Чаусова Елена, Рашевская Наталия : другие произведения.

Обними меня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.88*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Obnimi.jpg Перед вами новая история о пылких навях, о Чести и любви и о легендарной Эпохе Становления, когда преступить земной и небесный закон решались слишком многие, а восстановить справедливость отваживался далеко не каждый. Двум искренним и юным героям предстоит справиться с коварным злодеем, остановить жестокую войну и, конечно, обрести любовь. На этом пути их ждет немало преград и переживаний, а также увлекательных приключений среди густых джунглей Хинда. А читателей ждет романтическая история в духе старого индийского кино. Действие романа разворачивается в мире "Двух берегов Хамры", но сюжетно они не связаны.
    Роман участвует в конкурсе. На Самиздате выложен допустимый правилами ознакомительный фрагмент размером 13 400 слов.

Пурана первая

<
   В давние времена, когда нави едва приняли Кодексы и даже называвшие себя культурными очень мало отличались от диких, ведь соблюдение законов не вошло в их плоть, не стало воздухом, которым они дышат, случилась война между джанападами Калинга и Ваджи. Было немало битв, огненные заклятья выжигали поля и джунгли, утекло много крови, но воины обеих сторон были отважны, и ни одна из сторон не могла взять верх на другой. Одной из армий Калинга предводительствовал наследный ювараджа Кесари, а одной из армий Ваджи - наследная юварани Чарулата.
   Так случилось, что в честном столкновении между их армиями, юварани Чарулату взяли в плен. Думая, что она простая сенапати, ее преподнесли юварадже Кесари как наложницу и он познал ее, как мужчина познает женщину, раньше, чем услышал ее имя.
  
   Ваджийцы давали серьезный отпор, и среди всех выделялась синяя навка, которая сражалась не на жизнь, а на смерть. Только Кесари не нужна была гибель этого легкого отряда врагов, ему были нужны сведения. А навка буквально выплясывала танец смерти: от нее летели мощнейшие заклятья, так что Кесари, ощущающий себя единственным сравнимым с ней по силам магом, едва прикрывал своих.
   Разобрать что-то в бешеной горячке боя было трудно, и Кесари далеко не сразу заметил знаки отличия, украшавшие оружие синей ваджийки - но, едва заметив, рявкнул громко, как мог, чтобы его услышали все:
   - Живой синюю брать! Она мне нужна! К людям остальных, берите ее живьем!
   На размышления о том, что делает сенапати Ваджи с этим малым отрядом посреди джунглей, времени сейчас не было. Главное - она тут была, и это было огромной удачей для Кесари. Когда все его нави, повинуясь приказу, кинулись на синюю кшатри, опутывая ее заклинаниями, ее сопротивления хватило ненадолго. Они дали уйти почти всем остальным ваджийцам, но Кесари не слишком сожалел: у него была сенапати, которая наверняка могла порассказать больше их всех вместе взятых.
   И все же она была восхитительно хороша. Пожалуй, даже сильнее Кесари: одна на несколько десятков - и продолжала сопротивляться! Он невольно засмотрелся на нее, уже связанную, оплетенную сковывающим магию заклятьем, но гордо и прямо держащую спину и голову, будто это она их взяла в плен, а не наоборот.
   - Хороша, как же хороша... - пробормотал Кесари себе под нос, не думая о том, что его могут услышать, и велел отступать к их лагерю.
  
   Кесари вздохнул, готовясь к нелегкому разговору с пленной военачальницей, которая вряд ли будет готова выдавать ему все свои тайны так уж сразу, и решительно вошел в шатер. Где обнаружил пленницу у себя на ложе, скованную и совершенно обнаженную. Только кисти рук и ступни ног были некрасиво замотаны в тряпки. Но взгляд невольно скользнул по восхитительной синей коже, лаская обычно скрытые под одеждой прекрасные части тела.
   Ошарашенный, он остановился, потер рог и недоуменно спросил самого себя:
   - Это еще что? И какого человека?..
   - Не что, а кто! Я, между прочим, навь, - сварливо ответила девушка.
   - Но почему?.. - он замолк, догадавшись, почему именно пленница оказалась в его шатре в подобном виде. Скривив губы, ювараджа махнул рукой, высказавшись: - Ретивые недоумки! - и вышел из шатра.
   Вернулся он нескоро, с ворохом женской одежды в руках. Глядя в сторону, сказал:
   - Простите их, это все от чрезмерного желания угодить мне, вот только мыслей они не читают. Я собрался поговорить, а не... вот это все.
   Девушка недоверчиво хмыкнула. Он продолжил:
   - Если дадите мне слово Чести не сбегать, я вас сейчас же освобожу и отдам одежду.
   - Очень благородно шантажировать меня сейчас, - ядовито ответила она.
   Кесари снова вздохнул.
   - У меня есть вариант, что я буду делать в другом случае. Но, может, дадите слово?
   - Нет! - девица отчетливо скрипнула зубами, и Кесари понял, что удерживать ее в плену будет непросто.
   - Простите, но я не хочу, чтобы вы сбежали, поэтому придется сделать так.
   Он кинул в нее парализующее заклятье и после этого снял оковы. Кожа пленницы оказалась наощупь такой же шелковистой, как и представлялась. Кесари стащил тряпки, которыми были замотаны ее ступни, и сказал:
   - Очень надеюсь, что когда я сниму заклинание, вы меня не поцарапаете, хотя бы в качестве ответного жеста доброй воли за то, что я с вас это снял.
   Потом Кесари принялся ее одевать. Хотелось задержать руку, скользнуть ею туда, куда вовсе не нужно, когда натягиваешь сальвар на ноги, но Кесари закусил губу и сосредоточено делал вид, что нагая пленница вовсе не будит в нем потаенных желаний. Никаких, даже когда он добрался выше и пришлось приподнимать ее нижнюю половину, чтобы надеть сальвар до пояса. С камизой было и того сложнее: он усадил ее, придерживая одной рукой и, кажется, заметил в ее глазах слезы, а что уж точно заметил, так ее потрясающе красивую грудь, которая так и просилась в руки.
   Захваченная в плен в бою, девушка пахла гарью и собой. Никаких духов и притираний, просто честный пот, но запах ему показался лучше храмовых благовоний. Хотелось закрыть глаза и наслаждаться ее ароматом, но этого он не сделал тоже, продолжая заниматься только необходимым для приведения ее в порядок. Кесари не представлял, что провозится с этим так долго, но с безвольным телом в самом деле оказалось очень сложно. Однако в конце концов он все же управился, усадил пленницу среди подушек, как ему представлялось, достаточно удобно и, вернув оковы на ее руки и ноги, снял заклятье. Усевшись на дальний край ложа, на приличествующем для ведения светских разговоров расстоянии, он сказал:
   - Ну вот, теперь и познакомиться можно, пожалуй. Я - Кесари, наследный ювараджа джанапада Калинга и сенапати этих отпрысков человека и диких навей, которые с вами обошлись столь неподобающим образом. С кем имею честь разговаривать?
   - Ювараджа, ну надо же, - она склонила голову на бок, с интересом его рассматривая. При этом девушка невольно выпустила когти, но бросаться с ними не стала, будто согласилась с его недавней просьбой. Помолчав пару мгновений, она скривила губы и сообщила: - Можете называть меня Чарулатой.
   - Что, не похож на ювараджу? - усмехнулся он, вздернув бровь. - Мне часто говорят, что не похож. Договорились, Чарулата-джи, буду звать вас Чарулата-джи. Собственно, я с вами намеревался поговорить о том, что у нас тут творится, как военачальник с военачальником. Но теперь, полагаю, эти разговоры придется несколько отложить.
   Пленница хмыкнула:
   - Не знаю, отчего вам так говорят. Вполне похожи, на мой взгляд, - она брякнула оковами, когда потянулась потереть веко. - Но как же тогда мы будем с вами беседовать, Кесари-джи? Если не как два сенапати?
   После чего сложила руки на груди в защищающемся жесте.
   - Хм... как мужчина с перепуганной девицей, попавшей в крайне неприятные обстоятельства? - выдвинул предположение Кесари, задумчиво потерев рог. - Полагаю, впрочем, что моя персона на роль защитника и утешителя вас вовсе не устроит, но никого иного предложить, увы, не могу.
   - Право, не могу для себя уяснить, с чего вы взяли, будто я испугалась? - задиристо спросила Чарулата.
   Он заинтересованно наклонил голову, разглядывая ее. Храбрая и гордая - что и неудивительно, коль уж ее войсками руководить поставили, однако так она в эту минуту казалась ему еще привлекательнее, даже и одетой. Не то чтобы он не видел раньше гордых красавиц, в Калинге их хватало, но было в ней что-то такое - Кесари даже не мог точно сказать, что. "Не о том думаешь, - мысленно одернул он себя. - А будешь так на нее таращиться, только сильнее напугаешь", - и, пожав плечами, ответил:
   - Я бы на вашем месте точно испугался, Чарулата-джи. Среди этого стада боевых головорезов, которые, слава Атману, вас только раздели и связали, но человек его знает, на что еще способны. Беззащитной девице - ну или даже не девице, откуда мне знать - довольно трудно не перепугаться до смерти, даже если она боевой маг и сенапати. И ничего удивительного в этом нет, и постыдного тоже.
   Тут навка неожиданно оскорбилась и тоном, полным возмущения, сказала:
   - Разумеется девице, еще не хватало на меня поклеп об ином возводить! Хотя, конечно, вы все еще вольны предпринять что-либо по этому поводу, - и снова выпустила когти.
   - Может, вы замужем третий год, я понятия не имею, - ворчливо ответил Кесари, невольно обрадовавшись тому, что его пленница не замужем вовсе. Будто это давало ему какой-то шанс, когда Чарулата даже разговаривала с ним без особой охоты. - И в том-то и дело, что я волен сделать что угодно, а вы вольны обо мне что угодно думать. И пугаться, поскольку мы незнакомы, а я возглавляю вражескую армию и взял вас в плен. Но я не стану делать ничего против вашей девичьей Чести, как, впрочем, и против навьей. И никому здесь вас тронуть не дам.
   Тут он протяжно вздохнул, подумав, что был бы вовсе даже не против "предпринять что-нибудь по этому поводу", как выразилась Чарулата - разумеется, с ее согласия. Вот только согласие это он вряд ли когда-нибудь получит, так что непонятно, зачем вообще эти человечьи мысли лезут ему в голову. Вероятно, дело в том, что он ни разу не начинал знакомств с девицами, когда они совершенно и полностью обнажены, и это произвело на него слишком сильное впечатление.
   - Неужели я выгляжу такой немолодой навью, чтоб замужем третий год? - неприятно поразилась Чарулата, - Впрочем, неважно. Извините, я действительно несколько... хм... растерялась. Благодарю за ваши благородные намерения. Они делают вам честь.
   Тут она закусила губу и принялась разглядывать покрывало, о чем-то задумавшись и невольно хмурясь.
   - Вы выглядите прекрасно, - не удержался от ответа на ее вопрос Кесари. - Как навья, к которой очередь из женихов выстроилась сразу после имянаречения... Впрочем, и вправду неважно. Куда важнее, что, судя по вашему мрачному виду, вы в благородство моих намерений не слишком-то верите. А я собирался вас успокоить...
   Весело хмыкнув по поводу его комплимента и никак его не прокомментировав, Чарулата ответила:
   - Какая, к людям, разница, во что я верю? Положение мое сейчас не так чтобы совсем уж радостное, могу и без того побыть мрачной. Скольких моих навей вы взяли в плен? Я не успела сосчитать, меня быстро отделили от своих.
   Кесари весело усмехнулся и повел бровью. С ней ни на мгновение нельзя было бдительности терять, пожалуй - а то, чего доброго, она могла сбежать прямо в кандалах. Судя по ее решительности и по тому, как быстро она соображала. Едва перестав опасаться, что он над ней надругается прямо сейчас, принялась выяснять, сколько из их отряда успело спастись и каковы потери, подумать только!
   - Вообще-то это я вас допрашивать должен, а не вы меня, - с усмешкой ответил он. - Все ж таки это вы у меня в плену, Чарулата-джи. Но уж так и быть, коли я взялся вас успокаивать, обрадую: захватили мы, помимо вас, всего одну шестерку магов, а из сотни солдат, которая при вас была - восемнадцать навей. Убитых и раненых ваших не считали, уж простите, у нас свои собственные для подсчетов есть.
   - А сколько ваших... - тут девушка осеклась, - Да, простите, действительно это же я у вас в плену.
   Впрочем, особо смущенной Чарулата не выглядела, вместо того рассматривая своего пленителя миндалевидными глазами глубокого темно-синего цвета с искренним любопытством, плещущимся в этой синеве.
   "Экое сокровище я ненароком себе заполучил", - подумал Кесари, с не меньшим любопытством изучая ее в ответ. Оторвать взгляд от этих прекрасных глаз было непросто, однако все остальное было ничуть не менее привлекательным. И он снова думал не о том и ненавьи отвлекался, хотя только что собирался этого не делать. "Хлопотное к тому же очень, как любое ценное сокровище", - раздраженно закончил он свою мысль и вздохнул.
   - Вы у меня в плену, - согласился Кесари, кивнув. - И я шел сюда как раз для того, чтобы у вас узнать, что вы делали с таким впечатляющим отрядом в той части джунглей, где мы с вами столь удачно столкнулись. Что мы сами там делали - можете даже не начинать спрашивать, Чарулата-джи, все равно я вам не скажу.
   Делали они там, между тем, вещь вполне понятную: пытались разведать, можно ли занять удобнейшую позицию на близлежащих холмах, дающую изрядное преимущество, и не обретаются ли там с той же целью вражеские войска. Они, собственно, и обретались - Кесари был почти уверен в своем предположении, однако спросить все равно стоило, к тому же это было хорошее начало разговора о вещах куда более интересных и менее очевидных.
   Чарулата вздохнула и закусила губу, вероятно, обдумывая, что стоит говорить, а о чем следует умолчать.
   - Простая разведка, в общем, и мы вовсе не ожидали на вас наткнуться, - с досадой ответила она, - Что очевидно, учитывая, как легко вы нас...
   - Это даже как-то обидно, Чарулата-джи, - сказал Кесари тоном совсем не обиженным, скорее даже веселым. - Мы, в конце концов, тоже не рассчитывали на вас наткнуться, а вы так недооцениваете мои полководческие способности. А не многовато ли навей для простой разведки?
   - Я их очень высоко оцениваю, Кесари-джи, вот поэтому и отряд такой большой на ваш вкус был, - уверила она и наивно захлопала глазами.
   "Совсем не умеет врать", - сделал вывод Кесари.
   - То есть, вы нас встретить вовсе не ожидали, но тщательно к нежданной встрече подготовились? - уже с откровенной веселостью поинтересовался он. - Подумать только! Тогда ваши полководческие способности стоит назвать поистине выдающимися.
   При всей внешней беззаботности, он в эту минуту очень напряженно размышлял, что именно она пытается скрывать. Перемещения войск? Важную задачу, которую они выполняли? В конце концов, в сопровождении сенапати лично легкого, пусть и крупного, отряда должен быть смысл, он и сам не просто так по джунглям бегать отправился.
   Она смешалась, но ответила:
   - Не ожидали, но на всякий случай попытались быть предусмотрительными, - потом посмотрела на стол, где лежали фрукты и стояли кувшины с напитками и попросила: - А можно мне воды?
   - Ох, простите великодушно, я отвратительно негостеприимен, - на сей раз с полной серьезностью сказал он и тут же вскочил на ноги, чтобы наполнить для нее кружку. - Вы, наверное, еще и проголодались, Чарулата-джи? Вряд ли мои бараны додумались вас покормить...
   Подав ей кружку, он уселся рядом, чтобы потом ее забрать. В конце концов, она его, кажется, уже вовсе не пугалась, и ни к чему было так далеко сидеть, словно они на военном совете разговаривают, а не в его шатре.
   Чарулата жадно допила воду, прежде чем ответить:
   - Не кормили, конечно, но я пока что не голодна. Чуть позже, может, - тут взгляд у нее сделался задумчивым и печальным, но она встряхнула головой и отдала кружку со словами: - Благодарю вас, мне доставался очень любезный враг, это приятно.
   - С ценными пленниками следует обращаться хорошо, - пробурчал Кесари, поставив кружку обратно. О том, что он беспокоился, не голодна ли она, просто по-навьи, знать ей было совершенно ни к чему: чего доброго, удумает, что он чересчур мягкосердечен и сбежать от него будет легко. - Я велел найти вам служанку, и обращайтесь ко мне с любыми просьбами, буде таковые появятся.
   Кесари снова уселся рядом и задумчиво поглядел на ее оковы. По правде говоря, они ему совершенно не нравились, но заменять их на магические путы опытному боевому магу он тоже опасался. Как же сложно бывает с хорошенькими пленницами, которые тебе откровенно нравятся и при этом сенапати вражеской армии! По этому поводу он печально вдохнул и еще более печально посмотрел на Чарулату. Та же спросила с заметным беспокойством:
   - А как насчет не очень ценных? Надеюсь, их тоже накормят и напоят, пусть и не с такими удобствами, как меня? Поверьте, в вас лично я не сомневаюсь, но, кажется, ваших подчиненных нужно специально контролировать.
   - Они будут в полном порядке, не беспокойтесь, я отдал распоряжения. И потом еще проверю, чтобы вы не волновались, Чарулата-джи, - заверил Кесари, снова с предельной серьезностью, после чего, усмехнувшись, добавил уже более весело: - Но в шатре у себя я две дюжины навей размещать не стану, вы уж извините, это исключительно для вас.
   - Ну что вы, я совсем не хотела вас стеснять тут. С удовольствием присоединюсь к своим двум дюжинам, - Чарулата ответила довольно задорно, но судя по тому, как она побледнела, он ее снова напугал.
   Кесари внимательно уставился на нее, задумчиво нахмурившись.
   - Вас пугает то, что я выгоню вас из своей кровати в общий шатер для пленных, или напротив - то, что я собираюсь оставить вас спать в своей кровати? - уточнил он.
   - А что изменится от моего ответа? - она побледнела еще больше.
   - Я выясню, по какому поводу мне нужно вас успокаивать, - всплеснул руками Кесари. - И могу ли я спать на собственном ложе с другого краю от вас или мне лучше все-таки перелечь на пол. Мне весьма дорога дарованная моим происхождением возможность спать в удобной постели даже на марше, но ради вас я ей пожертвую, только не пугайтесь так, ради Всеотца, - он снова вскинул руки и очень печально вздохнул.
   - Я бы лучше к своим, - жалобно ответила она, - и не доставлю вам никаких неудобств. Право, Кесари-джи, так будет всем лучше!
   - Не будет, - буркнул он и встал, чтобы налить воды уже себе: из-за всех этих неожиданных и драматических осложнений в отношениях с пленными у него в горле пересохло. И голова болела вместе с рогами. От последнего, впрочем, вода не слишком помогала. - Я вас на полчаса без присмотра оставил, Чарулата-джи, а вас успели раздеть и на человечьей кровати, из-за которой мы сейчас спорим, разложить, как ценный трофей... И за это виновные выволочку уже получили, но кто их знает, что им еще в голову взбредет.
   Он осушил кружку в несколько больших глотков, поставил ее на стол и резко развернулся к Чарулате.
   - Пока вы тут, я уверен в том, что у вас все благополучно и вы в безопасности. И вы имеете полное право не доверять мне, Чарулата-джи, но я, так получилось, доверяю себе куда больше, чем своим подчиненным, потому намерен оставить вас здесь, не обессудьте.
   Она сидела на кровати, подтянув ноги к телу и обнимая их руками, и смотрела на него, закусив губу. Глаза Чарулаты сделались преогромными и влажно сверкали драгоценными сапфирами.
   - Благодарю, Кесари-джи. Я... мне остается ввериться вашей заботе.
   Она опустила голову и лишь завитые к вискам рога не дали чернильно-синим косам упасть на лицо.
   "Если бы я собирался что-нибудь непристойное с вами сотворить, Чарулата-джи, давно бы уже сотворил", - мрачно подумал Кесари, нахмурившись. Он бы ее с преогромным удовольствием поцеловал прямо сейчас, потому что перепуганная она тоже была очень красивая, ничуть не меньше, чем когда храбрилась и дерзила ему в лицо. Хотя сейчас ее, конечно, следовало бы не целовать, а обнимать, расстроенных девиц всегда следует обнимать - это Кесари точно знал. Но она бы ему и того не позволила, и стало бы только хуже, попытайся он...
   - Что мне сделать, чтобы вы так не пугались, Чарулата-джи? - насколько мог мягко спросил Кесари. - Если хотите, я вовсе под открытым небом спать уйду, буду вас у входа сторожить. А вы потом дома всем похвастаетесь, что вас сам ювараджа лично охранял.
   - Я не пугаю... - начала возражать она, потом виновато посмотрела на него и поправилась: - Пугаюсь, конечно. Понятия не имею, что с этим делать, в жизни со мной такого не случалось. Погодите немного, Кесари-джи, я попробую взять себя в руки. Простите.
   И прошептала, видимо, думая, что он не услышит:
   - Я веду себя недостойно.
   Кесари, услышавший ее прекрасно, поскольку шатер на одного навя, пускай и ювараджу, был не таким уж большим, вздохнул и устало потер глаза ладонью.
   - Обыкновенно вы себя ведете, Чарулата-джи, - пробурчал он и снова посмотрел на нее. - Как весьма достойная девица хорошего кшатрийского воспитания, которую схватили и засунули беззащитной и без одежды в шатер к какому-то незнакомому типу. И нету ничего удивительного в том, что вам страшно, с оковами на руках и ногах. А я бы вас хотел на самом деле успокоить, а не чтобы вы тут крепились, невзирая ни на что... Только понятия не имею, как. Не собираюсь я с вами делать ничего, даже подходить к вам и кровати этой явьей не собираюсь, пока вы мне сами не позволите.
   Она помолчала и вдруг спросила:
   - Зачем я вам, в самом деле? Будете менять на своих пленных? Или искать моих родных, чтобы выкупили?
   "Чтоб в конец очереди из женихов пристроиться, когда вы от меня шарахаться перестанете", - язвительно подумал Кесари, хотя на самом деле эта идея вовсе не казалась ему такой уж дикой. Если бы не человечьи обстоятельства, в которых они оба очутились... Он протяжно вздохнул, после чего ответил предельно честно:
   - Сперва я надеялся из вас какие-нибудь ценные сведения вытянуть, поскольку вы ими, безусловно, обладаете. Но теперь думаю, что вряд ли получится: добровольно вы ничего не скажете, а запугивать вас или хоть как-то давить, когда вы и так до смерти перепуганы, я не стану. И другим не позволю. За это, пожалуй, моим не в меру ретивым баранам стоит отдельную выволочку учинить... - Он вздохнул снова. - По правде говоря, Чарулата-джи, я бы с превеликим удовольствием вас прямо сейчас на все четыре стороны отпустил и еще коня выдал, но не могу по военным соображениям: вам известно, где находится наш лагерь, и отпускать вас слишком опасно. Кроме того, вас и в самом деле можно выгодно обменять на наших пленных, и плохой бы я был сенапати, если бы этой возможностью не воспользовался. Невзирая на то, что вы мне нравитесь очень, а держать вас в кандалах, пускай и в моем личном шатре, не нравится вовсе.
   Она вздохнула и потерла переносицу.
   - Вы великодушны и благородны, как и следует ожидать от достойного сына венценосного родителя. Обмен, я думаю, вполне успешно состоится, но сомневаюсь, что быстро, - тут Чарулата вздохнула еще более тяжко. - И было бы весьма недостойно с моей стороны лишать вас ложа на длительное время, заставляя спать на полу. Позвольте не уступить вам в великодушии.
   Девушка подняла на него печальные глаза, но при этом стало видно, как она порозовела. Румянец очень ей шел. Впрочем, ей все шло, по мнению Кесари.
   - На полу спать я сам решил, - немедленно возразил он, однако неспеша подошел и осторожно уселся на край кровати, невольно послужившей поводом для столь трудного разговора. - И если вам до сих пор страшно, намереваюсь воплотить свое решение в жизнь. Лелея надежду, что вы не будете продолжать столь же сильно меня бояться все длительное время до обмена. Не я послужил причиной ваших страхов, но меньше всего мне бы хотелось их подогревать...
   Он положил руки на колени, сцепив их в замок, и задумчиво уставился в пол. Человек его знает, что сейчас творилось у него в голове, но он, похоже, и вправду всерьез надеялся, что у него будет время наладить с ней отношения, покуда не состоится обмен. Непонятно, зачем - она полководец вражеской армии, войну заканчивать никто пока и близко не собирается, да и после нее неизвестно, что будет. Кроме того, он для нее все равно враг, как бы благородно себя ни вел. И с чего ему вообще взбрело так проникнуться этой девицей прямо со второй встречи? Или даже с первой - вряд ли битву среди джунглей можно всерьез считать знакомством...
   - Если бы я позволяла себе бояться всего, что пугает, плохой из меня был бы сенапати, - возразила она. - Впрочем, я, кажется, уже и меньше пугаюсь.
   - Хорошо, если так, - оторвав взгляд от пола и повернув к ней голову, ответил Кесари. - Но, по меньшей мере, сегодня я все равно на полу посплю. В подтверждение чистоты своих намерений.
   Чарулата поджала губы и кивнула, а затем с легким удивлением сказала:
   - А теперь я бы, пожалуй, поела.
- Это легко, Чарулата-джи, - он совершенно искренне обрадовался ее желанию и, улыбнувшись, стремительно поднялся. - Подождите немного, я распоряжусь.
   С этими словами он выбежал из шатра, будто на их лагерь внезапно напали, либо же будто накормить ее - мечта всей его жизни, которая наконец-то могла воплотиться. Это было очень похоже на что-то нормальное - то, что Чарулата просила у него есть, а не смотрела на него в таком ужасе, словно он сию минуту собирался на нее напасть. И даже такая мелочь сейчас радовала Кесари неимоверно.
   Вернулся он тоже быстро, и весело сказал прямо от входа, разведя руками:
   - Вы уж извините, пышного пиршества не будет, я не ожидал, что придется принимать гостей. Но кормят меня обычно хорошо.
   - Верю, ювараджа Кесари! - она улыбнулась так, будто его титул был очень смешной шуткой. - И вы поверьте, что обычно я не чересчур прихотлива в еде, хотя и... девица хорошего кшатрийского воспитания.
   - Должен же я показать себя с лучшей стороны, - ответил он, смущенно почесав рог и, подойдя, снова уселся рядом с ней на край кровати, - даже если это сторона повара...
   Она сказала тоном, похожим на вполне искренний:
   - Вы уже показали, безусловно. Так что искусство вашего повара я буду оценивать отдельно от вас, но, поверьте, урона вам это не нанесет.
   - Благодарю вас, Чарулата-джи, - также как можно искреннее постарался ответить Кесари, но невольно скорчил печальную мину.
   В самом деле, что он ей показал? Что не собирается ее лишать девичьей Чести у себя в шатре? Вот уж невеликое достижение для достойного навя! А тем более - для того, кто всерьез хотел бы понравиться. Впрочем, в таком случае ее внимание следовало привлекать чем-то помимо еды, но он пока что понятия не имел, чем. От таких размышлений ему делалось весьма тоскливо, особенно в сочетании с ее оковами, на которые он не мог постоянно не обращать внимания. - Все же надеюсь, что повар вас не разочарует, потому что другого у меня нет.
   Внимательно на него посмотрев, Чарулата с легкой иронией ответила:
   - Давайте лучше поговорим о погоде, мы хотя бы оба о ней одинаково осведомлены, а про вашего повара я пока могу лишь теоретизировать. Знаете, отличная сейчас погода для армии: дожди редко, обозы в грязи не утопают, хорошо!
   Он невольно улыбнулся, потерев пальцами лоб. И немедленно подумал, что Чарулата еще и совершенно очаровательная собеседница, когда не пугается. Не говоря уж о том, что она, кажется, взялась его успокаивать, едва перестав бояться сама...
   - Да, мы очень вовремя начали войну, вы не находите? - ответил он ей в тон, - В сезон дождей это было бы куда более неприятное и тягостное дело.
   - Боюсь, если все пойдет так же, до сезона дождей сия кампания не завершится, и мы еще хлебнем этого сомнительного удовольствия сполна, - Она криво усмехнулась. - И не то чтобы эта перспектива казалась мне безрадостной только из-за дождей.
   Тут Кесари слегка замялся, соображая, как бы ей ответить, не выдав никаких военных планов, после чего обтекаемо сказал:
   - Я питаю надежду, что в ходе кампании все же наступит перелом. Поскольку затяжная война - хуже затяжных дождей. Да и торчать в джунглях мне давно опротивело и невыносимо хочется оказаться дома - хотя это, в сущности, мелочи, но они тоже тяготят.
   - Хм, - она задумалась, а потом широко улыбнулась: - Вы же понимаете, что ваши надежды на наше поражение не то, что меня обрадует? И вы не находите, что погода - это удивительно острая тема? Просто поразительно! Не зря ее нави постоянно обсуждают!
   - Похоже, у нас с вами любая тема грозит превратиться в острую, Чарулата-джи. Сон, еда, погода... - вздохнул он, однако не смог не улыбнуться ей в ответ, от всей души.
   Их разговор едва ли сгодился бы на роль пристойной светской болтовни, однако он его весьма забавляло. И Чарулата забавляла тоже - она и вправду умела быть совершенно очаровательной собеседницей. Судя по всему, имеющей солидный опыт придворных разговоров - впрочем, оно и неудивительно, при ее высоком военном звании.
   - Прямо и не знаю, о чем бы с вами светски поболтать, пока еду не принесли, - хмыкнул Кесари. - Даже не спросишь, как вам моя скромная обитель, потому что это военный лагерь. С другой стороны, мы и не во дворце, чтобы совсем уж приличные разговоры вести...
   Она пожала плечами:
   - Хороший шатер, мой примерно такой же. Можем попробовать обсудить поэзию или лошадей, но вы правы, приличные беседы тут как-то неуместны.
   Во спасение обоих, в этот момент принесли еду, которую они принялись как вкушать, так и обсуждать, и это не вызывало неловкости. Кесари поймал себя на том, что старательно запоминает, что именно из еды Чарулата любит, но даже не удивился себе. Под конец трапезы он твердо решил не удивляться вообще ничему, что касается его пленницы, потому что толку удивляться, если все равно ничего поделать нельзя - однако этот в высшей степени разумный план тут же был нарушен возникшим у входа в шатер субедаром, у которого имелось срочное сообщение для сенапати.
   Во-первых, Кесари немедленно удивился тому, что больше не может вести никаких разговоров по делу у себя в шатре, как он привык - до сей минуты он об этом как-то не задумывался, чересчур беспокоясь о Чарулате. И сон на полу, пожалуй, был вещью значительно менее неудобной. Во-вторых, он удивился тому, что попросту опасается оставлять ее в одиночестве, хотя и понимал, что его шатер - место достаточно безопасное, и пока она находится здесь, все должно быть в порядке. Однако мысль о том, что ему сейчас, после донесения, придется уйти и оставить ее на долгое время, отчего-то была неприятной и беспокойной.
   - Я ненадолго, - зачем-то пообещал ей Кесари и, наскоро вытерев руки салфеткой, стремительно выскочил из шатра, в нарушение всех светских и военных правил увлекая субедара за собой под локоть.
  

Пурана вторая

   Несчастная же Чарулата от стыда, невыносимого для девицы ее положения, решила молчать и не называть своего титула, ибо сочла, что лишена достоинства и не место ей теперь среди кшатриев.
  
   Кесари вышел, и Чарулате сделалось страшнее. Будто он правда защищал ее одним своим присутствием от толпы навей, которые с сальными шуточками срывали с нее одежду. Точнее - будто они могли сейчас появиться тут снова и повторить это, рассказывая друг другу, как обрадуется их господин и повелитель сей племенной кобылке, и щипая ее везде, будто она впрямь этой самой лошадью на рынке и была. Она схватила лежащую поблизости подушку и прижала ее к животу, как щит, пытаясь не бояться, не скручиваться от ужаса, который вновь леденил ее изнутри.
   Так вышло, что она никогда не рассматривала возможность попасть в плен. Она понимала, что на войне ее могут убить или покалечить, и это была естественная судьба боевого мага, не желанная, но и не вызывающая хоть сколько-то удивления. Кшатрии поставлены над вайшьями и шудрами, и даже перед брахманами в случае войны, чтобы защищать их от злой судьбы, и разве щит вправе роптать, что на него несется меч? Тем более что в мирное время они окружены заслуженным почетом именно как хорошие исполнители этой роли, и ни почему иначе, так что было бы постыдно избегать своего Долга. Но достоинство воина в том, чтобы не бояться смерти, однако как не бояться остаться без магии, оружия и даже без одежды, на цепи, будто ты дикое животное? Ей не удалось, и теперь этот страх снова выполз наружу, охватил тело холодом, отчего Чарулата искренне ждала того, с кем она сражалась все это время, чтобы он ее успокоил своим присутствием.
   Она принялась думать о Кесари, потому что думать о нем было не так страшно. Ее все еще забавляло, что он оказался наследным ювараджи, как она была наследной юварани. Так много общего, только вот они были по разные стороны в этой войне, как отражение и навь находятся разную сторону зеркала. Противоположного в них, правда, тоже хватало: он мужчина, а она женщина, он красный, а она синяя, у него рога прямые, а у нее - завитые к вискам. Так что, может, кто-то и удивился бы ее мыслям об отражении. Впрочем, она не собиралась сообщать Кесари, что равна ему по положению, так как это на самом деле могло бы обернуться слишком большой победой для него. Кесари был вражеским сенапати, и что бы помешало ему объявить о своем трофее и вынудить отца сдать позиции? Нет уж, пусть ее выменивают, как одну из предводительниц армий, но не как старшую дочь раджи. Он, конечно, благороден, но удачно распорядиться своей победой - не противоречит Чести.
   Тут она невольно вздохнула о том, что его благородство связывает ей руки почище проклятых оков. Конечно, оно спасло ее сегодня, но оно же и не даст ей воспользоваться любой удобной возможностью, но лишь теми, при которых ее Честь не окажется ниже его Чести. Впрочем, Чарулата могла надеяться, что Арджуна и Малати договорятся меж собой, что им делать, и поведут воинов на выручку, ведь ее армия находилась совсем поблизости от лагеря Кесари. В том, чтобы уйти с ними, не будет ничего бесчестного. Если, конечно, они справятся, так как в том, что Кесари действительно был хорошим сенапати, у нее никаких сомнений не возникало.
   Тут, немного поуспокоившись, она поднялась с кровати, чтобы проверить длину цепи. Одевая ее, Кесари освободил цепь, которая до этого была обмотана вокруг ножек кровати для того, чтобы она и шевельнуться лишнее не могла. Так что теперь Чарулата была прикована лишь к одному из шести опорных столбов шатра, а не к ложу. Цепь, однако, действительно была коротка, и девушка могла отойти от него едва на три шага.
   Когда Чарулата нагнулась, стараясь понять, где заканчивается круг досягаемого для ее когтей, в шатер скользнула обещанная ей служанка, и Чарулата смогла удовлетворить низменную, но столь беспокоящую ее потребность при помощи ночной вазы. Кроме того, служанка помогла ей умыться, но полное купание она тут обеспечить не могла, и на это не приходилось особо надеяться, не в кровати же ювараджи устраивать лохань с водой.
  
   Вопреки обещанию, быстро разобраться с неожиданными срочными делами Кесари не удалось, и его не было довольно долго. Наконец вернувшись и войдя внутрь, он остановился у входа, сжимая в руке полог, закрывающий проем, и внимательно глядя на Чарулату. Будто забыл, что она тут, в шатре, и теперь заново удивился. Постояв так несколько мгновений, он вздохнул и все же подошел к ней.
   - Я тут принес кое-что, для твоих... ваших оков, Чарулата-джи... - сбившись с принятого им же самим вежливого обращения, он совершенно смутился и кинул на кровать рядом с ней небольшой холщовый мешок, перевязанный веревкой, а потом уселся сам и принялся его развязывать. - Не то чтобы хорошо, кандалы никогда не хорошо, но надеюсь, так будет лучше. Хоть руки и ноги не сотрете...
   В мешке оказались кожаные наручи и поножи - простые, из тех, что носили рядовые в войске, поскольку даже младшие офицеры могли себе позволить доспех получше. Однако для того, чтобы металл не ссаживал нежную кожу Чарулаты, они подходили лучше всего. И носить их постоянно было не слишком тяжко. Кроме того, в мешке лежала банка мази, выпрошенной Кесари у лекарей - на тот случай, если она уже успела сбить себе запястья и лодыжки.
   - Опять будете просить меня дать слово не сбегать? И не надейтесь, обязательно сбегу, как только смогу, - с вызовом ответила Чарулата и невольно выпустила когти.
   Откровенно сказать, она снова испугалась. Девушка понимала, что Кесари сейчас попытается ей сделать лучше, но она боялась прикосновений, боялась паралича и полнейшей беспомощности, которую он мог у нее вызвать, чтобы совершить с ней все, что ему было бы удобнее. Ей хотелось визжать от ужаса, если он только ее тронет, и это было ужасно. Нельзя быть такой трусихой, когда ты воин! Это недолжно, недостойно и никуда не годится.
   Кесари огорченно поморщился и вздохнул.
   - А вы опять пугаетесь, Чарулата-джи, - печально сказал он, разложив принесенное на кровати. - Точно буду на полу спать. А сейчас служанку позову, она вам поможет - ее вы наверняка так сильно не боитесь. И зря вы убеждаете меня так старательно, что сбежите, право же слово: я уже почти решил на вас магические путы оставить вместо этого человечьего парализующего заклинания, а теперь вот откровенно опасаюсь, что вы спалите мне шатер...
   Чарулата поджала губы, чтобы не закричать: "Я дам вам слово не сжигать шатер, только не надо парализующего! Не надо! Не надо!" Нельзя давать врагу возможности воспользоваться твоей слабостью, даже если он выглядит таким милым и беспокойство за тебя написано на его красном лице.
   - Пойду служанку позову... - все так же печально сообщил Кесари, поднявшись на ноги. - А потом наложу на вас магические путы. Вы ужасно ведете себя в плену, Чарулата-джи, хотя я восхищаюсь вашей смелостью и решительностью. Но мне даже подумать страшно, что было бы, окажись на моем месте кто-то другой... Ради Атмана, если вы все-таки сбежите и вас перехватят, не дерзите им и просто попросите отвести вас ко мне. Очень прошу, пожалуйста, - в его голосе сейчас звучало столько искреннего беспокойства, словно она уже сбегала прямо сейчас, и он волновался за ее ближайшее будущее.
   Чарулата фыркнула, но это было скорее от удивления. Где Кесари ухитрился усмотреть в ней смелость, она понять не могла, ощущая, как у нее все внутри трясется, будто праздничное фруктовое желе, высокое, как башня, и украшенное цветами. Она ощущала себя жалкой и пригодной только лежать и дрожать, как это самое желе на блюде. А ведь она в самом деле хорошо устроилась, в шатре ювараджи, как почетная пленница, а не как ее нави, которых затолкали всех вместе в один шатер - и спасибо на этом, раз уж тут могут так отнестись к женщине. Ведь мужчины ее армии не дадут своих навок в обиду. Они, конечно, в плену и возможностей у них меньше, чему вооруженных пленителей, но шум поднимется достаточный и Кесари наведет порядок. Чарулата на это очень надеялась, ведь сама она не могла для них сделать ничего, и ощущала себя от этого беспомощной ничуть не менее, чем от того, что ее магию заперли в оковы, как и ее саму.
   Кесари вздохнул и вышел из шатра, чтобы вскоре вернуться со служанкой, которая, как ей и полагается, была неподалеку. Снова присев на край кровати, он осторожно и мягко сказал:
   - Я сейчас наложу заклинание, потом Аванти снимет с вас оковы и сделает все остальное. А я тут посижу, понаблюдаю... Все же вы меня вполне успешно напугали в ответ, Чарулата-джи, и я всерьез опасаюсь, что вы сбегать начнете. Но парализующих заклятий больше не будет, это я вам обещаю: мне они нравятся еще меньше, чем кандалы. Обойдемся и так, в конце концов, смею надеяться, что мой внутренний огонь и умение им пользоваться вашим не уступают. Тем более, я не связан.
   - И ваш внутренний огонь не заморожен, как у преступника, Кесари-джи, - продолжила Чарулата.
На самом деле, со скованной, едва тлеющей магией она ощущала себя будто попавшей в страшную сказку, из тех, где нави проваливались в Явь и не могли вырваться, пока не выполнят каких-то дурацких условий, а люди пугались их и начинали охотиться, обзывая притом ракшасами или дэвами. И трудно было им сопротивляться, когда их много, а ты - один, потерянный в чужом мире, где внутренний огонь превращается в вязкую и едва работающую внутреннюю грязь. Липкий комок грязи вместо чистого огня магии.
   В детстве ей нравились такие сказки, потому что нави всегда выбирались, обхитрив всех и обойдя все трудности, и возвращались домой, где магия снова становилась магией, а вместо маленьких, но злых людей изгнанника вновь окружали знакомые добрые нави. Разница со сказкой была лишь в том, что лица вокруг были привычно разноцветны и рогаты, а еще люди не попытались бы надругаться над слишком большой для них "ракшаси". Но зато и вырваться отсюда было проще, чем из Яви, следовало утешать себя этим.
   Углубившись в себя, Чарулата пыталась раздуть внутренний огонь, понимая, что это совсем бесполезно делать прямо сейчас, при других, но так было проще не замечать, как суетится и прикасается к ней служанка. Она была ничуть не лучше, чем Кесари, в этом ювараджа заблуждался. Чарулата едва себя ощущала, пока чужие пальцы скользили по ее телу - и, право, лучше бы Кесари оставил ее в покое со своей заботой: металл на руках и ногах ее так не пугал, вместе со всеми ссадинами, которые он мог оставить.
   - Всё, Чарулата-джи, можете больше не жмуриться, Аванти закончила с неприятными процедурами, - голос Кесари сейчас звучал еще мягче, как если бы он обращался к ребенку, который вынужден терпеть неприятное лечение и готов в любую минуту заплакать от расстройства. - Повязка на правой руке останется до завтрашнего вечера, мне лекари так велели, потом снимем. В остальном - я вас больше не буду беспокоить. Надеюсь, теперь вы перенесете такую неприятную, но вынужденную в плену меру, как оковы, проще - по крайней мере, безболезненнее.
   От правого запястья, на которое Аванти наложила повязку, шел отчетливый запах трав и болота, а кандалы снова были на месте - только теперь металлические браслеты обхватывали ее руки и ноги поверх кожаных, закрывающих предплечья и голени целиком.
   - Благодарю, Кесари-джи, - кусая губы ответила Чарулата. Опять она показала себя слабой и беспомощной, какой себя и ощущала, но разве можно так легко сдаваться, когда рядом ее враг? Тем более - враг, вызывающий уважение, ведь у такого тоже хочется вызывать ответное уважение, а не унизительную жалость. Девушка нашарила край покрывала и накрылась им резким движением, будто это могло ее хоть от чего-то спасти. Например, от жалости Кесари.
   - Можешь идти, - тем временем сказал он служанке и, дождавшись, пока она покинет шатер, уставился на свою пленницу. - Мне вовсе не нравится, что вы продолжаете меня так сильно бояться, Чарулата-джи. И не столько потому, что я хотел бы вызвать в вас симпатию, невзирая на войну между нашими джанападами - хотя я очень хотел бы. Просто вы чересчур отчаянны, решительны и смелы, когда пугаетесь, и я боюсь, что вы можете навредить этим себе, мне и моим навям. А мне бы хотелось, чтобы все мы были в порядке, а вы благополучно отправились домой, когда нам удастся договориться об обмене. Это было бы самое благоприятное развитие событий, и я на него очень рассчитываю... и очень надеюсь на вашу помощь в его успешном осуществлении.
   - Поверьте, вы меня не пугаете, Кесари-джи, - заверила его Чарулата.
   "Наоборот, при вас я боюсь меньше, что уж вовсе ненормально", - мысленно прибавила она, вдохнула и продолжила вслух:
   - Кроме того, можете не сомневаться, что я не предприму ничего, что шло бы в разрез с законами Чести. Хотя бы потому, что я вас уважаю, как в высшей степени достойного врага. Думаю, это даже важнее симпатии, зачем бы она вам ни была нужна.
   От ее слов вид у Кесари почему-то сделался еще печальнее, чем был, однако он с готовностью ответил такой же любезностью:
   - Я вас тоже уважаю, Чарулата-джи, безмерно. Как кшатри, как противника, как навя, в конце концов. К тому же безмерно желал бы, чтобы наше знакомство состоялось при иных обстоятельствах, и могло бы быть... более приятным. Но это, увы, невозможно. Давайте, из взаимного уважения, не будем делать вид, что я вас не пугаю, поскольку вам делается дурно от одной мысли, что я могу к вам прикоснуться, когда вы совершенно беспомощны. Так будет, во-первых, честнее, во-вторых, проще. Вы же сенапати, Чарулата-джи, и прекрасно знаете, что всегда лучше быть в курсе настоящего положения дел на линии боев, сколь бы прискорбным оно ни было...
   Устало помассировав переносицу двумя пальцами, Чарулата ответила:
   - Поверьте, Кесари-джи, я ни в чем не покривила душой, когда сказала, что вы меня не пугаете. Возможно, я просто не была точна в формулировках, так как я имела в виду, что вы меня пугаете не более прочих... - она собралась духом, чтобы признаться, и выпалила: - От прикосновений Аванти мне тоже было дурно, уж лучше бы...
   В этом месте Чарулата решила, что сказанула лишнего и остановилась: "Уж лучше бы вы сами", - было бы явным перебором.
   Кесари брезгливо скривился и проговорил весьма мрачным тоном:
   - Пожалуй, я был излишне мягок с виновными, Чарулата-джи. Но ничего, завтра я это исправлю. Хочу, чтобы вы знали: наказание будет публичным и крайне неприятным, чтобы впредь ни у кого не возникало даже мыслей совершить нечто подобное. Возможно, это отчасти успокоит вас... - он потер рог и продолжил уже куда менее мрачно и куда более сочувственно: - Если бы вам не делалось дурно от моих прикосновений, Чарулата-джи, я бы вас сейчас обнял, в самом деле... потому что не знаю, как вас еще утешить. Разве что попробовать еще раз о погоде поговорить, отвлекшись от неприятного.
   Мысль об объятьях снова вызвала давешний холодный ужас, отчего Чарулата отбросила край покрывала и села в кровати.
   - Обнимите, Кесари-джи, нужно же как-то с этим бороться, - мужественно преодолевая свой ненавий страх, сказала она.
   Кесари вытаращился на нее одновременно с восхищением и растерянностью во взоре: ее разрешение прикоснуться к себе вот так, после того, как она даже надеть на себя наручи позволять не захотела, оказалось слишком уж неожиданным.
   - Удивительная вы навья, Чарулата-джи, совершенно удивительная, - наконец с робкой улыбкой вымолвил он и осторожно пересел поближе к ней. - Раз вы просите, я не могу отказать - только, ради Отца Небесного, не храбритесь... Я вас хочу обнять, чтобы было лучше, а не хуже. И если лучше не станет, собираюсь перестать незамедлительно.
   С этими словами Кесари очень осторожно обнял ее одной рукой за плечи и еще осторожнее притянул к себе, старательно представляя, что они вовсе не на войне, не в походном шатре, на Чарулате нет никаких оков - и она просто очень расстроенная и напуганная девица, которую он просто утешает, как поступил бы с любой другой на ее месте. Хотя это, конечно, было вовсе не так, но сейчас ему проще было об этом не думать.
   - Я иного от вас и не ждала, Кесари-джи, иначе бы не просила, - тихо ответила Чарулата, прислушиваясь к себе. Страх, как ни удивительно, стал меньше, хотя она ожидала, что взовьется в паническом ужасе, в котором ты готов бить воздух и все окружающее без разбору, и готовилась с ним справляться, сдерживая себя, как сдерживают магические путы. Но объятья успокаивали, как в детстве. Может, не настолько сильно: страх не прошел совсем - но и она не была ребенком, чьи проблемы могли легко решиться мановением руки взрослого.
   Поскольку Чарулата не отпрыгивала от него в ужасе, не пыталась его отпихнуть и вообще не возражала, Кесари вскоре решился так же осторожно обнять ее второй рукой за талию. Никаких непристойностей ему сейчас на ум не шло вовсе, хотя пахла она все так же восхитительно, а ощущение ее тела, прижимающегося к нему, было очень теплым и приятным. Но Кесари слишком волновался и слишком боялся напугать ее еще больше.
   - Как ты... вы... Тебе лучше? - он снова запутался в обращениях, плюнул и решил послать эти человечьи приличия ко всем людям. Они оба слишком сильно волновались для излишней вежливости.
   Чарулата медленно повернула к нему голову, и Кесари мог увидеть, как почернели от страха ее глаза.
   - Сначала было лучше, теперь хуже. Я не просила меня обнять сильнее, - ответила она, ощущая, будто язык покрылся ледяными иголками. Ей казалось, что и речь от этого сделалась несколько невнятной.
   Кесари тут же отдернул вторую руку, словно его ужалили, но за плечи ее обнимать не перестал.
   - Я... прости... Я никогда раньше... Не знаю, как лучше делать, когда так пугаются... Я не буду больше, буду делать только то, что ты скажешь... - сбивчиво пробормотал он, невольно подумав, что у них выходит ужасно странный плен: сперва она устраивает ему допрос, теперь он обещает беспрекословно ее слушаться. Но вот так - совершенно правильно, а иначе - было бы неправильно вовсе. Может, оно и не похоже на то, как обычно бывает, но для Чарулаты подходит в самый раз - и для него тоже, для них обоих.
   - Я... спасибо, Кесари-джи, - Чарулата будто подхватила него эту странную манеру речи и сцепила друг с другом трясущиеся руки. - Боюсь, сейчас мне от объятий не лучше. Может, потом, - печально закончила она.
   На самом деле ей хотелось завизжать: "Отпустите меня немедленно", - но это было бы дикостью, и Чарулата сдержалась. Кесари, в отличие от нее, сдерживаться нужным не считал, так что настолько же стремительно отдернул вторую руку и отскочил от нее едва ли не на другой край кровати, дыша взволнованно и прерывисто, словно и сам был изрядно перепуган.
   - Прости... простите, Чарулата-джи, дурная была идея, похоже... Так и вправду не лучше. И я зря предложил... согласился... И действительно больше не стану, только не пугайся... не пугайтесь еще сильнее, пожалуйста.
   Он невольно тряхнул головой, пытаясь отогнать растущее у него внутри странное муторное чувство, будто он съел что-то испорченное и теперь ему было нехорошо. Но чувство не проходило, к тому же к нему вскоре добавилось раздражение на себя самого - за то, что он испугал ее, как ни старался этого не сделать. И противно ему было ровно от того же самого.
   - Отчего же зря? - удивленно спросила она. - Я теперь проверила и знаю, что не все прикосновения меня пугают. Это намного легче - знать такое. Я бы и еще попробовала, но позже, чтобы убедиться.
   Он медленно выдохнул с нескрываемым облегчением и слегка кивнул.
   - Хорошо, Чарулата-джи, как скажете, - тут он потер пальцами переносицу и смущенно, почти жалобно, попросил: - Атман Всемогущий, можно я больше не буду обращаться к вам на "вы"? Очень странно одновременно вас обнимать и разговаривать так, будто у нас тут официальное посольство...
   Чарулата смутилась - ей не хотелось на "ты". Казалось, будто официальное обращение хоть немного помогает держать дистанцию. Но на самом деле, конечно, никакое "вы" не спасло бы ее сейчас. А он и так сделал ей слишком много уступок, чтобы не пойти навстречу скромному желанию.
   - Если вам... тебе так удобнее, я не могу возражать, Кесари-джи. Мммм... Кесари.
   Он поджал губу и медленно моргнул, не отрывая от нее взгляда, всерьез засомневавшись, правильно ли он сделал, что попросил перейти на "ты". У него обращаться к ней так выходило само собой, и он путался и сбивался, но когда к нему так же обращалась Чарулата, это отчего-то казалось куда более личным, чем какие угодно объятия.
   - Надеюсь, этим я тебя не пугаю, - со вздохом сказал он. - Если вдруг пугаю, останемся на "вы", как самые светские на Шаре нави.
   Она улыбнулась и искренне сказала:
   - Нет, я же не настолько испуганная, - а потом взглянула на него, и вдруг ей отчего-то показалось, что Кесари на нее не просто смотрит, а, как любила говаривать Малати, будто собирается прямо на месте съесть.
   "Нет, я не испуганная, - повторила про себя девушка. - Он смотрит совершенно обычно и ничего такого не имеет в виду", - и все-таки покраснела под его взглядом.
   Кесари немедленно смутился следом за ней, снова растерянно моргнул, только сейчас осознав, что, вероятно, таращится на нее слишком уж откровенно, и почел за лучшее улыбнуться ей в ответ, тем более что ему и вправду хотелось.
   - Ну и слава Атману тогда, Чарулата-джи... Чарулата, - он весело хмыкнул на то, что сбился сам, и покачал головой. - Сегодня очень странный день... и все странно.
   - Вот уж правда! - от души согласилась она.
   Куда уж страннее - попасть в плен, ощутить себя бесправной наложницей, как в старые времена, до Кодексов, и узнать, что ты невероятная трусиха и, по сути, тебе не место в армии.
   - Страннее некуда, - добавила Чарулата.
  
  
   Владетельному тхакуру Надишу этот день странным не казался вовсе, напротив - сей высокородный кшатрий полагал его весьма удачным как для войны, так и для торговли. Последней тхакур Надиш, как правило, был озабочен куда больше, нежели войной, ничуть не смущаясь такими нетипичными для кшатрия склонностями. Однако сейчас война и торговля сплелись в плотный клубок, будто змеи в яме, и одно было неотделимо от другого - оттого Надиш интересовался делами военными очень живо.
   Так что, покуда Кесари и Чарулата вели беседы друг с другом, он отправился к шатру, где держали пленных, поскольку военная удача ювараджи могла обернуться большой удачей и для него. Надиш давно искал возможность так или иначе отстранить наследника престола от планирования этой военной кампании: Кесари слишком жаждал мира, а владетельный тхакур был заинтересован в том, чтобы огонь войны не угасал до полной победы их войска. Называя про себя Кесари сопляком и слабаком, Надиш, тем не менее, всерьез опасался, что план ювараджи увенчается успехом, и джанапады Калинга и Ваджи заключат мир на взаимовыгодных для обеих стран условиях. Для Надиша же компромиссы означали меньшие прибыли, что его не устраивало ни в коей мере. Он желал огня войны, в котором сгорали бы корабли - и ему заказывали бы новые, он желал, чтобы Калинга захватила большую часть спорных территорий, где протекала река Нирмала, и чтобы по ней плыли новые суда, которые отправят и он сам, и его покупатели. Мира же сейчас он не желал вовсе.
   Пленные были для него отличной возможностью справиться с нелюбезным его сердцу ювараджей, ведь если ними что-то случится, это ляжет пятном на совесть Кесари - уж Надиш-то постарается, чтобы о преступлении против Чести узнало как можно больше народу. Но для начала следовало организовать этот самый неприятный случай с пленными, и потому Надиш крутился возле шатра, вызнавая, как именно их охраняют, когда услышал разговор, который полностью изменил его планы.
   - Говорю же вам, она юварани, - взволнованным дрожащим голосом настаивал один из пленных, обращаясь к миловидной лиловой навье, охранявшей шатер. Имени ее Надиш не помнил, но оно его и не интересовало, а вот содержание разговора немедленно привлекло внимание.
   - Может, вообще брахмани? А на войну случайно попала? - с усмешкой поинтересовалась в ответ охранница. Словам пленного она, очевидно, не верила вовсе.
   - Почему вы мне не верите? Вы должны мне поверить! - не сдавался тот. - Ее увели вон туда, в тот шатер - и я не знаю, что с ней! Вы должны мне помочь, пожалуйста! Она наследная юварани Ваджи, помогите мне, во имя Атмана!
   - И что же наследная юварани делала с вами в джунглях? - поинтересовалась та.
   - То же самое, что делает ваш ювараджа. Во имя Атмана, вы сами женщина, чем вас удивляет то, что другие навки тоже воюют? Тем более, кшатрии из рода кшатриев?
   - Ничем, собственно, - пожала плечами охранница. - Просто не верю в такие совпадения. Но вы не волнуйтесь, раз ее увели в тот шатер, она в безопасности куда большей, чем все прочие из вас. Ювараджа Кесари девицы пальцем не тронет без ее согласия, даже если она будет из простых вайшьи. Отнюдь не обязательно для этого называть ее юварани и сочинять прочие сказки.
   - Ох, если бы я сочинял, - вздохнул темно-синий пленный. - И вели ее отнюдь не церемонно и нежно.
   - Послушайте, я уважаю ваши чувства, коль вы так заботитесь о своей сослуживице, - последнее слово навка выделила такой интонацией, что стало совершенно ясно, что она думает об отношении пленного к уведенной в шатер ювараджи Кесари девицы. - И я могу сходить и узнать, как она там, чтобы вы так не беспокоились и дали уже отдохнуть своей ране.
   - Сходите, и пусть Атман будет милостив к вам, как вы ко мне, - обрадовался пленный.
   Лиловая охранница направилась к шатру Кесари, и тхакур Надиш посмотрел ей вслед с ехидной усмешкой. Уж он-то не намеревался быть таким неверующим глупцом, как эта солдафонка! Одна юварани стоила всех пленных вместе взятых, и даже намного больше. "Теперь сопляку недолго осталось командовать", - злорадно подумал Надиш и пошел прочь: ему надо было в тишине и покое обдумать только что родившийся у него план.
  
   Нужно заметить, что охранница, которую звали Маниша, была столь уверена в своем юварадже вовсе не на пустом месте. И даже войди она к нему в шатер, когда Чарулату туда только притащили, Маниша, вероятнее всего, подумала бы, что вышло какое-то очень неприятное недоразумение, которое Кесари разрешит, едва вернется. История, послужившая тому причиной, произошла почти в самом начале этой военной кампании и, по согласию всех заинтересованных сторон, не предавалась широкой огласке, однако Маниша знала ее в подробностях, будучи одной из этих самых сторон.
   Ей очень не повезло с хавилдаром: бурый и коренастый командир не понравился Манише с самого начала, однако свое раздражение на излишние придирки к сипаям и чересчур грубое обращение она в себе давила - в конце концов, у них тут была война, а не веселая прогулка. Подумаешь, командир обзывается! Однако того, что случилось дальше, стерпеть Маниша уже не могла.
   - Можешь называть меня просто Химмат, - снисходительно сообщил он ей однажды вечером.
   - Что? - она захлопала глазами, не понимая, с какой бы стати.
   - Когда поселишься со мной вместе, не обязательно звать меня "хавилдар Химмат" или "Химмат-джи".
   - С чего вы вообще взяли?.. - опешила Маниша и тут же, осознав, что именно ей предлагают, едва не задохнулась от возмущения, а ее лиловые щеки вспыхнули темным пурпуром. - Да как вы смеете, Химмат-джи!
   - А чему ты удивляешься? Я мужчина видный, не последний в твоем окружении, с чего бы тебе мне отказывать, курочка? Так что я сразу и говорю: дозволяю обращаться просто по имени. Впрочем, может, и уважительно в постели будет приятно, я не пробовал, - с совершеннейшей уверенностью в себе заявил тот.
   На последних словах Маниша почувствовала, что ее мутит - от мысли об одном только том, что Химмат к ней прикоснется, не говоря уж о чем-то большем. Однако это чувство стремительно сменилось искренним гневом, и она выпалила:
   - Мне не нравятся ваш цвет, ваш нос и ваша манера разговаривать! И я не собираюсь иметь с вами никаких отношений, кроме тех, которые должны быть между сипаем и его командиром! Химмат-джи!
   Химмат побагровел и тяжело подышав сказал:
   - Я тебе это прощу, пожалуй, но только лишь один раз. Девушка имеет право немного пококетничать, но не зарывайся!
   - Вы мне простите?! - ошеломленно воскликнула Маниша. Его следовало бы вызвать на дуэль, прямо сейчас, однако она так растерялась и была так напугана его поведением, что вовсе об этом не думала. - Знаете что, Химмат-джи? Я вам - не прощу, ни разу!
   С этими словами Маниша со всей силы врезала хавилдару кулаком в нос, как привыкла делать, если доходило до драки, еще в портовом квартале, в котором выросла. Такой удар даже самоуверенный Химмат за кокетство не принял и, обозлившись, немедленно вспомнил о том, что он хавидар, а Маниша - простой сипай и не смеет поднимать на него руку. Ее посадили под арест, но, на счастье навки, дела такого рода всегда проходили через Кесари и он очень внимательно рассматривал конфликты между подчиненными.
   Маниша вовсе не надеялась ни на что хорошее для себя после случившегося, однако ювараджа вызвал ее к себе, внимательно обо всем расспросил и не только с готовностью выслушал, но и - что ее уж вовсе поразило - отнесся с таким сочувствием и пониманием, будто она была не девицей из портового квартала, а прямо-таки благородной кшатри, чья Честь ценилась на вес золота. В тот день Манишу сразу перевели в другой отряд, и новый командир пришелся ей по душе куда как больше. О том, что хавилдара Химмата разжаловали из командиров в простые сипаи, она узнала позже, и ощутила злорадное удовлетворение, за которое ей вовсе не было стыдно.
   Так что теперь Маниша не сомневалась: куда бы там ни потащили эту вражескую сенапати, рядом с ювараджей Кесари она будет в полнейшей безопасности. Переговорив со служанкой, которую приставили к пленнице, Маниша убедилась, что была совершенно права - скорей уж Кесари-джи нужно было спасать от этой кшатри, грозившейся, по словам Аванти, сбежать, перед тем спалив ему шатер. А он о ней заботился, даже несмотря на это. Возблагодарив Атмана за то, что тот даровал навям Калинги столь доброго сердцем и чистого помыслами престолонаследника, Маниша поспешила назад, чтобы утешить несчастного пленного.
  

Пурана третья

   И Кесари держал Чарулату подле себя нагой на цепи, ибо не мог отказаться от наслаждений, которые обещало ему ее тело.
  
   На ночь Кесари решил оставить легкую ажурную лампу зажженной. Он мало знал о страхах, подобных тем, которые испытывала его ненаглядная пленница, а потому решил не рисковать, усугубляя их темнотой. Устроился он, как и обещал, на полу, и теперь не мог оторвать взгляда от синего профиля Чарулаты, которая пока что разглядывала навес шатра и отнюдь не спала.
   - Я до сих пор почти ничего о тебе не знаю. Кроме того, что ты из кшатриев, боевой джадугар и сенапати... Еще теперь немного знаю, какая тебе нравится еда. А что тебе еще нравится? Чем ты занимаешься, когда нет войны? - спросив, он вдруг решил, что его слова могли прозвучать чересчур нагло или даже грубо, и поспешно добавил: - Мне просто любопытно, на самом деле.
   Чарулата испугалась, что если он будет расспрашивать, она может как-то выдать себя, проговориться о происхождении, но и запираться было бы опасно, наводя на ненужные мысли. Впрочем, пока что Кесари не спросил ничего такого. Она пожала плечами:
   - Как все девушки: болтаю с подругами, люблю гулять, - тут Чарулата умолчала о том, что любит гулять без телохранителей, отчего ей пришлось хорошо научиться сбегать, в конце концов, это ее пленителю знать было совсем не нужно. - Танцевать люблю. Я обычная совсем, Кесари. Не думаю, что это интересно.
   "Мне про тебя все интересно", - тут же подумал Кесари. У мысли был грустный привкус, отдававший на языке солью и легкой горечью. Они все еще были сенапати противоборствующих армий, Чарулата была его пленницей, и она лежала на его кровати, а он - на полу. И все это никак не могло измениться в ближайшее время.
   - Танцы - это очень интересно, - возразил Кесари, разглядывая оранжево-черные узоры, которые лампа отбрасывала на стены и потолок. - И к тому же у них много общего с боевой магией, ты как считаешь?
   - Трудно было бы не заметить. Только мы огонь в танцы не вкладываем, - тут Чарулата подумала, что если будет рассказывать он, ей меньше придется выкручиваться, и, повернувшись к Кесари, с интересом спросила: - А ты как проводишь свободное время? У тебя его, наверное, немного? А вообще, я о тебе даже меньше знаю, может, у тебя уже четыре жены! Так ты женат вообще?
   Хотя она решила задавать вопросы сама, чтобы Кесари меньше расспрашивал ее, Чарулата внезапно обнаружила, что ей и правда очень интересно знать все это про него, и еще больше. Она уставилась на Кесари и тут же задумалась о том, что если бы не эти спорные территории, из-за которых их джанапады постоянно находились во вражде, даже если не сражались прямо сейчас, они могли бы познакомиться как цивилизованные нави, во время одной из скучных посольских встреч. Но этого не произошло, так как во враждебную Калингу отец ее никогда не брал. И Кесари к ним не приезжал тоже. Конечно, вряд ли она обратила бы на него особенное внимание в череде встреч, но все же это было бы куда более приличное знакомство.
   Кесари не удержался и весело фыркнул на ее последний вопрос:
   - Четыре! Зачем мне столько? Это лошадей в конюшне может быть много, а жена должна быть одна. Ну, в самом крайнем случае, две - я вполне верю, что так в жизни бывает, чтобы в равной мере любить и уважать двух навок одновременно. Но четыре! Будто не женишься, а кольца в шкатулку собираешь, чтобы потом все разом на пальцы нанизать и хвастать. Хотя многие бы со мной наверняка не согласились... - тут он неожиданно спохватился и уставился на Чарулату в некотором изумлении. Не удивляться рядом с ней почему-то совершенно не выходило. Вот сейчас он вдруг взял и поделился едва ли не самыми сокровенными плодами своих размышлений, о которых никому особо не рассказывал, и вышло у него так легко, что он даже не сразу заметил - и это было поразительно. Как и то, что Чарулата стала его расспрашивать о подобном. Впрочем, он тут же решил, что она могла заинтересоваться, беспокоясь о собственной безопасности, и, вздохнув, продолжил: - Нет, я не женат. Не нашел пока ту, с кем мог бы разделить жизнь, а потом - престол, - решив на этом, что предельной откровенности пока достаточно, Кесари замолчал, внимательно глядя на Чарулату и отчего-то волнуясь в ожидании ее ответа.
   Чарулата выслушала его, открыв рот: она едва ли представляла, что среди навей мужского пола есть такие, которые думают, как Кесари. Знакомые ее действительно любили прихвастнуть любовными победами и уж точно считали, что несколько жен украсят любого, другое дело, что не к любому навка соглашалась пойти второй, а уж тем более - третей женой. Но что к Кесари пошли бы, она даже не сомневалась. А он вот такой, надо же!
   Возможно - Чарулата об этом когда-то думала - что именно кшатрии особенно склонны к многоженству из-за боле опасной и азартной жизни, а нави более спокойных и умеренных варн другие, но Кесари-то был кшатрий и сенапати!
   Обнаружив, что лежит, открыв рот, она его закрыла и от души пожелала:
   - Надеюсь, что тебе удастся найти ту самую. С которой будет хорошо прожить жизнь, ты этого точно заслуживаешь. Но слушай, ты мне не рассказал про свободное время, неужели его у тебя совсем-совсем никогда не бывало? До войны!
   "Кажется, я должен огорчаться оттого, что навья, которая мне нравится, от всей души желает мне жениться на ком-то другом. Но почему-то нет", - еще изумленнее подумал Кесари. Вместо того, чтобы огорчаться, он сейчас искренне радовался тому, что Чарулата восприняла всерьез и по-настоящему оценила его откровения - хотя он, похоже, тоже изрядно ее удивил. Что ж, сейчас она, наверняка, удивится еще больше.
   - Ну почему же не бывало? Бывало, и полно, - улыбнувшись, ответил Кесари. - И большую его часть я в городе или на реке проводил. Чаще на реке - я кормчим плаваю на лодках, и на рыбацких, и на торговых, они дальше ходят, до самого океана и по океану тоже. Хотя это реже получается: наследнику престола надолго отлучаться из дворца позволительно только во время войны. Я, знаешь ли, хотел бы оттеснить вашу армию к реке этой человечьей, из-за которой мы воюем, и вовсе не ради победы - мне в джунглях без большой воды ужасно тоскливо...
   - Да уж, ты точно не скучный. И с тобой наверняка не скучно. Ювараджа-кормчий, надо же! Тебе надо было не здесь, а в Норде родиться, знаешь, у них там все конунги должны плавать хоть раз в году, а тебе выкраивать возможность приходится.
   Чарулата так искренне увлеклась разговором, что совершенно забыла, что они тут не приятели, а враги на войне, а она - и вовсе пленница, и, сделав широкий жест рукой, очень удивленно обнаружила на ней оковы, которыми она случайно едва не заехала себе по глазу.
   - Ой, - сказала она, - я совсем забыла, что на мне эти железяки.
   Кесари резко сел на своей сооруженной на полу из одеял и покрывал постели и, пристально глядя на нее, очень серьезно сказал:
   - Я бы хотел, чтобы их на тебе не было вовсе... И войны этой человечьей не было вовсе. Потому что всё неправильно и не так. Я хочу тебя к нам в столицу позвать и на лодке там покатать, а не держать в кандалах посреди джунглей и не выменивать на наших пленных...
   Чарулата тоже села:
   - Я понимаю. Война эта совсем дурацкая: то эти территории наши, а через четыре года - ваши, потом снова наши, а сколько навей при том гибнет - подумать страшно! А мы могли бы дружить, и я с удовольствием покаталась бы с тобой на лодке. У нас и Порталы в столицах есть, я бы тебе и нашу реку показала. Главное - от родителей сбежать, чтобы не разводили церемоний.
   Он фыркнул, а потом не выдержал и рассмеялся.
   - Мои родители бы точно целое посольство собрали, к вам-то! Десяток придворных и два десятка охраны... Лучше им вовсе ничего не говорить, а сразу молча в Портал. И на реку вашу я бы точно посмотреть хотел: они все разные, и у каждой своя душа и свой нрав. Я бы на все реки всего Шара посмотрел, если б мог, - рассказывая о том, что он любил больше всего, Кесари совсем воодушевился, и ему вдруг очень сильно захотелось рассказать Чарулате и о своем военном плане тоже - это было ужасно глупо и рискованно, но после всего уже сказанного ему всерьез казалось, что она бы поняла и поддержала его, невзирая на то, что они воевали друг с другом. Кесари резко замолчал, а потом, снова посерьезнев, признался: - Я вовсе не хочу наносить вам поражение и одерживать победу, это бессмысленно, и воевать из-за этой реки бессмысленно тоже - мы воюем ради торговли, а какая там может быть торговля, если мы постоянно воюем?
   - Бестолковая. И пиратская еще, без налогов, государству все равно никакой пользы. А как проконтролируешь? Ты прав, она бессмысленная, - тут Чарулата загрустила оттого, что ей в голову такие мысли даже не пришли, и очень печально сказала: - Ты умный, знаешь? Смотришь широко.
   В конце концов, ей, как не менее наследной юварани, тоже следовало бы так думать. И еще он ее в плен захватил, а не она его. Что, ж значит, он на самом деле умнее, и это было справедливо. А еще он гораздо честнее. Чарулата вздохнула.
   - Я с борта корабельного смотрю, - пожал плечами Кесари, - оттуда такие вещи видней. С кшатриями так часто бывает, что в войне они смыслят много, а в остальной, мирной жизни куда меньше. Вот и воюют без толку, будто захватить кусок земли уже достаточно для того, чтобы достичь благополучия. А его нужно еще обустраивать, и чтобы жизнь текла - нави должны не бояться, что завтра их дом заклятьем спалит какой-нибудь джадугар... Но ты совсем не такая, ты понимаешь, по-настоящему. И жизнь видишь. Я среди сенапати никого, похожего на тебя, ни разу не встречал, - он замолчал и пристально уставился на нее, а потом медленно сглотнул, будто затолкав обратно внутрь себя несказанные слова о том, что она, ко всему прочему, еще и очень красивая. И таких сенапати он раньше не встречал тоже.
   - Я и таких кшатриев, как ты, не встречала, не то что сенапати, но я это еще когда ты про жен сказал, поняла. - Она нахмурилась. - Но это не главное. Мы должны что-то сделать с этой дурацкой войной.
   - Я знал, что ты поймешь! - обрадованно воскликнул Кесари и аж подпрыгнул на постели. Но тут же погрустнел и нахмурился следом за ней: - Правда, возможностей что-то сделать не слишком много, даже у меня. Я хотел бы добиться переговоров с вами, но не имею ни малейшего понятия, закончатся ли они успехом, даже если состоятся. И состоятся ли, не знаю.
   Чарулата вздохнула очень тяжело, потому что признаваться было ужасно стыдно.
   - Есть у тебя возможности, вот, прямо перед тобой сидит замечательная возможность. - Она опустила голову. - Можешь мной шантажировать родителей, они точно согласятся на всякие уступки. Извини... что сразу не сказала.
   Теперь уже Кесари удивленно открыл рот, потом несколько раз моргнул, а потом наконец закрыл, подумав, что настолько сильно она его еще не удивляла.
   - Наследная юварани джанапада Ваджи... - медленно проговорил он и хмыкнул. - Еще бы ты сказала, будучи такой отличной возможностью. И спасибо, что сказала сейчас. Знаешь что? Я с тебя эти человечьи кандалы собираюсь снять - и сбегай, если хочешь. Или оставайся - и будем вместе думать, как закончить эту войну, но только сама и по доброй воле. И я это сделаю не потому, что ты юварани, а потому, что ты мне поверила, - сказав это все он, однако, не двинулся с места, прекрасно помня о ее страхах и дожидаясь разрешения.
   - Ну уж нет, никуда я не сбегу, как будто мне война дорога! - решительно сказала она. - Я же сразу сказала - мы эту проблему должны вместе решить, и от слова своего не оступаюсь. И сними ты эти кандалы, в самом деле, я теперь все время боюсь случайно ударить себя ими по лицу. То-то хороша буду синяком под глазом - у меня они черные, кстати, даром, что синяки зовутся. Так ведь еще и тебя заподозрят, что ты тут вот это, со мной так неаккуратно обращаешься.
   Чарулата тараторила от облегчения: было настолько проще не думать и не взвешивать, что можно и чего нельзя сказать. Кесари говорить было можно все: она решила, что он-то поймет. Он тихо засмеялся, тоже с видимым облегчением, поднялся на ноги и пересел к ней на кровать, после чего принялся избавлять ее от оков, продолжая весело хихикать.
   - Я бы знатным кретином выглядел, если б попытался правду сказать: "Ну что вы, это пленная сама себя по лицу кандалами стукнула, потому что руками слишком сильно махала, пока мы с ней нравы и обычаи нордских конунгов обсуждали".
   Чарулата присоединилась к его хихиканью, потому что звучало это на редкость нелепо.
   - Правда вообще порой нелепо звучит! Кто бы поверил, что два наследника, столкнувшись в джунглях, начнут устраивать антивоенный заговор? Но это хорошо, конечно, что нас не заподозрят.
   - Возможно, это будет самый необычный заговор в истории Шара, - хмыкнул Кесари. - Совершенный кшатриями ради заключения выгодных для вайшьев обеих стран договоров...
   Управившись с кандалами на ногах, он кинул всё на пол и с силой отпихнул в сторону ногой.
   - Вот, так намного лучше. Сейчас я с тебя еще и заклинание сниму. Ты лучше ляг, наверное, а то голова закружиться может.
   Чарулата, завозившаяся с левым наручем, растерянно на него посмотрела и, передернув плечами, легла. Почему-то ей не было дурно, когда он снимал кандалы, зато стало хуже сейчас, хотя она как раз думала попросить Кесари снова ее обнять, чтобы убедиться, что эта ерунда с ее страхами уже начала проходить. Она задумалась, пытаясь понять, в чем дело, и поняла, что только что совершенно зря обиделась на Кесари за то, что он как будто отказался сделать то, чего она не успела попросить. Хотя он просто не знал, конечно. Чудовищная глупость, это ж надо было додуматься!
   Снимать заклинание было куда быстрее, чем накладывать - и вскоре Кесари увидел и почуял рогами, как расплетаются путы, сковывавшие ее не меньше, а то и больше кандалов, как вспыхивает внутренний огонь, который удерживало заклинание. Он невольно зажмурился и вздохнул: Чарулата была красивой и внутри, и снаружи... И он думал вовсе не о войне, не о государственных делах и не об их заговоре, а том, что ему хотелось бы посмотреть, как она танцует. И как она сражается на дуэли. И он бы, пожалуй, и вовсе мог сидеть и смотреть на нее, не отрываясь, все время - вот как сейчас...
   - Как ты? - наконец осторожно спросил он, оставив при себе все свои неуместные размышления.
   Усаживаясь, девушка задумчиво щелкнула пальцами левой руки, пуская с них огонек, который сразу поднялся вверх. Огонек был не горячим, лиловым и прожечь шатер не мог, потому просто ткнулся в ткань и завис там, как еще одна, слабенькая лампа.
   - Лучше, конечно, - она слабо улыбнулась и, собравшись духом, сказала: - Обними меня, пожалуйста. Я... мне нужно.
   Кесари на мгновение замер, неожиданно огорошенный ее просьбой. Сейчас это было совсем иначе, чем тогда, когда они еще разговаривали на "вы" и Чарулата до одури боялась. Да еще эти его мысли... Впрочем, он тут же спохватился, вздохнул и обнял ее за плечи, осторожно, как и в прошлый раз.
   - Кажется, не страшно... Не очень страшно, - тут же поправилась она, ощутив, что в груди все-таки что-то сжимается, как не должно быть от простых дружеских объятий. - Знаешь, у меня теперь как будто внутри живет дикая птица из джунглей, не ручная совсем. Которой нужно показывать, что руки - это не опасно. Я, вроде, и понимаю, что ничего такого, а птица боится и ей нужно показывать, что ничего ужасного не происходит.
   "Ты вся как птица, - подумал Кесари. - Будто залетела случайно ко мне в шатер, очень перепуганная и очень красивая..." Вслух же он задумчиво проговорил:
   - Я не пробовал никогда птиц из джунглей приручать... Тем более таких, которые внутри навей живут... Все время опасаюсь что-нибудь сделать не так, но очень хочу, чтобы ты не боялась.
   - А я приручала. Однажды, когда я еще носила детское имя, прямо на балкон моих покоев влетела попугаиха, синяя ара. Она точно была прирученная и вылетела из клетки, а потом потерялась и пошла к навям, первым попавшимся, потому что привыкла. Очень общительная была птичка. Я ее любила, но совершенно ничего не понимала в том, как обращаются с попугаями... в общем, она погибла по моей вине, - тут Чарулата шмыгнула носом, так как Инду до сих пор было жалко. - И я очень плакала и переживала, так что мне вскоре поймали точно такую же, только еще молоденькую и дикую, из джунглей. Если бы она была старая, ничего бы не получилось - это молодую птицу можно приручить. Только теперь я уже разобралась, как правильно ухаживают, чем кормят и как приручают. Им нужно много-много внимания, чтобы они привыкли, а еще, когда они пугаются, то пребольно кусают - прямо до крови, и тут уж нужно ничего не сделать в ответ, чтобы она поняла, что ты не опасный. Ну, на самом деле, ей хватило пары раз, просто чтобы убедиться. Словом, я приручила Джиту. Знаешь, она прямо как собака, когда я возвращаюсь в покои - летит мне навстречу с криками и сразу садится на плечи или руки, чтобы обследовать меня и посмотреть, нет ли у меня чего нового. Но я вот сейчас смотрю - и мой страх совсем как Джита, пока она была дикой, такой же неразумный. Она совершенно не понимала, что я говорю, но понимала ласку.
   Кесари улыбнулся и в который уже раз принялся пристально ее разглядывать, восхищаясь и поражаясь одновременно.
   - Ты все же совершенно удивительная навья. А говоришь, про тебя не интересно! Как же не интересно, когда у тебя ручной попугай есть, такого же цвета, как ты? И ты ее так хорошо понимаешь, иные и навей-то так не понимают, что уж о животных говорить... Буду, значит, тебя обнимать, очень осторожно и очень долго, чтобы твой страх перестал пугаться, - он вздохнул, потому что ему снова хотелось обнять ее и другой рукой тоже и поцеловать прямо сейчас, но он не собирался делать ни того, ни другого.
   А еще из головы никак не желала пропадать вдруг представившаяся картина, как он возвращается в свои покои, а Чарулата бежит ему навстречу, по-птичьи раскинув руки в стороны. Может ли случиться, что Кесари удастся когда-нибудь приручить ее настолько? Или они заключат перемирие - и разъедутся по разным джанападам, занявшись своими делами, чтобы видеться лишь изредка, когда того требует Долг престолонаследника?
   - Она же другого оттенка совсем и хвост красный, - смутилась Чарулата. - Спасибо. Ты так совсем... приручишь...
   Она покраснела, думая о том, что, хотя Джита теперь общается с разными навями и ей интересно, она ведь любопытный попугай, но все равно больше всех других ей нужна Чарулата, потому что именно она возилась с ней с детства. И что делать Чарулате, если ее дикую птицу приручит Кесари, а потом они, в соответствии со своим Долгом, отправятся по домам, едва покончив с войной?
   Кесари, продолжая на нее таращиться, нервно сглотнул, потому что во рту у него вдруг пересохло, а поцеловать Чарулату, когда она так очаровательно смущалась, хотелось совершенно невыносимо.
   - Я хотел бы... приручить, - почти шепотом сказал он, совершенно честно и от всей души. - И... мне вовсе не нравится вся эта мерзкая история с тобой, и вовсе не нравится война, но я рад... что ты тут оказалась. Иначе я бы, может, и вовсе с тобой не познакомился... вот так. Не узнал, какая ты, - он тоже смутился и опустил взгляд, потому что, на его вкус, все это уже слишком начинало походить на признания, и совсем не дружеские.
   - Спасибо. Я тоже... с тобой весело и интересно, мы ведь только сегодня встретились, а такое чувство, будто давным-давно дружим, только видимся редко, потому что живем далеко...
   У Чарулаты в голове скакали разные мысли: что надо бы поговорить о том, что им предпринять, а хочется еще рассказать про Джиту, ведь мало кто слушал про нее так увлеченно, это же всего лишь попугай, а не что-то серьезное, вроде охотничьего сокола. И ужасно любопытно было бы расспросить Кесари про его путешествия, но сказала она про другое, тоже важное:
   - Знаешь, с этим моим страхом нужно сделать что-то поскорее, а то немолодые птицы уже не приручаются. Попробуй меня обнять крепче, пожалуйста.
   Он улыбнулся очень растерянной, но искренней улыбкой, медленно положил вторую руку ей на талию и мягко притянул немного ближе к себе, едва сдержавшись от того, чтобы закусить губу. Чарулата могла бы это неправильно понять, или напротив, слишком правильно понять - как сильно он желал бы поцеловать ее сейчас. И от этого перепугаться снова.
   - Так?.. - тихо спросил Кесари, глядя ей в глаза.
   - Да... Все-таки немножко страшнее. Давай ты расскажешь мне что-то про путешествия - это отвлекает и не так страшно бояться. Или про что-нибудь еще, что хочешь.
   - Я тебе про слона хотел рассказать, - тут же обрадовался Кесари, потому что на самом деле хотел, к тому же от мыслей о поцелуях разговоры тоже отлично отвлекали. - Попугая у меня нет, зато есть слон, его Шахнай зовут, потому что он очень громко трубит. Я его у отца долго выпрашивал, а он все не хотел, говорил, я буду с ним возиться, "будто мальчишка из простонародья". Ну, это правда, конечно, я и возился - а как иначе со слоном?
   Чарулата хихикнула:
   - Боюсь, твой отец не очень соотносит, что могут себе позволять мальчишки из простонародья. Свой слон - это как раз очень достойно для ювараджи. Он белый? Боевой? Расскажи про него!
   Она принялась крутиться, устраиваясь в объятьях поудобнее, не задумываясь о том, что делает. Разговор действительно отвлек ее от страха, и Чарулата о нем позабыла, как недавно забывала об оковах.
   - Не боевой, потому что я за него беспокоюсь слишком, - вздохнул Кесари и, тоже совершенно не задумываясь, перехватил ее так, чтобы она могла усесться как следует. - Слоны большие и сильные, но на них всегда на первых в бою кидаются. А Шахнай очень добрый и любит детей катать, нечего ему на войне делать. Я его дома оставил, он скучает, наверное...
   - Слоны еще и пугливые к тому же, - согласилась Чарулата. - Им правда на войне плохо. Вроде, большие, но лошадям вправду легче. Джита тоже скучает наверняка. Ее, конечно, кормят, я просила с ней говорить, чтобы не загрустила совсем, но вряд ли ее будут развлекать новыми вещами и картинками. Она ужасно любопытная и любит картинки, представляешь? Особенно яркие. Я даже ей рисовала, правда, она отнимает кисточки при этом и краски, и вообще мешает ужасно - ей же надо поучаствовать. А однажды я ей нарисовала попугая, как она. Она узнала и пыталась с ним познакомиться, а потом поняла, что это лишь картинка, обиделась и ее изорвала. Хотя обычно она картинки рассматривает внимательно и легонько трогает клювом и цокает языком.
   Кесари слушал ее с искренним интересом, и так же искренне веселился от рассказов про Джиту.
   - Я уже хочу познакомиться с твоим попугаем! А ты, оказывается, еще и рисуешь, о навья великого множества талантов, - от души сказал он, когда Чарулата прервала свой рассказ. - Даже не вздумай мне больше говорить, что ты совсем обычная и неинтересная, все равно ни за что не поверю.
   Тут он принялся расспрашивать ее, что именно ей нравится рисовать, а потом все же рассказал о своих путешествиях и о том, как однажды отец взял его с собой в Аравию и ему довелось посмотреть на Хамру, Великую Красную реку, текущую прямо среди пустыни - и что вода в ней на самом деле красная от ила, поднимающегося со дна. После они говорили и о танцах, и о нордцах, и обо всем на свете, и так увлеклись разговорами, что не скоро вспомнили, сколь поздний стоит час и как давно они собирались ложиться спать. Когда речь зашла о сне, Чарулата кинула взгляд на пол и сердито сказала:
   - И не вздумай устраиваться снова там. Видишь, я уже не так боюсь, и уж тем более тебе доверяю. Как-нибудь разместимся тут вдвоем.
   - Ладно, как скажешь, - тут же согласился Кесари, улыбнувшись, и задумчиво потер пальцами лоб. - Раз ты уже не так боишься... Я только покрывало себе возьму вот...
   Он торопливо переложил обратно на кровать валяющиеся на полу подушки, потом подхватил покрывало и сел, сжимая его в руках и уставившись на Чарулату в некоторой растерянности. Как именно они будут укладываться вдвоем, чтобы ей было удобно и она не пугалась, он совершенно не представлял. А то, что он себе сейчас представлял - совершенно никуда не годилось. Оно не годилось даже для того, чтобы признаваться в нем вслух, поскольку было в высшей степени непристойным.
   Отогнать эти мысли было тем сложнее, что он уже видел Чарулату без одежды, и слишком хорошо мог себе представить, как она лежит, совершенно обнаженная, в его объятьях, а он целует ее, неторопливо и нежно - потому что как же еще ее целовать? Но они собирались спать, а Чарулата, наверняка, и близко ни о чем подобном не помышляла, так что Кесари, смешавшись, принялся неловко теребить в руках покрывало.
   Чарулата, не испытывающая подобных сомнений, спросила:
   - Тебе как лучше: у стенки шатра или тут с краю?
   Вопрос пришелся очень кстати, потому что Кесари наконец-то смог отвлечься от своих неуместных фантазий, вместо этого задумавшись о вещах куда более насущных и практических: например, что сенапати могут поднять среди ночи в любой момент, а тревожить сон Чарулаты ему вовсе не хочется, так что он поспешно ответил:
   - Лучше с краю, - и, бросив покрывало на кровать, принялся сосредоточенно раскладывать подушки, потому что это отвлекало еще лучше.
   Чарулата, сразу развернувшись на бок стенке, принялась закутываться в одеяло, как в плотный кокон, а потом попросила Кесари:
   - Подоткни мне спину, пожалуйста, а то я долго буду вертеться, пока устроюсь, - и внезапно призналась: - Знаешь, дома няня до сих пор приходит мне одеяло подоткнуть, потому что я иначе долго засыпать буду. Ужасно, я уже войском командую - и тут няня, которая ко мне как к ребенку.
   - Это же няня, - со вздохом сказал Кесари, принявшись аккуратно и заботливо укутывать ей спину. - Няни, матери и бабушки так устроены: у тебя уже собственным детям взрослые имена нарекли, а они все беспокоятся, что ты плохо масурдал ешь. Особенно если ты его и вправду плохо ешь. Или вот плохо засыпаешь...
   - Угу, наверное, по всему Шару так. Даже у суровых конунгов...
   Тут Чарулата зевнула и, невнятно пожелав Кесари спокойной ночи, начала стремительно засыпать. Все-таки день был тяжелый, а время - позднее.
   - Спокойной ночи, - тихо ответил он, улегся и тут же закрыл глаза: не глядя на нее было как-то проще не думать лишнего. Вместо этого Кесари принялся представлять, как посреди холодной нордской зимы заботливая нянюшка надевает на конунга с мужественным светло-голубым лицом и длиннющей бородой лохматую меховую шапку. Вскоре его фантазия плавно перетекла в сон, в котором он бороздил далекое северное море на длинной лодке с полосатым парусом.
  
   Роман участвует в конкурсе. На Самиздате выложен допустимый правилами ознакомительный фрагмент размером 13 400 слов. Продолжение можно прочесть по ссылке.
Оценка: 3.88*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"