПК и нечистотами города. Есть такую рыбу невозможно, да и запах вышибает слезу. Вонь стойче французских духов. Нет, мы не хотим зазря тратить время на реке и оставаться голодными, мы будем питаться на свалке.
Сражение за свалку между чайками и воронами началось в июне и продолжалось, с кратковременными перерывами, до августа. Одолеть ворон чайкам не удалось, верх остался за воронами. Так и сосуществовали вороны и чайки на свалке до заморозков, поделив день. До обеда на свалке кормились вороны, после обеда чайки.
Насытившись, вороны разлетались небольшими группами по окрестным деревням, полям. Любят они подслушивать бабьи разговоры, а попадет что блестяшее ловко, не хуже карманников профессионалов, стянут из дома хозяек. Но как только над полями пробежат первые тени сумрака, вороны группируются и летят на ночь в лес возле Веждино. Хорошо там и тепло и сухо, хвоей пахнет.
Жизнь ворон протекала спокойно, по установившему распорядку. Вороны были довольны жизнью. Но осенью в их жизнь, как они думают, вмешалась нечистая сила. По ночам стали пропадать молодые вороны. Страх напал на ворон. Всюду мерещились страшные кикиморы, кошмары снится, стали. Не спят, ночь проводят в полузабытье. Устали вороны от такой жизни, хоть в петлю полезай.
На опушке леса выставили сторожей из опытных ворон. На сушину, что стояла на склоне к ручью, на ночное дежурство взлетел старый ворон. Слушал, посматривал по сторонам. Тихо, только изредка темноту ночи прорезала падающая звезда. Не заметил, как задремал. Разбудил его крик молодой вороны, которая спала ниже его, в ветвях березы. Кричала она "кар-черт, кар-черт" так сильно. Качались верхушки елей. Стая разом проснулась, закаркала, зашумела. Когда спросили ворона, что он вдел? Он ответил черта, в обличье кошки, с большими светящими глазами и белым пятном на груди. Старая ворона, по прозвищу Викариха, начальница стаи, выслушав ворона, сказала, это сова.
Через неделю на спящих ворон снова напали совы и унесли шесть ворон. Тут уж вороны не вытерпели и потребовали от Викарихи созвать сбор всех ворон живущих в окрестностях Эжвы. На вселенском соборе, после долгих дебатов решили проучить, как следует сов, отбить охоту нападать на спящих. Спор вышел только по вопросу в какое время напасть на сов. Большинство высказалось за нападение ночью. Викариха отвергла ночное нападение, сказав, мы ночью ничего не видим, а совы видят и слышат лучше нас. Нападать будем днем и на всех сов сразу. Днем они спят и ничегошеньки не видят. Разбила ворон на штурмовые группы, старшими групп назначила опытных и храбрых воронов. Отобрала группу поиска из молодых более сообразительных ворон и задачу им поставила: Отыскать места спячки сов. Искать места спячек в темных местах леса, в заброшенных строениях. Умная у нас начальница, говорят меж собой вороны, только уж очень старая, даже самостоятельно летать не может. Разведет крылья, под крылья молодые вороны свои тела подставят, так и возят ее. Да ума ей не занимать, говорит старая ворона. Помню, как она плутовку лису проучила.
Случай этот произошел на свалке, года два назад. Лиса у зайца отобрала большой кусок сыра и шмыг в кусты, чтобы в тиши насладится лакомством. Викариха видела и решила наказать лису не только за разбой, но и за то, что через нее нас, ворон, полными дурами считают. Подозвала трех проворных воронят и приказала. Двум поочередно хватать лису за кончик хвоста, как только бросится она на вас, третьи хватает сыр. Лишилась лиса сыра, перехитрила ее наша старушка.
Неделя прошла в поисках мест спячки сов. Узнала Викариха сколько сов и где прячутся они днем. Вызвала старших групп и объявила: Нападаем завтра в полдень. Для маскировки и притупления бдительности сов, утром как обычно летим на свалку, перекусим и возвращаемся в лес и группы сразу обрушиваются на спящих сов.
В день намеченного сражения, я, прихватив ружье, пошел со своей собачкой Елочкой, в лесок за Веждин, и случайно оказался свидетелем боя, ворон с совами.
Над домиком, который ближе к лесу, вороны, как захмелевшие мужики, выделывают разные выкрутасы, кричат, свистят. Остановились мы с Елочкой, ждем, что дальше будет. Видим, из дома вылетело что-то. Морда на соседскую кошку похожа, глаза большие, выпуклые. Испугался я, крест положил. Оберег свой произнес "Чур, меня, чур, меня". Наконец сообразил, что кошки не летают, а сова пролетела. Сова толи с испугу, толи от слепоты, ударилась головой в осину. Упала, трясет головой, в себя придти хочет. Вороны, как оводы кучей набросились на нее. Какая ворона клюет, какая топчет, рвет когтями. Все кричат, хлопают крыльями Сова пришла в себя, поняла оставаться опасно, заклюют. Встала на ноги, разбежалась, размахнув огромные крылья. Вороны отскочили. Взлетела, но куда лететь, потеряла орентировку, и опять ударилась в дерево. Снова насело воронье. Еще раз сова делала попытку вырваться и из когтей опьяневших от крови ворон, но это был уже конец, заклевали ее вороны. Растерзали большое тело, ветер подхватил серые перья и разметал по деревне Веждин.
Жизнь ворон вошла в привычный для них ритм, ночь в лесу, днем на свалке.
Кукушка.
По профессии я тракторист. Большую часть жизни живу в Эжве. На Сыктывкарском ЛПК проработал почти тридцать пять лет и все на тракторе. Под песню дизельного мотора состарился, и малость оглох. Так, Константин Семенович Овдин, дед Кости, начал свой рассказ.
Просишь байку рассказать? Что не рассказать, расскажу. Работал я тогда в молодежной - механизированной бригаде. Бригада рубила лес, убирала пни, рыла осушительные канавы. Готовила площадку под главный корпус N 1. Лес еловый, стеной стоит. Местами сквозь него протоптаны людьми извилистые тропинки в сторону Слободского сплавного рейда. Грунт под лесом глинистый. Раз пройдешь трактором, второй раз ведешь трактор с опаской. Один раз веду трактор по тележной коле, вижу небольшое понижение дороги. Прибавил газ в надежде проскочить на скорости, не получилось. Чем дольше гусеницы крутятся, тем глубже трактор погружается в грунт. Понял я поздно, когда трактор сел днищем на грунт. Побежал за помощью к Юрию Осиповичу, тоже трактористу, рядом с моим участком работал. Прицепил я тросом свой трактор к его трактору. Он тянет и я своим трактором помогаю, а подачи моему трактору нет. Остановили трактора. Выстелили бревнами выезд из ямы, Бревно проволокой прикрутили к тракам гусениц моего трактора, трос удлинили, чтобы Юрия трактор в землю не зарылся. Вызволили мой трактор из ямы.
Умялись так, даже потеряли интерес к солнышку, руки дрожали и спина стойко держалась вопросительным знаком. Это я, как бы, присказку сказал.
На ночь трактор оставлял на месте работы. Солнце над лесом поднимется, я завожу трактор и работаю до обеда. Отдохну часок и снова вытаскиваю пни да коряги до захода солнца. А в тот день, суббота по календарю начиналась, нарушил я распорядок. На солнце взглянул и залюбовался, Большое, похожее на блин, снятый со сковороды, солнце, медленно выползает из- за леса. Ласковыми лучами скользит по макушкам, кронам деревьев, окрашивая в разные цвета. Ощупывает землю. Земля вздохнула от ночной спячки. Все ожило. Букашки разные заползали, птички защеботали. Вдруг кукушка закуковала, близко от меня. Послушал я ее кукование, вздохнул всей грудью и в слух сказал: "Нет у тебя своего гнезда, и, я такой же. 25 год пошел, а гнезда своего нет, все по общежитиям мотаюсь. Завел трактор и занялся привычным делом.
смотрит в сторону кукушки и меня увидела. Бежать от меня наловчилась. Я крикнул, наугад первое пришедшее мне имя, Катя, постой! Она остановилась и пристально посмотрела на меня, улыбнулась и нежно произнесла: "Я вас не боюсь, вы добрый". Так я встретил свою суженную. У нас с Катюшей три сына, опора наша на старость лет и две дочери. Правда, сейчас они все взрослые и семьи имеют.
А Костя, внук мой, мне как- то ближе и все меня просит, были рассказывать как мы Эжву и ЛПК строили.
На другой день только взял в руки веревку, я ее стартером зову, чтобы завести мотор, слышу "КУ-КУ" и опять рядом. Кукушек я не видал, любопытство верх взяло, увидеть ее захотелось. Пошел я на звук, а она уже в другом месте КУ-КУ подает. Я туда. Лес поредел, а кукушка опять отлетела. Вышел на поляну. На поляне девушка чернику собирает, а метрах в тридцати на дереве кукушка закуковала. Девушка выпрямилась,
Гнездо тетерки.
Вначале всю, взятую на нужды производства ЛПК воду из реки Вычегды, а это миллионы тонн воды, после производственного цикла из аэрозольных отстойников пустили в речку Кылог-ю. Вскоре поняли, что не очищенными стоками речку погубим, а вместе с ней погибнет сосновый бор, и все живое, прилегающее к речке. Стали строить 15 километровый отводной канал с перепадами стока. Я работал тогда бульдозеристом на строительстве канала.
Наказала мне моя ненаглядная Катюша, привести черники на пирог, дочь Веру и зятя угостить. Дала в руки корзину, поцеловав меня в губы, водя указательным пальцем возле моего носа, еще раз строго сказала: Принести чернику к субботе.
Иду я по высокому берегу реки Кылог-ю, насвистываю, как курский соловей мелодию любимой песни "Черный ворон". Кстати, я ведь курчанин и свистеть по- соловьиному, мастак. Мастак не мастак, может чуть перебрал, но умею. Вдруг передо мной, на уровне головы, возникла большая темно серого цвета птица. До того близко , аж концами крыла по носу мне ударяет. Я хотел было ее схватить за крыло, она упала на землю, забилась в немощи. Подбегаю к ней, она хромая на ногу, прижав правое крыло к телу от меня уползает. Я падаю на нее. она отлетает метра на три от меня и опять притворяется хромой, беспомощной. Не стал я ее преследовать. Вернулся к тому месту, откуда она взлетела. Нагнул голову до самой земли, осмотрю, ветку с коренья уберу, сделаю куриный шажок и снова осматриваю и ощупываю землю. Нашел гнездышко под небольшой елочкой, пять яиц в нем. Яйца серенькие с мелкими точкам, по величине с куриное яйцо. Не стал я трогать гнездо и брать в руки яйца. Покойный дед мне еще в детстве вдолбил, трогать руками гнездо птицы нельзя, птица бросит гнездо.
Сейчас прохожу по берегу реки не вижу ни птичьих гнезд, не слышу косачинного фырканья, и след звериный на снегу редкость. Люди наши, в том числе и я, вирусом дикости заражены. Чтобы белый грибок найти, весь мох сорвут с лика земли. Звери, птицы поумнели, подальше в леса ушли и улетели. А вот речка Кылог-ю оживает, нет-нет рыбка всплеснет. И на канале уточки плавают. Некоторые охотники говорят, что видели уток в крещенские морозы. Охотник он и есть охотник, на побасенках и держится.